Было очень рано. Выползающее из-за горизонта солнце позолотило крыши высоток и погасило уличные фонари. Теперь весь город сиял под его ослепительными лучами. Егор стоял на тротуаре со спортивной сумкой в руках. Обида раздирала изнутри, жгла ядовитым огнём. Он знал, что прямо сейчас мама сморит на него из окна обшарпанной многоэтажки, чувствовал её пристальный взгляд где-то на затылке, но не обернулся и не помахал рукой на прощание.
На протяжении двух дней он пытался разузнать подробности этой «дурацкой поездки на край света» и расспрашивал про тётю, но Мария отвечала неохотно и односложно, так что составить цельную картину происходящего не получалось. Егор в порыве гнева порвал свои детские книжки, порезал шторы в гостиной и чёрным маркером разрисовал обои в спальне, однако мама словно и не замечала выходок сына и монотонно нарезала овощи для супа, такого же пресного, как и она сама.
И вот теперь, пытаясь различить очертания приближающейся тётиной машины, Егор вглядывался в клочья сизого тумана, что дырявой периной опустился на двор. Внезапно в сонной тишине раздались оглушительный рёв и жуткое дребезжание. Егор попятился назад. Боковыми колёсами взобравшись на тротуар, резко затормозил допотопный ржавый фургон. Водительское стекло опустилось, и из машины высунулось круглое улыбающееся лицо.
– Привет, Муха! Поехали!
Егор со злостью сжал челюсти: называть его «Мухой» разрешалось только близким друзьям. Тем временем тётя продолжала расплываться в улыбке. А что это была тётя, Егор не сомневался. Хоть и отдалённо, она была похожа на маму цветом волос, формой бровей и носом с горбинкой. Но различали сестёр глаза. У мамы – сухие и безжизненные, а у тёти – блестящие, с загадкой и хитринкой. Всем свои видом она словно говорила: «Эй, я знаю потрясающую тайну, но за бесплатно не расскажу».
Широкие плечи, мощная шея, круглый животик и короткая стрижка, увенчанная шерстяным старомодным кепи, – женщина-квадрат, решил Егор и, обойдя фургон спереди, уселся рядом с тётей. Дверь с трудом захлопнулась, и в недрах кузова что-то хрустнуло. Егор, втянув голову в плечи, обернулся в пол оборота и увидел невероятное количество узлов, сумок, пакетов и ящиков – шевелящаяся разноцветная гора, которая, казалось, так и ждала удобного момента, чтобы заживо похоронить водителя и пассажиров. И среди всего этого добра Егор различил двух людей. Каждый из них, несомненно, сидел на своём месте, однако создавалось впечатление, что их фигуры просто вросли в эту пёструю гору сумок и ящиков и провели в ней не меньше сотни лет. Мальчик десяти-одиннадцати лет, прятавший лицо под пластиковой маской льва, и мужчина, от одного взгляда на которого у Егора по спине пробежался колючий холодок. Голова незнакомца была неестественно вытянута, редкие длинные волосы стянуты на затылке в хвост. Бледно-серое лицо с большим ртом, тонкими губами и непомерно большими веками. Человек-жаба, с ужасом подумал Егор.
– Ну-ка пристегнись! – крикнула тётя и ударила по газам. Фургон взревел и рванул в самую гущу туманного облака. – Меня зовут Лёля, а это мой муж Семён Тимофеевич. Твой дядя получается.
– Получается так, мон шерами1, – проквакал мужчина и милостиво разрешил называть его по имени. – Можно просто Семён. Мы же одна семья.
Про мальчика супруги ничего не сказали. Егор покосился на него – может скульптура какая, или кукла. Нет, грудь Львёнка равномерно поднималась, а пальцы нервно теребили край клетчатой рубашки.
– Как дела, Муха? – ловко вписываясь в поворот, поинтересовалась Лёля.
– Нормально. А когда мы полетим в Японию? – спросил Егор и глянул в боковое зеркало заднего вида – за ними следовал грузовик.
– Куда?! – вытаращила глаза тётя.
– В Японию.
– А-а-а… Да! Полетим… Позже. Сначала нужно кое-какие дела закончить, – неопределённо ответила она и достала из внутреннего кармана потёртой куртки банку газировки и пакетик чипсов.
