Прогулки на костях - читать онлайн

Глава третья

Западная Пенсильвания, прошлая зима

Воскресенья Демарко проводил на могиле малыша Райана. Он не пил, не ходил в церковь, не просил прощения своих грехов. Он знал, что Бог допустил то зверство, которое пережил его умерший сын, ту дикость, которую вынесли умерший Томас Хьюстон и его семья, ту чудовищность, которую демонстрировал Карл Инман. И Демарко понимал, что мольбы и о милосердии, и о прощении подобным Богом могут быть лишь жестоко высмеяны. Поэтому Демарко ничего не просил и даже намеренно скрывал, в чем нуждался больше всего, будто надеясь, что его собственное упрямство будет сильнее Божьего.

В это воскресенье в начале декабря он сидел в своей машине – двигатель выключен, дверца распахнута, а ноги мужчины были в снегу. В руках он держал металлический термос с дымящимся кофе. Он слушал, как скрипят от холода голые деревья. Слушал, как сухой ветер скребет по мрамору, металлу и покрытому льдом снегу.

Пока его пальцы не закоченели от холода, Райан достал из заднего кармана круглый серебряный медальон, который всегда носил с собой. Каждую ночь мужчина клал его на прикроватную тумбочку, чтобы он мог легко взять его, если проснется среди ночи. В ту ночь, когда Демарко сообщили о смерти сына, заботливая медсестра вручила ему конверт с прядью тоненьких белых волос ребенка. На следующий день мужчина купил два серебряных медальона и одну серебряную цепочку. Ларейн носила свой медальон на шее. Она не поблагодарила его, когда Райан подарил ей медальон, и с каждой неделей говорила с ним всё меньше и меньше. Однажды, вернувшись домой после работы, он обнаружил, что вся одежда Ларейн и ребенка исчезла. В конце концов он нашел жену в крохотном арендованном домике в Эри. Она не прогнала его и терпеливо выслушивала тихие печальные мольбы, но при этом женщина никак не утешала, не упрекала его, и поэтому все казалось для Демарко обвинением, причем вполне заслуженным.

И вот на кладбище в это воскресенье, каждое воскресенье, он держал в левой руке металлический термос с кофе, а в правой – медальон. Время от времени он поглядывал на ледяное, тусклое, затянутое облаками солнце и следил, как оно опускается за горизонт. Время от времени на шоссе тормозила огромная фура, стуча словно барабан, отчего мужчина стискивал зубы. Иногда пронзительно кричала ворона, а потом то нарастали, то стихали колонки автомобилей. Любой звук заставлял его морщиться и напрягаться. А когда посторонних звуков не было, то всегда возвращался слабый рокот, который, казалось, доносился со всех сторон одновременно.

Демарко хотел лишь тишины – внутри и снаружи. Абсолютной, вечной тишины.

Он сидел так подолгу – термос уже пуст, ноги онемели, а руки покраснели и горели. Теплым оставался лишь медальон, зажатый в его правой руке.

Только после того, как он весь продрог и выплакал все глаза, вспомнил, обдумал и проклял все свои губительные поступки, только тогда он признавал, что новая боль не может заглушить старую, никогда не поможет забыться или изменить прошлое. Боль – это не огонь и не магия, это лишь человеческое страдание. И она останется с ним на всю жизнь.

Глава четвертая

После смерти Хьюстона и Инмана, и Бонни, и всей семьи Хьюстон Демарко согласился посещать психолога. Его босс и несколько сослуживцев начали с опаской на него поглядывать, будто он был блоком С-4 или любой другой взрывчаткой, и такое поведение, сказал себе Райан, действительно может заставить взорваться. Он хотел, чтобы все было так, как несколько месяцев назад. Нет, несколько лет. Тринадцать с половиной лет назад, если быть точным. Чтобы его сын, его тезка, снова был в его жизни… Это бы все изменило.

Во время первого сеанса психолог поинтересовался, как Демарко относится к смерти Хьюстона. И что насчет убийства Бонни, ее глотку перерезали прямо рядом с тем местом, где он спал? Винил ли он себя в этих трагедиях?

Демарко чувствовал себя, как будто он смотрел серию «Клан Сопрано» после трех двойных порций виски. Он не смеялся и не злился, а лишь отрешенно наблюдал, как одна сцена сменяет другую.

Мозгоправ: Вам не нравится, что приходится со мной разговаривать?

Демарко: Вам за это платят.

Мозгоправ: Но вам кажется, что это не нужно. Будто я вторгаюсь.

Демарко: Я не экстраверт.

Мозгоправ: Простите?

Демарко: Психологи заставляют экстравертов видеть себя.

Мозгоправ: Под «видеть» вы подразумеваете изучать? Критиковать? Вам это не нужно?

Демарко: Все, что я вижу, – это зеркало. Вы со стеной выглядите одинаково в моих глазах.

На втором и последнем сеансе психолог попробовал что-то новое, попытался выудить нечто большее, чем передергивание плечами и короткие фразы. Мозгоправ был неплохим парнем, без сомнения, он хотел как лучше, но Демарко не испытывал к нему ни враждебности, ни сочувствия, ни интереса, ни презрения.

Мозгоправ: Давайте поговорим о Карле Инмане. О единственном человеке, которого вы застрелили. Вы сожалеете об этом?

Демарко: У меня не было выбора.

Мозгоправ: Выбор есть всегда.

Демарко: Убей или будь убитым. Это вы называете выбором?

Мозгоправ: Далеко не лучший, но всё же выбор – забрать жизнь или пожертвовать своей.

Демарко: Я не пожертвовал бы и жизнью червяка для такого, как Инман.

Мозгоправ: Жизнь червяка для вас ценнее человеческой?

Демарко (после паузы): Вам когда-нибудь угрожали?

Мозгоправ: Давайте сосредоточимся на вас.

Демарко: Будем считать, что это «нет». В таком случае у вас нет никакого представления о подобной ситуации.

Мозгоправ: Я читал ваш рапорт. Читал ваши документы. Думаю, я вполне представляю, что вы пережили.

Демарко: Это лишь история. История и теория. Слова, написанные другими людьми. Некоторые из которых, как и вы, никогда не знали, каково это, когда их жизни угрожают.

Мозгоправ: Почему бы вам не рассказать, каково это?

Демарко: Как вы поймете, если никогда такого не испытывали?

Мозгоправ: Ну, мы же здесь не обо мне говорим, правда?

Демарко: Вы уверены?

Мозгоправ: В каком смысле?

Демарко (встает, подходит к нему, наклоняется, сжимает подлокотники мягкого кресла мозгоправа): Если я прямо сейчас схвачу вас за горло и начну его сжимать, что вам подскажет ваша теория?

Мозгоправ: Пожалуйста, вернитесь в свое кресло, сержант.

Демарко (наклоняется ближе, шепотом): Откуда вам знать, уйду ли я? Откуда?

Мозгоправ вжимается в свое кресло… неловко наклоняется вбок… тянется к своему портфелю… возится с застежкой.

Демарко улыбается, встает прямо… Поворачивается спиной, возвращается на свое место. Он садится, улыбаясь, кладет руки на колени.

Но теперь у мозгоправа пистолет, «Бретта» 380-го калибра, полуавтомат, короткий серебряный ствол виднеется над его руками, они прижаты к паху и дрожат.

Демарко: Допустим, вы это сделаете. Допустим, вы нажмете на курок. Вы будете потом об этом сожалеть?

Мозгоправ: Сеанс окончен.

Демарко: Теория и реальность, док. Не одно и то же. Лучше их не путать.

Мозгоправ: Я все это напишу в рапорте. Каждую секунду.

Демарко (улыбается, встает): Уже мечтаю его прочитать.

Глава пятая

Согласно какой-то невысказанной договоренности, Джейми ушла, когда он вернулся домой после того, как навестил могилу своего сына. Уже четыре субботы подряд она проводит с ним ночи – томные, чудесные ночи. Пока она спала, мужчина часто подыскивал слова, чтобы рассказать ей, как много значат для него эти ночи, но утром, когда он их повторял про себя, они казались ему фальшивыми, и он позволял им кануть в небытие. Райан не умел красиво говорить. Его жизнь и работа никак не способствовали развитию красноречия, и ему было легко это принять. Но регулярные встречи с Джейми заставляли его заново оценить эту ситуацию.

В их первое воскресное утро Джейми заметила, как мужчина резко изменился. Райан расхаживал из стороны в сторону, пока они мыли посуду после завтрака – он полностью одет, она все еще в трусах и в одной из его черных футболок. Чуть позже, когда женщина снова налила кофе в их чашки и понесла их в гостиную, затем села на диван, похлопала по подушке рядом с собой и протянула ему газету, он заколебался, на секунду даже запаниковал, но потом взял газету и сел.

Она выдержала пару минут перед тем, как начать разговор.

– У тебя есть какие-то планы на день?

Он снова заколебался.

– Не совсем.

– Ты выглядишь как-то обеспокоенно. Если тебе нужно что-то сделать, то ничего страшного.

– Это неважно, – ответил он.

– Я не хочу вмешиваться в твои привычки. Ты только скажи, и я уйду.

– Я не хочу, чтобы ты уходила.

– Но ты и не хочешь, чтобы я осталась.

– Я хочу, чтобы ты вернулась.

– И чтобы это сделать, я сначала должна уйти.

– Я не это имел в виду, – улыбнулся мужчина.

Она поставила свою чашку на кофейный столик, перекинула свою длинную обнаженную ногу и села к нему на колени.

– Я поняла. Тебе нужна секс-игрушка.

– Я всегда хотел секс-игрушку, – его рука скользнула ей под футболку.

– Знаешь, их можно онлайн заказать. С быстрой доставкой прямо из Японии.

– Я покупаю только американского производства. Что-нибудь местное, если есть возможность.

– И каковы ваши требования к техническим характеристикам, сэр?

Он убрал свою руку с ее теплой талии и нежно обнял ее шею.

– Кто-нибудь умный, – ответил он. – Умнее меня. Добрее меня. Нежнее меня. И красивее меня.

– Ну, под это определение почти все подходят, – сказала она. – А что насчет физических качеств?

– Мы сейчас идеальный вариант обговариваем?

– Определенно. Пусть сделают на заказ.

– Хммм. Метр семьдесят пять было бы супер. Накачанная, но при этом женственная задница. Грудь, которая помещается в ладошку. Один очень соблазнительный рот. Пара зеленых гипнотических глаз. И густая копна… – он поднял волосы с ее плеч, – как бы ты назвала этот цвет?

– Глубокий оттенок золотистого блонда. Граничащий с медовым.

– Вот такую секс-игрушку я и хочу. Граничащую с медовым.

– Я немедленно ее закажу. О, и еще кое-что. Какую интимную стрижку вы предпочитаете, сэр?

– Мне немного неловко, что ты не заметила, но у меня ее нет.

– Нет, у вашей секс-игрушки, сержант. Предпочитаете все натурально, побрито или взлетную полосу?

– Так вот как это у тебя называется… «Взлетная полоса»?

– Верно. Она служит и для взлета, и для посадки.

– С сигнальными огоньками при интенсивном движении?

В ответ она шутливо его шлепнула.

– Прости, – сказал он. – Это слишком?

– И почти не по делу. Так мне заказывать или нет?

– Да, пожалуйста, – ответил он.

– Готово. А теперь скажи мне, почему тебе так не терпится сегодня от меня избавиться?

Райан опустил обе свои руки вниз по плечам Джейми и накрыл ее ладони своими.

– По воскресеньям я хожу на кладбище.

– Боже, милый, – сказала она. – Навестить Томаса Хьюстона?

– Я хожу навестить своего сына, – ответил он.

Она глубоко вздохнула и наклонилась к нему, обвив руками его спину.

Так они просидели довольно долго. Она больше не задавала вопросов, как и он.

Спустя какое-то время она чмокнула его в щеку, слезла с него, встала и направилась в спальню, чтобы одеться.

Когда женщина вернулась, Демарко стоял у окна на кухне и смотрел во двор. Она снова его поцеловала.

– Я оставлю себе футболку, – сказала она ему.

– А я себе что оставлю?

– Меня, – она положила обе руки ему на лицо, притянула его к себе и поцеловала в губы. Постояла так еще чуть-чуть и затем отошла.

– До завтра, любимый, – сказала она и направилась к входной двери.

Несколько мгновений спустя он посмотрел на пустой дверной проем и задумался: «Как она это делает? Как она может так легко отдаваться любви, не задавая вопросов, без сомнений и страха?» Он делал так лишь мимолетный промежуток своей жизни, и это было спонтанно – неожиданный поток любви, который просто невозможно было сдержать. Это крохотное личико, малюсенький мягкий комочек, три с половиной килограмма волшебства.

«И смотри, чем все закончилось», – сказал он себе. Затем он занял себя ненужными делами по дому, пока не пришло время идти на кладбище.

Глава шестая

После того первого воскресенья все следующие утра протекали медленно и расслабленно. Они смотрели кино, гуляли или ездили в торговый центр. Он понял, что днем может выглянуть в окно и сказать: «Пожалуй, мне пора», а она лишь улыбнется, не вставая с кровати или дивана, и ответит: «Хорошо, малыш. Увидимся завтра». И когда он вернется домой в сгущающихся сумерках, все комнаты будут пусты, а ее запах будет преследовать его повсюду, еще одна пустая боль, будто старая огнестрельная рана в его груди.

В такие мгновения его снова окутывала тишина собственного безмолвного дома, пока он пребывал в гостиной, развалившись в кресле. Он закрывал глаза и пытался ни о чем не думать, но это было невозможно. Иногда он вспоминал о днях, проведенных в Панаме, а иногда – о своем детстве на стоянке для трейлеров в Янгстауне. Когда он чувствовал, что в ответ на эти мысли невольно напрягается, то начинал думать о Джейми, прокручивать в голове их предыдущую ночь и ее запах в мягком свете утра.

Он не мог определить точно, чувствовал ли он к Джейми любовь или всего лишь благодарность. Сослуживцем она была первоклассным – умная, проницательная, на нее можно было положиться независимо от трудности поставленной задачи. Но когда она расплетала или распускала волосы по субботам, когда снимала черно-серую униформу, то становилась кем-то другим. Прекрасной, полной любви и волшебной в лунном свете или в мягком розовом сиянии восходящего солнца.

Поэтому он сказал себе, что благодарность – это тоже любовь. Как и та нежность, что он к ней испытывал. И пустота, когда она уходит, и нервное предвкушение снова остаться с ней наедине. И тошнотворный страх, что однажды она передумает, а его рана станет еще глубже и уже никогда не заживет.

Так неизбежно заканчивалась злая шутка вселенной, но он знал, что заслужил это – чувствовать такую любовь и первый раз полюбить в ответ, но так слабо.

Глава седьмая

Той же зимой на юго-западе Кентукки человек по имени Хойл устроился на переднем сиденье своего «Форда Бронко», закинув ноги на пассажирское сиденье, и менял свои обычные черные туфли 44-го размера на пару черных кроссовок «Скейчерс», белую «С» на них он замазал перманентным маркером. Он отрегулировал кресло так, чтобы ему было комфортно садиться в машину и выходить из нее, а тонированные стекла обеспечивали некоторую уединенность.

Была холодная январская ночь, едва ли выше нуля, поэтому под черным пиджаком на Хойле красовался черный шерстяной пуловер с застегнутым воротником. Из-за его веса надевать новую пару обуви всегда было проблематично, а уж тем более сгибаться пополам в передней части автомобиля.

Позади Хойла восседала Розмари Туми, невысокая белокожая женщина в синем спортивном костюме из велюра. Она все смотрела в боковое окно, подмечая любые неестественные огни или какие-то движения в деревьях между их машиной и трейлерами Макгинти. Рядом с ней пристроился высокий афроамериканец Дэвид Висенте, одетый в темно-коричневые вельветовые брюки и серовато-оливковый кардиган. В руках он держал бинокулярные очки ночного видения, которые Хойл заказал онлайн. Все трое возрастом уже точно за восемьдесят. После того, как автомобиль остановился у обочины грунтовой дороги, все разговоры в нем перешли на полушепот.

– Прошу, – сказал Хойл, – не надевай их себе на голову, Дэвид.

– Я просто их изучаю, – ответил Висенте. – К тому же у меня чистые волосы.

– Там ремешки настроены специально для меня.

– Я каждый день мою голову с шампунем.

– На всех волосах есть жир. Как и в шампунях.

– Розмари, – вставил Висенте, – они касались моей головы?

– Ни разу, – ответила женщина, не поворачивая головы.

– А я думал, ты купишь монокуляр, – сказал Висенте.

Хойл все еще мучился со своей левой кроссовкой, голова его почти лежала на приборной панели, поэтому говорил он сквозь тяжелые вдохи.

– Согласно исследованиям научно-исследовательской лаборатории армии США в Абердине, штат Мэриленд, бинокулярные очки обеспечивают наилучшую конфигурацию для визуально направленной деятельности.

Он наконец завязал шнурки, сел прямо и перевел дыхание.

Висенте протянул ему очки.

– Ты уже еле дышишь. Если бы не твоя гермофобия, то мы с Розмари могли бы помочь.

– Мизофобия – это патология. Мои же опасения вполне практичны, – Хойл взял очки и надел их.

Он перекинул ноги обратно под руль, а потом пододвинулся к двери, которую тихонько открыл. Все освещение осталось выключенным – он заранее вытащил все лампочки.

– Десять минут туда, десять обратно, – сказал Висенте.

– С какой скоростью? – спросил Хойл.

– Ладно, на все полчаса, – он похлопал Хойла по плечу, хоть и знал, что друга от этого передернет. – Если проснутся собаки, скорее иди назад. Розмари будет мигать фонариком, чтобы ты понял, куда идти. Я буду за рулем.

– Надень перчатки, пожалуйста, – сказал Хойл. Он повернулся налево, свесил ноги из машины и, ухватившись правой рукой за руль, начал вылезать как можно медленнее. Затем он закрыл дверь, включил очки и направился в лес, который теперь горел зеленым.

Его движения были медленными и точными, они почти не сбавляли его обычный темп. Он знал о своих возможностях. Когда Хойл был моложе, даже уже с весом на сотню фунтов больше нормы, он изучал и практиковался в движениях различных крупных мужчин. Тогда он понял, что разница между увесистым Орсоном Уэллсом, к примеру, и грациозным комиком Джеки Глисоном заключалась в терпении, с которым они двигались. «Грация в терпении», – регулярно напоминал он себе, пока эта привычка не стала неотъемлемой частью его натуры. Быстрым был только его ум.

