– И где этот чертов ключ! – в сердцах пробормотал Волынец. – Куда я его засунул…
Он уже несколько раз перерыл карманы, сверху донизу и обратно.
Там лежало все, чего сейчас не требовалось.
Нашлась домашняя связка: таблетка от нижнего домофона, ключи от первой двери квартиры и от второй.
Нашлись ключи от офиса – зачем он их взял, было известно одному богу.
В самом глубоком, застегивающемся кармане куртки, обнаружился брелок сигнализации.
Из него следовало вынуть батарейку, чтобы она не села в ноль за месяц безрезультатного поиска машины. Ведь на такой мелочи, как нынешние источники питания – дорогие и некачественные – можно было разориться.
Нужный ключ так и не нашелся, он куда-то исчез.
Волынец позвонил в дверь – раз, другой, третий – но отклика не было.
Сосед еще не подошел, ему оставалось сесть на подоконник у лифта, вдохнуть вонь мусоропровода и ждать.
Уже выйдя из отсека, Волынец вспомнил, что когда полногрудая Анна Иосифовна определяла на съемную квартиру, он сидел без куртки, поскольку процедура заняла много времени, а в академии очень сильно топили.
Он сунул руку в боковой карман сумки, нащупал бирку из тетрадной обложки и плоский ключ на скрепке.
Потенциальная неприятность миновала, можно было расслабиться.
Олег Константинович Волынец ничего не имел против учебного отпуска.
Получать в сорок с лишним лет второе высшее образование было смешно, но в целом нетрудно, а сессия давала передышку от обычной жизни.
Тем более, что передохнуть удавалось далеко от дома.
Заочная академия была московской. Аренда в цивилизованном городе обходилась дорого, поэтому филиал образовался на периферии, в райцентре соседней области.
Там и сама жизнь обходилась дешевле: целый месяц удавалось жить на сумму, которой дома хватало на две недели, причем без учета трат на бензин.
Единственной проблемой сессии оставалось поселение.
Московская контора была озабочена лишь выкачиванием денег за учебу, о благах не заботилась, общежитий не имела.
Вопрос жилья каждый решал по-своему.
Методистка потока Анна Иосифовна располагала базой съемных квартир.
Учились тут круглый год: когда уезжал один курс, тут же появлялся следующий. Арендодатели любили работать со студентами: такой вариант гарантировал сдачу площади на короткий срок без проблем с выселением постояльцев.
Заглянув в учебную часть, можно было найти жилье без лишних усилий: методистка называла адрес, выдавала ключ и брала деньги, самих хозяев никто не видел в глаза.
Студенты обсуждали процесс, выдвигали версии.
Некоторые говорили, что все квартиры принадлежат самой Анне Иосифовне – над такими домыслами Олег Константинович смеялся.
Он знавал людей, существующих сдачей собственной недвижимости; те жили иначе, чем методистка, которая не имела дорогого бюстгальтера, упаковывала великолепную грудь в китайский поролон.
Однако все сходились на том, что Анна Иосифовна берет процент за услуги.
Это казалось нормальным. Волынец считал, что человек должен получать вознаграждение за любой труд – даже за то, что посмотрит список и отметит занятые места.
Квартиры, которые удавалось снять таким образом, были маленькими.
Правда, последнее Олег Константинович знал лишь понаслышке.
На обе сессии первого курса он опоздал из-за производственных проблем.
Плохого жилья в городе было много, хорошего – мало. «Аннины хоромы» расходились быстро, не успевшие снимали большие неуютные квартиры.
В первую сессию Волынец жил с молодежью: энергичные парни нашли пригласили недостающего. Но он пожалел о выборе: у двадцатилетних мозг находился между ног, а негуляющие ночами напролет сидели с планшетами в соцсетях.
В следующую сессию Олег Константинович определился с ровесниками – и тут уж проклял все на свете.
Его сожители курили и много пили – причем не коньяк или водку, а дешевое пиво, от одного запаха которого становилось дурно. К тому же все оказались спортивными болельщиками, то есть людьми, с которыми было не о чем говорить, кроме футбола и хоккея.
