Изучение профессии журналиста неизбежно начинается с вопроса, является ли журналистская деятельность профессией или только родом занятий. Наличие системы образования и отдельной области журналистских исследований в социальных и гуманитарных науках склоняют исследователей (прежде всего медиаисследователей) считать журналистику профессией, чьи параметры могут быть измерены классическими социологическими методами. Именно для этого перед тем, как анализировать журналистскую культуру, мы рассмотрели статус журналистики как профессии и особенности понимания профессионализма в ней. В результате анализа мы неизбежно пришли к тому, что современное состояние профессии характеризуется динамичностью и гибридностью, а это означает невозможность зафиксировать статичные параметры профессии, которые можно было бы изучать вне контекста или хронологических рамок. Профессия журналиста высоко контекстуальна и зависима от политических и экономических факторов, а потому не может изучаться в отрыве от общественных процессов в целом. Первая глава работы построена на тезисе о том, что актуальность рассмотрения журналистской культуры напрямую связана со смещением границ профессии и интенсивной дискуссией в профессиональном сообществе и в обществе в целом о назначении журналистики в пространстве медиакоммуникаций, цифровых платформ и меняющегося медиапотребления.
Изучение журналистской культуры выступает наследником разных традиций исследования профессии журналиста в рамках социологии, психологии и в гуманитарных науках в принципе. Исторически исследования подчинены, с одной стороны, логике социальных наук, поскольку журналистика является общественным служением и встроена в общественные отношения, а с другой стороны – логике гуманитарных наук в силу творческой составляющей профессии, высоких гуманистических идеалов представителей профессионального сообщества, созидательной направленности журналистского мастерства. Чтобы собрать воедино достижения российских и зарубежных исследователей, мы обратились к истории изучения профессии в XX веке для дальнейшего более детального рассмотрения особенностей методологии в XXI веке. За последние почти 100 лет сформировались устойчивые концепции в отношении профессии журналиста, но исследования журналистской культуры в их современном виде являются относительно новым направлением, характерным для исследований журналистики в последние 15 лет. Это один из многих случаев, когда отдельное исследовательское направление выделяется намного позже формирования самого феномена. Термин «журналистская культура» достаточно нов для современных медиаисследований, особенно на русском языке, поэтому мы подробно рассмотрели имеющиеся подходы в отечественных и зарубежных исследованиях.
Основной массив актуальных исследований журналистских культур (употребляется во множественном числе, поскольку подразумевается их разнообразие в мире и внутри каждой страны соответственно) относится к кросскультурным сравнительным проектам, результаты которых опубликованы преимущественно на английском языке. Для разработки авторской методологии была предпринята попытка осмысления всех проектов последних 20 лет с целью выделить эффективные методологические рамки. Поскольку в отечественных исследованиях нет аналогов международным проектам, но есть отдельные коллективы авторов, которые принимают в них участие, основной корпус литературы по журналистским культурам состоит из англоязычных публикаций, где Россия выступает в качестве одного из кейсов стран с переходной демократией. Этот естественный перекос в сторону европейских и американских исследователей уравновешен поиском общих характеристик между отечественными и зарубежными исследованиями.
Интерес к журналистскому сообществу неслучайно возрос в последние 20 лет. В условиях, когда традиционные СМИ находятся под давлением цифровых платформ и свободной дистрибуции контента, монополия на производство и доставку новостей исчезла, а компетенции журналистов существенно расширились, необходимость определения новых границ профессии, ее базовых составляющих и ценностных ориентиров не вызывает сомнений.
Развитие российской журналистики последних двадцати лет строилось на сложных противоречиях, связанных с политическими, экономическими и технологическими изменениями. Менялись отношения собственников медиа и коллективов изданий, начиная с так называемого «дела НТВ» в 1999–2003 годах и заканчивая к 2020 году кейсом противостояния коллектива газеты «Ведомости» и топ-менеджмента издания. Менялись отношения власти и журналистского сообщества в целом: появился феномен президентского пула, региональная журналистика стала практически полностью зависеть от местной власти, журналисты сталкивались с судебными разбирательствами и даже обвинениями в госизмене. Индустрия адаптировалась к технологическим мини-революциям: появлению дешевого широкополосного и мобильного интернета и социальных сетей, развитию скорости передачи данных и проникновению интернета в российские регионы, что породило серьезный цифровой разрыв между столичными онлайн-медиа и районными СМИ.