Сейчас, медленно шагая по зеленоватому ландшафту, он думал одновременно о нескольких вещах. Некоторые из них были мимолетными, основанными на мгновенных наблюдениях, а другие задерживались, будто его сознание распознавало какую-то деталь, и эта мысль ждала своего часа, как пешеход зеленого света. Такая странная, жуткая зелень повсюду, как в фильме Роджера Корвина; трейлер Лукаса темный, только он светится синим; надо было хотя бы сравнить эти очки с монокуляром; «Скейчерсы» правда очень удобные; осталось где-то шестьдесят ярдов; пальцы немеют, надо было надеть перчатки…

Наконец показались деревья, а за ними крошечный дворик. Потом и крайние трейлеры. «Собаки на входе», – успокоил он себя. Но все же его дыхание участилось.

К кабелю спутниковой антенны на трейлере Чеда Макгинти было подсоединено устройство, которое записывало до пятисот гигабайт данных о том, как используется интернет. Перед тем, как установить его две недели назад, Висенте нарисовал по трафарету на черной поверхности логотип компании Dishnet и придуманный серийный номер. Хойл сунул руку в нагрудный карман и вытащил специальный инструмент для резки проволоки.

Он шел боком, пока не оказался прямо за задним углом трейлера. Хойл прислонился к толстому дереву. Впереди распласталась открытая лужайка в пятнадцать ярдов. «Если это можно назвать лужайкой», – сказал он себе.

«Тридцать секунд до трейлера, – прикинул он. – Чик-чик. И тридцать секунд обратно к деревьям». Если он сумеет добраться туда и не разбудить собак, то все будет хорошо. Тогда он неторопливым шагом вернется к своей машине. Поедет домой, подключит USB-кабель к устройству и загрузит данные на свой компьютер. Если Чед за последние две недели посмотрел какую-нибудь детскую порнографию, особенно с участием афроамериканских девушек, то станет номером один в их списке. Если нет, тогда они сосредоточатся на Генри и Ройсе и попытаются выяснить, кто из них виновен. Еще они надеялись найти электронную переписку Чеда с Вирджилом Хелмом. Любое из этих открытий было бы преступлением.

Хойл вполне ожидал, что дело теперь раскроется, раз Висенте и Розмари неохотно согласились использовать новейшие технологии. «К черту легальность», – спорил он. К счастью, их разочарование в конце концов победило. Любые эти доказательства могут быть анонимно переданы властям, вот, ордер на обыск получен, компьютер изъят, арест произведен. Факты остаются фактами.

Хойл закрыл глаза, пытаясь успокоить свое сердцебиение. Он с осторожностью вдыхал через нос и выдыхал через рот.

– Эхейе эшер эхейе[1], – прошептал он стволу дерева. – Я тот, кто я есть. Я тот, кто я есть…

А потом прочь от дерева и вперед к трейлеру. Кусачки для проволоки были зажаты в его правой руке, как боевая клешня пальмового вора. Осталось пройти четырнадцать ярдов. Тринадцать. Двенадцать.

Когда мужчина был в десяти ярдах от трейлера, вспыхнули огни датчиков движения, заливая всю лужайку ослепительным светом. Тут же раздался яростный и злобный лай. Хойл застыл лишь на мгновение, а затем сорвал очки с головы и поспешил к трейлеру, протягивая руку к кабелю в поисках устройства.

Но там его не было. На его месте к кабелю был прикреплен большой прозрачный пакет на молнии, а в нем листок бумаги. Хойл сорвал его, быстро надел очки, развернулся и побежал изо всех сил.

Он был уже на полпути к машине, когда лай стал громче, и теперь можно было определить количество собак. «Их отвязали», – подумал мужчина. Три больших злобных пса теперь шли по его следу.

Луч фонаря прорезал кроны деревьев впереди и слева от него. Затем пропал. Снова появился. И пропал. Хойл повернул к свету, сердце бешено колотилось, каждый вздох обжигал горло и легкие. Длинные, неустойчивые, неуклюжие шаги. Судя по звукам, собаки вот-вот догонят. Машина. Двигатель заведен. Фары включены. Задняя дверь открыта. Он нырнул внутрь, приземлившись головой на колени Розмари.

Висенте вдавил педаль в пол. Из-под колес полетела грязь.

– В прошлый раз никаких датчиков не было! – сказал Висенте. – Когда он их установил?

Когда ответа так и не последовало, он спросил:

– Достал?

Прижав руку к груди, Хойл мог лишь тяжело дышать и пытаться восстановить дыхание. Другой рукой он протянул пакет Розмари. Он взяла его и посветила фонариком. Открыв пакет, достала оттуда блокнотный листок, на котором черным жирным шрифтом было напечатано короткое послание. Она прочитала вслух:

– «Дорогие ФБР, ЦРУ, АНБ, военная разведка и вообще вся нацистская чертова федеральная система, которая вторгается в мою собственность, подотрите этим зад…» О боже, – добавила Розмари.

– Что там еще? – спросил Висенте.

– Только два слова. Первое – «сожрите».

Висенте тяжело выдохнул и стукнул кулаком по рулю. Потом глянул в зеркало заднего вида и увидел, как три лающих пса глотают пыль.

Спустя две мили они выехали на шоссе. Хойл все еще надрывно дышал и сжимал свою грудь.

Висенте снова посмотрел в зеркало, но на этот раз на Хойла, который закрыл глаза и всем телом развалился на сиденье.

– Ты свистишь, как дырявый аккордеон, – сказал он другу. – Все нормально?

В ответ Хойл лишь снова простонал.

Висенте оглядел темное шоссе сначала слева, потом справа.

– Ладно, – сказал он. – Куда теперь? В ресторан или домой?

Хойл глубоко вдохнул, на мгновение задержал дыхание, а потом на выдохе ответил:

– В больницу.

Глава восьмая

Еще ребенком Райан научился замирать – превращаться в статую – всякий раз, когда отец приходил домой. По утрам все было легко, потому что мальчику приходилось лишь неподвижно лежать в постели, лицом к стене, пока тяжелое присутствие, заполнявшее его дверной проем, не перемещалось в спальню матери Райана, где этот резкий требовательный голос звучал до тех пор, пока его не заглушал более мягкий, успокаивающий. Потом раздавался стук кровати о стену, и отец со стоном проваливался в сон, позволяя Райану сбежать в школу или в лес.

А вот по вечерам для мальчика все было гораздо сложнее. Иногда его отец неожиданно врывался, распахивая дешевую алюминиевую дверь трейлера, в которую даже зимой не вставляли стекла, а затем деревянную дверь, которая была потолще, но отнюдь не плотнее, и заставал Райана за выполнением домашнего задания за маленьким столиком или за игрой в карты с мамой. Тогда сыночек тут же напрягался и смотрел куда угодно, лишь бы не на отца. А тот сперва направлялся на кухню, открывал и с грохотом закрывал все шкафчики в поисках нескольких пропавших долларов. Затем он искал сумочку матери Райана и рылся в ней, а иногда даже выворачивал все содержимое на столик прямо Райану под нос. Если повезет, то отец наскребал на парочку рюмок или кружек пива и уходил, никого не тронув. Мать Райана старалась приберегать пару долларов как раз для таких случаев, но денег у них никогда не было, и иногда ей приходилось тратить припрятанные деньги. Иногда она совала их Райану на обед, а иногда покупала бутылку вина, чтобы распить ее с соседом Полом, когда Райана было недостаточно для того, чтобы удовлетворить ее потребность в любви и заботе.

Но иногда шумные поиски его отца ни к чему не приводили, тогда он поворачивался к Райану и требовательно вопрошал: «А где твои?» Райан, не поднимая взгляда на отца, заставлял свое тело застыть и отвечал: «У меня ничего нет». Затем заросшее щетиной лицо отца становилось ближе, как и вонь его дыхания, дыма и пота, и он выплевывал: «Не ври мне, парень. Где ты их держишь?» Райан молчал и никак не подавал виду в ожидании того, что, как он точно знал, произойдет дальше – его схватят за руку, потащат в спальню, швырнут внутрь и заставят искать. И тебе лучше надеяться, что ты что-нибудь найдешь.

Он находил пять центов и парочку пенсов на комоде, пыльный четвертак под кроватью. Райан клал их на краешек кровати, и отец тут же хватал их, но при этом оставался в проеме, загораживая проход. Потом Райан ползал на четвереньках по комнате, проверял кучку грязной одежды, до дна перерывал свой крошечный шкаф. Затем отодвигал от стены маленький комод, купленный на барахолке, и искал за ним. Может, даже поднимал матрас, чтобы показать, что и под ним пусто.

«Думаю, это все», – бормотал он, и иногда его отец смотрел на него с презрением и шел до конца обыскивать весь дом. Но чаще отец продолжал стоять и говорил: «Лучше найди еще, черт тебя дери, если жить не надоело». Тогда Райан делал притворно-задумчивый вид и оглядывал комнату. Потом изображал, будто что-то вспомнил, подбегал к своему рюкзаку на спинке кровати, расстегивал молнию и переворачивал его вверх дном над кроватью. Из него сыпались карандаши, тетрадки и одинокий четвертак. «Я о нем забыл», – говорил мальчик. Отец выхватывал монету и со свирепым взглядом отвечал: «Ага, забыл, конечно».

Райан смотрел на грудь отца, но не в его глаза. «Я берег его для пиццы в школе», – мог сказать сынок, и если повезет, то здоровая рука всего лишь ударяла его по затылку и сваливала на кровать. В самом же лучшем случае отец тогда выходил из спальни, а еще через десять минут начинал раздирать подушки и кричать на мать Райана, а потом выскакивал за дверь, бросая напоследок: «Просто чертовски прискорбно, когда человеку приходится собирать бутылки на шоссе только для того, чтобы купить себе пива!»

Только тогда Райан мог с улыбкой пошевелиться. Он уже собрал и продал все бутылки на улицах рядом с их домом и спрятал монеты в банку из-под пепла, которую Пол однажды оставил в своем дворике. Он уже десять раз перепрятал эту банку под своим любимым деревом в лесу за домом. По последним подсчетам, в банке было одиннадцать долларов и сорок семь центов. Скоро ему придется искать вторую. Он понятия не имел, что купит на эти деньги. Он лишь знал, что его отец никогда их не получит.

Глава девятая

Эта зима нанесла Демарко и другие раны. Журналисты преследовали его, требуя рассказать о последних часах жизни Томаса Хьюстона. Делать это он наотрез отказался. Одна киностудия предложила ему гонорар, равный его трехлетней зарплате, за авторские права на его историю.

– Это не моя история, – сказал он им. – Мне нечего продавать.

Однажды он совершил ошибку, согласившись встретиться с представителем «Кливленд мэгазин», анонсировавшего статью в память о Томасе. Журналистка была молода и полна энтузиазма, и Демарко согласился только из уважения к своему другу. После получасового разговора она спросила:

– Не могли бы вы рассказать нам о том, как вы все же выследили убийцу? Как вы собрали все факты и все поняли?

Тогда ему захотелось уйти, но еще хотелось поступить правильно по отношению к своим коллегам и их профессии. Поэтому он ответил честно, хотя и уклончиво.

– Дело не только в сборе фактов, – сказал он. – Факты – это только часть истории. А иногда всего лишь набросок. Сначала нужно выяснить, что произошло. Это самая легкая часть. Потом нужно узнать, почему это произошло. Вот в чем вся трудность. Это лишь верхушка айсберга, а все остальное скрыто под водой.

Он ждал, что она спросит: «Разве не так говорил Хемингуэй?» Но она только улыбнулась и кивнула, широко раскрыв глаза, словно он собирался поделиться с ней древней мудростью.

– Есть текст, а есть подтекст, – продолжал он, пытаясь вспомнить весь разговор с Томасом и слова писателя. – Есть следствие и вывод. Есть история и предыстория. На самом деле, без второго не существует первого. Вас, к примеру, не было бы без матери. И без отца. Нет настоящего без прошлого.

– Ух ты, – сказала она, яростно чиркая в блокноте. – Обалдеть. Это превосходно.

Он извинился, вернулся в свой кабинет и закрыл дверь. Когда статья вышла, он даже на нее не взглянул.

И всю эту зимы Демарко снова и снова думал о Ларейн, постоянно задаваясь вопросом, правильное ли решение он принял. Да, их отношения после расставания были токсичными, но разве стоило оставлять ее наедине с этим ядом? Каждые выходные он боролся с желанием съездить в Эри и проведать ее. Ему удавалось отговорить себя с помощью мысли о том, что она встречает незнакомцев в барах, ведет их к себе домой и занимается с ними сексом только потому, что знает – он следит за ней; следовательно, если он перестанет это делать, такое поведение прекратится. Такая логика хорошо работала после захода солнца, но при свете дня от нее не оставалось и следа. В ее действиях присутствовал и элемент саморазрушения. Возможно, она хотела стереть свои воспоминания так же сильно, как он – свои.

Психотерапевт, к которому он ходил после смерти Хьюстона, попытался пробудить эти воспоминания, и какая-то часть Демарко болела за то, чтобы все получилось. Но другая часть, молчаливо вышколенная с четырех или пяти лет, оказалась невосприимчива к унылому перечню тщательно сформулированных вопросов, так что от них Демарко лишь клонило в сон. Как этот инцидент повлиял на ваши отношения на работе? У вас проблемы со сном? Вам не кажется, что вы слишком много пьете?

Зачастую Демарко хотелось ответить честно, но из его уст вылетали только полуправдивые реплики. Одно лишь упоминание о малыше Райане заставляло его вздрагивать, шрам на его лице сжимался еще сильнее. Психолог назвал смерть ребенка «несчастным случаем», и это разозлило Демарко. Была ли глупость случайностью? А невнимательность, пусть и мимолетная? Нет, так называемый «несчастный случай» произошел по его вине – не по вине другого водителя, не по вине Бога, не по вине судьбы, никто не был виноват, кроме него самого. И эту вину он принимал полностью.

Наконец, он вернулся к службе, к своей рутинной работе по поддержанию хоть какого-нибудь порядка во всех деревнях, селах и фермах округа, где главным общественным событием года была фермерская выставка в конце лета.

И там ему пришлось столкнуться с самым обременительным раздражением той опасной зимы. То, как с ним обращались его сослуживцы… как шеф всегда смотрел на него, когда считал, что Демарко не видит, будто Райан вот-вот рассыплется на части и… что? Выпустит своих демонов? Подожжет все бараки яростью своего несчастья?

Господи, спасибо тебе за Джейми. Он повторял эту мантру каждый раз, когда впадал в гнев или, еще хуже, в безмолвную и бессильную безнадегу. Она и понятия не имела, с каким отчаянием он цеплялся за нее, потому что всю неделю он не слишком-то уделял ей внимание. Прикосновение руки, чашка кофе, тут какой-нибудь жест, там улыбка. Демарко всегда чувствовал себя виноватым – будто он играл с ней, эксплуатировал, чтобы выжить самому.

Субботние ночи были другими. Он занимался любовью так, словно точно верил, что утром потеряет ее. А если так, то он потеряет последнюю частичку себя, которая, возможно, заслуживает жизни.

Глава десятая

С первыми теплыми днями марта на юго-западе Кентукки начались гаражные распродажи. Аарон Генри, опозоренный учитель восьмых классов и известный педофил, ходил на них каждые выходные. Он искал первые издания книг, старые украшения, женские сумочки, DVD-диски, музыкальные инструменты, работающие айподы и MP3-плееры, красивую стеклянную посуду, керамические статуэтки, фигурки известных персонажей и любые другие предметы, которые можно отмыть и выгодно продать на «Ибее». Он всегда носил бейсболку и зеркальные авиаторы, держался подальше от трейлерных площадок, где почти все было хламом, как и от богатых районов, ведь там были слишком высокие цены для выгодной перепродажи, и никогда не покупал возле школы, в которой раньше учил.

Во время третьей слежки за подобным его досугом, пока Хойл и Дэвид Висенте наблюдали в бинокль через тонированные стекла «Форда Бронко» Хойла, Розмари Туми решила попробовать прямой доход.

– Это интересно, – сказала она, стоя у противоположной от Генри стороны раскладного стола, заваленного детскими игрушками. Она взяла резинового тролля с огненно-рыжими волосами, показала ему и добавила: – Моя внучка любит подобные игрушки.

Он лишь на секунду поднял глаза, кивнул и отвернулся. Потом шагнул к концу стола. Розмари не отставала.

– Я все твержу ей, что это надо выбросить, а она говорит, что однажды это будет стоить хороших денег. А вы как думаете?

– Сколько? – взглянул он на куклу.

– Четыре доллара, – ответила Розмари.

– Сейчас она может и за десять продать. Сложно подгадать, сколько потом она будет стоить.

Он отвернулся от стола и пошел к следующему. Розмари шла следом.

– А «малыши Бинни»? – спросила она. – У внучки их штук сто. Она их собирает с того момента, как научилась ходить.

– Их полно в магазинах, – ответил он. – Только редкие имеют какую-то ценность.

Мужчина снова попытался отделаться от нее, а Розмари снова не отставала.

– Мне кажется, у нее есть все, – сказала она. – Какие из них самые дорогие?

– В интернете все цены есть, – ответил он.

– Я ей скажу, – пообещала Розмари. – Ей уже тринадцать. Такая красавица. Давайте я вам покажу фотографию.

Аарон Генри снова отвернулся, на этот раз с резкостью, и зашагал вниз по улице с пустыми руками. Она проследила, как он прошел полквартала до своей припаркованной у тротуара машины, затем положила тролля обратно на стол и направилась к «Бронко».

Висенте открыл ей изнутри заднюю дверь и подвинулся, освобождая место.

– Он не проглотил наживку, – сказала Розмари, закрывая дверь.

Вообще никакого интереса не проявил? – спросил Хойл.

– По крайней мере, я не заметила.

– Этот человек добровольно согласился на «Депо-Проверу»[2]. Он не заслуживает нашего внимания, – Висенте откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

– Не факт, что его нынешнее поведение имеет отношение к прошлому, – заметил Хойл.

– Тогда зачем, – спросил Висенте, – мы тратим на это очередную субботу?

Хойл повернул ключ и завел машину.

– Я заказал прослушку, – сказал он. – Она должна прийти на неделе.

Глава одиннадцатая

Решение Демарко уволиться из полиции штата Пенсильвания ни для кого не было новостью, кроме его шефа, коллег и всех остальных его знакомых. Никто не знал, что он подумывал об отставке еще с прошлого ноября, когда наблюдал за смертью друга, а потом пустил пулю в сердце психа. С того самого дня мысль о том, что он не смог спасти Хьюстона, давила на него тяжелым грузом, хоть он и знал, как ловко Томас Хьюстон организовал собственную смерть.

Сейчас же, за восемь дней до летнего солнцестояния, Демарко вошел в кабинет Джейми в казарме, закрыл за собой дверь и сказал:

– Хотел, чтобы ты знала до того, как об этом объявят официально. Я ухожу.

Она смотрела на него долгих десять секунд, потом отодвинула стул, встала, подошла ближе и села на край стола. Даже в военной форме она была сногсшибательна – густые и длинные волосы, словно грива, зачесаны назад и заплетены в две косы; длинные, стройные, сильные ноги; длинные тонкие пальцы; восемнадцать бледных веснушек, рассыпанных по щекам… запах ее шеи, вкус кожи.

