– …С 1972 по 1985 год работал старшим научным сотрудником в ведомственном НИИ Генпрокуратуры по изучению причин преступности, с 1985 по 1991-й – заместителем прокурора Москвы, в сентябре 1991-го благополучно вернулся назад в свой НИИ и был его директором до 1997 года. В институте, в 1972-1985 годах, завел дружбу с Виктором Ильичевым: работали вместе, доктор юридических наук Ильичев даже был свидетелем у него на свадьбе.
– Александр Сергеевич! Все, это понятно, ля-ля-фа-фа, тылы-былы. Тот, кому интересно, биографию уже прочел. А я – проштудировал. Про то, что Ильичев был у него шафером, допустим, нигде не упоминается. Но это же туфта все. Вопрос: поддерживали они отношения до последнего времени или нет и какую роль сыграл Ильичев и коммунисты вообще в продвижении Замятина на должность генпрокурора? Закулисную имеется в виду.
Хмуренко разлил кофе и подвинул молодому коллеге.
– Тебя, уважаемый Михаил батькович, не интересно жизни учить, поскольку ты сильно умный. Понятия не имею, здоровались они или нет с 1985-го по 1997-й, нужно проверить. При назначении Замятина Ильичев в Думе ратовал за него, аж из кожи вон лез, но сам Замятин на это реагировал сдержанно. Есть архивные пленки, обязательно подними, я тоже пересмотрю.
– Ладно, ладно, Александр Сергеевич, я все сделаю. Но вы же понимаете, и я понимаю: в верхнем слое ничего не наскребешь. Нужно вычислить круг знакомств Замятина в 80-е – начале 90-х, если брать достаточно близкие, получится не больше полусотни человек, ну пусть сто, далее: кто из них имеет тесные связи с КПРФ? Этих уже можно по пальцам пересчитать и, наконец, выяснить, с кем из них он встречался за неделю-две-три до своего назначения. Всплывет что-нибудь интересное – тогда все, считайте, ему каюк. За дело берутся профессионалы, и выкристаллизовывается самоочевидная схема: коммунисты продвинули на пост генпрокурора своего человека, он играет роль троянского коня в президентском лагере. Втерся в доверие к президенту и его окружению, а спустя год начал под них копать, опираясь на поддержку коммунистов в Думе и Совете Федераций.
– Для чего?
– Программа максимум – добиться импичмента, программа минимум – правительственный кризис и полная дискредитация исполнительной власти. И между делом – выбивание из финансовых структур пожертвования в партийную кассу. Что и требовалось доказать.
– Не это требовалось доказать, – сказал Хмуренко недовольно, с расстановкой. – И не так! Кто-то проверит сто человек… То есть я должен дать заказ конторе типа «Вулкан», а потом за дело берутся профессионалы – Миша Лепешкин.
– Но я же все равно не смогу сам!
– Не сам. Ты в команде работаешь. Но своего маленького ЦРУ у меня нет. И дело даже не в этом. Что ты собираешься инкриминировать коммунистам? Что их ставленник взялся вывести на чистую воду «темные делишки антинародного режима»? Тогда сразу напрашивается вывод: кто организовал компромат на него, кому это выгодно?
– Я вас умоляю, Александр Сергеевич! Мы не в эфире! Кто организовал компромат?! Это и ребенку понятно.
– Значит, так. «Русское радио» слушаешь иногда? «Не учи отца, и баста!» Понятно трехлетнему ребенку? А нужно сделать так, чтобы академик не смог разобраться. Перед тобой стоит четкое задание: разработать концептуальный план серии передач про Замятина, в которой показать его связь не просто с голыми девками, а с расколом коммунистического блока. И времени у тебя до вечера. Все, иди думай пока! Мне на одиннадцать назначено к ба-альшому начальству.
– Замечательно, – пробурчал себе под нос Лепешкин. – Есть только две проблемы: где взять раскол и куда упрятать живот Сосновского, чтоб из-за каждого угла не выпирал.
Хмуренко, услыхав его слова, резко обернулся:
– Опять за свое?! Запомни, я с тобой эту тему снова обсуждать не намерен! Найди полмиллиарда баксов, открывай собственный канал и делай что хочешь. Давай, полный вперед!
– Я б с удовольствием, осталось найти полмиллиарда.
– Женись на внучке Сосновского.
– Она еще несовершеннолетняя.
– Значит, на дочери!
– Петр Витальевич еще не освободился! – надменно сообщила строгая секретарша, когда он вошел в приемную.
