В тот вечер на Монмартре шел дождь. Огни маленьких кафе на улицах Жермен-Пилон обрисовывали в темноте ночи молочно-бледные квадраты, заштрихованные жидкими полосами ливня.
Я сидел за мраморным столиком и мои промокшие ноги отдыхали на коврике из прессованных древесных опилок. В этом скромном кафе были только девушка с ничего не выражающим лицом в брезентовом плаще, с потертыми рукавами и контролер подземной железной дороги, меланхолично потягивавший через соломинку мазагран. Лакей, облокотившись на конторку кассирши, о чем-то перешептывался с ней. Можно было сказать: Ромео, в белом фартуке и Джульетта, угрюмая и страдающая водянкой.
Рюмка кальвадоса [Яблочная водка – Здесь и далее прим. ред.] слабо утешала меня в моем одиночестве. Делать мне было нечего, перечитывать вечерние новости надоело, и я уже, было, собрался встать, как в кафе вошел какой-то человек.
– Адольф! – крикнул я.
Вошедший протянул мне руку и сел около меня. Он полу раскрыл свое пальто и обнаружил под ним довольно хорошо сшитый фрак. Поверхностный, как выражаются фельетонисты, наблюдатель принял бы его за человека из высшего общества. Но он был только метрдотель.
Я люблю беседы с метрдотелями ночных ресторанов. У них можно почерпнуть любопытные свидетельства подлости мужчин и услышать оригинальные наблюдения насчет двуличия женщин.
Я познакомился с Адольфом в 1903 году, когда бары еще имели для меня прелесть запретного плода. Я велел подать для него рюмочку коньяку, и мы разговорились. Он сказал мне, что в настоящее время работает в «Королевском Фазане».
– Кстати, – продолжал он, смеясь, – я должен рассказать вам о последнем происшествии, свидетелем которого я был у нас в кабаре… Оно совсем свежо, так как случилось только вчера вечером, и достаточно поучительно… Представьте себе, что с некоторых пор мы заметили у нас и в соседних барах, какого-то странного посетителя. Это был высокий, лысый мужчина, с длинным подбородком, одетый в длинный сюртук и сидевший всегда в одиночестве за своим бокалом. К молодым женщинам, подходившим к нему, он обращался с библейскими текстами и призывал на них милосердия провидения. Управляющий бара «Нарцисс», наиболее осведомленный человек на пространстве между площадями Бланш и Пигаль, обратился к Габи, статистке из «Сигаль»:
– Этот тип, мой малыш, шотландский священник. Его зовут Мак Джинджер. Он пресвитерианский пастор и борется с безнравственностью больших городов… Мой товарищ Эдуард, бывший экономом в «Карлтон», в Лондоне, видел его прошлой зимой. Он распространял там голубые крестики и брошюры на тему о добродетели.
– Так сказать, святая швабра, – определила Габи.
– Вот именно так.
Вчера вечером «Королевский Фазан» был полон. Женщины, сидя на бархатных табуретах цвета резеды, мурлыкали мелодии, которые играл испанский гитарист. Вдруг около двери послышался шепот.
– Вот он! – сказала большая Люлю, толкая в локоть свою подругу Леа. – Вот будет забавно!
– Вот этот? Пастор? Что он, аршин проглотил, что ли?
Уверяю вас, что это непочтительное замечание Леа было совершенно основательно. У достопочтенного Мак Джинджера была поистине смешная физиономия. Бритый, лысый, с глазами, подернутыми меланхолией, с выдвинутым вперед подбородком, он изрядно напоминал пуританских квакеров, погрузившихся на Мейфлауер [Название судна, на котором прибыли в Америку первые английские эмигранты], чтобы колонизовать Новый Свет. Он держал в руке, обтянутой шелковой перчаткой, книгу в кожаном зеленом переплете. Это была библия. Он занял место у стола по соседству с Люлю.
– Гарсон! – позвал он. – Джину!
Люлю и Леа, поджидавшие двух молодых людей, сильно увлеченных их пикантной красотой, подумали, что было бы занятно поболтать с апостолом.
– Добрый вечер, мсье, – сказала Люлю, с пленительной улыбкой.
– Добрый вечер, мое дитя, – ответил Мак Джинджер с большим достоинством. – Мы уже встречались в этом месте? Не правда – ли?
– Да…
Разговор завязался. Так как я находился около них, то не упускал ни слова. Люлю и Леа щипали друг друга под столом и старались не смеяться.
– Не кажется ли вам, что вы нехорошо делаете, проводя ночи в этих гибельных местах? – сказал вдруг достопочтенный. Говорю вам, что вы идете по плохой дороге, привлекая своими взглядами мужчин, забавляющихся, здесь… Вы должны бросить это отвратительное занятие и работать своими руками, дарованными вам творцом.
Люлю прошептала на ухо своей подруге:
– Так… Он уже оседлал своего конька. Сейчас он поскачет…
Потом повернувшись к шотландцу, она наивно спросила:
– Но какую работу посоветуете вы мне, мсье?
– Мое дитя, нужно возделывать плодородную почву ваших предков, нужно разводить растения на чистом воздухе природы.
– Заставить произрастать горошек! – иронически пояснила Леа.
– Горошек, хлеб, все съедобные растения… Разводить также домашний скот: быков, коров, телят…
– Ты говоришь о скотах, – завизжала Люлю.
