Самсонова Н Г.,
кандидат философских наук,
профессор кафедры «Философия»
Финансового университета при Правительстве РФ
Старченко Н. Н.
кандидат философских наук, профессор
кафедры «Философия»
Финансового университета
при Правительстве РФ
Истоком термина «интеллигенция» является латинское intelligens, означающее «понимающий, смыслящий, обладающий способностью рассудочного восприятия реальности». Именно в этом смысле употреблял его М. Т. Цицерон. «Интеллигенция – это то, посредством чего душа познает каковы вещи, каков окружающий мир», – считал он[7]. Затем у А. М. С. Боэция и далее у схоластов термин использовался в значении «божественного разума», одновременно усваивающего как основы вещей, так и собственные основания. Такое истолкование стало обязательным и для европейской философии Нового времени. Новый акцент в трактовку понятия внес протестантизм с его учением о предопределении и представлением об уникальности взаимоотношений человека с Богом. Отсюда возможность появления в истории философии различных вариантов понимания проблемы, т. е. вопроса о согласовании детерминизма и моральной ответственности индивида. Термин «интеллигенция», безусловно, важен для Ф. В. Шеллинга, рассматривающего интеллигенцию как переход от мира природы к субъективному в познании. Она обеспечивает интеллектуально-эстетическое познание природы и Я. Он противопоставлял учение логицизму Г. В. Гегеля, у которого также интеллигенция означала способность духа сводить многообразие бытия непосредственно данного, обеспечивая возможность самопознания. Идеи Шеллинга имели значение для России не меньшее, чем для Германии, и в первую очередь благодаря деятельности любомудров, называвших Шеллинга «Колумбом XIX века», который в период «господства Локковых рапсодий… открыл человеку неизвестную часть его мира… – его душу»[8]. Стремясь выявить предназначение России, они видели свою задачу в разработке новой мировоззренческой основы национальной культуры, считая возможным создание синтетической теории, с помощью которой можно было бы удовлетворить все духовные потребности индивида, начертить проект совершенного общества[9]. Искания В. Ф. Одоевского, Д. В. Веневитинова и др. говорят о достаточно высоком уровне философской рефлексии интеллигенции, возникшей как социальный феномен во второй половине XVIII столетия вследствие реформ Петра I. Новые люди и были тем «окном, прорубленным в Европу, через которое к нам входит западный воздух одновременно и живительный, и ядовитый», – писал С. Н. Булгаков[10]. Веер оценок инициатив Петра с точки зрения судеб интеллигенции и народа весьма широк и неоднозначен: от негативной до восторженной. Но в любом случае деятельность Петра вызвала в образованной части общества интерес к общественным, государственным вопросам. Вместе с тем петровские реформы еще более оторвали от народа элиту общества. Петр создал знаменитую «Ученую дружину», кружок интеллектуалов, призванных помогать ему в организации новой государственности. Представления о реорганизации государственной власти были изложены Феофаном Прокоповичем, руководителем Святейшего синода, представителем Ученой дружины, ее теоретиком, который с 1709 года активно участвовал в разработке разного рода указов, регламентов, распоряжений-программ внутренней и внешней политики. Среди проектов реорганизации монастырской жизни у него содержались рассуждения о создании Петербургской Академии наук – это был церковный иерарх новой формации, отстаивавший идеи «секуляризации общественной мысли», «освобождения ее от богословского гнета», развивавший принципы «естественного права». Новые воззрения были обобщены им в двух книгах: «Слово о власти и чести царской» и «Духовный регламент».
Позиция Ф. Прокоповича сформулирована предельно емко: «Царь – владыка, повелитель, всему судья и высший авторитет»[11]. Он «ни канонам, ни законам не подвластный», – подчеркивал Феофан. Сторонник теории «общественного договора», он полагал возможным достижение пользы отечества путем гармонического сочетания интересов крестьянства и дворянства. «Монарх в России, – утверждал он, – должен уметь противостоять “стихии народной” и “многократии”, в которую входили знать боярская, аристократическая и “бунтующая чернь”». Как и у его единомышленников по ученой дружине, деятельность Ф. Прокоповича включала не только значительные теоретические наработки в дело просвещения страны, но и имела практическую сторону. Он не только разрабатывал комплекс рекомендаций, школьные программы для воспитания кадров, необходимых для реализации новых задач, рекомендовал и создал сам сеть образовательных школ, ремесленных училищ при церквях и монастырях. В них дети отбирались по принципу способностей, вне зависимости от сословной принадлежности. Деяния Феофановы продолжил его младший современник Василий Татищев, дав им обоснование в трактате «Разговор о пользе наук и училищ», где аргументировалась необходимость пошаговых действий по реорганизации общества в масштабах всей страны. Как указывал Г. В. Плеханов, «“разговор” Татищева дает гораздо больше, нежели обещает его заглавие. Это чуть не целая энциклопедия»[12].