От ее диванно-пружинного голоска Хмуренко поморщился. Шефом скрипучей секретарши был заместитель начальника отдела информационных программ. Хмуренко его терпеть не мог и обычно в упор не замечал, проходил мимо не здороваясь. Но в данном случае уклониться от встречи не представлялось возможным: начальник отдела был в отпуске и Петр Витальевич временно исполнял обязанности. Сам он, кстати, всегда и всем улыбался, тому же Хмуренко, потрясая при этом заплывшими щеками и тремя подбородками.
Ожидание получилось основательным. Поймав на себе в определенный момент усмехающийся взгляд секретарши: сидишь, дескать, ну-ну, он достал блокнот и принялся делать пометки. Он нарисовал схематического Замятина, раскинувшего руки в стороны, и стал пришпиливать его к распятию булавками, снабженными бирками: «видеозапись», «кредит хозупр. генпр.» и т. д. Схема эта не имела отношения к разработке плана кампании, который они обсуждали с Мишей Лепешкиным. План на самом деле был давно составлен, уныл и бесперспективен. А возиться с Лепешкиным приходилось, поскольку он, во-первых, приходился ему, Хмуренко, дальним родственником и, во-вторых, пацан был, безусловно, талантлив. И, естественно, упрям, как положено молодому гению: всегда желал заниматься лишь тем, что выстрадал лично, поэтому к каждому серьезному заданию его приходилось подводить.
Когда на генпрокуроре не осталось от булавок живого места, на столе у секретарши в очередной раз зазвонил телефон. Шеф, догадался Хмуренко по изменившемуся выражению ее лица.
– Александр Сергеевич, проходите. Петр Витальевич ждет вас, – подтвердила она его предположение.
Оказывается, он все это время сидел у себя в кабинете один! И занимался чем-то архиважным. Настолько, что надо было его, Хмуренко, томить полчаса в приемной.
– Здравствуйте, Петр Витальевич. – Хмуренко поздоровался первым, как будто именно он был хозяином кабинета, продолжая бушевать внутри себя и не слишком скрывая это. – Не стану вас долго задерживать, дела, я понимаю…
– Да-да, конечно, – как ни в чем не бывало деловито подхватил Петр Витальевич, – давайте сразу к делу. Я был на совете акционеров… Вы же знаете, что сегодня был совет акционеров?
– Да, за новостями слежу.
– Так вот, сегодня Вилли Геннадиевич был собственной персоной. И в открытую вас защищал. В наблюдательном совете кое-кто прямо жаром пышет против вас и говорил очень нелицеприятные вещи. Я не буду называть по имени-отчеству, вы, наверное, сами догадываетесь. И не он один, хочу вас предупредить, – вы же понимаете, какая там обстановка, и как они стремятся сожрать любого порядочного журналиста. Я, между прочим, тоже взял слово и выступил в вашу поддержку, чтобы вы не подумали… От нашего лица, от журналистской братии. – Петр Витальевич замолчал, очевидно ожидая благодарности, но Хмуренко с профессионально отработанным выражением глубокой заинтересованности молча смотрел ему в глаза… От журналистской братии! Засранец. За всю жизнь не напечатал ни единой строчки и не сказал ни слова в эфире. А в поддержку выступил! Герой России! Осмелился Сосновскому прилюдно лизнуть задницу… – Так вот. По поводу, значит, вашего цикла передач, который вы заявили в субботнем эфире. На всякий случай напишите сейчас заявление об отпуске по состоянию здоровья, если понадобится мы его потом обнародуем, чтобы не выглядело… Ни с вашей, ни с моей стороны…
– Спасибо, Петр Витальевич. Я абсолютно здоров!
– Но тогда в случае чего я же не смогу вас выручить! Вам надо заручиться… Ну большей, нежели моя, поддержкой, вы же понимаете. В общем, Александр Сергеевич, если мне навяжут решение о вашем увольнении, я вынужден буду его подписать. Поймите…
– Я все понимаю! – Хмуренко встал. – Если вы помните, я сам не так давно сидел на вашем месте, пока не было принято решение о моем очередном увольнении. Считайте, что вы меня предупредили.
Миша Лепешкин трудился за компьютером, оседлав кресло задом наперед, и, свесив руки через спинку, быстро и сосредоточенно нажимал на клавиши. Было видно, что он дозрел. Рядом с ним пристроилась первая помощница Хмуренко – Лада Рябец, она рассеянно поглядывала на экран и нетерпеливо теребила сумочку.
– Команда в сборе! – удовлетворенно сказал Хмуренко, заливая в кофеварку три чашки. – Начинаем мозговой штурм. Слово господину Лепешкину.
– Сорок секунд, – отозвался Миша. – Как большое начальство?
– Как обычно, с полными штанами.
– А, – сообразил Лепешкин. – Нас опять типа закрывают!
– Александр Сергеевич, материал, – перебила Лада.
