О сказках Пустоты я узнал в тот день, когда примерил одеяние послушника в буддийском монастыре.
Как все произошло, как я встретился с братом Поном и очутился в обители Тхам Пу, спрятанной в джунглях Северного Таиланда, – подробно описано в книге «Просветленные не ходят на работу». Но «Просветленные рассказывают сказки» предназначены для всех, их может читать кто угодно, даже тот, кто впервые видит имя Олег Гор на обложке.
Внутри на самом деле есть сказки, не просто занимательные, а еще и полезные. Плюс к ним прилагается некоторое количество практических методик для тех, кто хочет изменить жизнь в лучшую сторону, обрести истинную свободу и избавиться от проблем, которые мы так охотно вешаем на себя сами.
Но сначала вернемся в тот день, когда я узнал о сказках Пустоты…
Я с унынием смотрел на сандалии и антаравасаку из двух кусков ткани и пояса: ладно – обувь, но как использовать набор деталей, чтобы получилось удобное и симпатичное одеяние! Брат Пон изучал меня, наклонив голову к плечу, и в его черных глазах плясали искры веселья.
– Давай покажу… – он легко вскочил и жестом велел мне встать.
– А может, не надо? – не в первый уже раз буркнул я.
Я прожил в Таиланде не один год, привык к шортам и майке, и мне вовсе не хотелось расставаться с привычным «костюмом» ради того, чтобы превратиться в неудачное подобие служителя Будды.
– Из Пустоты можно извлечь много всего, – сказал брат Пон, крепкий, неопределенного возраста монах со странной прической: тем, кто ушел от мира, в буддизме положено брить голову, он же таскал настоящую гриву из черных косичек, какой не устыдился бы и ямайский растаман.
Термин «Пустота» он употреблял не первый раз, но я не понимал, о чем он говорит, принимал за фигуру речи и пропускал мимо ушей.
– …в том числе и сказки, которые рассказывали за тысячи лет до этого момента и тысячи километров от места, где мы находимся, – продолжил брат Пон, аккуратно раскладывая части антаравасаки на земле. – Итак, жил в одном монастыре пожилой монах. Отличался он, несмотря на возраст, крепким здоровьем, ясным умом, даром речи и приятным обликом, всеми благими качествами, которыми только может судьба наделить человека…
Я заслушался, и раздражение, вызванное насильственной сменой одежды, понемногу стало гаснуть. – Он участвовал во всех службах, приходил на помощь любому, кто просил, был первым в толковании философских вопросов и при этом никогда не превозносил себя. Любили его все – и братья, и миряне окрестных деревень. Вот только имелась у него одна странность… – брат Пон сделал паузу, и я нетерпеливо заерзал, ожидая продолжения.
Но сначала мне пришлось выслушать инструкцию – как сворачивать куски ткани, как подпоясываться. Затем я рискнул проделать это на практике, но в результате получился не послушник, а пугало, при виде которого умерли бы от смеха макаки из ближайшей чащи.
– …имелась у него одна странность, – повторил брат Пон. – А именно присказка. Пожилой монах любил повторять «И ведь одна лепешка всему виной! Одна лепешка!» Многим хотелось узнать, что он имеет в виду, но благородный восьмеричный путь обязывает к сдержанности, а уж мирянам и вовсе не положено расспрашивать носителей оранжевых одежд о пустых делах, так что никто не отваживался. Но однажды перед самым сезоном дождей, когда в небе начали громоздиться облака, а ветер задул с юго-запада, в монастырь явился послушник, молодой, со слегка косящими глазами…
Новая пауза, и новая попытка справиться с непокорным одеянием, совершенно не похожим на то, что мне приходилось носить ранее, и в Европе, и здесь, в Азии.
С братом Поном я общался всего ничего, но понял – он своего добивается всегда.
