Умереть нельзя, жить!
1982 год. Март. Небольшой поселок городского типа. Несколько двух– и трехэтажных домов разбавляют сельскую одноэтажную застройку. На улицах все еще лежат сугробы грязного почерневшего снега. Три раза в день автобус ЛиАЗ-677 объезжает весь поселок: утром собирает пассажиров, чтобы к вечеру доставить их обратно. На окраине поселка, прижавшись к лесу, разбросил свои казармы военный городок. Серые металлические ворота с красными звездами то заглатывают внутрь себя военные машины, то, наоборот, выбрасывают их наружу. Каждое утро по плацу маршируют солдаты, затягивают песню:
У солдата выходной, пуговицы в ряд,
Ярче солнечного дня золотом горят.
Часовые на посту, в городе весна.
Проводи нас до ворот, товарищ старшина…
Посреди поселка, на перекрестке улиц Ленина и Сталина, гордо возвышается солнечное, выкрашенное в желтый цвет трехэтажное здание. Рамы окон покосившиеся, с облупленной, некогда белой краской. Кое-где в окнах третьего этажа видны силуэты женщин. Вот одна из них что-то жестикулирует мужчине, который стоит на улице, смотрит в окно и кричит: «Нюра! Нюра! В окно его покажи!» Это родильный дом. Храм боли, ожидания, таинства и, наконец, радости.
В холле первого этажа не находит себе места, ходит из угла в угол красавец-мужчина: на вид 27-28 лет, статный, высокий, со смуглой кожей, копной черных густых, упрямых волос, в форме капитана Советской Армии. Еще с раннего утра он ожидает новостей из родильного зала, волнуется за молодую жену. Ночью у нее отошли воды. Едва сыскав «уазик», он привез жену в роддом. Прежде разговорчивый и добродушный, теперь он молчал, что никак не было похоже на Сережку Марченко. Время от времени Сережка подходил к дежурной акушерке, но она, лишь разводила руками и отвечала каждый раз одно и тоже: «Ждите. Пока не родила». И он продолжал ждать. А тем временем в голову лезли мысли, от которых и самому становилось плохо: «Скрывают от меня что-то. Точно скрывают. Да за это время можно не одного родить. Лучше бы я сам…».
Все ожидания когда-нибудь, да непременно заканчиваются. При чем в тот самый момент, когда невыносимое напряжение от ожидания начинает само собой рассеиваться. Так случилось и у Сережки. Чуть успокоился, присел в холле на стул, задремал, и вдруг, как сквозь сон, слышит голос акушерки: «Папаша! Папаша! У вас девочка! Слышите? Де-во-чка! Три двести, пятьдесят два сантиметра. Здоровенькая! Папаша! Да что это? Спишь? Что ли?» Сережка выпучил глаза, за секунду отошел ото сна, вскочил со стула, подхватил на руки пампушку-акушерку, закружил со словами:
− Ура! Ура! Родила! Девочка! Дай я тебя расцелую! – Сережка поставил смутившуюся акушерку на пол и, придерживая обеими руками ее лицо, начал поочередно целовать то одну, то другую щеки. Казалось, лицо его вмиг посветлело и расползлось в счастливой улыбке.
− Да хватит! Хватит! Хватит! Сумасшедший! Отпусти! Поставь меня на место! Жену, да дочку целовать будешь! Могу записку передать, если хошь. – проворчала акушерка.
− А можно? Да? Я мигом! Сейчас напишу!
– Это, того. Я и передачу могу отнесть, если есть что несть. – лукаво глянула на служивого акушерка.
− А что им-то передать можно, а?
− Милый, ну что это странный какой-то. Хе-хе. Вкусное что-нить, пользительное. Что она у тебя любит кушать-то, а?
− Кто?
− Ой, дурак дураком! Ну не дете ж! Дите сиську ссать будет. А мамаша, спрашиваю, что любит? Каш у нас и своих полным-полно.
− Сырки такие творожные в шоколаде любит. Да где их купить? Дефицит. – почесал затылок Сергей.