– Перекуси, Муха! Нам долго ехать.
Егор решил не уточнять, куда они едут. Наверняка, в какое-нибудь дурацкое место. Такое же дурацкое, как это фургон и вся ситуация в целом. Он открыл упаковку и предложил Львёнку:
– Хочешь?
Мальчик тоненькими пальчиками вытянул несколько картофельных слайсов и опять отвернулся к окну. Егор сделал глоток тёплой, приторно-сладкой газировки, скривился и спросил у тёти:
– А вы правда учитель? Обычно учителя ругают за такой завтрак. Типа… много сахара и жира и всё такое.
– Хм-м-м, думаешь я сочиняю? Сейчас докажу, – Лёля бросила руль, повернулась назад и принялась ворошить гору с вещами. Егор чуть в обморок не упал от страха. К этому времени они уже выехали на трассу, где деловито сновали многочисленные автомобили. Почему-то ни Семён, ни Львёнок никак не отреагировали на такую безрассудную выходку. Видимо, привыкли. Егор возмущённо зафыркал и судорожно протянул руки к рулю, но тут на его колени грохнулась грязно-красная спортивная сумка. Газировка прыснула из банки и залила приборную панель.
– Поищи там диплом, – Лёля вновь уставилась на дорогу. Егор брезгливо скинул сумку на дырявый резиновый коврик:
– Не буду я искать ваш диплом. Я просто спросил.
Внезапно Семён запел на французском. Львёнок застонал, а тётя, перекрикивая их, заговорила:
– Я и мамку твою уговаривала идти в педагогический. Она же раньше весёлой была, детей обожала. Машка, говорила я, построим собственную школу – рай для детей. Но бабушка твоя заартачилась, мол, только в экономический институт, учителя копейки зарабатывают. Мне то что? Я путь выбрала – ни за что не сверну, а Маша характером податливая была, пошла на поводу у матери, с которой, кстати, уже много лет не общается. Так что бабуля твоя в одиночестве живёт, и, если бы не я….
В голове Егора взорвались снаряды, а перед внутренним взором хаотично закружились цветовые пятна. Он не выдержал напряжения и заорал во весь голос:
– Стоп! Стоп! Сто-о-оп!!!
Лёля резко затормозила. Фургон, страдальчески дребезжа, крутанулся вокруг своей оси, из-под колёс вырвался фонтан из мелких камушек и чёрного дыма горящих покрышек. Гора вещей опасно покачнулась. Большая удача, что рядом не оказалось ни одной машины, а грузовик, всю дорогу преследовавший их, держался на приличном расстоянии.
– Муха, ты сдурел?! – взревела Лёля, хватаясь за сердце. – Разве так можно?
Егор поднял побледневшее лицо. В глазах застыли озёра из слёз. Ещё чуть-чуть – и хлынет водопад. Он взглянул на тётку и ошеломлённо спросил:
– У меня есть бабушка?
Лёля выровняла фургон и поехала по своей полосе.
– Конечно. Она в городке Малиновка живёт. Это километров сто пятьдесят от твоего дома.
– Так близко, – одними губами прошептал Егор и почувствовал себя обманутым. Наверняка, у него ещё и папа есть. Вот как бывает. Думаешь, что у тебя никого нет, и в один момент обнаруживается огромная семья. Тётя, дядя, бабушка… Он вытащил смартфон и принялся лихорадочно тыкать пальцами по экрану.
– Эй, ты чего? – удивилась Лёля.
– Я позвоню маме. Поинтересуюсь, почему это она за столько лет не нашла хотя бы одной минутки, чтобы сообщить, что моя бабушка, оказывается, жива.
Лёля из трясущихся рук племянника вырвала телефон и забросила его за спину. Гора хлама тут же поглотила гаджет.
– Тебе нужно успокоиться, Муха. Сгоряча человек принимает неверные решения и говорит неверные слова. Я знаю, что у тебя внутри бушует ураган и кипит вулкан. Дождись тишины. А телефончик я потом отыщу.
Егор совсем расклеился. Свернулся клубочком на сидении и угрюмо молчал весь оставшийся день. Тётя без остановки болтала, Семён пел французский шансон, а Львёнок делал вид, что оказался в фургоне совершенно случайно и все эти странные люди ему никто. Впрочем, это могло быть правдой.