– Так много лучше, – заявил он, изучив меня от обутых в сандалии ног до мрачной физиономии: я-то ощущал себя совсем некомфортно и понимал, что мне до элегантности моего собеседника так же далеко, как до спутников Юпитера. – Так вот этот послушник… Однажды вечером, когда все дела оказались сделаны, обладатель косящих глаз не утерпел и обратился к пожилому монаху. «Почтеннейший, – сказал он, – позволь задать вопрос». «Конечно, – отозвался тот. – Слушаю тебя». И послушник, облизав пересохшие губы, произнес: «Что вы имеете в виду, когда говорите „И ведь одна лепешка всему виной! Одна лепешка!“?» И все, кто в этот момент находились рядом, затаили дыхание и замерли. Монах же улыбнулся и заявил: «Ты думаешь, ответ на этот вопрос поможет тебе в деле спасения?» Послушник же не смог вымолвить ни слова и только истово кивнул.
Тут брат Пон опять прервался, мне пришлось раздеться и одеться снова, и получилось у меня несколько быстрее: я перестал путаться в деталях одеяния и запомнил, как располагать пояс, чтобы он держал конструкцию.
– «Тогда я отвечу тебе, – сказал монах. – Дело было восемь жизней тому назад. Много воплощений я искупал тяжкую карму и только поднялся до человеческой участи. Родился в семье вора и сам стал вором, нищим, злобным, жадным и уродливым». Слушавшие это братья дружно вздохнули, ибо трудно было представить такое, – тут брат Пон покачал головой и поцокал языком, я же снова поерзал от нетерпения: чего он тянет? – «Очень любил я тогда поесть, и особенно – рисовые лепешки из тонкой муки, вот только доставались они мне редко. Однажды мне улыбнулась удача – я стащил такую лепешку. Удрал от стражников и спрятался в тени, в переулке, надеясь поскорее сожрать ее, набить утробу. Но тут я увидел голодного старика, просившего милостыню на углу, и что-то шевельнулось во мне, и вместо того, чтобы съесть лепешку самому, я взял и отдал ее». Монахи разразились одобрительными возгласами, а послушник растерянно нахмурился. «Только благодаря этому дару я в этой жизни получил крепкое здоровое тело и ясный ум, смог понять пустоту и тлен этого мира и ушел от него, – добавил просветленный монах. – Всего одна лепешка. Одна!»
Брат Пон замолчал, испытующе глядя на меня.
– Это все? – спросил я, понимая, что больше не нервничаю по поводу нелепой одежды и непривычной обуви.
– Нет, – отозвался он. – Монах сказал, что видит прошлое того, кто вопросил его. Послушник обрадовался, полагая, что узнает великие тайны… Просветленный же прищурился и заявил: «Глаза твои косы́ потому, что даже три жизни назад ты отличался неумеренным любопытством и развлекался тем, что подглядывал в окна к соседям». Теперь все. – А мораль?
– Она на поверхности, – брат Пон улыбнулся широко-широко. – Не бойся отдавать. Лепешка ли, привычная одежда…
Тут я покраснел.
– …со всем нужно расставаться легко, если к тому есть внешнее или внутреннее побуждение, – закончил монах. – И кроме того, нам неведомы последствия свершений. Своих, чужих, чьих угодно. Вот нацепил ты антаравасаку и не знаешь, к чему это приведет, что́ благодаря твоему новому одеянию случится с тобой даже через неделю. Нечего говорить о годе или нескольких столетиях!
Я поскреб в затылке – тут он был прав.
– Ну что, осталась еще не обритая голова, – сказал брат Пон, и я понял, что испытания этого дня не закончились.
Словосочетание «сказки Пустоты» брат Пон больше не использовал, и только спустя годы, уже в России, я понял, что они образуют единое повествование, еще один слой учения, полученного мной от неправильного монаха. Если воспринимать их осознанно, они сами по себе способны вызывать благоприятные изменения в сознании у слушателя, а уж если сопровождать практикой, то эффект окажется сильнее и глубже.