В ходе предпринятой модернизации и происходило выделение значительного слоя «среднего класса» – массы жалованного дворянства (не дворцовой элиты), городских ремесленников, защищенных царскими указами, мещан, «отпускных» крестьян, священников и чиновников, обедневших дворян, зажиточных казаков, отставных армейской и государственной службы людей, разночинцев. Из этой среды и набиралась российская интеллигенция: разнообразие социальной базы не препятствовало ее корпоративному единству. Формирующийся слой был внутренне дифференцирован, выражал чаяния различных социальных сил, например по национальному признаку. Мозаичность интересов была отражением сложности, многоплановости положения интеллигенции в обществе, воспроизводя противоречивую атмосферу культурной жизни России того времени в условиях многократно усиливающегося социального динамизма. Россия в XVIII веке оказалась в центре взаимопроникновения культур, и как форма философского отражения реалии и национального сознания философия России была преимущественно русской, хотя и получила развитие в произведениях людей не только русской национальности (А. Кантемир, Г. Бужинский, Г. Сковорода, Ф. Лопатинский, С. Яворский, П. Величковский и другие). Всех их объединяла приоритетная идея служения Отечеству, единство гражданских (в том числе и религиозных, нравственных требований, формирующих такие общезначимые черты характера, как честность, трудолюбие, ответственность, обязательность).
Новый слой общества отличался многочисленностью, отсутствием замкнутости. Главное – этот слой был одновременно и культурным, чего нельзя сказать, например, о служилом сословии XVII века. На становление интеллигенции, безусловно, оказала влияние и деятельность масонов, первых педагогов московского университета, способствовавших просветительским служением усвоению и адаптации европейского знания. Масонство – религиозно-этническое течение, возникшее в начале XVIII века в Англии, получило распространение во многих странах Европы, в том числе и в России. Оно активно заявило о себе в русском обществе с конца 50-х годов, вовлекая в орбиту не только представителей высших сословий, но и армейских офицеров, чиновников, мелкопоместное, жалованное и служивое дворянство. Несмотря на многообразие идеологических ориентаций, «вольные каменщики» в целом отстаивали идеалы наднационального духовного братства, веротерпимости, самоусовершенствования человека и человечества[13].
К концу 70-х годов масонские ложи функционировали не только в Москве и Петербурге, но и во многих провинциальных городах. «Из пенящегося брожения столбовых атомов, тянущихся разными кривыми мнениями и завитками к трону и власти», – писал А. И. Герцен. Мартинисты (русские сторонники идей Сен-Мартен) выделялись тем, что они жили одной мыслью, «у них было осознание совокупного труда. Член союза, член тайного общества чувствует себя не одиноким сиротой, а живой частью живого организма»[14]. Из хаоса случайных, бесцельных существований его окружавших, он был выхвачен встречей с Новиковым. Последний считал знания реальным инструментом перевоспитания личности, понимая, что эффективно он может работать в России только в рамках масонства. Особую активность он достиг в 80-е годы, во время пребывания в ложе «Гармония» (М. Трубецкой, М. Херасков, И. Тургенев, И. Лопухин, С. Гамалея и др.), члены которой мало интересовались мистической атрибутикой, стремясь пропагандировать в своей деятельности программные положения, направленные на формирование всесторонне развитого, образованного человека, в определенной мере критически мыслящего, дистанцирующегося от политики правящих кругов. Пользуясь ситуацией, полуофициальным существованием масонства, «вольные каменщики» развернули значительную издательскую работу, печатая переводную и собственную литературу философского и религиозного характера.