На осенней сессии второго курса Волынец решил всерьез позаботиться о быте, освободил время, приехал заранее и сразу пошел к Анне Иосифовне.
Методистка сказала, что есть место в прекрасной однокомнатной квартире на двоих, куда уже заселился некий Г.Лакман.
Волынец такой фамилии среди сокурсников не вспомнил и поинтересовался, как зовут будущего соседа.
Пошуршав по папкам, Анна Иосифовна ответила, что Лакман – с бухгалтерского потока, а зовут его, кажется Григорием.
Впрочем, насчет имени Олег Константинович спросил чисто для порядка.
По фамилии можно было полагать, что незнакомый сосед – или немец или еврей.
И то и другое радовало.
Сородич Даймлера и Бенца – равно как и единокровный брат Зеэва Жаботинского – по умолчанию являлся приличным человеком.
Жить с таким было бы на порядок лучше, чем с каким-нибудь пермяком Ваней, который говорит «лОжить» вместо «класть», комнату называет «залом», целый месяц носит одну и ту же футболку, а зубы чистит только перед сном.
И уж точно, Григорий Лакман вряд ли собирался завалить подоконник какими-нибудь плебейскими баранками в целлофановых пакетах.
Правда, когда в России стало невозможно жить нормальному человеку, отсюда уехали почти все немцы и евреи. Оставалось надеяться, что сосед – последний из могикан.
Отдав методистке деньги, расписавшись где надо и приняв из хорошо отманикюренных пальцев ключ, Волынец пошел по адресу.
Именно пошел, а не поехал: Анна Иосифовна предлагала квартиры в «шаговой доступности» от академии.
Все обстояло как нельзя лучше.
Дверь открылась легко, не заскрипела и не перекосилась: за квартирой ухаживали.
Олег Константинович вошел, в передней достал тапочки и переобулся.
Не успев запереть за собой, он уловил запах женских духов и понял, что сюда недавно заходила хозяйка.
Квартира была обычной – однокомнатной с раздельным санузлом и кухней, размер которой жена определила бы как «кошка сядет – хвост протянет».
Впрочем, готовить Волынец не собирался, отведенных средств хватало на еду из кулинарии.
В комнате имелся балкон.
К торцовой стене – в закутке справа от двери – примыкала большая кровать.
Около нее на стуле громоздились какие-то вещи, поверх всего лежал белый банный халат.
Как ни спешил Волынец, неизвестный Лакман заселился первым и оккупировал лучшее место.
Свободную длинную стену занимали платяной шкаф и письменный стол.
Слева стоял узкий диван, на цветастом покрывале лежала стопка постельного белья.
В оставшееся пространство между лакированной диванной боковиной и окном втиснулась тумбочка с телевизором – не плоским, но достаточно новым, повернутым так, чтобы удавалось смотреть с обоих спальных мест.
Все было не хуже, чем в гостинице средней руки.
Анна Иосифовна знала свое дело.
Он прошел в угол, опустил сумку на пол.
Теперь можно было помыться, переодеться в свежее после дороги и ощутить себя на свободе.
Волынец блаженно потянулся – и только сейчас услышал, что в душе тихо шелестит вода.
Это обрадовало.
Сосед, однозначно, был немцем и к гигиене относился с тем же рвением, что и он сам.
Ближайший месяц не предстояло вдыхать ароматы дырявых «треников» и носков, не менянных по два дня.
Жить было хорошо, а хорошо жить было еще лучше.
Переложив белье на свободный стул, Волынец лег поверх покрывала, головой к окну – в тень телевизора – ногами к двери.
Он шесть часов ехал автобусом, на полдороги выпил двести граммов водки, сейчас клонило в безмятежный сон.
Но оставалось перетерпеть несколько минут прежде, чем окунуться в полное блаженство.
Шум затих.
Вдохнула и выдохнула незапертая дверь.
В комнату хлынула влажная волна, пахнущая шампунем.
В коридоре зашлепали мокрые босые шаги.
–…О-о-ой!!!
Олег Константинович открыл глаза.
В проеме без двери стояло белое тело, одетое лишь в красное полотенце на голове.
Черный треугольник под животом говорил, что немец Лакман оказался женщиной.