Мак Джинджер хотел продолжать свое апостольство. К несчастью, приход двух поклонников этих дам прервал его проповедь. Люлю и Леа больше не обращали на него внимания, и он продолжал проповедывать «в пустыне». В это время к соседнему столу подсела очень элегантная женщина. Это была Регина Аликс, модная куртизанка, охотно покидающая свой великолепный отель на улице Хош, чтобы повеселиться в Монмартре украдкой от своего официального покровителя. Казалось, она хорошо знала достопочтенного патера, так как грациозно поклонилась ему. Мак Джинджер повернулся к ней и с достоинством ответил на ее поклон.
Регина села, расстегнула свое манто из американской куницы и заказала шампанского, лаская кончиками своих красивых пальцев великолепное жемчужное колье. Через пять минут она разговаривала уже со своим соседом. Она не смеялась над ним, о нет! Она не была похожа на Люлю и Леа, которые смеются над самыми священными вещами. В ней было сильно чувство порядочности, и она одобряла благородные мысли этого пастора.
– Ах! Как вы правы, мсье, – говорила она. Уже давно следовало бы оградить плотиной волну греха, угрожающую нам… Следовало бы перевоспитать эти несчастные создания, которые не верят ни в бога ни в черта…
– Вот поистине примерные слова. С этого вечера я буду молиться за вас, мадам, я живу в настоящее время в Париже, в семейном пансионе на улице Ваграм, 16.
– Но мы почти соседи, мсье. Я – Регина Аликс и живу на улице Хош 22-bis.
– Я польщен, мадам…
– Вы позволите, мсье пастор, предложить вам чашку чая? Я доставлю себе удовольствие вручить вам свою скромную лепту для вашего прекрасного дела.
– Мадам…
И достопочтенный с благодарностью поклонился.
Между тем в зал вошел какой-то молодой человек. Это был удивительно красивый юноша с профилем флорентийской камеи, гибкий, как газель и грациозный, как гимнаст. При виде его во взгляде Регины зажегся внезапно странный огонек. Она наклонилась к проповеднику.
– Господин пастор, – прошептала она, – вот молодой человек, для которого я… к которому я питаю большую симпатию… О, мне следовало бы краснеть, признаваясь вам в этом, но вы так добры, так снисходительны. Вы простите бедную грешницу, не правда – ли?
Она подыскивала слова и продолжала в большом замешательстве:
– Послушайте, господин пастор, я вам сейчас все открою, это будет лучше… Этот молодой человек и я, мы сейчас пройдем в отдельный кабинет, наверху… Но… О… как сказать вам это… Я не совсем знаю его. Я немножко боюсь остаться с ним наедине, потому что у меня на шее вот это колье… Вы понимаете?
Достопочтенный слушал, но, казалось, не понимал, к чему ведет его соседка.
– Господин пастор, – сказала она, – не согласились бы вы поберечь мой жемчуг, пока мы выпьем немного шампанского там, наверху?
Умоляющий взгляд кающейся грешницы победил сомнения священника, и он ответил:
– Мадам, я вам признаюсь, что я не очень охотно беру на себя ответственность за ваши драгоценности… Это слишком большая ответственность… Но, в виде исключения, чтобы сделать вам приятное…
– О, спасибо! спасибо!..
И Регина тотчас сняла свое колье и протянула его под столом пастору.
– Вы будете все время на этом месте, не правда ли? Вам не надоест? – прошептала она. Спасибо, еще раз… Я скоро вернусь…
Регина встала, сделала незаметный знак Антиною в смокинге и исчезла.
Спустя несколько минут Мак Джинджер позвал лакея.
– Счет!.. – сказал он просто.
Он расплатился, оставил щедро на чай и солидно вышел, сжимая в своей руке книгу в зеленом кожаном переплете. Я не заметил этого, увы, так как был занят другими гостями.
Не прошло и десяти минут, как два человека в сюртуках вызвали нашего управляющего в вестибюль «Королевского Фазана». Они предъявили свои карточки инспекторов полиции.
– Мы должны осмотреть ваши залы, – сказал один из них. Здесь, по-видимому, находится один опасный английский мошенник, изображающий из себя пастора в ночных ресторанах. Мы получили предписание из Лондона задержать его.
Мой собеседник замолчал. Я заказал еще два стакана кальвадоса, и мы просидели до часу утра. Когда мы вышли из кафе дождя уже не было. Я прощался с Адольфом. В то время, как его силуэт обрисовывался в неясном еще утреннем свете на улице Мартир, я вспомнил его рассказ и подумал, что в нашу эпоху, когда Тристан переступил бы через символический меч, чтобы заполучить Изольду [Герои средневековой легенды, послужившей сюжетом для оперы «Тристан и Изольда»], когда Дон Кихот был бы отведен полицейскими в ближайший приемный покой, когда Шарлотта [Герои сентиментального романа Ж. Оне «Горнозаводчик»] выбрала бы Вертера в крестники по объявлениям газеты «Парижская Жизнь» и когда горнозаводчик Даролей сломил бы сопротивление Клер Болье[Романтические герои из романа Гёте «Вертер»], при помощи внушительной пачки билетов лотереи «Национальной Защиты», я подумал о том, что в такую эпоху метрдотель ночного ресторана может быть вполне приемлемым героем романа.