Наиболее успешно реализовал эти возможности Н. И. Новиков: в эти годы возрастает его пропагандистская деятельность, так как с помощью И. Г. Шварца он в течение ряда лет владел типографией Московского университета, книжной лавкой и газетой «Московские ведомости». За время аренды (1779–1789) Новиковым были изданы более 700 книг. Значительными по тем временам тиражами выходили сочинения европейских и русских просветителей. Используя различные общества Московского университета, мыслитель издавал более трети всей книжной продукции страны. Это было уже не только усвоение европейских образцов, это – явления собственного интеллектуализма, поскольку просветители сумели приложить рационализм к условиям России.
Происходит весьма существенное расширение читательской аудитории: на место замкнутых салонов и лож пришла русская сатирическая журналистика (Н. Новиков, Д. Фонвизин и др.), великая русская публицистика, обращенная первоначально к университетской молодежи, а позднее – к универсальной аудитории всей России. Прежние формы интеллектуальной коммуникации не соответствуют новым потребностям зарождающейся интеллигенции. Появляются публичные лекции (преимущественно исторической тематики), их разрабатывали Т. Н. Грановский и К. Д. Кавелин, которые «сумели доказать наше право на умственную самостоятельность в сфере всеобщей истории», – отмечал Н. И. Кареев[15].
Они достойно продолжали вклад Н. Новикова, уделявшего постоянное внимание вопросам историческим. Также реализовалась успешно и его убежденность в общественном значении науки, достаточно вспомнить шеленгианство (Д. М. Велланский, М. Г. Павлов, А. И. Галич и др.), значение кружка в становлении кадров России 30-х годов, они формировали новаторские идеи, заряжая аудиторию научным энтузиазмом.
Помимо кружка натурфилософов, следует упомянуть кружок социально-политической направленности (А. И. Герцен, Н. П. Огарев, Н. Х. Кетчер, Н. М. Сатин и др.), члены которого наряду с философскими вопросами затрагивали и обсуждали социалистические идеи Сен-Симона, события Французской революции[16]. ««Сенсимонизм лег в основу наших убеждений», – писал А. И. Герцен. Подобный устойчивый интерес к политике мог возникнуть только в универсальной среде, в его основании находится творчество С. Б. Десницкого, Н. Н. Поповского, И. А. Третьякова и других преподавателей Московского университета, сформировавших гуманистическую направленность разрабатываемых взглядов, их правовую базу.
В последнее десятилетие XVIII века появился слой образованных людей, воспринявших и усвоивших культурные ценности и европейскую систему знаний. Этих людей привлекала интеллектуальная деятельность сама по себе, а не как профессия или источник заработка, хотя содержание термина актуализировалось во второй половине 60-х годов. До этого он использовался редко. Так, например, термин «интеллигенция», ее функциональная роль могли быть усвоены молодежью из лекций И. Т. Шварца, который часто в просветительской ориентации воспроизводил этот термин. Им обозначалось «высшее состояние человека как умного существа, свободного от грубой, телесной материи, бессмертного и не ощутительно могущего влиять и действовать на все вещи»[17]. На формирование воззрений интеллигенции оказали влияние также и русские просветители, преподававшие в Московском университете (Д. С. Аничков, С. Е. Десницкий, И. А. Третьяков, Я. П. Козельский и др.). К 20-м годам XIX века интеллигентские настроения, сформулированные в творчестве любомудров, говорят о понимании интеллигенции как разумной интеллектуальной деятельности, реализуемой мыслящим слоем общества, осуществляющим его социальное и культурное развитие. Причем сам термин редко употребляется. Подобная ситуация наблюдается и в творчестве западников и славянофилов. Они представляют собой две стороны единого процесса пробуждения национального самосознания, стремящегося понять смысл исторической судьбы России. При этом западники, верно определив магистральное направление развития страны, связывали реформирование общества с идеями западноевропейской мысли. С другой стороны, славянофилы утверждали автономность, уникальность русской цивилизации, рассматривая народ в качестве субъекта истории, обладающего самобытностью[18].