− На 35 Сталина в магазине вчера давали. Иди. Может еще и купишь.
Понесся Сергей на Сталина 35 и купил! И сырки творожные в шоколаде, аж 20 штук, и сок, и печенье, и еще всякой всячины, на что глаз упал. Прибежал в холл, рванул из блокнота лист и начал писать записку: «Любашенька, родная моя! Любимая! Спасибо тебе за дочку! Кушай все, что передаю. Здесь все, что ты любишь. Напиши, что надо купить. Обнимаю вас обеих крепко-крепко! Целую. Сергей». Отдал пакет и записку акушерке. Через двадцать минут она вынесла ответ от Любаши: «Коляску купи».
Если вам скажут, что мужчины хотят сыновей – не верьте! Сын – уменьшенная копия отца. Сын понятен отцу. Единственное к чему стремится отец – это пытается сделать сына лучше себя самого. Доченька – это другое, это маленькая женщина, непонятная мужчине, но очень любимая и дорогая. Вся нерастраченная нежность, любовь, забота, все несказанные слова – все отец дарит дочери, безмерно балует, пытается оградить и защитить от всего мира. Таким был и Сережка Марченко.
Был поздний вечер, когда Сережка вышел из роддома на улицу. Шел и улыбался сам себе. Душа просила поделиться своей радостью с окружающими. В дверях продуктового магазинчика встретил Сережка кореша – прапорщика Андрея Поздняченко. Бросился к нему на шею со словами:
− Брат! У меня дочка родилась!!!
Андрей похлопал капитана по спине и ответил:
− Вітаю, товариш капітан! Цю справу треба терміново обмити! І однією пляшкою ти вже точно не відбудешся!
Отцовство они обмывали всю ночь, а к утру Сергей предложил Андрею быть крестным. Вопрос моментально отрезвил корешей. В 82-ом году такой вопрос среди военнослужащих Советской Армии был неуместным. Но дело было в Западной Украине, да и Андрей был родом из этих мест. А там и крестили, и венчали, правда, тайно от органов Госбезопасности. Андрей был крещеным, а вот Сергей − атеист, поэтому вопрос и удивил Андрея.
− Серьога, ти і правда? Серйозно? Я ж можу! Ти че, на повному серйозі?
− Андрюха, понимаешь, предчувствие у меня. Чувствую, что не придется мне ее растить. А так хочу защитить ее от всей грязи и мрази. Чтоб у нее был Ангел Хранитель и Крестный отец.
− Ти, бачу, випив зайвого. Маячню стал нести. Сам виростиш! А хресним я піду. Це велика честь! Слухай, давай по склянці міцного чаю вип'ємо, в холодний душ, і на службу пора.
− Андрюха, спасибо тебе, друг! – Сережка приобнял Андрея от радости. И вспомнил. − Андрей, помоги мне коляску купить. Теперь все дефицит. Как без коляски-то? А ты местный, тебе проще.
− Немає більшої проблеми! В обід зганяємо і купимо! – ответил Андрей.
Как и решили, в обед пришли в магазин. Андрюха, широкоплечий, светловолосый, с обескураживающей улыбкой, влюбляющий в себя женщин сразу и надолго, украинским говором пленил и обаял симпатичную продавщицу детского отдела, назначил ей свидание. А Сергею досталась от «дружеского флирта» дефицитная немецкая коляска. Выйдя из магазина, они гордо положили коляску себе на плечи и, подшучивая друг над другом, пошли в свою сторону: пустую везти нельзя, говорят, примета плохая. Через несколько дней друзья на том же «уазике», который на днях привез роженицу в роддом, забрали молодую мамочку с ребеночком домой. Любаша спустилась со ступенек роддома гордая, неся в одеяльце попискивающий сверток. Сережа осторожно взял на руки доченьку, склонился над личиком и сказал:
− Моя маленькая Любаша вторая! Солнышко! Люб, а Люб, красавица-то какая, глянь! А малюхонькая! Иди к папке!
− Завидую я тебе, Серега! И жена-красавица, и доченька! – заметил Андрей.