– Ты увольняешься? – уточнила она.

– Да, таков план, – кивнул он.

– И что будешь делать?

– Наконец-то высплюсь, наверное, – пожал он плечами.

Она выпрямила спину и глубоко вздохнула. Его внимание привлекла ее грудь под накрахмаленной серой рубашкой. На ней тоже были веснушки.

Он вспомнил их последнее воскресное утро. Джейми голой вылезла из кровати и раздвинула тяжелые шторы со словами: «Да будет свет». Всю комнату, вместе с ее белоснежным телом, залили розовые лучи восходящего солнца. Ее бледная кожа сияла ярче, чем свет из окна. А Демарко заморгал с кровати, словно восстающий из могилы труп, и сказал «Аллилуйя». Но сейчас, в последние дни весны, и здесь, в ее кабинете, казалось, что она светится еще сильнее.

– Это какой-то твой план, чтобы от меня избавиться?

– Я никуда не уезжаю, – ответил он.

– Чертовски верно, – ответила она. А затем добавила чуть погодя: – Ты это хорошо обдумал?

– Много раз.

– И что теперь? – жевала она внутреннюю сторону щеки.

– Ты это про нас?

– Конечно, про нас.

– Надеюсь, все станет лучше. Теперь нам не придется скрывать.

– И?

– Я не совсем понимаю, что это значит.

– Это союз. Не конец предложения. Значит, нужны еще слова.

– Ябба дабба ду?

– Очень смешно, мистер Флинстоун, – улыбнулась она, – но я не говорю по-неандертальски, – она подняла руки перед собой, сложив пальцы вовнутрь. – Так ты говоришь, что хочешь продолжать отношения?

– Да, пожалуйста.

– Хорошо. Мне нравится, когда ты соглашаешься. Но откуда мне знать, что ты не устанешь от безделья, не купишь мотоцикл и не отправишься без меня на поиски какого-нибудь дикого приключения?

Как сказать женщине, что единственное, в чем ты точно уверен, так это в том, что ты не сможешь жить без нее? Он еще не научился произносить такие слова.

– Как я уже говорил, я никуда не поеду.

В глубине ее глаз будто сиял свет. Он ждал, пока она скажет что-то еще, но когда она от него отвернулась, посмотрела на свой стол, а на отполированное дерево упала слезинка, он сказал:

– Обещаю, ничего не изменится.

Когда он шагнул к ней, она подняла руку и задержала ее в воздухе, наклонив чуть в сторону свою голову, поэтому он отступил к двери как можно тише и оставил ее наедине со своим молчанием.

Глава двенадцатая

В свой десятый день рождения Райан Демарко шел по рельсам, которые тянулись вдоль реки в паре миль от его дома. По ним больше не ездили, поэтому они проржавели, а в некоторых местах торчали вверх. Ему нравилось гулять по рельсам, потому что так он иногда мог бесшумно подкрасться поближе к индейке, куропатке или фазану, которые потом взлетали, громко хлопая крыльями. Он же от этого всегда вздрагивал и радовался одновременно.

В свой день рождения он не испугал ни одной птицы, просто решил следовать вдоль широкого медленного ручья, чтобы посмотреть, где он заканчивается. Мальчик прошел совсем немного, минут пятнадцать или вроде того, прежде чем сухой, жаркий летний день, пахнущий кустарниками и индийским табаком, начал вонять разлагающимся трупом. Райан все шел, а вонь становилась все сильнее, и в конце концов ему пришлось зажать нос и дышать ртом через ладонь. Он никогда раньше не чувствовал такого сильного запаха гнили, поэтому ему хотелось посмотреть, откуда он идет. Ни мертвый опоссум, ни раздавленная кошка на дороге никогда так не пахли. Как и куча старого мусора или дохлая крыса на кухонном полу.

У этого зловония будто была своя физическая форма – оно было осязаемо, как жир на его лице, как едкий дым в его глазах. Он задался вопросом, возможен ли такой запах от человеческого тела или даже двух, и задумался о том, что же произошло в лесу. Парочка пьяниц могла потерять сознание и стать обедом медведей или стаи канюков, таких больших, что пьяницы умерли под их тяжестью. Мужчина мог преследовать какую-нибудь женщину, чтобы принудить ее к сексу, и в итоге они друг друга зарезали или застрелили. Может, кто-то охотился на оленей вне сезона, споткнулся и выстрелил себе в голову, случайно вышибив себе мозги. От чего-то такого вполне могло сильно вонять. Он не был уверен, но подозревал, что гниющий человек будет вонять гораздо хуже, чем сбитое животное или гниющая крыса – пока что он имел дело только с их трупами.

Спустя где-то двадцать минут ручей свернул в какой-то мелкий залив с застоявшейся водой. Вдруг он увидел там раздутую коричнево-белую корову – зад ее находился в мутной воде, белое брюхо казалось невероятно огромным в солнечном свете, глаза ее были полностью выклеванными, а длинный мертвый язык, высунутый из пасти, выглядел слишком черным и нелепым. Он удивился, что нечто столь обычное и безобидное, как корова, могло издавать такой ужасающий запах. Из каждой дырки в шкуре высовывались жужжащие огромные черные мухи и тихие белые личинки. Мальчик задумался, почему здесь нет ни канюков, ни собак, ни других животных, съевших корову. Никому до нее не было дела, кроме личинок и мух, которые издавали звуки, как тысяча колибри, копошащихся в поле со сладкими желтыми цветами.

Глава тринадцатая

Менее чем через полчаса после того, как Демарко сообщил рядовой Джейми Мэтсон о своем уходе в отставку, она вошла в кабинет Кайла Боуэна, их командира, и закрыла за собой дверь. Она быстро подошла к стулу, который стоял у края стола, села, откинулась назад, скрестила руки на груди и посмотрела на мужчину.

– Я пытался его отговорить, – сказал он где-то через пятнадцать секунд.

– Правда? – спросила она.

– Это его решение. Что я могу сделать?

– Ты же понимаешь, в каком он сейчас состоянии.

– Я едва ли радуюсь этому больше тебя.

– Тогда отговори его как-нибудь.

– Я надеялся, что ты сможешь, – выдохнул он. – Ты ему сейчас дороже всех, Джейми.

После этого она вся напряглась, руки ее упали на колени.

– Думала, мы не знали? – спросил Боуэн. – Все знают. Он не хмурится, не огрызается и не ворчит себе под нос, только когда он рядом с тобой.

– Это все произошло внезапно.

– Что ты, я счастлив за вас. Ты делаешь его лучше. Сейчас хотя бы можно прекратить притворяться, что мы все слишком тупые, чтобы заметить очевидное.

– Когда ты последний раз был у него дома? – она наклонилась вперед и сложила руки между коленей.

– Я? Никогда.

– Там полно призраков, – сказала она.

– Могу представить.

– Правда? Разве ты винишь себя за смерть собственного ребенка в автокатастрофе?

Он промолчал.

– Винишь себя за разрушенный брак? – она вся сгорбилась, а голос срывался. – За то, что твоя жена превратилась в какую-то садистку-нимфоманку? За то, что семью твоего лучшего друга растерзали, и за то, что твоего друга убили у тебя на глазах?

– Я знаю, – сказал он. – Я знаю.

– Он терпит одну травму за другой сколько… с момента нашего знакомства? Его сознание на грани, Кайл. Работа – единственное, что помогает ему сохранить рассудок.

– Тогда почему он хочет в отставку?

– Потому что он думает, что уже ничего не изменит, что все его дела проваливаются.

– И выход из ситуации – просто все бросить?

– А ему ты это говорил? – спросила она.

– Ты же знаешь, что он меня немного пугает, да? – нервно улыбнулся Кайл.

– Он любит тебя как сына.

– «Любит» – слишком сильно сказано.

– Он всех тут любит. Как любит и свою работу. Она нужна ему. Не позволяй ему уйти.

– Я не знаю, что делать, Джейми. Он настроен решительно.

Оба они нагнулись вперед в одной и той же беспомощной позе – плечи ссутулились, руки зажаты между коленями.

Через несколько секунд Боуэн склонил голову набок и снова выпрямился. Он пошевелил беспроводной мышкой и разбудил компьютер, затем щелкнул, чтобы перейти от одной вкладки к другой. Джейми ждала.

– У него есть двести девяноста три неиспользованных больничных дня, – наконец заговорил он.

– Да? – спросила она.

– Я могу ему сказать, что он сможет вернуться максимум через двести дней.

– А это правда?

– Не знаю, надо уточнить в отделе кадров. Суть в том, что, если он в это поверит, может, мы уговорим его уйти в долгосрочный больничный отпуск. Вместо увольнения. Зарплата у него останется, и страховку он не потеряет.

– Так, – Джейми обдумывала ситуацию. – Так он будет отсиживаться в своем мрачном доме во время больничного. И слишком много пить в окружении призраков прошлого и моря неудач и горя. Но зато у него останется страховка. Ю-ху! Молодчина, Кайл!

– Знаешь, ты теперь даже говоришь, как он. Я тут стараюсь, как могу, а в ответ получаю лишь сарказм.

– Хреново стараешься.

Они немного помолчали.

– У меня самой должна быть хотя бы парочка месяцев больничных и отпускных, которые я не использовала, – сказала она после паузы.

– Да, но… ему-то психиатр все подпишет. А у тебя откуда посттравматический синдром?

– Даже не говори мне, что никогда не подделывал рапорты.

– Подделывал? Это же мошенничество со страховкой, Джейми. Во всяком случае, если дело в больничном.

– Думаешь, я не сяду ради него в тюрьму?

– Возможно, нам дадут соседние камеры. Пока моя жена будет работать в магазине, где все за доллар.

– Он бы для тебя это сделал. Он бы все сделал для любого из нас.

В отчаянии Боуэн ударил кулаком по краю стола, а затем поморщился от боли и помассировал пальцы другой рукой. Когда боль утихла, он спросил:

– Скажи мне честно. Как думаешь, что с ним будет, если он уйдет в отставку?

– Ему сорок девять лет, он многократно травмирован и находится в клинической депрессии. Он занимается самолечением, чрезмерно употребляя днем кофе, а вечером алкоголь. Он плохо ест, не занимается спортом и мало спит. Что с ним будет, если он останется один без цели в жизни? Исчезнет. Так или иначе.

Боуэн ненадолго задумался:

– Так он представляет для себя угрозу?

– Это может быть очень медленным суицидом, но да, он постепенно себя убивает. Прямо на наших глазах.

Мужчина снова замолчал.

– Ладно. Я подделаю. Преувеличу. Но мошенничать не стану.

– В каком смысле?

– В смысле, ты все еще лучшее лекарство для него, какое я могу придумать. Начиная с этого момента я ставлю тебя на постоянное наблюдение за сержантом Райаном Демарко.

– Давай серьезно, – сказала она.

– Твоя задача – вернуть его нам целым и невредимым. Как это сделать, решай сама. Но, как я уже сказал, он меня немного пугает. Так что, если этот разговор когда-нибудь дойдет до него, я буду все отрицать.

– Он возненавидит меня, если узнает, что я согласилась на что-то подобное.

– Он возненавидит нас обоих.

– Это его оскорбит. Ты же это понимаешь?

– Слушай, – сказал Боуэн, – а что, лучше оставить его наедине с самим собой?

Она прикинула свои варианты.

– Может, я просто уйду в отпуск? Неоплачиваемый.

– На сколько?

– На столько, сколько понадобится.

– Ты сможешь прожить без зарплаты?

– Я живу одна, – напомнила она ему. – Я накопила денег.

– Он же не на другую планету уезжает. Даже если ты будешь работать, до него всего сколько, восемь миль? Будете вместе обедать. Проводить вместе выходные. Пару раз в день будешь ему звонить. Серьезно, ничего личного, но захочет ли такой, как он, иметь при себе постоянную няньку?

– Теперь ты оскорбляешь меня, – сказала она ему.

– Он не особо общительный человек, Джейми. Уверен, ты уже успела это понять.

Она сидела, опустив глаза и надув нижнюю губу, а затем парировала:

– А что, если он решит куда-то уехать?

– Ты его отговоришь.

– В этом все и дело. Я думаю, ему это пойдет на пользу. Выбраться из этой темной пещеры, полной плохих воспоминаний.

– Эта пещера в его голове, – сказал он ей.

Несколько мгновений она сидела неподвижно, потом положила руки на колени и встала.

– Этот разговор ни к чему нас не приведет.

– Дай знать, если придумаешь что-нибудь получше, – пожал он плечами.

Глава четырнадцатая

Джейми пришлось ждать до субботы, чтобы услышать о разговоре Демарко с Кайлом Боуэном в прошлый четверг. В субботу это произошло после ужина, после занятий любовью, где-то на середине «Трех могил» на «Синемаксе», когда они лежали, приятно прижавшись друг к другу, под одеялом из искусственного меха на мягком диванчике Демарко. Он в боксерах, футболке и чистых белых носках, а на Джейми лишь ее веснушки.

– Кайл считает, что мне надо использовать часть моих больничных дней до того, как официально уволиться.

– Правда? – сказала она. – А ты можешь так сделать?

– Судя по всему, я могу взять двести дней больничного. Всего у меня двести девяноста три.

– Ничего себе. Звучит как неплохой вариант, разве нет?

– Не знаю. Больничный отпуск. Это как будто жульничество.

На экране Томми Ли Джонс в роли Пита разговаривал со слепым стариком, который хотел, чтобы Пит застрелил его. Старик был в этой пустыне совсем один, никто о нем не заботился. Он хотел умереть, но не хотел святотатствовать, совершая самоубийство. Пит же не хотел святотатствовать, совершая убийство.

Только когда Пит и его пленник ускакали на лошадях с разлагающимся трупом Мелькиадеса Эстрады, Джейми и Демарко вернулись к своему разговору.

– Разве это жульничество? – спросила Джейми. – В смысле… я знаю, ты все еще пытаешься разобраться со своей жизнью. Хотя, я думаю, с психологом все прошло нормально.

– Ага, шикарно. Мы теперь закадычные друзья.

– Ой. Что произошло?

– Это в моем личном деле, если захочешь прочитать.

– Я бы никогда так не сделала.

Он чуть сжал свою руку, лежавшую под ее бедром.

– Он рекомендовал продолжать когнитивную поведенческую терапию и тренинги по снижению стресса. И то, и другое в форме секса. И как можно чаще.

– Ладно, – усмехнулась она. – У тебя с этим порядок?

– Пока да, – ответил он. – Но возможно, придется снова этим заняться после фильма.

Она повернула голову к его плечу и прижалась губами к футболке. Он чувствовал, как его окутывает тепло ее дыхания.

– И еще, – добавил он, – так у меня останется страховка.

– Это хорошо, – ответила она. – Так что, ты так и поступишь? Возьмешь больничный отпуск?

– Мне это тяжело, понимаешь?

– В каком смысле?

– Как будто я признаю, что я… ну не знаю… Не могу сам со всем справиться, что ли…

Она обрадовалась, что он сейчас не видит ее лица, и постаралась выровнять дыхание.

– Что ты, все совсем не так, – сказала она. – Больничный лишь даст тебе больше времени, чтобы со всем справиться. Ты справишься с чем угодно. Ты всегда мог.

Демарко следил за происходящем на экране.

– Вот Томми Ли Джонс точно может. Этот фильм вышел до или после «Старикам тут не место»?

– Не уверена. Здесь он выглядит моложе.

– Ты знаешь, что он учился в Гарварде? И был соседом Альберта Гора.

– Он там изучал английский. И еще играл за вратаря в футбольной команде всей Лиги Плюща.

– Ты все это на ходу сочиняешь, да?

– Его отец начинал техасским ковбоем, а закончил на нефтяных скважинах.

– Видимо, он твой кумир, раз ты так много о нем знаешь.

Демарко какое-то время смотрел на экран, а затем сказал:

– Мне было двадцать четыре, когда я увидел его в «Беглеце». Тогда я решил, что хочу работать в правоохранительных органах.

– Двадцать четыре, – повторила она. – А до этого?

– Ничего такого. Я из кожи вон лез, чтобы закончить школу. Потом полтора года пил, дрался и работал на сталелитейном заводе в Янгстауне. Потом я выбил все дерьмо из парня, который оскорбил мою девушку, и меня за это арестовали. Судья предложил мне год в тюрьме или пойти в армию.

– Где ты служил?

– Пять месяцев в Панаме и один в Ираке. Остальное в Штатах. Потом я вернулся домой, где у меня не было никого и ничего. Весь первый день я провел один в кинотеатре.

– «Беглец».

– В программу по защите свидетелей в США можно только с дипломом колледжа. Как и в ФБР. Оставалась только полиция штата. Я не хотел арестовывать своих старых знакомых, поэтому переехал за тридцать миль к западу.

– И вот ты здесь, – сказала она.

– В объятиях прекрасной женщины.

Они крепко обнялись и лежали в тишине. Разговор о своем прошлом, внезапный и без принуждения, – это совсем не то, что он планировал, но теперь, когда дело было сделано, он одновременно чувствовал и облегчение, и смущение.

Затем он спросил во время финальных титров:

– Хочешь, перемотаю назад последнюю часть? Прости, что так много болтал.

– Ты лучше любого фильма, – ответила она.

– Даже «Апокалипсис сегодня»? – улыбнулся он.

– Ну, за исключением сцены смерти Марлона Брандо, – сказала она. – Это довольно сложно побить.

Он придвинул ее к себе, прижал губы к ее уху и прошептал, как можно лучше подражая Марлону Брандо:

– Ужас… ужас…

Глава пятнадцатая

Нередко случалось, когда они занимались любовью, она вспоминала свой первый раз с Демарко. Когда такие мысли просачивались, она думала: «Это в точности как мой самый первый раз, когда мне было пятнадцать».

Ее первый раз с Демарко был больше года назад, еще до его окончательного расставания с Ларейн, до того ужасного шока от смерти Томаса Хьюстона и его семьи. Если бы тем вечером все решал Демарко, то свидание закончилось бы поцелуем в щечку на парковке ресторана. Но вместо этого она поехала за ним домой, не тайно, а игриво, даже не пытаясь укрываться от обзора его зеркала заднего вида. А потом, когда он въехал в гараж, она заблокировала дверь своей машиной и вылезла из нее. Он подошел к ней, на лице его читалось удивление, а она взяла его за руку и сказала: «Я хочу посмотреть, где ты живешь», но в мыслях у нее звучало «как ты живешь», потому что ей хотелось узнать о нем все на свете и она боялась, что он больше никогда не пойдет с ней на такой контакт.