Полемика западников и славянофилов о путях модернизации России демонстрирует большие эвристические возможности философов, оригинальность их мышления. Но термин «интеллигенция» используется редко, хотя и присутствует в статье И. С. Аксакова «Отчужденность интеллигенции от народной стихии», где критикуется подражательный уровень культуры. Подобное, преимущественно частотное употребление термина можно относить не только к влиянию немецкой классической философии на мышление русского человека, но и к влиянию польского языка, в котором термин стал использоваться активно раньше, чем в русском[19]. Б. М. Маркевич – русский публицист, литературный критик, в «Очерках из прожитых дней» писал о духовной жизни России и ее интеллектуальных центрах, развивавшихся благодаря благотворному влиянию тогдашнего университета и образованной, независимой по средствам и духу среде, в которой слагалась ее интеллигенция[20]. Выдающийся деятель, педагог, автор толково-фразеологического словаря М. И. Михельсон также признавал слово «интеллигенция» заимствованным из польского[21].
Введение в постоянное использование термина «интеллигенция» в России принято приписывать П. Д. Боборыкину, бытописателю-хроникеру, внимательно воспроизводившему реалии времени в многочисленных произведениях, называвших ее «высшим образованным слоем общества, выполняющим функции, предполагающие высокую степень развития интеллекта и профессиональной образованности» (1866). В русской, а затем в западноевропейской мысли слово быстро вытеснило понятие «нигилист», предложенное И. С. Тургеневым. Термин не закрепился, так как являлся отрицательным определением. Не получило хождения и понятие «мыслящий пролетариат», известное по статьям Д. И. Писарева. В данном случае слишком узкое по содержанию определение. В. И. Даль, составитель толкового словаря, определял интеллигенцию как «разумную, образованную, умственно развитую часть жителей»[22]. Обратим внимание, что данное понятие отсутствовало и в первом издании словаря, осуществленном в 1861–1868 годах. Его нет и в Настольном словаре для справок во всех отраслях знания[23]. Д. С. Мережковский полагал, что сила интеллигенции не в уме, а в сердце и в совести, подчеркивал ее социально-этические черты. Русские философы считали, что именно творческий, умственный труд в наиболее сложных и развитых формах во всех сферах деятельности, а также активная нравственная позиция определяют специфику интеллигенции. Она обладает несколькими признаками. Во-первых, это образованные люди, которые профессионально занимаются интеллектуальным трудом. Во-вторых, они делают это вне системы государственной службы. Особенностью русской интеллигенции были также социальные истоки, в качестве которых выделились две социальные группы: образованные и обедневшие дворяне (современники называли их «кающимися дворянами») и средние слои населения, получившие какое-либо образование (разночинцы). И те, и другие, по сути, отказались от прежнего сословия. Следовательно, еще одной чертой интеллигенции стала оторванность от других социальных групп, т. е. маргинальность. Это был первый общественный слой, в определенном стиле появившийся без ведома государственной власти, его отличием является дистанцированность от государства, радикально отличающая ее от прежних просветителей. Невостребованность интеллигенции в чиновничьей империи Николая I, бессилие изменить Россию к лучшему устройству общества вызывали у нее чувство вины и обостренную любовь к народу. Главным для русских интеллигентов стало не собственное знание, а знание на пользу народа. Позже Н. А. Бердяев писал, что в сознании интеллигенции «любовь к справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти, что уничтожила интерес к ней»[24].