− Так женись! На тебя все девки глаза проглядели! – ответила Любка, поправляя небесно-голубое платье.
− А може візьму і одружуся! Тільки де я таку красиву жінку знайду, як у капітана? – ответил, улыбаясь, Андрей. Люба, зарумянившись, поправила рукой волосы.
Покрестить, правда, не успели. Андрея срочно отправили в командировку, в Афганистан.
Прошел год.
Казалось бы, что такое год? Всего ничего! Но какое множество событий может произойти за год! За год ребеночек из беспомощного малыша силой природы превращается хоть и в еще маленького, но весьма юркого и подвижного человечка. Начинает сидеть, ползать, становиться на ножки и делает свои первые шаги, а вместе с ними говорит свои первые слова. Но время проходит незаметно и быстро лишь тогда, когда ты дома и никого не ждешь.
В Афгане время свое. Оно, то будто спрессовывается во время боя, то растягивается до встречи с близкими людьми. 14 апреля 1983 года Андрея вызвал командир и велел собираться вместе с ним в Саланг, а потом … в отпуск! Отпуск! Долгожданный отпуск! Двадцать минут на сборы и в дорогу! В Саланг.
Перевал Саланг. Шоссе-тоннель длинною в 3600 метров, проникающий, будто вбуравливающийся, в горы на высоте примерно 4000 метров над уровнем моря. Суровый и опасный Саланг. Снежные вершины гор снаружи и темный опасный тоннель внутри. Когда проезжали 26 опорный пункт Андрею показалось знакомым радостно улыбающееся лицо капитана в темных очках и панаме. Но останавливаться было запрещено. Как только Андрей оформил документы на отпуск, решил все же заскочить на опорный пункт, проверить, кто этот знакомый незнакомец. Незнакомцем оказался друг, Сережка Марченко. Он командировался в Афган через две недели после Андрея, и был назначен командиром роты в селении Мальхам. Служили они рядом, но узнали об этом случайно. Встреча была короткой. Времени не было. Перекинулись дежурными фразами. Андрей пообещал Сергею по возвращении из отпуска приехать в Мальхам с украинским сальцем и горилкой.
− Ну, давай, Серьога! До зустрічі, – пожимая руку Сергея, сказал Андрей. – Може, твоїм що-небудь передати? Лист або посилку?
− Спасибо, Андрюха. Не надо. Да и нет их там. Уехали они. К родителям жены. Ты сам возвращайся побыстрей, и с новостями.
Они были твердо уверены в том, что через месяц встретятся. Обнялись.
В середине мая, возвращаясь из отпуска, Андрей попал под обстрел. Свои против своих бомбили. Выбраться к Сережке в Мальхам удалось только через пару недель. Андрей приехал в опорный пункт, приготовил угощение, но вместо Сережки вышел безусый лейтенант. Окинул взглядом угощение, затем Андрея, и отвел в сторону глаза. Андрей, провел рукой по недавно стриженым волосам и спросил:
− Я не зрозумів! А де Марченко?
Лейтенант кивнул головой на «высотку»:
− Бронежилет этот, видишь? … Это командир… Срочно надо было переминировать подступы к «высотке». Сменился личный состав. Солдатики из учебки минировали в спешке. Впопыхах забыли составить карту минных полей. Выяснилось это, когда саперы уезжали из опорного пункта. Карту никто делать не стал. А на «высотке» люди сидели без еды и воды. Сергей сутки звонил саперам. Но все было бесполезно. Никто из саперов не собирался к нам возвращаться. Потом надел бронежилет и сам пошел за ребятами. Сказал им идти за ним шаг в шаг. И они почти дошли. Но не дошли. Под ногами у него мина рванула. Бронежилет спас жизнь… но. – Лейтенант, потерев глаз и лоб, продолжал. – Ну, в общем. Ребята сняли ремни, как учил командир, затянули их на том, что осталось от рук и ног. Сержант вколол промедол. Правый глаз вытек у командира. Крови много потерял. Левый глаз ребята подоткнули перевязочным пакетом, закрепили кое-как. Вниз, в медсанбат, на руках снесли его.