В доме он налил им немного виски, отнес спиртное в гостиную, поставил ее бокал на кофейный столик напротив дивана, а свой понес к диванчику, где сам и сел. «Вот и все», – сказал он, будто больше ничего нельзя было сказать ни о доме, ни о нем самом. В ресторане он был забавным и внимательным, но теперь, у себя дома, при тусклом свете, идущем из кухни, мужчина снова стал серьезным. Поэтому она взяла свой бокал и, попивая виски, медленно протанцевала к его дивану, а затем села к нему на колени.

Он удивился, но никак не пошевелился и ничего не сказал – все как в ее первый раз, когда ей только-только исполнилось пятнадцать и она соблазнила взрослого мужчину. Тогда она пощекотала его ребра, а мужчина неловко рассмеялся и сказал: «Разве ты уже не выросла из того возраста, чтобы сидеть на коленках?» Теперь же она прислонила свой бокал к щеке Демарко и он сказал: «Возможно, это не лучшая затея, Джейми». Оба раза она знала, что мужчины хотят ее, но пытаются побороть это желание, отчего она только хотела их сильнее. Хотела, чтобы это произошло, даже несмотря на их согласие. И даже несмотря на их борьбу со своим желанием и на то, что объектом этого желания была она сама. Не важно, как долго они протестовали, она лишь продолжала улыбаться и трогать их до тех пор, пока дело просто уже невозможно было остановить.

В тот первый раз она лишь догадывалась, что такое минет. Она знала об этом только благодаря взрослой соседке. До того, как ее убили, она показала Джейми на своей руке, как, по ее мнению, делать идеальный минет. Но с Демарко Джейми уже не сомневалась, что все делает правильно, и в обоих случаях таким образом она завладела как их кроватями, так и сердцами – всё, как она хотела.

После того первого раза, когда ей было пятнадцать, все продолжалось семь лет – они встречались как можно чаще, даже вместе выбрали ей колледж там, где они смогут вместе проводить выходные. Все закончилось только потому, что он не мог поверить, что совершает ошибку, и всегда ненавидел себя за это, он сам ей сказал. С Демарко поначалу тоже все было весьма неприятно, потому что он ненавидел себя за свои прошлые поступки и за то, что сейчас чувствует что-то к кому-то еще.

Но вот год спустя он поддался, и она все еще не могла понять, почему, но теперь они вместе. Она не чувствовала никакой вины ни в первый раз, ни с Демарко и отказывалась признавать, что поступила неправильно. Джейми знала, что его чувства к ней ранят его, но само желание, судя по всему, было сильнее боли, потому что теперь она всегда была с ним, а его голод по ней был таким же реальным и ощутимым, как и ее. Она не понимала, откуда берутся оба их желания, но говорила себе, что ей и не нужно понимать. Ведь в любви нет ничего плохого, и она никогда не согласится с тем, что любая любовь может быть неправильной.

Глава шестнадцатая

Утро воскресенья. Демарко стоял у раковины и отмывал сковородку, в которой он жарил «яичницу по-демарковски» – омлет, приправленный специей адобо, затем смешанный с мелко нарезанным перцем поблано, луком и итальянской колбаской, сверху посыпанный сыром проволоне с сальсой верде и капелькой острого соуса, подается на половинке поджаренного бейгла. Джейми сидела за маленьким столиком у окна и попивала кофе.

– У меня есть наблюдение, – сказала она.

– Оно по поводу моей задницы, да? – обернулся он через плечо.

– Твоей задницы и всего остального, – ответила она. – Ты сплошное противоречие.

– Так мы теперь используем свой диплом по психологии? – улыбнулся он.

– С одной стороны, ты человек привычек, – начала она. – Они помогают тебе прожить шесть дней в неделю.

– А ты седьмой день?

– Верно, – похвалила она. – И это лишь доказывает, что ты можешь адаптироваться при необходимости.

– Или при достойной мотивации.

– Каждое утро воскресенья ты готовишь мне завтрак. И, судя по всему, наслаждаешься процессом.

– Это правда, – сказал он и промыл водой сковородку.

– Каждый раз ты начинаешь готовить какое-нибудь блюдо с устоявшимся рецептом, например, яичницу по-мексикански, а потом…

– Все порчу?

– Импровизируешь. Смотришь в холодильник и в ящички, и вот, двадцать минут спустя, «яичница по-демарковски». А теперь скажи честно. Ты раньше готовил это блюдо?

Он положил сковородку на сушилку, вытер руки кухонным полотенцем и повернулся к ней лицом.

– С конкретно этими ингредиентами? Правда, не помню.

– Ты почти все время изображаешь из себя старого нудного грубияна. Но ты не нудный и не старый.

Он обошел стол, отодвинул стул и сел напротив нее.

– Я все еще жду, что ты скажешь «и не грубиян».

– Ну, ты можешь быть таким. Но ты не грубиян.

– Я все еще учусь, – ответил он с улыбкой.

– Ты правда обдумал, чем будешь занимать те пять с половиной дней привычек, если уйдешь в отставку? Тебе же даже пятидесяти нет, Райан. Чем ты займешь эти пустые часы? Будешь сидеть у чьей-то могилы?

Демарко поморщился и откинулся на спинку стула.

– Не надо тратить на меня свои силы, – сказал он.

– Я о тебе забочусь.

– А я о тебе.

– Правда? – спросила она.

– С чего бы тебе сомневаться?

– А слово «люблю» тебя пугает?

У него возникло желание встать и уйти, но он заставил себя сидеть смирно.

– Я к этому слову серьезно отношусь.

– Поэтому ты мне его не говоришь? Потому что не любишь меня?

Не отдавая себе в этом отчет, он положил кулак себе на грудь. Внезапно у него начались проблемы с дыханием.

– Зачем об этом говорить? Разве по моим действиям не понятно, что я к тебе испытываю?

– Со дня субботы до дня воскресенья – да.

Когда он так ничего и не ответил, она продолжила:

– Ты вписал меня в свои привычки, вот и все. Но вот вопрос – что будет, когда у тебя не останется привычек? Что будет с нами? И самое важное, Райан, что будет с тобой?

– Я адаптируюсь, – тут же ответил он. – Мы адаптируемся.

Она улыбнулась и накрыла его руку своей.

– Другими словами, любовь моя, ты и понятия не имеешь, что будешь делать после отставки. И что с нами случится. Так ведь?

Он перевернул свою руку и сплел вместе их пальцы.

– Я возьму больничный отпуск, – сказал он. – Девяносто три дня. А потом что будет, то будет.

– Que sera sera.

– Да, типа того.

– А что, если у тебя будет напарник на эти девяносто три дня? – сжала она его руку. – Как тебе такое?

– Ну, я подумывал завести собаку.

– Засранец, – ответил она и дернула его руку. – А что, если я тоже уйду? Будет у нас с тобой трехмесячный отпуск. Мы можем путешествовать. Или валяться целый день в кровати. Ты сможешь придумать сотню блюд из яиц. И у нас будет целых три месяца, чтобы понять, что получится из наших отношений. Потому что я скажу тебе, чего из них точно не получится. Отношений только с субботы по воскресенье.

Тогда ему захотелось сделать две вещи. Первое – постучать кулаком по груди, чтобы как можно больше наполнить легкие воздухом. И второе – медленно вытащить свою вторую руку, встать и смыться оттуда. Он не сделал ничего из этого и ответил как можно спокойнее:

– Зачем тебе это, Джейми? У тебя есть еще двенадцать или тринадцать лет. Совсем скоро ты станешь адмиралом на этом корабле дураков.

– Ну так я немножко передохну. Подумаешь.

– Я даже не уверен, что наш отдел разрешит тебе так сделать.

– Разрешит – хорошо, нет так нет. Чего ты боишься?

– А ты чего боишься? – спросил он.

– В отличие от тебя, – парировала она, – я не боюсь ответить на этот вопрос. Меня пугает, что ты будешь сидеть в своей темной пещере целый день. И что ты станешь делать? Раздумывать над своим трагичным прошлым? Один длинный праздник жалости до конца твоей жизни?

– Джейми, – начал он.

– Не-а. Не надо мне тут заливать, Райан. Я возьму отпуск и…

– Я не могу тебе позволить…

– Что? Чего ты не можешь?! С каких это пор ты принимаешь за меня решения?

Тогда он все-таки вытащил свою руку, но только для того, чтобы поднять свои ладони в знак поражения.

Глава семнадцатая

В то же самое утро воскресенья в шестистах сорока девяти милях отсюда, в Иллинойсе, Хойл сидел за рулем своего припаркованного «Форда Бронко» и наблюдал, как прихожане входили в огромную баптистскую церковь Воскресения в Эвансвилле – женщины на каблуках и в ярких платьях, мужчины в костюмах различных фасонов и оттенков.

– По моим подсчетам, – сказал он своим спутникам, – пока не меньше тысячи.

– Вместимость церкви – полторы тысячи человек, – сказал Висенте. – Если учитывать воскресную службу – помножь на три.

Ему пришлось замолчать, поскольку не было возможности шевелить губами, и он застыл на заднем сиденье, пока Розмари приклеивала ему усы и косматую бороду.

– Умножить на средний вклад… ну, если в среднем, – задумался Хойл, – скажем, десять долларов на душу населения.

– По крайней мере, – отозвался Висенте.

– Я тебе это сейчас в рот залью, если не прекратишь говорить, – сказала ему Розмари.

– Получается, как минимум, – продолжил Хойл, – сорок пять тысяч в неделю, не облагаемых федеральным подоходным налогом. Впечатляет.

Висенте подождал, пока Розмари доклеит сначала усы, потом бакенбарды и такую же бороду.

– Впечатляет не в самом хорошем смысле, – сказал он тогда. – Сама мысль о том, что такой человек извлекает выгоду из религиозного отчаяния…

– Ты выключил телефон? – перебила его Розмари. Она уже слышала эту его тираду слишком много раз. Она была согласна со всеми его чувствами по отношению к пастору Эли Ройсу, но слушать о них заново ей совсем не хотелось.

Висенте достал телефон из кармана брюк, отключил звонок и вибрацию. Розмари передала ему парик такого же грязно-седого оттенка, как и его борода с усами. Он надел его себе на голову, она поправила, а затем вручила ему потрепанную кожаную кепку коричневого цвета. Висенте спустил ее почти к глазам, а потом достал из своего пальто солнцезащитные очки и надел их. Оранжевые поляризованные линзы, идеально подходящие для рыбалки и езды по ночам, придавали солнечному утру резкую, желтоватую бледность.

– Как я выгляжу? – спросил он.

Она отодвинулась чуть подальше и осмотрела весь образ целиком. Старая кепка для гольфа, оранжевые очки, неухоженные волосы и борода, винтажный коричневый костюм в полоску и потертые коричневые лоферы.

– Как полуслепой пьянчуга, – оценила она конечный результат. – Я удивлюсь, если они тебя вообще пустят.

Хойл перекинул свою тяжелую руку через спинку сиденья. Большим и указательным пальцами он держал маленькую черную коробочку, полдюйма шириной и дюйм длиной, завернутую в тонкую целлофановую пленку.

– На этом конце микрофон, – сказал он.

– На каком? – наклонился Висенте.

– На этом. Где булавка.

– И как мне разглядеть эту булавку?

Хойл повернул коробочку другой стороной вверх:

– Это USB-порт. На противоположном конце микрофон. Убедись, что он ничем не загорожен. Вот здесь внизу он выключается.

– Я не понимаю, включен он или выключен, – прищурился Висенте.

– Выключен. Когда нажмешь – он включится. Устройство сможет вести запись в течение двадцати пяти часов. После этого разрядится аккумулятор.

– А что это вокруг него обернуто? – спросил Висенте.

– Защитная пленка. Не снимай ее, пока не установишь устройство. Верхняя сторона покрыта клеем, поэтому не прикасайся к ней. Сними пленку сверху, прикрепи устройство, сними остальную защитную пленку и включи устройство ногтем. Принеси защитную пленку обратно, а то оставишь свои отпечатки пальцев.

– Двадцать пять часов звучит не так уж и много, – Висенте убрал устройство в боковой карман пальто.

– Он будет здесь, в этом здании, до десяти вечера или позже. Как часто в это время человеку нашего возраста нужно в туалет?

– Я могу помочиться тысячу раз и ни разу не сказать ничего компрометирующего, – заметил Висенте. – С кем он там будет разговаривать, со своим членом? Ой, прости, Розмари.

Она чуть вздохнула и отмахнулась от его извинения.

– Дэвид, – сказал Хойл, – хоть я абсолютно понимаю и даже разделяю твою неуверенность, я также должен признать, что у нас осталось не так уж много практически осуществимых вариантов. Традиционные методы слежки ничего нам не дали. Кроме нового стента в сердце. Поэтому, если ты захочешь отказаться от подобной тактики и, как говорится, опустить руки, я не стану пытаться тебе переубедить.

Висенте смотрел, как последние утренние прихожане входят в здание. Все в его глазах казалось болезненно-желтым.

– Ради наших семи сестер, – сказал Висенте, – я рискну еще раз. Один из моих племянников сможет забрать устройство на следующей неделе.

Он распахнул заднюю дверцу, вылез наружу и медленно зашаркал к церкви. Там он встал в очередь у входа за последними пятью прихожанами. Затем, когда дьякон коснулся его руки и призвал его следовать за ним, пообещав найти ему место, Висенте резко остановился и прошептал:

– Боже, мне надо идти. Я описаюсь прямо в штаны, если сейчас не схожу. Где здесь туалет?

Положив руку на локоть Висенте, дьякон провел его обратно в вестибюль и развернул лицом к коридору.

– Общественный туалет будет за третьей дверью слева от вас.

– Спасибо, брат, спасибо. Я чувствую, как надвигается цунами.

Висенте шел так быстро, как только, по его мнению, мог идти старый человек, нашел мужской туалет и вошел внутрь. Досчитав до пяти, он выглянул в коридор и, убедившись, что дьякона нигде не видно, быстро зашагал дальше по длинному коридору.

В конце коридора он нашел личный кабинет пастора, дверь которого оказалась заперта. Но рядом была дверь с табличкой «Вход только частным лицам» – все, как ему описали. Он повернул позолоченную ручку, и дверь распахнулась.

Внутри виднелась просторная и хорошо освещенная ванная комната. На полу и стенах была мраморная плитка с розовыми прожилками; зеркало в полный рост; огромные раковины на длинной стойке из черного мрамора; электрическая сушилка для рук; душевая кабина, в которой легко могли поместиться три человека; джакузи; туалет с мягким сиденьем и спинкой; через скрытые динамики играл инструментальный гимн; длинная скамейка из кожи винного оттенка; и бронзовый серафим с распростертыми крыльями на мраморном пьедестале.

Висенте крутил в руках подслушивающее устройство. Куда его поставить? Будет ли Ройс говорить в основном в туалете или, скорее, стоя перед зеркалом?

Он был тщеславным человеком, это Висенте знал наверняка. Итак, зеркало. Рама, находящаяся на одном уровне со стеной, точно отпадает. Но конец ее был где-то в полуметре над полом. Кто туда будет смотреть?

Поспешно, хотя и не так ловко, как ему хотелось бы, Висенте опустился на колени, снял часть защитной пленки, приклеил устройство к нижней части рамы, убрал остальную пленку и почти десять мучительных секунд пытался его включить. Затем, как раз когда он собирался засунуть защитную пленку в карман, дверь позади него распахнулась. В зеркале появилось отражение мужчины в полный рост. Дьякон.

Висенте прижал обе руки к груди и наклонился вперед так, что край его бейсболки коснулся стекла. Чья-то рука легла ему на плечо. Он посмотрел на себя в зеркало.

– Что вы здесь делаете? – спросил дьякон. – Это не общественный туалет.

– Молюсь, чтобы кто-нибудь меня нашел, – сказал Висенте. – Я не знаю, где нахожусь.

– Там, где вам не место, – сказал дьякон и взял его за руку. – Вставайте.

Он помог Висенте встать на ноги, развернул и начал пристально разглядывать его глаза. За своими оранжевыми очками Висенте попытался состроить сонный взгляд.

– Вы пришли сюда пьяным? – спросил дьякон.

– Я даже не знаю, куда это «сюда», – ответил Висенте. – Где я?

– Вы в баптистской церкви Воскресения.

– Слава тебе, Господи, – ответил Висенте.

– Я вас на службу в таком виде не пущу.

– Выведите меня на улицу, – предложил Висенте. – Всё хорошо. Солнце укажет мне дорогу домой.

– Вы помните, где живете, старичок?

– Конечно, помню. Три квартала прямо, четыре направо.

– Уверены, что доберетесь до нужного места?

– Вы меня просто подтолкните в нужном направлении, молодой человек, и я буду в порядке. Моя голова уже проясняется.

Дьякон проводил его в лобби и вывел на улицу.

– Слава тебе, Господи, – повторил Висенте.

– Уверены, что сами справитесь? – спросил дьякон. – Может, позвоните кому-нибудь, чтобы вас забрали?

– Благослови тебя Господь, брат, – сказал Висенте. Он потрепал дьякона по щеке и ушел, напевая под нос «Соберемся ли мы у реки».

Хойл и Розмари наблюдали за Висенте и дьяконом из «Форда Бронко». Висенте вышел на тротуар, все еще напевая. Хойл опустил стекло, чтобы прислушаться.

– Я и не знал, что он умеет петь, – сказал он.

– В колледже он пел блюз, – сказала Розмари.

Хойл повернулся к ней, широко раскрыв глаза.

– Правда, – добавила она.

Они наблюдали, как он идет по тротуару, продолжая петь. Когда дьякон скрылся в церкви, Хойл завел мотор и выехал со стоянки. Он догнал Висенте, который, ковыляя черепашьим шагом, уже не пел, а держался за бок и тяжело дышал. Когда машина остановилась рядом с ним, Висенте открыл заднюю дверцу и забрался внутрь.

– Миссия выполнена, – сказал он.

Обливаясь потом, он с ворчанием стащил с себя кепку, бороду и усы. Мужчина почесал щеки и верхнюю губу – кожа там покраснела и покрылась прыщами.

– Видимо, у тебя аллергия на клей, – сказала Розмари.

– Такое чувство, что кожа сейчас сгорит, – он продолжал чесать.

– Остановись у ближайшей аптеки, – сказала она Хойлу. – Купим крем для кожи.

Пятнадцать минут спустя на парковке «Уолмарта» Висенте, лицо которого все было в креме, откинулся на спинку сиденья, а Розмари осторожно вытерла крем салфетками.

– Я там чуть концы не отдал, – признался Висенте. – Как неудобно быть старым.

– А представь, каково это еще и с ожирением, – сказал Хойл.

Розмари стерла крем с кончика носа Висенте и пробормотала:

– Ну начинается.

Глава восемнадцатая

В следующую субботу Джейми повела Демарко в салон за домиком на колесах.

– Три месяца, – сказала она ему. – Если мы сможем прожить вместе три месяца в фургоне, тогда все будет ясно, да?

Когда она заговорила, он был весь внимание. Если он чувствовал ее нежный запах, ее тепло рядом с собой, то не мог спорить.