***
Большую остановку сделали только вечером. Лёля припарковалась на заросшем разноцветным мхом обрыве. Внизу шумела бойкая река. Закат расплескал на небо розовые и фиолетовые краски. Вскоре подъехал грузовик, из которого выбрался бородатый широкоплечий дядька в байкерской жилетке и кожаных сапогах. Он повалился на один из расставленных Семёном рыбацких стульев-раскладушек и мгновенно задремал.
– Радомир, – коротко представила спящего дядьку Лёля и умело развела костёр. Семён из толстых веток соорудил треногу для котелка. В кипящую воду он забросил тоненькие кусочки свинины, капусту, грибы, морковь и латук. Аромат мясного бульона и овощей приятно защекотал в носу Егора. Львёнок, привлечённый запахом супа и дыма, пододвинул стульчик ближе к огню.
– Маме врать нельзя. Не так ли, Муха? Спросит у тебя Маша, мол, какое японское блюдо ты ел, сынок? А ты расскажешь про набэ, наваристый овощной бульон. Эй, мальчик! – обратилась тётя к Львёнку. – Принеси сыр тофу. Тоже добавим. У японцев есть выражение «набэ-о какому» – сидеть у горшка, что означает тёплые семейные или дружеские отношения, которые возникают во время совместного приёма пищи.
Егору действительно стало тепло. Желудок, получив порцию горячего супа, довольно заурчал. Лёля рассказывала про японскую кухню, а Радомир фыркал, пальцами вылавливая из бульона обжигающие кусочки овощей. Львёнок слегка приподнял маску, но только для того, чтобы освободить рот. Егор предположил, что скорее всего лицо мальчика так уродливо, что без маски никак не обойтись.
Солнце нырнуло в воду. Тёмно-синее покрывало ночи опустилось на обрыв. Костёр догорал, щедро делясь с чернильной темнотой остатками янтарного света. Лёля собирала посуду. Она планировала ехать всю ночь.
Егор боялся пошевелиться – так удобно и хорошо ему было. И вдруг он сообразил, что тётины слова исполнились. Он дождался тишины, но разговаривать с мамой уже не хотелось.
– Здорово! Правда? Остаться бы тут навсегда! Встречать рассветы и провожать закаты, – Лёля присела на траву рядом с племянником и погладила его по кучерявой макушке. – Во время летних каникул дедушка часто брал меня на ночной выпас лошадей. В жару животинкам невмоготу было находиться на улице, да ещё и насекомые беспокоили. Деревенские мужики разжигали костры и жарили хлеб с салом. Только представь: ночь, фырканье лошадей, тявканье собак и ленивые разговоры о всякой всячине. Воздух пропитан запахом отварных яиц и зелёного лука. Я лежу у дедушки на коленях и дремлю. Борюсь со сном, охота же послушать разные истории из деревенской жизни. С первыми сумерками возвращались домой. Дед нёс меня на спине. Я уже и ходить не могла от усталости. Потом он перекладывал меня на кровать, на перину из гусиного пуха. Как же сладко спалось ранним утром после выпаса! Самое счастливое время! Бабушка моя была строгой, могла и тумаков надавать, а вот дед… Добрее человека я не встречала!
– А мои дедушка и бабушка? Какие они? – спросил Егор.
Лёля одарила чернильный мрак светлой улыбкой:
– О-о-о! Твой дед умер рано, но оставил прекрасный след после себя. Он был моим лучшим другом. А бабушка? Ну… Она… кажется угрюмой на первый взгляд, но на самом деле в её сердце много нежности.
– Почему я чувствую, что меня обокрали? – проворчал Егор. – У меня никогда не будет таких детских воспоминаний, как у вас.
– А мы создадим новые! Вот прямо сейчас! Запечатлей в памяти, как ты сидишь на обрыве, кушаешь японский суп и болтаешь с тётушкой под приятный треск хвороста. А завтра будут новые впечатления. Ладно?
Егор что-то невнятно буркнул. Откуда-то донёсся голос Семёна:
– Всё готово! Радомир, туши огонь! В путь!