Однажды Леонид Андреев затосковал.
Сначала его забавляли неизвестные молодые люди, приезжавшие к нему по два и по три раза в день, – а потом надоели.
Каждый из них, явившись к Андрееву, уводил писателя в угол и, судорожно вцепившись в пуговицу его бархатной тужурки, подавленным шепотом спрашивал:
– Что вы скажете о мессинском землетрясении?
И он смотрел на Андреева такими испытующими глазами, что тому делалось ясно: неизвестный молодой человек подозревает его в организации и устройстве этого бедствия.
– А что? – тоже подавленным шепотом спрашивал испуганный Андреев. – Я в то время был у себя на даче... и, клянусь вам...
– Нет, я хочу знать, как вы находите это землетрясение?
– Оно... ужасно... неприятно, – неуверенно отвечал Андреев.
– Да? Очень вам признателен. Я так и напишу: Леонид Андреев в дружеской беседе высказал свой ужас и возмущение перед загадочными силами природы, которые... Очень вам благодарен! Бегу.
И он убегал, уступая место другому молодому человеку, такому же симпатичному и юркому.
Второй молодой человек тоже цеплялся за Андреева, как утопающий за соломинку, и с истерическим любопытством спрашивал:
– Какое ваше мнение о Толстом?
– О Толстом? Великий старик, сделавший...
– Благодарю вас. Очень рад был с вами побеседовать! Я так и напишу: недавно Андреев в тесном семейном кругу высказал не лишенное оригинальности мнение о Толстом. Толстой, – сказал писатель, – хотя и велик, но его старость и сопутствующие этой поре жизни немощи лишают его возможности дать вещи, подобные незабвенным прежним: «Анне Карамазовой» и «Братьям Карениным». Мерси. Лечу.