– Ты пахнешь как утро, – сказал он ей однажды, имея в виду восход солнца, всегда чистый, свежий и новый. Но когда он оставался один, к нему возвращалась затхлая темная тяжесть, и его пробирала дрожь. Он был слишком стар для нее; он никогда не сможет сделать ее счастливой; однажды она бросит его и разобьет ему сердце; он не заслуживал такого счастья рядом с ней.

Они сидели вдвоем на передних сиденьях четырехлетнего «Флитвуд Шторма», когда он наконец высказал свои сомнения. Солнце отсвечивало на широком лобовом стекле, кожа сидений пахла чистящим средством. Руль стал скользким под его руками. В двадцати ярдах от стоянки стоял улыбающийся продавец в синем костюме с ручкой в руке.

– Я просто думаю, что, возможно, это слишком рано, – сказал ей Демарко. Он думал обо всех тех воскресеньях, которые он пропустит, о тех сумерках с сыном. Казалось, что нарушить эти привычки – плохая примета. Для него это было похоже на пренебрежение долгом.

Она наклонилась к нему так быстро, что он вздрогнул. Но вместо того, чтобы ударить его голову о боковое окно, она схватила его за подбородок, дернула через консоль и прижалась губами к его уху.

– Смирись, любовь моя, – прошептала она. – Мы покупаем этот передвижной домик.

Глава девятнадцатая

Юго-запад Кентукки, середина июля

Демарко бежал трусцой по улице Поплар, если его медленное, покачивающееся движение с пятки на носок можно было назвать бегом. В какой-то момент боль в боку убедила его остановиться. Он посмотрел время на телефоне – 8:36. Он бегал всего лишь семь минут. Семь минут, которые показались получасом. Позорище. Сердце уже колотилось, грудь горела огнем, а глаза опухли от летней жары. Джейми уже скрылась из виду, вероятно, в полутора милях впереди него. И преодолевать это расстояние он не собирался, если только не свалится и бригада скорой помощи не подхватит его прежде, чем он расплавится на тротуаре.

Это все равно была ее идея. Больше никакого пива, никакого виски. Бокал-другой красного вина по вечерам. Поменьше жареного. И фастфуда. Ежедневные тренировки.

Некоторые тренировки ему нравились. Именно они делали остальную часть этого испытания стоящей. Например, как час назад. Прохладная и обнаженная Джейми рядом с ним на якобы двуспальной койке фургона. Ее аромат утром столь же сладок, как и ночью. Ее пальцы легко касаются его спины, ее небольшая грудь, твердая и прохладная, на его собственной…

«Хватит, – сказал он себе. – Не здесь». Он чуть отодвинул перед своих треников, быстро огляделся справа налево и с облегчением увидел, что двор пуст, за исключением двух человек: мужчины, который мыл машину на подъездной дорожке за три дома от него, и женщины, которая согнулась на коленях над клумбой двумя домами ближе, но спиной к Демарко.

«Хороший мальчик, – сказал он своей эрекции. – Лежать».

Прошлой ночью они остановились в этом маленьком городке на юго-западе Кентукки, примерно в двадцати милях от границы с Теннесси. Они были к югу от Хаттисберга, штат Миссисипи, в трех часах езды от Нового Орлеана, когда ей позвонили. Умерла бабушка. Поэтому они сразу же изменили направление, повернули на северо-восток к Бирмингему, а затем прямо на север по 65-й магистрали через Теннесси к бабушкиному маленькому домику в Абердине, штат Кентукки, население 1400 человек, минус один.

Они уже провели тринадцать дней в дороге, с несколькими чудесными остановками в Оушен-Сити и Рехобот-Бич. Затем вниз к внешним берегам, потом они летали на дельтаплане в Китти-Хоук – Джейми была так взволнована, а у Демарко от страха аж двадцать минут сжимался сфинктер и проплывала жизнь перед глазами – и, наконец, ловили синих крабов с Маленького моста в Мантео.

– Вот это моя скорость, – сказал Демарко с холодным пивом в одной руке и куриной шейкой, насаженной на леску, в другой.

Они слушали аудиокнигу «Полночь в саду добра и зла» всю дорогу до Саванны, но, несмотря на зловещий шепот книги, город их все равно очаровал, поэтому они решили остаться там подольше, променяв на него поездку по полуострову Флориды до Ки-Уэст. После Саванны они поехали к середине острова, потому что Демарко чувствовал себя неуютно на пляже в футболке и шортах и еще более неуютно, когда по просьбам Джейми он ненадолго сменял их на плавки.

– Знаешь, что нам нужно? – сказала она где-то за пределами Хайнсвилла, как будто ей только тогда пришла в голову эта идея. – Нам нужно начать регулярно заниматься спортом. И правильно питаться. Возможно, мы будем в пути еще очень долго. Нужно начать заботиться о себе.

Демарко простонал, как будто она только что приблизила дату его экзекуции.

– Будет весело, – запротестовала она.

– Да, для того, кто уже в хорошей форме. Вообще-то даже идеальной форме. А вот для одного жиртреса…

– Никакой ты не толстый, малыш, – потянулась она к его руке на руле. – Тебе просто нужно начать двигаться.

– Точно, – ответил он. – Например, в сторону кладбища.

Утомительные упражнения начались на следующее же утро и настойчиво повторялись каждое утро после этого. Он тащился где-то четверть мили, а она грациозно пробегала три или четыре. Но он был полон решимости поднять свою планку до одной мили. Хотя бы ради того, чтобы спокойно снимать футболку, когда они занимались любовью.

Затем позвонил брат Джейми, и вчера ближе к вечеру они свернули с шоссе на двухполосную дорогу, ведущую в Абердин. Дорога шла параллельно широкому мелкому ручью с высокими, поросшими лесом утесами по обеим сторонам. Демарко будто до сих пор слышал эхо шумных магистралей. Он сбросил скорость до сорока миль в час, опустил стекло и глубоко вдохнул.

– Чем пахнет? – спросила Джейми.

– Деревьями, – ответил он. – Водой. Немного напоминает мне дом.

Она ничего не ответила. Улыбнулась. Наблюдала за сверкающей водой из окна.

– Видишь, вон там? – сказала она минуту спустя и показала на большое каменное здание у самого края утеса. – Когда я сюда приезжала, там было пусто, просто стены. Мы с ребятами пробирались туда по ночам летом.

– Зачем? – спросил он.

– В основном для страшилок. Считалось, что там водятся привидения.

Демарко бросил последний взгляд на утес.

– Сейчас он не выглядит пустым, – сказал он. – Мне кажется, я вижу свет. Или просто солнце от стекла отсвечивает.

– Его недавно купил какой-то богач. Бабушка сказала мне, он вложил миллионы долларов.

– Просто подумай, – сказал ей Демарко. – Если бы ты все правильно сделала, то могла бы жить там в роскоши. Как королева поместья.

– Ну да, рассказывай, – ответила она.

Через две мили они въехали в Абердин. Короткая подъездная дорожка, обе стороны улицы перед бабушкиным домом заставлены машинами из шести штатов, а крытое крыльцо переполнено Мэтсонами, их наследниками и родственниками, большинство из которых держали в руках пиво или холодные напитки. Демарко остановил двадцативосьмифутовый «Флитвуд Шторм» прямо перед домом.

– У твоей бабушки много друзей, – сказал он.

– Это все семья, – сказала ему Джейми и махнула рукой в сторону дома.

Когда она распахнула пассажирскую дверь, на них хлынул аромат пряностей.

– О боже, – произнесла она. – Я скучала по этому запаху.

– Это от одного из ваших родственников? – спросил он.

– Кусты колибри. Видишь их, с такими длинными белыми цветами? Здесь их все выращивают.

Демарко наклонился к открытой двери и глубоко вдохнул:

– Сладкий, как цветочный мед.

– Еще слаще. Слушай, если ты проедешь три квартала прямо, то справа будет магазинчик. За ним достаточно места, чтобы припарковаться. Просто скажи тому, кто там работает, что ты со мной и мы здесь ради бабушки. Нам будет нужно место для парковки, по крайней мере, на две ночи, может быть, на три.

– Три ночи? – спросил он. – На парковке за магазинчиком?

Она скорчила ему рожицу, потом спустилась вниз, повернулась и посмотрела ему в глаза.

– Увидимся здесь минут через десять. Так ведь?

– Может быть, мне стоит проверить масло и давление в шинах, ну, знаешь…

– А может, тебе надо прийти сюда и познакомиться с моей семьей?

– Есть, капитан, – сказал он.

– И попытайся не умничать, ладно?

– Я уже пытался, – улыбнулся он.

– И однажды ты научишься. Скоро увидимся.

Она закрыла дверь и понеслась к крыльцу, в море душных объятий. Те скорбящие, что не обнимали Джейми, время от времени бросали взгляды на Демарко.

– Ох, – пробормотал он и помахал всем незнакомцам.

Глава двадцатая

Поставив фургон в дальний угол посыпанной гравием стоянки за магазином «Мясо, молоко и наживка Кэппи» в Абердине, штат Кентукки, Демарко вошел в маленький магазинчик и представился продавцу.

– Так вы с Джейми? – спросил мужчина. – Без всякой хрени? Вы женаты или как?

Его возраст было трудно определить из-за жирных черных волос и недельной щетины. Он был одет в рваные джинсы и грязную черную футболку с сильно потертым логотипом «Металлики». Демарко дал продавцу чуть больше сорока, а футболке – не меньше тридцати. На руках мужчины были грубо набитые татуировки – череп со скрещенными костями на одном предплечье, а на другом змея.

– Вы ее знаете? – спросил Демарко.

– Знаю ли я Джейми Мэтсон? Она проводила здесь каждое лето до тех пор, пока ей не исполнилось семнадцать или около того. Так что да, я ее знаю. Очень даже.

Демарко пожалел, что у него нет дубинки или фонарика. Один резкий удар, и эта ухмылка слетит с губ продавца. Вместо этого Демарко потянулся за бумажником.

– Я с радостью заплачу столько, сколько вы сочтете нужным.

Мужчина почесал свой затылок.

– Для Джейми, – сказал он, – я дам лучшую скидку. Пусть будет двадцать… не, накину-ка еще десятку. У меня есть несколько постоянных клиентов, которые взбесятся из-за того, что ты занял их парковочное место.

Демарко раскрыл кошелек и достал две двадцатки. Он сунул их в руку мужчины.

– Я так понимаю, вы будете там спать? – спросил продавец.

– Возможно, – ответил Демарко.

Мужчина улыбнулся и запихнул деньги в карман:

– Ну ладно. Тогда, видимо, я еще увижу вас двоих. Передавайте привет Джейми.

Демарко развернулся, его рука потянулась к двери, когда продавец спросил:

– У Джейми все такой же дерзкий ротик? Не знаю, что меня заводило в ней больше – этот самый ротик или упругая задница.

Демарко остановился; кровь бросилась ему в лицо, отчего заболели глаза. Затем он повернулся и улыбнулся.

– Осталось и то, и другое. Единственная разница в том, что теперь все это дополняет диплом магистра по психологии и общий рейтинг 96 процентов в использовании пистолета, дробовика, слезоточивого газа и трех видов боевых искусств.

Продавец моргнул:

– Я слышал, что она пошла куда-то в органы.

– За всю мою историю она – единственная женщина-кадет, которая «сделала» 205-килограммового мужчину, используя только удушающий захват. Через три секунды он уже стоял на коленях.

– Я думал, что эти удушающие захваты запретили.

– Но не боковой сосудистый захват шеи. Перекрывает весь доступ крови к мозгу. Вырубает вот так, – сказал Демарко, щелкнув пальцами.

Заметив выражение лица продавца, Демарко подошел ближе, затем наклонился вперед и заговорил мягче:

– Конечно, если человек действительно этого заслуживает, мы можем удерживать его столько, сколько понадобится. Однако вычислить, сколько именно мозговых клеток надо убить, очень даже непросто. Мы с Джейми любим ошибаться в чуть большую сторону, понимаете? Зачем выпускать их обратно на улицу, когда лишних десять секунд давления могут заставить их пускать слюни в суп всю оставшуюся жизнь?

Кадык продавца дрогнул, когда он тяжело сглотнул.

– Кстати, – продолжил Демарко, – я так и не услышал вашего имени.

– Ричи, – сказал продавец и отвернулся на несколько секунд.

– Эти татуировки у вас из тюрьмы?

– Из местной тюрьмы. Я долго никогда не сидел. Ничего серьезного, просто… всякая подростковая хрень.

– Все, что мы делаем, серьезно, дружище.

Ричи кивнул и потер свою руку.

– Понял. Я все понял.

Глава двадцать первая

Припарковав фургон, Демарко не спеша направился к дому на Джексон-Роуд. Он надеялся, что у него будет еще год или около того, чтобы подготовиться к встрече со всей семьей Джейми. Мать, три брата, столько тетушек, дядюшек и двоюродных братьев, что даже она сама с трудом их всех помнила. От одной только мысли об этой удушающей толпе людей, бросающих на него фирменный мэтсоновский взгляд, тяжелели ноги.

Больше десяти лет он жил один. Он уже почти одичал, когда встретил Томаса Хьюстона. Недолгая дружба положила начало каким-то алхимическим изменениям в нем, а затем объятия Джейми оживили эти изменения, сделав их почти необратимыми. Труднее всего было отбросить свой солдатский стоицизм при посторонних. Он хотел избавиться от этого, действительно хотел быть открытым, беззаботным и полным жизнерадостности. Но как стать тем, кем он никогда не был?

И вот он медленно шагал и любовался широкими чистыми улицами Абердина. Аккуратными дворами и домами. Яркой зеленью, розовыми и желтыми тонами ухоженного ландшафта, все это благоухало цветочной пряностью лета. За пять минут он увидел больше бабочек, чем за все лето в Пенсильвании. И обнаружил, что улыбается. Чувствует себя как-то легче. И подумал, если все эти бабочки могут меняться, то почему он не может?

Бабушкино крыльцо проглядывалось сквозь листву березы. Внезапно он снова стал тучным, потным и небритым после долгой дороги, с тяжестью в желудке от еды на заправках, которой они питались с тех пор, как узнали о смерти бабушки.

К тому времени, когда он свернул на тротуар и направился к крыльцу, семь пар глаз были устремлены на него, и все разговоры смолкли.

– Всем привет, – сказал Демарко, поднимаясь по четырем широким ступенькам.

– Уже припарковал свой корабль? – спросил улыбающийся парень. Он был высоким и стройным, а его короткостриженые волосы – скорее оранжевыми, чем рыжими.

– Райан Демарко, – он протянул свою руку. – А ты, наверное, Каллен, да? Брат номер три?

– Я предпочитаю называть себя «братом номер один», – сказал Каллен и пожал руку Демарко. – Самый молодой брат, но самый лучший.

– Ага, лучший по вранью, – заметил другой мужчина, немного ниже и чуть менее оранжевый, чем его брат. Рука Демарко только-только высвободилась, когда ее снова схватили. – Брайан. А ты тот мужик, который трахает нашу сестру?

– Ну… – замялся Демарко и покраснел.

Брайан рассмеялся и хлопнул Демарко по плечу:

– Главное, чтобы она была счастлива.

– А вот если нет, тогда стоит начать опасаться, – сказал ему Каллен.

Тогда все засмеялись, и Демарко пожал еще пять рук, в другой появилось холодное пиво, а на лице – смущенная улыбка, пока над ним беспрестанно подшучивали.

– Джейми сказала, что ты жил в пещере, пока не появилась она.

– Это правда, Райан? И вообще, откуда итальянская фамилия? Райан – шотландское имя. Ты какой-то инопланетный гибрид? Если ты питаешься лазаньей, то уйдешь домой голодным.

– Вообще-то, – сказал один кузен, – там где-то была лазанья.

– Сделанная из хаггиса, конечно.

– Мы все делаем из хаггиса. Даже пиво, которое ты пьешь.

– Ты же знаешь, что такое хаггис, Райан?

– Не совсем, – ответил Демарко.

– Ну, это внутренности овцы. Перемолотые легкие, печень и сердце, смешанные с овсянкой и засунутые обратно в желудок. Пошли в дом, мы тебе положим немного.

От выражения лица Демарко все смеялись чуть ли не до слез. Наконец, Каллен взял его под руку:

– Пошли, помогу тебе найти Джейми в этом дурдоме.

Глава двадцать вторая

Для Демарко это был длинный день. Он познакомился еще с двадцатью людьми, даже с детьми. Его расцеловала и завалила вопросами мама Джейми – все еще красавица, хоть ей почти шестьдесят, а также куча тетушек. Кажется, он пожал руку каждому мужчине. Каждая женщина в семье Мэтсонов была похожа на сестру Кэтрин Хепберн, в то время как мужчины варьировались от пухлых до толстых и неуклюжих, от лысых до каштаново- и оранжевоволосых.

Среди мужчин заметно недоставало отца Джейми и ее старшего брата, Галена. Отец Джейми, уже четыре года как покойный, был адвокатом в маленьком городке и умер в шестьдесят шесть лет от застойной сердечной недостаточности, вызванной незамеченным пролапсом митрального клапана. Гален же был анестезиологом и проживал в Сиэтле. Оба мужчины присутствовали только на фотографиях, оба высокие, стройные и длинноногие, носы чуть острее, чем у Джейми, глаза чуть темнее, улыбки менее непринужденные, а лица менее открытые.

– Мне жаль, что Гален с вами не познакомится, – сказала Демарко мать Джейми, Недра. – Работа, понимаете. Он не смог отпроситься.

– Конечно, – ответил Демарко, но не мог не заметить, как дрогнул ее взгляд, когда она говорила об отговорках сына.

– Мы нечасто видим его в последнее время, – добавила она.

– Она отнимает очень много времени, – предположил Демарко, – работа медика.

– Да, так и есть. И все же, было бы неплохо. Они с Джейми были особенно близки. Она вам говорила?

– Да, я от нее узнал немного о вашей семье. Я знаю, что она обожает всех вас.

– Такая она, наша Джейми, – сказала ему Недра. – Но с Галеном она была ближе всех. Он так хорошо о ней заботился. Ну, знаете, защищал ее от остальных мальчишек. Они так ее мучили.

– Брайан с Калленом?

– Боже, это было ужасно. Они нещадно ее дразнили. Но только если Галена не было рядом. Он всегда это прекращал. Мне правда очень хочется, чтобы он с вами познакомился.

– Как-нибудь, – ответил Демарко.

– А у вас что в семье? – спросила Недра. – Джейми говорила, вы разведены?

Демарко не хотел ей врать, поэтому просто улыбнулся.

Около пяти вечера начали приходить соседи с горячими кастрюлями и дымящимися сковородками в фольге – еще больше еды, которую уже некуда было ставить на заваленных столах. Опять и опять он знакомился со все новыми людьми, многие из которых просто сливались в его памяти друг с другом в тот момент, когда отворачивались. Единственным исключением стала маленькая седовласая женщина с пронзительными серыми глазами. Она пристально смотрела на него не только во время короткого знакомства, но и каждый раз, когда он оказывался в поле ее зрения. Когда у него появилась возможность, он рассказал о ней Джейми.