– Та говори ж, сука! Говори! Живий він? Що мовчиш???– схватив лейтенанта за грудки, закричал, брызжа слюной, Андрей.
− Живой. Дык чем так жить… − Лейтенант плюхнулся на стул, подперев ладонью лоб, он старался не смотреть на Андрея. − Операцию делали сразу на четырех конечностях. Левый глаз не спасли. Потом вызвали жену. Красивая такая приехала. Все ребята из медсанбата на нее заглядывались. А она глянула на нашего капитана… А что глядеть-то? Что глядеть!? Обрубок. Без глаз. Медсестры кое-как обтирают его. Сам понимаешь. Короче, посмотрела жена на то, что от ее мужа осталось. Как посмотрела? Посидела в палате и все. Хоть бы помыла его, да покормила. Так нет. Брезговала. Плакала, аж колотило ее, а потом сказала, – лейтенант на секунду замолчал, будто тяжело ему было сказать, то, что знал. − Сказала, что, мол, «сам подумай, зачем нам с дочерью такая обуза, инвалид, как ты. Нам бы самим прожить, а тут ты калека. Пусть государство о тебе заботиться. Ты ж воевал для страны? Воевал. Пусть тебя оно и смотрит. Ты прости меня, но дочери я скажу, что ты погиб… как герой. Так будет лучше для всех». И уехала. А он, дурак, бинты зубами разорвал. Хотел зубами вены порвать, да ребята увидели, врача позвали. Нет больше нашего капитана. Есть калека-инвалид. – У лейтенанта пересохло в горле, и он шумно сглотнул слюну. Андрей налил себе и лейтенанту по стакану водки. Не чокаясь, выпили. Выпили так, как поминают покойника. Видать, за то, что сами живы.
Прошло пять лет.
1988 год. Развалившись на диване, потягивая пивко Андрей Поздняченко вглядывался в экран телевизора.
− Люба! Люба! Іди сюди! Ну швидше ж ти! Де ти там?
− Да сейчас, сейчас! – Отозвалась Любка. – Маленькой Любаше платьишко подутюжу и иду.
Маленькая Любаша прибежала к дивану, принесла свою любимую куклу.
− Папка! Папка! Моя Стеша хочет на улицу! Пойдем, а?
Андрей посадил на колено падчерицу, пригладил рукой ее непослушные черные, как смоль, волосы, поцеловал в игривую челочку и ответил:
− Донечка моя! Зараз підемо. Дай папці додивитися передачу і відразу підемо. Мамку клич!
Но Любу не пришлось звать. Тяжело ступая, с округлившимся животом, она зашла в комнату.
− Андрюшка, а чего звал? А? – Она глянула на экран телевизора и застыла.
Шла трансляция из Кремля. На церемонии первый и последний Президент Советского Союза – Михаил Сергеевич Горбачев – вручает награды героям инвалидам-афганцам или их близким. Называют фамилии. Подходят к Президенту люди. Слышен голос диктора:
− Марченко Сергей Владимирович.
Андрей подбежал вплотную к телевизору. Усилил громкость. Едва ли не прильнул к экрану. И что он видит? По ковровой дорожке на встречу к Президенту, шаркая громоздкими тяжелыми ортопедическими ботинками-протезами, медленно идет седовласый мужчина в темно-сером костюме, в черных очках, в черных перчатках-протезах. Помогает ему идти, придерживая под руку светловолосая симпатичная женщина в таком же, только женском сером строгом костюме. Президент прикрепляет к пиджаку Марченко боевой орден Красного Знамени, документы вручает женщине, которая сопровождает воина-афганца. Диктор телевидения поясняет зрителям: «Капитан запаса Марченко лишен рук, ног и глаз. Поэтому его сопровождает супруга, бывшая госпитальная медсестра, выходившая его и вернувшая к жизни».