Приоритетность нравственных мотивов в интеллектуальной жизни стала еще одной чертой интеллигенции. Выдающийся российский культуролог Ю. М. Лотман видел суть интеллигентности в желании понять и интересы другого человека – проявление того чувства, которое просветители восемнадцатого века называли толерантностью, т. е. терпимостью и сочувствием. Другой чертой интеллигента Ю. М. Лотман считал отсутствие однозначности в суждениях, сомнения в правоте, способность учитывать чужие мнения. Традиционно русское понятие «интеллигент» существенно отличалось от западного «интеллектуал». В Британской энциклопедии понятие «интеллектуал» включает специальную часть – «русский интеллигент». Выделена она потому, что в западном употреблении «интеллектуал» – понятие профессиональное, и никаких принципов поведения роль интеллектуала не предполагает, точно так же, как она не связана с определенными политическими ориентациями, что же касается русского интеллектуала, то это скорее нравственное определение. Следует различать понятия «интеллигенция» и «интеллигентность». Интеллигенция – категория социально-профессиональная, в то время как интеллигентность – понятие нравственное, связанное с социально-личностными качествами людей. Это синтез нравственных принципов и цивилизованности человека. Понятия «интеллигенция» и «интеллигентность» этимологически близки, происходят от одного корня, но в действительности это не одно и то же. Интеллигенция есть, а интеллигентных людей единицы. Недостаток интеллигентности у интеллигенции болезненно переживается обществом. Особый смысл придавало этой проблеме народничество, в ней видели внесословное образование, служащее идеалу общественной правды и справедливости. Русская интеллигенция имеет целью преобразование общества и сознания в духе социалистического идеала. Радикальная интеллигенция, по мнению П. Н. Ткачева и Н. А. Морозова, должна использовать благоприятную для нее социальную ситуацию: буржуазия слаба, крестьянство пассивно, рабочий класс малочисленен, самодержавие «висит в воздухе», поэтому она должна взять на себя роль «застрельщика» социальной революции. Теоретическое обоснование этой идеи было развито в различных версиях народничества (в анархическом социализме М. А. Бакунина, в «вольном коммунизме» П. А. Кропоткина, террористически-революционных идеях Н. А. Морозова, которые противопоставлены революции с ее огромными человеческими жертвами). Идеализированное представление об интеллигенции, ее социальных функциях было подвергнуто резкой критике Н. Я. Данилевским и особенно К. Н. Леонтьевым, русскими неославянофилами. Русские интеллигенты, по определению К. Н. Леонтьева, самые наивные и доверчивые ко всему, что они считают новым. Он назвал их «обезьяны прогресса». Народничество было подвергнуто резкой критике в сборнике «Вехи» за идолопоклонничество перед народом, нетерпимость к чужому мнению и излишний романтизм. Русские марксисты подчеркивали зависимость интеллигенции от интересов и потребностей основных классов общества. После октябрьской революции 1917 года была формально признана прогрессивная роль старой интеллигенции в образовании и воспитании: преодоление вековой отсталости, безграмотности и малограмотности значительной части крестьянства. Интеллигенции навязывались каноны догматического мышления, инакомыслие пресекалось, отсюда процессы, репрессии, эмиграция части интеллигенции, появление диссидентов. Культурной политике, проводимой в период существования советской власти, были присущи недооценка интеллигенции, непонимание ее роли в социальном прогрессе. Методично она превращалась в нечто зависимое, существующее под ярлыком «прослойка». Интеллигент исполнял роль гонимого, страдающего морально и материально человека. Снижение социальной оценки интеллигенции сопровождалось завышением роли пролетариата. В конце 70-х – начале 80-х годов ХХ века особенно сильно проявился порок советского общества – абсолютизация количественных показателей экономических, социальных, культурных изменений и пренебрежение качественными параметрами. Как следствие этого, коэффициент интеллектуализации населения страны неуклонно падал. В мировой таблице ЮНЕСКО динамика этого процесса представлена следующими цифрами: в 50-е годы наша страна по этому коэффициенту занимала 3-е место в мире после США и Канады, в 60-е годы – 2–3-е место, а в 70-е годы она занимала 24-е место в мире. К концу 80-х годов Россия оказалась в середине пятого десятка стран. Сегодня мы занимаем примерно 45-е место. Результатом недооценки интеллигенции в советском обществе было наличие обширной внутренней миграции, диссидентского движения, в ходе которого многие представители научной и технической интеллигенции оказались на Западе. Этот факт зафиксирован в «Материалах для библиографии русских научных трудов за рубежом», выпущенных в Белграде в 1931 и 1941 годах. Там указывается, что за 20 учтенных к этому времени лет наши соотечественники за рубежом выпустили более 13 000 научных трудов по медицине, горному делу и т. д. В двух томах «Библиографии русской зарубежной литературы» указывается, что 40 % всех американских математиков – русские по происхождению. Феномен «утечки мозгов» нанес урон российской культуре, обогатив интеллектуальный потенциал Западной Европы и США. В настоящее время в условиях НТР наблюдается быстрый рост технической интеллигенции вследствие механизации и автоматизации. В новейших отраслях промышленности: электронной, химической, ракетно-ядерной и других удельный вес ученых и инженерно-технических работников среди занятых достиг 30–50 %. В связи с усложнением управления одной из крупнейших групп интеллигенции стали административно-управленческие работники. Развитие средств массовой информации и культуры породили целую индустрию сознания, а с ней широкие отряды интеллигенции: журналисты, специалисты кино, телевидения и радио, рекламы и т. д. Тенденцией современной интеллигенции в изменении ее положения является переход подавляющего ее большинства к работе по найму. По данной системе работает не только инженерно-техническая интеллигенция, но и большая часть таких традиционно «независимых специальностей» как: врачи, юристы, художники, литераторы и др. Меняется характер труда интеллигенции: работа в одиночку сменяется трудом по индустриальному образцу, в больших коллективах специализация массы работников умственного труда, как правило, сужается. Эти тенденции приводят к росту удельного веса специалистов среднего и низшего звена – техников, лаборантов, медсестер, рядовых конторских служащих, труд которых проходит по заданным программам и носит рутинный характер. В связи с этим многие социологи относят понятие интеллигенции лишь к верхнему ее слою, занимающемуся творческим трудом. Сегодня, когда знание и контроль над информацией означают обладание властью и возможность влияния на социум, сможет ли интеллигенция ответить на глобальные вызовы действительности, т. е. быть определяющей, движущей, обновляющей силой общества?