– Та, что стоит спиной к дверному косяку, – сказал он. – Она все время смотрит на меня. Она что, твоя чокнутая двоюродная бабушка или типа того?

– Почти, – ответила Джейми. – Но она не родственница. И она экстрасенс, а не чокнутая. Раньше работала в библиотеке. Если хочешь, она разложит тебе карты Таро.

– Можно мне уйти? – спросил он.

– Не груби.

– Я не смогу больше ничего ни съесть, ни выпить. И я почти уверен, что мое лицо деформировалось навсегда от всех этих улыбок.

– Ну, это только к лучшему, – ответила она и погладила его по щеке. – Возьми чашку кофе, положи сладостей на тарелку и так и ходи. Женщины не могут успокоиться, если видят мужчину с пустой тарелкой.

– Можешь хотя бы попросить старую мисс Эльвиру, чтобы она перестала просверливать глазами мне затылок?

– Расслабься. Скорее всего, она просто читает твои грязные мыслишки, – сказала Джейми, чмокнула его в щеку и снова ушла.

Время шло, и Демарко все больше уставал, в то время как Джейми, наоборот, становилась все энергичнее. Где-то в восемь вечера она нашла его спящим в кресле в гостиной. Она встала возле него на колени и прошептала в ухо:

– Вставай-вставай.

Он дернулся, заморгал и осмотрелся по сторонам.

– Прости, – сказал он ей.

– Ничего страшного. Ты долго вел машину, а теперь еще и это. Ты хорошо справился, солдат.

– Тут что, – снова заморгал он, – кроме меня все на амфетамине?

– Мама настаивает, чтобы мы ночевали здесь, – сжала она его руку, – но остались только надувные матрасы в подвале. Почему бы тебе не улизнуть и не пойти обратно к фургону? У нас завтра здесь будет бранч, а потом мы поедем на похороны.

Он подумал о том, что ему придется провести ночь без нее, и широко раскрыл глаза.

– Не переживай, – прошептала она. – Я не долго.

– Я не хочу, чтобы ты одна шла обратно в темноте, – он сел в кресле ровнее.

– Ну что ты, – сказала она. – Я захвачу биту. Я могу о себе позаботиться, ты же знаешь.

Он сам удивился, что ответил ей вслух:

– Но я не хочу, чтобы это было необходимо.

Она нагнулась к нему и прикоснулась своей щекой к его:

– Видишь, как хорошо это на нас повлияло? Ты уже часть семьи.

– И меня даже не заставили съесть хаггис, – заметил он.

– Пока что.

Глава двадцать третья

В ту ночь он долго лежал без сна, скорее чувствуя, чем думая или вспоминая события предыдущих дней: некоторые приятные, некоторые неловкие, но в основном пустые и лишенные смысла. Что такого важного он сделал за эти дни?

Он порылся в памяти, чтобы найти свое последнее осмысленное действие. Тогда он считал, что отказаться от своей униформы и связанных с ней обязанностей – это значимый поступок, но теперь понял, что все как раз наоборот. Это стало уходом от единственного остававшегося определения того, кем и чем он являлся, капитуляцией перед бессмысленностью.

Сейчас он просто плыл по течению, едва ли лучше, чем труп в реке. Физически труп сохранял все признаки жизни, мог улыбаться, есть, заниматься любовью и… нет. Стоп. Он действительно оживал, когда занимался любовью. Он совсем не притворялся, когда был с Джейми. Но потом пустота неизменно возвращалась. Так как же одна любовь, плывущая в море бессмысленности, может иметь какой-то смысл?

Возможно, уход в отставку действительно был ошибкой, даже под видом временного отпуска, на который его уговорил Кайл. Кайл был хорошим человеком. Демарко не следовало так безжалостно над ним подшучивать. Все они были хорошими рядовыми: Кармайкл, Липински, Морган и все остальные. Каждый со своими достоинствами и недостатками, но все они хотели делать что-то хорошее, делать этот безумный мир лучше. Все кроме него. Он опустил руки. Выгорел. Вымотался. Не дожил даже до пятидесяти, а уже ни на что не годен.

И вот он еще и тащит Джейми в небытие вместе с собой. Она спала на боку, подложив одну руку под щеку, а другой касаясь его руки. Райан думал о Томасе Хьюстоне и о том, какой выход из ситуации он выбрал. Великолепный выход. Единственный выстрел Демарко в сердце Инмана был всего лишь точкой в конце последней строки Тома. Боже, как он восхищался этим человеком! И как он скучал по их дружбе!

Все люди, которых он позволял себе любить, исчезли. Его мать исчезла. Ларейн исчезла – по крайней мере, из его жизни. Райан младший безвозвратно исчез. Томас исчез.

Служба исчезла. Цель исчезла. Смысл исчез.

Только Джейми осталась. Энергичная, умная, амбициозная и уникальная женщина, которой теперь приходится быть спутницей утопленника.

Он провел рукой по своей груди, позволяя кончикам своих пальцев коснуться ее. Закрыл глаза и подумал: «Пожалуйста, Господи. Скажи, что мне делать. Не дай мне разрушить и ее жизнь тоже».

Глава двадцать четвертая

Демарко проснулся от криков голубой сойки. Или, может быть, от руки Джейми между его ног – легкое, щекочущее прикосновение, которое послало электрический заряд от его паха вверх по позвоночнику в уставший мозг, где оно будто создало статический разряд, который резко разбудил его звуком, удивительно похожим на крик голубой сойки. Каков бы ни был источник этого самого звука, он открыл красные глаза и прищурился. Тусклый розовый свет будто жег его сетчатку.

– Я тебя ненавижу, – пробормотал он.

– Ты мне противен, – тихо сказала она, затем медленно провела губами по его груди, животу и по всей длине его удлиняющегося члена. Когда она взяла его в рот, мужчина почувствовал, будто падает вниз, поэтому запустил руки в ее густые волосы и держался за них до тех пор, пока она не поднялась и не села на него, прижавшись спиной к его груди и согнув правую ногу в колене, а левую прижав к полу, пока она чувственно, но нежно раскачивалась на нем.

Позже она легла на его грудь, скрестив ноги вокруг его коленей и прижавшись губами к его шее. Он подождал, пока их дыхание замедлится.

– Это было утомительно и прекрасно, – сказал он ей. – А сейчас я снова усну. Если я не проснусь завтра к полудню, сделай так еще раз.

– Я иду в душ, малыш, – хихикнула она. – Потом будет твоя очередь. А потом мы побегаем и вспотеем. Потом снова примем душ и поедем к бабушке на бранч, а потом поедем на похороны. И только потом ты сможешь вздремнуть.

– На четыре душа воды не хватит, – заметил он.

– Тогда встаем и идем бегать.

– Неееет, – протянул он.

Она скатилась с него и села.

– Давай, хорошая карма. Тело человека – его храм.

– Мой храм – это твое тело.

– Это приятно. Но если ты снова хочешь там молиться, тогда надевай на свою милую задницу треники.

Глава двадцать пятая

Всего через семь минут после своей первой вялой пробежки в Абердине он перестал притворяться и перешел на шаг. Джейми, наверное, уже была в дальнем конце города, возможно, даже мочила ноги в озере Баркли. Как она могла бегать так легко, как газель, после такого изнурительного дня и такой длинной ночи? Если бы не тот «сексуальный будильник», он бы все еще спал без задних ног. Надо признать, что в жизни с кем-то есть свои плюсы. Но за это тоже надо было платить. И он хотел платить и дальше, но боялся, что быстро исчерпает все свои заначки.

Было чуть раньше восьми утра, и солнечный свет, падавший на тротуар, обжигал глаза, словно соль. Как и голубое небо. Тысячи распускающихся цветов, украшавших все лужайки, будто взрывались на его сетчатке бесшумными маленькими цветными бомбами. Только все еще влажная трава не раздражала его глаз. Поэтому он шел и смотрел чуть левее своих ног, прямо за бордюр.

Именно аномальная длина травы после всех этих ухоженных лужаек заставила его поднять голову. Маленький участок, давно никем не стриженный. А в его центре, почти неподвижно застыв за невысоким, поросшим сорняками холмиком засыпанного фундамента, стояла еще одна аномалия: человек в черном костюме. Очень полный человек, который смотрел в его сторону.

Демарко, чисто из-за смущения, улыбнулся и кивнул. Оба этих жеста причиняли боль. И вот тогда день стал для Демарко странным, приобрел какую-то призрачную нереальность, хотя внешне ничего не изменилось. Минуту назад этот день был совершенно реальным и точным – неприятная пробежка, тяжелый парной воздух. Но теперь, когда на этом участке появился довольно странного вида человек, Демарко почувствовал, что мир будто накренился и потерял равновесие.

Мужчина ответил на улыбку Демарко единственным способом, который он не любим. Словами.

– Ужасно, – произнес он.

Демарко попытался встать чуть прямее. Это тоже было больно.

– Простите, что?

– То, что здесь произошло. Это ужасно. Согласны?

«Черт, – выругался про себя Демарко. – Теперь ты ввязал себя в беседу».

Он обдумал свои варианты: снова побежать или потом объяснить Джейми, что он только-только начал, когда его бег прервал незнакомец.

Райан перекинул через бордюр сначала одну ногу, потом другую. Будет проще проплестись десять метров, чем говорить громче. Он подошел к мужчине.

– Простите, – сказал он и протянул руку. – Райан Демарко. Я только второй день в городе. Так что я без понятия, что здесь случилось.

– Меня зовут Хойл, – ответил мужчина, но руки не пожал.

После довольно неловких нескольких секунд Демарко тоже опустил руку.

– Так что же здесь произошло ужасного?

– Здесь раньше была баптистская церковь, – ответил Хойл. В его хрипловатом голосе слышались южные нотки, артикуляция была точной и выученной, а чуть прерывистая речь наводила на мысль об остром уме, за которым не поспевали слова.

– Почему ее больше нет?

– Имя «Эли Ройс» ни о чем вам не говорит?

– Первый раз слышу, – ответил Демарко.

– Он был здесь пастором до того, как все снесли. Теперь он в Эвансвилле. Зовет себя голосом толпы. Раз мошенник – навсегда мошенник.

В этом разговоре было что-то ломаное, сюрреалистичное. Демарко подумал, а не спит ли он.

– Так этот Ройс был… ненастоящим пастором?

– Степень святости не делает вас посланником Бога. Вы должны это знать, сэр.

– Должен?

– Вы ведь кавалер мисс Мэтсон, не так ли? Бывший коллега из Пенсильвании?

– Откуда вам это известно? – Демарко еще больше сузил глаза.

– Сплетни маленького городка. С электронной почтой все стало в сто раз быстрее.

Хойл что, ему улыбнулся? Трудно сказать за всеми этими тяжелыми подбородками. У Демарко было странное чувство, что мужчина специально его поджидал. Но откуда ему было знать, когда и где Демарко будет бегать?

– Ладно, – ответил Райан. – Так какое Эли Ройс имеет отношение к сносу церкви?

– Именно об этом я тут стою и размышляю.

Демарко моргнул и тяжело выдохнул.

– Простите, мистер Хойл. Но у меня вчера был достаточно трудный день, а с утра я так и не выпил кофе, поэтому я ни черта не понимаю, о чем вся эта беседа.

– Семь скелетов в коробке четыре на четырнадцать на десять футов, – сказал Хойл. – Каждый из них в коконе прозрачной пластиковой пленки. Такими закрывают пол, когда красят стены. Каждый такой кокон запечатан серебряной клейкой лентой.

– И это все дело рук Эли Ройса?

– Ни на чьи руки это пока что не повесили.

– Но вы думаете, что это он?

– То, что я думаю, касается только меня, сержант.

– Тогда почему я стою здесь и разговариваю с вами, сэр?

Прошло некоторое время.

– Просто Райан, – вздохнул Демарко. – Я сейчас не на службе. Но вы и так это знали, верно?

Теперь Хойл отвел взгляд и уставился на заросшую сорняками землю.

– Их нашли в 2014-м, – сказал он. – В середине июля. Жара просто адская. Совсем как сейчас.

– Да, жарко. С этим соглашусь.

– Вы знакомы с проповедями мистера Сэмюэля Клеменса?

– Я читал пару его книг.

– Он говорит, что все жалуются на погоду. Но никто ничего с этим не делает.

После этого Хойл снова попытался улыбнуться. Затем раздраженно добавил:

– Если бы не термиты, то бедняжек могли вообще не найти. Каждый скелет был тщательно очищен, вероятно, путем вымачивания в холодной воде.

– Господи, – пробормотал Демарко. – Так можно избавиться от всего? Полностью отделить кости?

– Девяносто восемь процентов. Остальное можно с легкостью убрать руками. Замачивание в отбеливателе будет столь же эффективно.

Демарко вздрогнул.

– Ну, или их закопали ненадолго. И личинки со всем справились.

Демарко силился вытеснить эту картину из своей головы, уставившись на траву.

– Все одного возраста?

– От пятнадцати до девятнадцати.

Демарко задумался. Слишком мало деталей. Как же их связать?

– Их всех опознали? – спросил он. – Нашли совпадения по ДНК?

– Да, каждую.

– А что с датами их исчезновения?

– С 1998-го по 2004-й.

– Семь лет – семь тел. Одно в год?

– Интересно, правда?

– Кто бы это ни был, – продолжил Демарко, – остановился он после 4-го года. Может, умер?

– Или нашел другое место, где прятать тела.

По спине Демарко пробежала дрожь, и он спросил, все ли девушки были местные.

– Ни одной ближе пары сотен миль отсюда.

– Матерь Божия, – сказал Демарко. – И вы думаете, в этом замешан этот Эли Ройс?

Тогда Хойл поднял глаза на горизонт за крышами:

– Я часто сомневаюсь в своих предположениях, пока они не подтвердятся надежными фактами. Мне правда он очень не нравится. Однако мнение одного моего знакомого, адвоката, еще более непреклонно.

– Могу я спросить, почему?

– Ройс – настоящий агитатор. Использовал свое положение для разжигания расовой ненависти. На чем хорошо наживался.

– Белый проповедник-расист?

– Антибелый расист.

Демарко кивнул. Он таких знал.

– Но у вас, в отличие от вашего друга, есть другие подозрения?

– В мире полно подозрительных личностей, сэр, – Хойл снова выразительно посмотрел на Райана.

– Это правда. Чем вы занимаетесь, мистер Хойл?

– Занимаюсь? Я дышу, я ем, хожу в туалет, поддерживаю водный баланс. Последнее особенно важно в такой жаре. Вам стоит носить воду на тренировки.

– Я запомню. Я пока…

– Если же вы интересуетесь, чем я зарабатываю на жизнь, то я много лет был судмедэкспертом Гробового округа.

– Гробовой округ? Серьезно?

– Комично, правда? Гробовой судмедэксперт.

– Мы сейчас в Гробовом округе?

– Нет. Он примыкает к востоку от нас.

– И сейчас вы вышли на пенсию?

Полуулыбка Хойла стала чуть шире.

– Ваши следовательские навыки вполне очевидны, сержант.

– Прошу прощения. От старых привычек тяжело отказаться.

– Вы спрашиваете, – отмахнулся Хойл от его извинений, – интересуюсь ли я этим просто потому, что я эстет?

– Боюсь, я не уверен насчет определения этого слова.

– Нахожу ли я искусство и красоту в деталях этого зверского преступления?

– Я такого не предполагал.

– Жаль, потому что тогда были бы правы. В каком-то смысле. Столь совершенное исполнение достойно восхищения и даже уважения в любом начинании. Разве я не прав?

– Даже если речь идет об убийстве девушек? Простите, но в этом я не вижу ни искусства, ни красоты.

– Разница в выбранных профессиях, видимо. Вам нужно предчувствовать одно, а мне – совсем другое.

– Ладно, – сказал Демарко. – Наверное, я понимаю, о чем вы.

– С другой стороны, сержант, мои интересы никогда ничем не ограничиваются.

Взгляд Демарко стал еще подозрительнее.

– Вы все ждете, когда я пошучу? Может, вы работаете на семью Джейми? Пытаетесь выяснить, достоин ли я ее.

– Я верю, что это лучше всего выяснит мисс Мэтсон.

– Тогда, может, объясните, зачем вы втянули меня в эту беседу?

– Вы верующий, сержант?

– Что, простите?

– Вы упомянули Господа всуе, чтобы выразить презрение, как мне показалось. Ранее в этой беседе, в которую вас невольно втянули. У вас есть вера?

– Вы имеете в виду… христианство?

– Знаете, это все ложь. Истинный Иисус был ессеем. Гностиком.

– Я не до конца понимаю этот термин.

Тут между мужчинами, прямо в дюйме от носа Демарко, скользнуло ярко-желтое пятно. Он резко отпрянул назад, но в следующую секунду увидел, что же теперь порхает мимо широкой груди Хойла. Бабочка.

Хойл не дрогнул и не отвел взгляда от Демарко.

– Вас напрягает этот разговор, сэр?

– Да, можно сказать и так.

– Вот что интересно, – продолжил Хойл. – Среди убитых нет ни одной белой. Все афроамериканки с чуть светлой кожей. Что вы об этом думаете?

Демарко будто хлыстом ударило от внезапной смены темы разговора Хойлом.

– Ну, – сказал он, – либо фетиш на девушек с подобным цветом кожи…

– Либо?

– Либо ненависть к ним.

Хойл улыбнулся. Он наконец отвел взгляд, чтобы проследить за бабочкой, которая проплыла по тихой улочке и села на куст клетры.

– Солнечная бабочка, – сказал он. – Phoebis sennae. Самка.

Он достал из кармана белый платок и промокнул им лицо и голову.

– Бабочки и колибри, – заявил Хойл. – Каждое лето мы от них страдаем.

И затем мужчина сделал престранную, по мнению Демарко, вещь. Вытянув обе короткие тяжелые руки, в одной из которых между большим и указательным пальцами все еще был зажат белый платок, Хойл медленно и с чувством взмахнул руками, словно, несмотря ни на что, сам надеялся взлететь. И он правда начал двигаться – медленно зашагал к улице вверх по холму с сорняками, все еще размахивая руками.

– Я предлагаю вам начать свою деиндоктринацию с «Евангелия от Фомы», – сказал Хойл, не поворачивая головы. – По возможности в оригинале, на коптском.

У Демарко голова шла кругом. Он сделал несколько шагов вслед за толстяком, но затем остановился, сел прямо на холм и стал ждать, пока вернется Джейми.