Андрей глянул на Любу: она так и осталась стоять: безмолвно. Лишь на короткий миг блеснула в ее глазах слезинка, а, может, показалось? Показалось. Столько лет прошло. Она не скрывала своего отношения к Сергею. Не скрывала, что бросила его. А он, Андрей, был влюблен в нее, как мальчишка. Узнав, что она отказалась от Сереги, его друга, Андрей сразу же написал ей письмо. Потом приехал к ней и предложил замуж. Она к тому времени развелась с мужем. Любашу маленькую Андрей удочерил. Любил их обеих. Любил и жалел. Боялся отпускать от себя.
Вместо эпилога.
Вот так всего несколько строк сухого официального текста, а за ними боль, страдания, женское мужество, борьба во имя жизни. Сказка? Как в кино? Но жизнь – это не кино! Нельзя перемотать пленку, невозможно вернуть все назад. Никому не понять: почему красивая женщина вышла замуж за калеку-инвалида. А ведь ничего в нашей жизни не бывает случайным. Случайностей попросту не существует!
Когда человек теряет зрение, он погружается в вечный мир темноты. Вечная ночь. Но с потерей зрения, начинают обостряться органы чувств. Весь организм начинает воспринимать окружающий мир по-другому. Так, сквозь горечь и полное отчаяние, Сергей услышал голос женщины. Он не хотел жить. Для чего жить? Сам сирота. Жена бросила. Да и ее понять можно. Она молодая, красивая. Ей жить, да жить. А не каки за мужиком подбирать. Врачи, медсестры, больные по палате знали обо всем и прятали от Сережи все, что могло спровоцировать суицид. Старались разговорить его, успокоить. Но, как и чем? Днями он лежал в одной позе. И если бы в глазницах были глаза, то можно было бы подумать, что глядит он в одну точку, но видел Сережа не точку, а черную бездну. Стал отказываться от еды. Не давал врачам осмотреть себя. На краю отчаяния появилась Она. Ее голос.
− Сереженька, нельзя умирать, надо жить! Слышишь? Ты остался жить! Надо жить! Ты сильный, ты будешь жить! Я не дам тебе умереть… − Голос успокаивал, дарил надежду, но был грустным. Не раз Сергей хотел запустить в этот голос чем-то потяжелее: «Она, что? Издевается? Думает, я еще и дураком стал? Мозг мне вышибло? А нет! Обрубок я. Слепой обрубок. Зачем жить? Для чего? Никому я не нужен. Пусть уходит. Послать ее трехэтажным и не придет…». Она плакала, убегала, а потом приходила вновь.
Голос принадлежал совсем юной медсестричке, которая в 20 лет стала вдовой. Ее мужа, офицера, взяли в плен душманы. Вернули частями, фрагментами тела. Чтобы не сойти с ума от горя, она объявила войну смерти, она сражалась за каждого больного. Когда в отделение поступил Сережа Марченко, она не могла понять поступок его жены. Ведь он же жив! Пусть с протезами, но жив. Пусть слепой, но слышит, отвечает. Нет рук, но руки есть у женщины. Для любящих людей достаточно и одной пары рук. Она схватилась за Сергея, как хватается за соломинку утопающий. Он дал ей силы жить! Она отчаянно стала ухаживать за ним. Вцепилась в схватке со смертью за его жизнь. И победила!
Мудрость не приходит и не рождается в одночасье из неоткуда. Мудрость − результат терпения, боли утраты, горечи потерь. Все свое свободное время медсестра Аля помогала Сергею, учила ходить заново. Поводырем был спокойный голос Али. Настал день, когда Сергей смог идти самостоятельно.
Пять лет ожесточенной борьбы. Пять лет сражения с самим собой. В тридцать три голова его была бела, словно у старика. Нашел ли себя Сережа вновь? Трудно поверить, но да!
Как часто мы любим глазами, а душа нема. Стоит выключить свет и потеряем друг друга навсегда. Но для истинно любящих людей не нужны глаза – они видят друг друга сердцем.
Прошу, прости!
Встреча
2007 год. Москва. Суета сует. Все куда-то спешат, торопятся. Одни «ныряют» в метро, другие успешно «выныривают» оттуда. Зеваки смотрят по сторонам, ушлые проверяют карманы зевак.