Чернышова Л. И.,
кандидат философских наук,
доцент кафедры «Философия»
Финансового университета
при Правительстве РФ
Русская интеллигенция и особенности ее мировоззрения
Возникновение интеллигенции как общественной группы, наделенной особым самосознанием, можно датировать не ранее второй половины ХIХ века. Именно к этому времени относится появление в русском языке самого термина «интеллигенция» (его ввел в оборот писатель П. Д. Боборыкин). Феномен интеллигенции – чисто русское явление, продукт специфических условий социального развития России. В Европе были люди «свободных профессий», люди умственного труда, но интеллигенции как особого социального слоя со своим миросозерцанием не было.
Формирование интеллигенции совпадает с началом нового периода в истории России, который был связан с окончанием «николаевской эпохи», закончившейся поражением в Крымской войне. Общество жило в ожидании перемен. Завершалось время жесткой цензуры, политических гонений на малейшее инакомыслие, запрещения изданий провинившихся журналов, изгнания из университетов провинившихся профессоров.
Общенациональный кризис, в первую очередь связанный с существованием крепостного права, с новой силой обострил социальный вопрос: «Что же делать?». В популярных журналах на первый план выходят наболевшие общественно-политические, нравственные проблемы. Философии в ту эпоху была отведена роль «мировоззренческого основания» суждений и оценок по социально-политическим и этическим вопросам.
Историю русской философии тех лет сложно понять, не уяснив того места, которое в общественной и культурной жизни России занимала интеллигенция, которая по своей идейной направленности представляла либерально-демократическую и революционно-демократическую оппозицию существующему строю.
Какие же признаки определяли принадлежность к интеллигенции? По своему социальному составу интеллигенция была разночинной: в нее входили выходцы из разных сословий. Интеллигенцию как особый социальный слой нельзя отождествлять ни с образованными людьми, ни с людьми умственного труда. Принадлежность к интеллигенции была свидетельством нравственного выбора человека. Интеллигенция возникла как духовное движение, как направленность умов и воль.
Наиболее краткое и точное определение интеллигенции дал выдающийся историк отечественной культуры Г. П. Федотов: «Русская интеллигенция, – пишет он, – “идейна” и “беспочвенна”[25]. Идейность интеллигенции выражалась в том, что догматически воспринятые идеи радикальных течений европейской социально-философской мысли и европейской науки стали замещать собой религиозную веру и выступать в качестве идеала, определяющего жизненные цели. Эти идеи отлились для них в новый символ веры, были приняты как безусловная истина, то есть религиозно-догматически.
Характерная для интеллигенции «беспочвенность» выражалась в отрыве от религии, культуры, национального быта и прямой враждебности по отношению к православной вере и церкви. Руководствуясь «научно обоснованным миросозерцанием» и утратив связь с «почвой», интеллигенция испытывала равнодушие или даже враждебность ко всем явлениям русской жизни, которые существовали в силу традиции. В силу своей беспочвенности и идейности, интеллигенция была настроена на революционное или же постепенное, эволюционное (у либералов) переустройство общества, на активное социальное и политическое действие, нацеленное на преобразование жизни в соответствии с выдвигаемы ми идеалами.