Глава двадцать шестая

Демарко лежал на спине на невысоком холмике, скрестив руки на животе. Он мельком подумал о том, чтобы встать, чуть побегать и так встретить Джейми на ее пути обратно. Но понимал, что не уйдет далеко и она все равно будет ругаться, что он так никуда и не продвинулся. Поэтому он принял горизонтальное положение и устремил взгляд в бездонную синеву. Солнце, освещавшее его неподвижное лицо и руки, казалось добрее, чем когда оно светило на макушку, пока его мозг ходил ходуном.

Было время, когда он любил бегать как можно быстрее и дальше. В детстве он мчался домой наперегонки со школьным автобусом последнюю четверть мили от автобусной остановки, а зачастую пробегал и свой дом, особенно если в окне мелькал профиль его отца. Летом, даже когда отца нигде не было видно, он мог бежать до тех пор, пока не доберется до диких тигровых лилий, которые росли за оградой, сорвать два или три только что распустившихся соцветия и отнести их домой маме. Там она ставила их в стакан или алюминиевую банку с водой и оставляла на раковине.

В шестнадцать лет он был все еще быстроногим, и к тому времени получил имя уличного бойца благодаря своим талантливым рукам и ногам. От некоторых из тех драк на костяшках его пальцев все еще остались шрамы.

В армии он мог пробежать пять миль с полным рюкзаком и все равно первым добраться до душа. Но тогда он был на сорок фунтов легче. И не был обременен безумно тяжелой совестью, которая делала все ненужные движения тщетными.

В эти дни все нужные движения происходили в его голове. И чтобы эти движения не шли по темной нисходящей спирали, он думал о девочках. Семь несчастных цветных девушек, все проживавшие за много миль и часов отсюда, оказались здесь, в тихом маленьком Абердине, с бабочками и колибри.

Он задумался, намеренно ли Хойл создал эту метафору, когда сказал, что девушки были в коконе пленки. Каким бы странным он ни был, Хойл не был похож на человека, который необдуманно выбирает слова.

Демарко было грустно думать о тех девушках как о несформировавшихся бабочках. Им так и не были дадены крылья, поэтому они не познали небо. И теперь каждый раз, когда Демарко будет видеть бабочку, он будет вспоминать об этих девушках.

Он не спросил о причине смерти. Резкая смена темы Хойла сбила сосредоточенность Райана. Но сейчас было тихо и спокойно. На спине думать у него получалось лучше всего.

По останкам скелета точно выяснить причину смерти проблематично, напомнил он себе. Приблизительный рост и пол можно определить с большей вероятностью, чем происхождение по морфологии черепа. Половой диморфизм наиболее выражен в черепе и тазовых костях. Приблизительный возраст можно определить по развитию костей.

Используя возраст, рост и пол, следователи сравнили бы эти данные с отчетами о пропавших без вести, а затем сузили бы возможные совпадения до довольно длинного «короткого списка». Зубные карты, рентгеновские снимки и другие пищевые или скелетные аномалии привели бы к предположительной идентификации. Наконец, ДНК из костей была бы сопоставлена с семейной ДНК, что в конечном итоге привело бы к окончательной идентификации.

«Должно быть, это был болезненный процесс», – подумал Демарко. Для всех вовлеченных. Ему было больно даже думать об этом.

Но что же насчет причины смерти? «Когда работаешь только с костью, – сказал он себе, – легче всего распознать предсмертную травму от снаряда и острого или тупого удара». Удушение также можно определить по повреждению крошечной подъязычной кости на шее. Но не во всех случаях при удушении ломаются кости. Убийца мог использовать удушающий захват. Или удавку. Девушки были бы без сознания через пятнадцать секунд, а мертвыми через пару минут.

Теперь Демарко поморщился, вспомнив, как он дразнил Ричи в том магазинчике. Дразнил и угрожал. Это был не очень-то взрослый поступок. Он начал прокручивать этот инцидент в голове, думая о том, как мог бы справиться с этой вспышкой ревности лучше, но потом напомнил себе, что именно такого рода мыслей ему следует избегать – этих постоянных самоанализов и переделок, будто прошлое можно как-то изменить. Тогда он напомнил себе вопрос о причинах смерти девушек. Как еще могли умереть те девушки?

Отравление, передозировка, удушье газом… тысяча и один вариант развития событий. Слишком много способов умереть. Иногда кости разговаривают, а иногда хранят свои тайны.

А что насчет убийцы? Как много можно узнать?

Скорее всего, мужчина. Кто-то, кто знал о фальшивой стене в церкви. И о том, как до нее добраться. Значит, или местный, или постоянный посетитель, либо, как намекнул Хойл, пастор. А возможно, о фальшивой стене было известно и всему сообществу. Это достаточно легко проверить.

Но сами девушки не были местными. Следственная группа должна была составить карту. Может, Хойл ее даже видел?

По одной в год на протяжении семи лет. Очень странно. Жестко дисциплинированный сексуальный маньяк? Или в других местах было больше трупов?

Хотел бы он расспросить Хойла подробнее. С этим человеком было нелегко разговаривать. Демарко подумал, что, может быть, стоит зайти в местную полицию, запросить копию отчета судмедэкспертизы и любую дополнительную информацию. Но даже если они откроют ему доступ…

Что тогда? – спросил он себя. – С чего ты решил, что сможешь сделать то, что не смогли десятки других? И не забывай, что ты в отпуске. Просто путешествуешь без конечного пункта назначения.

И вот ее голос:

– Эй!

Он повернул голову. Джейми бежала, оставаясь на одном месте, ее кожа блестела.

– Что, ты так быстро сдался? – крикнула она.

Он скатился на бок, оперся на руки и колени и встал прямо. «Господи, ну и увалень», – подумал он. Демарко вышел на улицу, чувствуя себя толстым, как никогда.

– Серьезно? – спросила Джейми, все еще продолжая бежать.

Он заискивающе улыбнулся, но не получил никакой улыбки в ответ. Затем он тоже присоединился к бегу на месте.

– Здесь, – указал он ей на свою голову, – я уже пробежал целый марафон.

– Ну конечно, – ответила она. – Вся горячая вода достанется мне.

Она развернулась и понеслась, а он побежал за ней тяжелой трусцой, приняв наказание.

Глава двадцать седьмая

У Демарко с Джейми не было особо много времени на беседы, так как они опаздывали на бранч. Как и обещала, она использовала почти всю горячую воду к тому времени, как он приковылял внутрь. Все его тело было покрыто мурашками, когда он вышел из душа спустя всего пять минут.

– Ну и как оно? – спросила Джейми из-за стола, который она завалила зеркальцами и косметикой.

– Освежающе, – ответил он, пока вытирался полотенцем напротив зеркала в душе. – Будто я в кладовке постоял и меня там обрызгали из шланга.

– Относись к этому как к поведенческой терапии, – хмыкнула она.

– Меня подкараулили, – сказал он и нанес на лицо пену для бритья.

– Что сделали?

– Подкараулили. Мужчина по имени Хойл. Ты его знаешь?

– Хойл? – Она чуть помолчала, пока наносила подводку. – Не припоминаю.

– Судмедэксперт на пенсии. Гробовой округ.

– Нет, все равно не помню. Что он хотел?

– Вчера, в доме твоей бабушки, – Демарко говорил между взмахами бритвы, – ты кому-нибудь говорила, где мы будем сегодня бегать?

– Кто-то предложил это место, не помню, кто. Я хотела побегать возле школы, но это лучше, правда? Особенно последняя миля. Повсюду поля и деревья. Много тенька. Жаль, что ты упустил.

Демарко заворчал себе под нос и закончил бриться. Через несколько минут, с одним полотенцем, обернутым вокруг талии, а другим на плечах, скрывая как можно больше, он быстро прошел мимо Джейми в спальню.

– Так что это за Хойл, о котором ты говорил? – спросила она.

– У меня есть время, чтобы погладить рубашку и брюки? – выглянул он из спальни.

– Малюсенькая секундочка, – ответила она. – Погладь только верх рубашки, остальное никто не увидит.

– Я не брал костюм, – сказал он ей.

– А что, спортивную кофту?

– Прости. Я о похоронах как-то не подумал.

– Рубашка-то хоть белая?

– Желтая…

Она уставилась на себя в зеркале, и он представил, как она спрашивает себя: «О чем я только думала?»

– Хотя бы галстук у тебя есть? – спросила она потом.

– Я не буду засучивать рукава, – заверил он ее.

По дороге к дому бабушки он рассказал ей о разговоре с Хойлом. Джейми призналась, что слышала об этой истории в церкви несколько лет назад. Некоторые жители даже хотели, чтобы церковь сожгли дотла, чтобы этот скандал и позор поглотил огонь, но городской совет не смог прийти к соглашению. Через несколько дней кто-то все же поджег церковь. Добровольная пожарная команда, находившаяся всего в паре минут ходьбы, прибыла слишком поздно, чтобы спасти здание.

– Бабушка была методисткой, – сказала Джейми, – поэтому я не знаю пастора Ройса. Но несколько ребят, с которыми я гуляла летом, знали. И о нем ходили слухи.

– Например?

– Он любил деньги и женщин. Всех возрастов. И я не припомню, чтобы о нем говорили как о педофиле. Или о том, что он ограничивался одной расой.

– Кто-нибудь это расследовал?

– Уверена, что да.

– Странно, что Хойл, – продолжил Демарко, – знал нас обоих. Тебя-то я понимаю. Но меня? Он даже знал о моем ранге. Ты его не видела, когда пробегала мимо пустыря?

Джейми отрицательно помотала головой.

– Зато знаешь, кого я увидела? Розмари Туми. Библиотекаршу.

– Ту стремную?

– Она живет несколько… сейчас подумаю… за пять домов до пустыря. Она поливала клумбы, когда я пробегала. Помахала и пожелала мне доброго утра.

– А потом позвонила Хойлу, сидевшему в своей машине с кондиционером у пустыря. На что хочешь поспорить?

– Но вот вопрос – зачем? Зачем библиотекарше и судмедэксперту сговариваться, чтобы завести с тобой беседу? Ты уверен, что у тебя не было солнечного удара?

– Это скорее была даже не беседа, а… не знаю. Какой-то тест.

Демарко некоторое время молчал. Потом спросил:

– Я правда буду выглядеть не к месту на похоронах? Без пиджака и галстука?

– Ну, мы тут серьезно относимся к похоронам, – ответила она.

– Супер. Демарко, неотесанный янки.

– Достаточно уже того, что ты трахаешься с бывшей принцессой «Персикового фестиваля», – усмехнулась она. – Но явиться на похороны в брюках цвета хаки, лоферах и без галстука? Спорю, ты не знал, что бабушка была дочерью Американской революции, да?

– Надо было надеть бандану с американским флагом, – предложил он.

– Ну точно неотесанный, – сказала она и взяла его за руку.

Ему нравилось держать ее за руку. Ему хотелось держать обе ее руки одновременно и все равно идти прямо.

– Мне кажется, что я скинул фунт или два из-за всех этих событий, – сказал он.

– Как будто это поможет, – ответила она.

Глава двадцать восьмая

За бранчем с Мэтсонами он ограничился небольшой порцией омлета, тарелкой свежих фруктов и тремя чашками кофе. Он спросил Брайана о фальшивой стене в церкви, после чего Брайан решил спросить всех в радиусе десяти футов, знали ли они, в отличие от него, о существовании такой стены до всей этой истории с термитами. Никто не знал. Как никто не знал и Хойла. Но после того, как Брайан повторил описание Демарко: «Похож на Шалтая-Болтая в выцветшем черном костюме», двое родственников из Абердина подумали, что, возможно, пару раз видели такого человека, хотя и не могли сказать, где именно. Все признали, что убийство семи девушек было отвратительным преступлением, которое запятнало честное имя маленького городка.

– Ты, наверное, не знаешь, что у нас есть пара зарегистрированных сексуальных преступников, живущих в радиусе двадцати миль отсюда, – сказал ему кузен Уильям.

– Правда? – удивилась Джейми.

– Один из них живет чуть севернее. Живет в двухэтажном доме на сорока с чем-то акрах с женщиной и братом. Какая-то антиправительственная группировка. Я забыл, как они себя называют.

– Это не с ними жила пятнадцатилетка? – спросил другой кузен.

– Ей было четырнадцать, – ответил Уильям. – Один из них взял всю вину на себя. Отсидел полгода или где-то так. Но из того, что я слышал, они все были в этом замешаны. Даже девушка. Делитесь с ближними своими, понимаете, о чем я?

– А с девушкой что случилось? – спросила Джейми.

– Трудно сказать. Когда это было-то, лет пять назад?

– И ты говоришь, здесь есть еще один? – спросил Демарко.

– Сексуальный маньяк? – уточнил Уильям. – Он вырос где-то в восьми милях от Лейквью-Роуд.

– Это там мы сегодня бегали! – воскликнула Джейми. А затем подмигнула Демарко. – То есть я бегала.

– Ну, – продолжил Уильям, – если бы вы пробежали дальше, то увидели бы старую заброшенную молочную ферму. Вот только там больше ничего нет, кроме десятка собак, кошек и кур на свободном выгуле, да еще двух стариков. Я не знаю, что стало с их сыном-педофилом.

– Все трое однозначно собирают правительственные чеки, – сказала жена Уильяма.

– Однозначно, дорогая. Однозначно.

Болтовня продолжалась еще где-то минут десять, и Демарко внимательно слушал, отмечая не только полученную информацию, но и различие в речи и произношении. Те родственники, кто переехали из Абердина, включая всю семью Джейми, и те пожилые, которые остались, тети и дяди, говорили либо без явного акцента, либо как-то плавно, почти певуче, не так громко и грубо, как местные жители моложе пятидесяти. До этого момента Абердин представлялся ему чем-то вроде Бригадуна, волшебного маленького городка, застывшего во времени. Но в нем было и своеобразное уродство, понял он. Тьма современности, наступающая со всех сторон.

Брайан поднял телефон и показал на экран.

– Народ, уже почти половина первого, – объявил он. – Лучше бы поторапливаться. Пора прощаться с бабушкой.

Глава двадцать девятая

В ходе похорон семья выстроилась в очередь, чтобы в последний раз взглянуть на бабушку перед тем, как закроют гроб. Демарко стоял рядом с Джейми и обернулся, чтобы взглянуть на библиотекаршу, сидевшую в одиночестве в четвертом ряду складных стульев, ее пронзительный взгляд вперился в него. Когда он посмотрел на нее, она слегка ему кивнула.

Он нагнулся и прошептал Джейми:

– Ничего, если я отойду на минутку?

– Переборщил с кофе? – спросила она.

– Я быстро.

Чтобы не начать разговор с теми, кто стоял в очереди позади него, Демарко опустил взгляд, пока шел к библиотекарше. Он прошел мимо множества женщин в благородной одежде серых, черных и темно-синих тонов и примерно такого же количества мужчин в скромных костюмах и брюках. Даже подростки не были одеты в хаки. Ему подумалось, что стоит купить черный блейзер в ближайшем торговом центре. Он надеялся, что Джейми согласится уехать из Абердина максимум послезавтра. А пока его терзало любопытство.

– Мисс Туми, – встал он у конца ряда, – вы не против, если я присяду?

– Миссис, – поправила она. – Да, конечно, – она немного повернулась, чтобы сидеть к нему лицом.

– У меня был интересный разговор с мистером Хойлом сегодня утром, – сказал он.

– Доктором Хойлом, – снова поправила она.

– А. Так он действительно судмедэксперт?

– На пенсии, – ответила она.

– Да, он мне так и сказал. Однако меня интересует вот что…

– Да, – сказала она.

– Да?

– Да, он вас ждал. Я помогла все организовать.

– Понятно. Тогда у меня другой вопрос…

– Зачем, – вставила она.

– Именно. Зачем весь этот разговор? Почему я? Почему там?

– Мы надеялись, что вы почувствуете весь ужас этого преступления. Знаете, они там несколько лет пролежали. Сложенные, как дрова. Все это несчастье, просачивающееся в землю. И вы его почувствовали, правда?

– Я всегда чувствую несчастье жертв, – сказал он.

– Я знаю, – ответила она.

Ее взгляд очень тревожил, эти серо-голубые немигающие глаза, он даже на мгновение посмотрел в сторону. Когда он был маленьким, один из соседей держал собаку на цепи рядом с их трейлером, помесь немецкой овчарки и хаски, они называли ее полицейской собакой. Она никогда не лаяла, никогда не рычала, но всегда была настороже, когда маленький Райан выходил на улицу. Она всегда натягивала цепь до предела и стояла, наклонившись вперед, устремив на мальчика свои серо-голубые глаза. Райан никогда не знал, хочет ли собака поиграть или разорвать его на части, и всегда боялся подойти достаточно близко, чтобы узнать. Взгляд библиотекарши пугал Демарко той же двусмысленностью.

Он увидел, что Джейми теперь была третья в очереди и махала ему.

Библиотекарша положила ему на колено руку, и он поморщился.

– У вас сегодня днем есть дела, – сказала она. – И вечером. Но завтра все в порядке. На дороге к водохранилищу есть небольшое местечко. «Траттория Зиа».

– Прошу прощения? – сказал он. – Какое водохранилище?

– В час тридцать подойдет, – она встала. – После обеденного перерыва.

Джейми жестикулировала еще энергичнее, и она не улыбалась. Библиотекарша прошла между пустыми стульями и направилась к двери.

Демарко встал и быстро подошел к Джейми, которая склонилась над гробом.

– Это он, бабушка, – тихо сказала она. – Сделай для него то, что можешь, хорошо? Видит Бог, ему нужна помощь.

Демарко посмотрел на морщинистое лицо бабушки. Насколько он помнил, в детстве он встречался только с бабушкой по маминой линии, да и то лишь дважды. А о своей второй бабушке он не помнил вообще ничего. И все же лицо бабушки Джейми показалось ему знакомым, как будто именно так и должна выглядеть бабушка – умиротворенной, спокойной, безмятежной и успокаивающей.

Тогда он повернулся к Джейми. Ее щеки были все в слезах. Он обнял ее за плечи, в последний раз взглянул на бабушку и в этот раз заметил поразительное сходство между ней и ее внучкой – слегка угловатые черты, высокие скулы. Он сразу же понял, что у них одинаковые зеленые глаза, что у бабушки тоже когда-то были светло-рыжие волосы, граничащие с медово-каштановыми, что ее пальцы когда-то были длинными, тонкими и изящными, язык острым, а сердце полным любви. И все, что ему пришло в голову сказать им обоим, было:

– Мне жаль.