– Хорошо, как раз сейчас и обсудим! – ответил Хмуренко, улыбаясь.
Но Лада не поддержала, по обыкновению, его благодушного тона, покачала указательным пальцем и скосила глаза на Лепешкина. Хмуренко удивленно уставился на нее.
– Так, Миша! Обеденный перерыв! У нас с Ладушкой интимный разговор.
Когда дверь за Лепешкиным закрылась, Лада извлекла из сумочки диктофон.
– Что тут у тебя?
– Александр Сергеевич, бомба! Ильичева подкармливают нефтедолларами.
– Откуда кассета?
– Из лесу, вестимо. От одного знакомого из «Прим-ТВ». Дал всего на час, или мы покупаем, или он отдает своим. Потом подробности, давайте слушать.
"Ильичев…некстати Глеб Евгеньевич.
Глеб Евгеньевич. А теперь представьте, как это для меня некстати! Человек погиб, документы сгорели! Я уже не говорю о том, что надежного человека не найти – их же вообще выпускать перестали, конвейер сломался… А что я буду делать, если они просто порвут контракт и скажут, что впервые меня видят?
Ильичев. Глеб, перестаньте. Вы же не с «новыми русскими» имеете дело. Если бы они так поступали – жили бы в дерьме, как мы.
Глеб Евгеньевич. Мы – это кто? (Смеется.)
Ильичев. Народ. (Долго смеется.) Ты ж понимаешь, момент какой и международная обстановка… (Снова смеется.)
Глеб Евгеньевич. Международная обстановка такая, Виктор Тимофеевич. Я попросил оплату пока приостановить. На всякий случай. Они, конечно, страшно удивились: как так, нефть поставил, а от денег отказывается?!
Ильичев. И что теперь?
Глеб Евгеньевич. Ну я форсировать оплату пока не хотел, но раз вы настаиваете. Я думаю, если за десять дней ничего не случилось, значит, уже, скорее всего, ничего и не будет. Вот… На вашем счету деньги будут послезавтра к середине дня.
Ильичев. На каком именно?
Глеб Евгеньевич. Это как пожелаете, Виктор Тимофеевич, форма оплаты – в удобном для вас месте! Вы больше море любите или Альпы?
Ильичев. Я порядок люблю. Вы обдумали мою просьбу?
Глеб Евгеньевич. Да. Я думаю, что дополнительные два миллиона – не проблема. Но не завтра, конечно, – к Первомаю…"
Лада выключила диктофон.
– По существу, все. Дальше они полчаса анекдоты рассказывают.
– И сколько твой знакомый просит?
– По-скромному, Александр Сергеевич, двадцать тысяч.
– Берем. Скажи ему, что деньги получит завтра.
– А…
– Завтра, завтра, ты что, мне не доверяешь? Или он тебе не доверяет? Давай подробно, все, что знаешь: кто такой Глеб Евгеньевич, почему им заинтересовалось «Прим-ТВ» и так далее.
– Про Глеба Евгеньевича ничего не знаю, но постараюсь узнать. А «Прим-ТВ» водило Ильичева. Как раз мой знакомый этим и занимался.
– И что ты обо всем этом думаешь?
– Вы имеете виду, не фальшивка ли? Нет. Он сам записывал разговор, с этой стороны все чисто. Другое дело: Ильичев мог заметить слежку, подумал, что это люди Сосновского, и специально устроил спектакль – позволил себя записать. В общем, нужно очень осторожно все проверить, убедиться, что нет подвоха.
– Лада! Я тебя не узнаю! – Хмуренко сорвался с места и стал вышагивать по кабинету. – Ты как Мишка рассуждаешь, но ему простительно – он вчерашний студент, а ты работаешь на телевидении, слава богу, уже пять лет! Ты хочешь, наконец, свой канал, хочешь быть заместителем генерального директора? Или хочешь, чтобы всякое дерьмо вроде Петра Витальевича пинало меня как шавку, а тебя и вообще не замечало?! Ты скандала боишься?!
– Я все поняла, Александр Сергеевич! Не надо нервничать.
– А я спокоен. Это я тебя вразумляю. Если все поняла, скажи: почему этот Глеб Евгеньевич отстегивает копеечку Ильичеву?
– Ну, скорее всего, кто-то из коммунистических губернаторов обеспечивает ему крышу.
– Вполне вероятно, но скучно! Другой вариант давай, неужели не видишь?!
– Ну… деньги КПСС… Ильичев через Глеба Евгеньевича их понемногу отмывает?
– Да! Да!!!
– Но это же фигня наверняка, утка от начала до конца…
– Плевать! Так даже лучше. Не убьют, по крайней мере.