Глава тридцатая

Если Райан случайно оказывался в той же комнате, когда его отец начинал свои любовные упражнения… если его отец что-то произносил, вроде бы с юмором или игривым голосом, все эти «Эй, этот поганый холодильник, наверное, выпил мое последнее пиво!»… если Райан смотрел «Бэтмена» или, к примеру, «Напряги извилины» и не особо обращал внимание на разговор, который больше походил на грохот грузовиков на шоссе… и если его отец занимал позицию между ним и его спальней так, что Райану, уже чувствовавшему опасность, приходилось либо прошмыгивать мимо отца, либо искать какой-то другой путь в спальню… и тогда отец, скорее всего, делал пару больших шагов, хватал его за шкирку и сшибал с ног… Если все случалось так, как много раз до этого, то в какой-то момент Райан начинал чувствовать, что гнев направлен на него, а мать съеживалась и хныкала. Тогда отец садился на корточки, его красное, потное лицо оказывалось совсем рядом с Райаном, а крик был таким громким, что сыну казалось, у него лопнут барабанные перепонки. А потом было уже слишком поздно бежать в какое-то безопасное место, и слюна отца все била и била его в лицо с каждым словом и ругательством. Тогда оставалось только стоять и считать до тысячи, двух тысяч, трех тысяч, четырех тысяч… пока большая и грязная волосатая рука отца не заезжала ему по лицу или груди или, и того хуже, не хватала Райана за волосы и не тащила его, прыгающего на цыпочках, из одного конца комнаты в другой, тряся его как щенка, которого Райан однажды принес домой и безуспешно пытался спрятать от отца.

Глава тридцать первая

За мрачной процессией к кладбищу – Джейми и Демарко ехали на заднем сиденье «Альтимы» Брайана – и за торжественным получасом на кладбище последовали спокойные два часа в доме бабушки. Стол после бранча был убран, посуда вымыта, вино открыто, а соседи принесли еще еды и рассказывали истории.

Где-то после пяти Джейми подошла к дивану и втиснулась между Калленом и Демарко. Она облокотилась на Демарко и закрыла глаза.

– Отнеси меня домой, – сказала она ему, – я просто вымоталась.

– Ребята, – предложил Каллен, – оставайтесь сегодня здесь, с нами.

– Мне нужна кровать, – возразила ему Джейми, – а не надувной матрас.

– Мы уступим вам нашу спальню.

Она отодвинулась от Демарко, наклонилась поближе к Каллену и поцеловала его в щеку.

– Мне нужно быть наедине с Ван Моррисоном и моим солдатом, – ответила она ему.

Каллен нагнулся вперед, чтобы посмотреть на Демарко.

– Вы только вдвоем можете ее осчастливить?

– По крайней мере, – ответил Демарко. – Иногда мы просим помощи у Стинга.

– Англичанин, ирландец и итальянец с шотландским именем, – кивнул Каллен. – Неудивительно, что вам нужна большая кровать.

Глава тридцать вторая

Они разделись, стоя бок о бок у края кровати в фургоне, освещенные только маленькой лампой. Он снял лоферы, положил их в узкий шкаф, затем вытащил ремень, стянул брюки и повесил их на вешалку вместе с другой одеждой. Она наблюдала, как он снова повернулся лицом к кровати и расстегнул рубашку, его большие и указательные пальцы медленно спускались вниз, потом к правой манжете, затем к левой. Он вернулся к шкафу, отвернулся от нее, снял рубашку и положил ее в корзину для белья. Наполовину прикрывшись дверцей шкафа, наклонился ближе к полкам, чтобы выбрать футболку.

Но она подошла сзади и прижалась грудью к его спине.

– Не надевай ничего сегодня, – сказала она.

– Ты же знаешь, я…

– Ш-ш-ш, – прошептала она и развернула его к кровати, прижавшись всем телом.

– Дай мне тогда выключить свет, – сказал он.

– Пожалуйста, просто заткнись, – тихо ответила она.

У кровати она встала к нему лицом, села, быстро сняла белье и поставила свои ноги по сторонам от него. Она стянула его боксеры до бедер, коленей, лодыжек, он отбросил их ногой, а она притянула его ближе и взяла в рот, ее руки сжали его ягодицы. Он положил руки ей на плечи и пробежал пальцами вниз по позвоночнику, так далеко, как мог дотянуться, а потом снова вверх. Она застонала и выгнула спину от удовольствия, как кошка, которую гладят, она прерывисто вздохнула, а потом снова, и тогда он понял, что она плачет.

Он отстранился, встал перед ней на колени и приподнял ее лицо, но она не дала ему заговорить, притянула его на себя, сверху, и сказала:

– Пожалуйста, не говори ничего. Я хочу чувствовать тебя внутри.

– Подожди… – прошептал он.

– Прошу, – перебила она. – Пожалуйста, кончи во мне. Пожалуйста.

Она жадно притянула его руками и ногами, пока он снова не отстранился, и скрестила лодыжки на его копчике. Он хотел быть нежным, потому что она наконец-то дала волю своим эмоциям, и ему хотелось дать ей все, что ей было нужно, но она сказала:

– Не жди меня, малыш, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты кончил.

– Сначала ты.

– Нет, не жди, – возразила она. – Мне нужно почувствовать, как ты кончишь во мне.

Обычно они совсем не так занимались любовью, но именно этого она сейчас хотела. Она крепче к нему прижалась и ускорила темп, надеясь, что он подхватит, и все стало быстрым и резким для них обоих. Когда его дыхание участилось, то и ее тоже, и вот он упал на нее, их тела напряжены, а мышцы сковало, ее ногти и зубы сильно впились в его кожу.

Они лежали так, обнявшись, пока не стихла дрожь. Потом она шмыгнула носом, сглотнула и прижалась губами к его щеке.

– Я слишком сильно тебя укусила, – прошептала она.

– Нет, – ответил он.

Прошла еще минута.

– Я забыл задернуть шторки, – сказал он. – Наверное, Ричи все это видел.

– Мне плевать, – сказала она.

Он хотел спросить, все ли в порядке, сказать, что понимает ее горе и точно знает, как она себя чувствует. Но это были бесполезные слова, неправда, они не могли успокоить так же, как тишина и прикосновение любимого человека. Поэтому он долго лежал молча и неподвижно, чувствовал ее слезы на своей щеке и думал обо всех людях, которых они похоронили, и том горе, что им еще предстоит пережить.

Глава тридцать третья

Она смотрела, как он стоит у кофемашины и наливает ей в чашку кофе, не пролив ни капли, добавляет немного миндального молока, трижды помешивает ложкой, а потом кладет ее на аккуратно сложенную пополам бумажную салфетку. Он был одет в треники и светло-голубую футболку; она, только-только проснувшаяся, была завернута в одеяло из искусственного меха и облокачивалась на край стола. Он протянул ей кружку.

– Я могу сделать кондиционер потеплее, если тебе холодно, – сказал он.

– Нет, это приятное чувство, – сказала она и чуть отпила кофе. – Давно ты встал?

– Где-то полчаса назад.

– И что делал?

– Пил кофе и ждал тебя.

– И как там на улице? – улыбнулась она.

– Душно, – признал он.

– Стоит сказать, сержант, – еще раз отхлебнула она, – вы делаете прекрасный кофе. И как у тебя так получается не разлить все кофе на стол?

– Надо держать носик над краем чашки. А потом наливать медленно и равномерно.

– Медленно и равномерно, – повторила она и снова улыбнулась.

– Что? – спросил он.

– Ты мне напоминаешь папу и старшего брата, вот и все.

Он вернулся к своему месту у краешка стола и снова взял свою чашку с кофе.

– Сразу обоих?

– Мы раньше звали Галена «Эд младший», – ответила она. – Что бы ни делал папа, он все повторял.

– Твоя мама сказала, что вы были близки.

– С Галеном? – уточнила она и согласно кивнула. – Ему было восемь, когда родился Брайан. А меня он старше на двенадцать лет. Он был моим защитником.

– Я так и слышал.

Он ждал, пока она продолжит, но она лишь попивала кофе и так ничего и не сказала.

– Поэтому я тебе нравлюсь? – спросил он.

– Наверное, – ответила она. – Тебя это беспокоит?

– Для этого нет никаких причин. Или есть?

Она как-то странно на него посмотрела и настолько же странно улыбнулась, поэтому он добавил:

– Я так понимаю, он разведен. Никто не говорил ни о жене, ни о детях, когда упоминал его.

– Он ни разу не женился, – она поднесла чашку прямо к подбородку и удерживала ее обеими руками.

– Брак слишком переоценивают, – сказал он.

– Сказал человек, который все еще… – начала она, а потом осеклась. – Прости. Я не хотела туда лезть.

Он пожал плечами. Посмотрел в боковое окно. И увидел грязноватую кирпичную стену магазинчика.

– Мы сегодня собираемся выезжать? – спросил он.

– Мама спрашивала, можем ли мы задержаться ненадолго. Остальные уезжают сегодня, а ей нужна помощь убраться в доме. Она все еще не знает, что с ним делать.

– Она в нем выросла?

– Это был второй дом бабушки с дедушкой, – покачала она головой. – Его купили после того, как дети разъехались.

– Значит, эмоций она к нему не испытывает.

– Нет, раз теперь он без бабушки.

– Мальчики тоже проводили там лето? – спросил он.

– Они туда приезжали, но никогда не оставались надолго. Мы с Галеном, пожалуй, дольше всех здесь были. Сначала он учился в Берее, а потом поступил в Британский медицинский колледж.

Вы все еще общаетесь?

– Не так, как раньше. Но да, мы переписываемся и созваниваемся время от времени.

Демарко кивнул и продолжил смотреть на нее.

– Я все еще по нему скучаю, – сказала она.

Он все еще держал кружку, хоть в ней ничего и не осталось. В какой-то момент он все-таки поставил ее на стол и тогда положил руки себе на колени.

– Так что, сегодня без пробежки?

– Ты можешь пойти, если хочешь. В смысле, ты уже для нее оделся. Но я чувствую себя такой опустошенной. Ты же не против, если мы останемся еще на пару дней?

– Вообще-то, – сказал он, – у меня вчера был интересный разговор с библиотекаршей.

– Я хотела тебя об этом спросить.

– Меня пригласили на обед. По крайней мере, мне так показалось.

– Ага! Теперь я буду соревноваться со старухой?

– Возможно, – пошутил он. – А она богатая?

– Наверное нет. Ее муж был шефом полиции, когда в этом городке еще было свое отделение. Если я правильно помню, с ним работали еще два человека. Но это было двадцать лет назад.

– Интересно, – сказал Демарко. – Особенно учитывая ее признание в том, что она помогла организовать нашу случайную встречу с Хойлом. Есть вероятность, что это она предложила нам побегать по Поплар вместо школы?

– Как думаешь, что они затеяли? – выдала Джейми, и было явно видно, что ее глаза округлились.

– Здесь как-то замешаны та старая церковь и семь скелетов.

– А меня тоже пригласили?

– Кажется, она тебя не упоминала, но тебе все равно стоит поехать. Она сказала про какую-то тратторию за водохранилищем.

– Зиа, – ответила Джейми. – Но я не пойду, если меня не приглашали.

– Может, и приглашали, – сказал Демарко. – Наверное, она имела тебя в виду.

– А еще кто там будет?

– Думаю, Хойл.

– A ménage à trois[3], – сказала она.

– Это точно. Наверное, ее привлекают толстяки.

– Ну, веселись, – начала Джейми и отошла от стола к раковине. Там включила воду, вымыла кружку, поставила ее вверх дном на сушилку и добавила: – Ты мне сообщай, как у вас троих там все развивается.

– Эй, – произнес он и пошел за ней в спальню. Она сбросила одеяло с плеч и направилась в ванную. Он поймал ее у порога и обнял.

– Эй, – повторил он теперь мягче, – почему ты расстроена?

Несколько секунд ее тело оставалось скованным, но потом полностью расслабилось. Она повернулась, обвила руками его талию и прижалась к нему.

– Я не знаю, что со мной такое, – сказала она. – Такое чувство, что я снова хочу заплакать, и даже не знаю, почему.

– Это были тяжелые два дня. У тебя есть полное право поплакать.

– Я никогда не хотела так себя с тобой вести.

– Как «так»?

– Плакать все время. Я всегда пыталась быть с тобой сильной. Никому не нужна рыдающая, беспомощная женщина, которую приходится успокаивать.

– Нет ничего плохого в слезах, – заверил он, поглаживая ее волосы, и поцеловал в щеку. – Это значит, ты что-то чувствуешь. Тебе не все равно. Слезы – это честность. Тебе никогда не надо ничего от меня скрывать.

– Будь осторожен со своими просьбами, – пробормотала она ему в шею.

– Я не боюсь, – ответил он. – Но давай-ка вернемся к той библиотекарше. Она все-таки богатая или нет?

Джейми ударила его кулаком в живот.

– Ай! – выдохнул он и приготовился ко второму удару.

Она же вместо этого повернула его спиной к спальне и позволила одеялу до конца соскользнуть с плеч. Потом улыбнулась, подождала пару секунд, когда он снова двинется к ней, развернулась и, шагнув в ванную, заперла за собой дверь.

Глава тридцать четвертая

Подсказки Джейми и GPS-приложение в его телефоне привели его в «Тратторию Зиа» к 13:26. На парковке были еще шесть машин. Он для себя решил, что серебристый «ПТ Крузер» – машина библиотекарши, а «Хаммер 3» или винтажный «Кадиллак Эльдорадо» – машина Хойла. Демарко припарковался на ближайшем к въезду с шоссе месте – старая привычка быстро выезжать и преследовать. Просто потому, что без него он чувствовал себя не в своей тарелке, и потому, что научился всегда ожидать неожиданностей, он надел кобуру с «Глоком» под светло-синюю рубашку с закатанными до локтей рукавами.

Город остался в десяти милях позади, а водохранилище и общественная зона отдыха на Фрэнсис-Лэйк – в трех милях впереди. Движения на шоссе почти не было. Он стоял перед кремовым «Миланом» матери Джейми, одолженным на день, и чувствовал запах зелени и соуса маринара. Сквозь тонированные окна маленького кирпичного здания не доносилось ни звука музыки, и он был благодарен этой тишине.

Дверь вела в крошечный вестибюль и к стойке администратора, освещенной единственной настольной лампой с красным абажуром. Прохладный воздух вызвал у Демарко вздох благодарности. Стоявшая за столом миниатюрная женщина слегка за шестьдесят подняла голову.

– Добро пожаловать в «Зиа», – поприветствовала она.

Он оглядел небольшую комнату позади нее – все столики были пусты. В дальнем конце зала размещался бар, где один из посетителей наблюдал за бейсбольным матчем на маленьком плоском экране, установленном над полками с алкоголем, звуки игры казались не более чем шепотом. Барменша, молодая девушка чуть старше двадцати, прислонилась к стойке слева от пивных кранов, переписывалась с кем-то и улыбалась сама себе.

– Похоже, я рано, – сказал Демарко. – Я должен здесь встретиться с Розмари Туми в 13:30.

– А, точно, – сказала женщина. – Пожалуйста, идите за мной.

В полумраке занавешенный дверной проем слева от бара можно было заметить лишь с нескольких футов. Он вел в помещение гораздо большего размера с длинными столами и множеством столиков вдоль стен. Лишь один огонек, копия настольной лампы на стойке регистрации, указывал им путь к большому полукруглому столу, где сидели Туми, Хойл и еще один человек.

Только незнакомец встал поприветствовать Демарко. Это был высокий афроамериканец в кремовом костюме и бледно-зеленой рубашке с открытым воротом. Если бы не морщины вокруг глаз и коротко подстриженные седые волосы, Демарко решил бы, что ему меньше пятидесяти. Стройное подтянутое тело и безупречная осанка выдавали в нем человека гораздо моложе его семидесяти с лишним лет. Его сшитый на заказ костюм и легкая улыбка наводили на мысль, что он чувствует себя комфортно на публике.

– Сержант Демарко, – обратился мужчина и протянул руку. – Большое спасибо, что присоединились к нам. Я – Дэвид Висенте. Полагаю, вы уже познакомились с миссис Туми и доктором Хойлом?

Демарко пожал руку Висенте, улыбнулся библиотекарше, чья теплая улыбка показалась Райану неодобрительной, а затем посмотрел на Хойла, который сонно кивнул. На взгляд Демарко, поношенный черный костюм Хойла был идентичен тому, что он носил два дня назад.

– Приятно снова вас видеть, – сказал он.

– Прошу, – Висенте указал на пустое сиденье, а пожилая женщина-администратор, которая молча простояла на протяжении всего приветствия, спросила Демарко: – Вам принести что-нибудь из бара, сэр?

Он взглянул на напитки за столом: у Хойла кофе, у Туми вода с лимоном, а у Висенте холодный чай без лимона, бурбона и воды. Демарко сначала подумал, что ледяное пиво было бы сейчас раем. Но он держал свои обещания.

– Да, холодный чай, пожалуйста, – сказал он.

Женщина кивнула, повернулась и исчезла в полумраке.

– Джейми приедет отдельно? – спросила библиотекарша.

– Ну, – замялся Демарко, – мы были не совсем уверены, была ли она приглашена. Она не хотела вмешиваться.

– Конечно же была, – сказала Туми.

– Может, вы ей позвоните? – спросил Висенте.

– Да, могу, – ответил Демарко, – но я знаю, что она планировала провести этот день с матерью. Им нужно убраться в доме и все приготовить.

– Понимаю, – сказал Висенте. – Но только на часок, думаю, мама ее отпустит.

– Наверное, я могу попытаться, – сказал Демарко. – Я на секундочку.

Он встал и отошел к другому краю комнаты. Когда Джейми ответила, он передал ей их просьбу.

– Мы только начали убирать в подвале, – сказала она. – Я вся в паутине.

– У меня такое чувство, что твое присутствие важнее моего.

– Так к чему вся эта встреча?

– Мы это еще не обсудили.

– Тут остался только Каллен. Им нужно быть в аэропорту к трем.

– Сюда ехать минут пятнадцать, – сказал он ей. – Он же не будет против тебя подвести?

– Ты правда думаешь, что это так важно?

– Меня неслабо пугает то, что сделает со мной библиотекарша, если ты не придешь.

– Что, романтика умерла? – засмеялась она.

– Только если ты не возродишь ее, – ответил он.

Когда Демарко вернулся к своему месту, улыбался только Висенте.

– Она приедет, как только сможет, – сказал он им.

– Я очень жду встречи с ней, – ответил Висенте.

Демарко обрадовался, увидев на белой бумажной салфетке высокий стакан чая со льдом. Он поднес его к губам и отхлебнул, но при первом же глотке широко раскрыл глаза от удивления. От этого Хойл улыбнулся.

– Стандартная реакция северян, – сказал он. – Наш чай назвали «сладким» очень точно. Эта жидкость в вашем стакане по меньшей мере на 22 % состоит из сахара.

– Двадцать два процента? – опять удивился Демарко. – У меня зубы болят только от одной мысли.

– Чуть-чуть бурбона из Кентукки и щепотка мяты превратят это в джулеп, – сообщил ему Висенте.

– Вопрос в том, – ответил Демарко, – во что это превратит меня?

Висенте приподнял свой стакан и чокнулся со стаканом Демарко.

– Добро пожаловать, сержант, – сказал он, – на ежемесячное собрание «Отступники пещеры Да Винчи».