Формальным поводом для написания данной работы стала заметная интенсивность дискуссий журналистов о самих себе и перспективах профессии, которые автор наблюдал в качестве редактора в старейшем профессиональном издании «Журналист» (с 2016 года), на крупнейших российских медиафорумах, на площадках социальных сетей и в личных беседах.
Параллельно дискуссиям в журналистском цеху разворачивались академические дебаты. Исследования профессии журналиста в динамике привели к появлению отдельного направления медиаисследований, прежде всего за рубежом, посвященных феномену журналистской культуры. До сих пор в профессиональном самосознании представителей профессии эта категория ассоциируется в первую очередь с этическими аспектами, а в последнее время еще и с распространением недостоверной информации, известной как fake news. Однако феномен журналистской культуры представляет собой комплексный исследовательский объект, где деонтология выступает лишь его частью. Журналистская культура в целом описывает взаимоотношения журналиста с властью и обществом, с продуктом своего труда и его эффектами, с другими журналистами и представителями смежных медиакоммуникационных специальностей.
В данной главе рассмотрены основные теоретические предпосылки, которые позволили автору выстроить методологический комплекс инструментов, способных наиболее адекватно отразить журналистскую культуру в современной России.
Исследования журналистских культур в США и Европе были автономными до определенного момента, пока на авансцену не вышли сравнительные исследования. Именно в них была концептуализирована теоретическая база изучения журналистских культур (journalism cultures и journalistic cultures).
Это было далеко не первое сравнительное исследование «журналистских миров», но именно работа Т. Ханицша «Деконструкция журналистской культуры» (Deconstructing journalism culture) в 2007 году дала старт популяризации подобных исследований, так что на 2018 год международная исследовательская группа имела 75 публикаций в высокорейтинговых журналах и специализированные выпуски к ним.
Основная теоретическая предпосылка исследований базировалась на дискурсивное™ журналистики, которая является: 1) социальным институтом и 2) дискурсивно (воспроизводится, и принципах дискурсивного институционализма, который будет подробнее рассмотрен во второй главе. Таким образом, журналистика состоит из правил, конвенций и практик, который как ограничивают, так и конструируют ее институт в формальном и неформальном виде. При этом нормы, ценности и практики журналистики встроены более глобально в дискурс, в основе которого находится личность (идентичность) журналиста и его место в обществе. Журналистика и ее культуры, по Ханицшу, не находятся в статике идеалов и норм, а динамично развиваются в ежедневных профессиональных практиках.
Журналистская культура отражается в личности журналиста на когнитивном уровне (восприятие и интерпретация новостей и новостной работы), на оценочном уровне (восприятие профессиональных ролей и идеологий), на перформативном уровне (методы репортерской работы и новостные форматы). Ханицш отмечает, что понятия идеологий и культур необходимо развести. Он также вводит таксономию культуры журналистики, состоящую из территориальных, эссенциалистских, ориентированных на ценности, ориентированных на среду, организационных и профессиональных журналистских культур.
Журналистская культура, по мнению Ханицша и его соавторов, существует в виде набора идей (ценностей, отношений и верований), практик (создания новостей) и артефактов (новостного контента). Для кросскультурных исследований были выбраны категории/составляющие (внутренние) журналистских ролей, журналистской этики, журналистского доверия, а также (внешнее) испытываемое влияние и редакционная автономия.
Исследовательские уровни – общественный (социетальный), организационный и индивидуальный – отражают «матрешку», в которой индивидуальный журналист работает в редакции, функционирующей в конкретной стране. Журналисты, которые имеют общие черты на индивидуальном уровне, объединяются в журналистские профессиональные группы (страты), журналисты в рамках одного ньюсрума разделяют общую организационную культуру, а на уровне стран – отражают специфику национальной журналистской культуры.
Сам Т. Ханицш выделил следующие ограничения исследования: маленькая выборка; журналистские практики на самом деле гораздо более разнообразны, чем респонденты декларируют в ответах на анкету; специфика культурного контекста каждой страны приводит к излишней абстракции в выводах исследования. К тому же за последние 15 лет политических структурных изменений описанные культуры должны были поменяться.
В 2016 году Ханицш и соавторы пишут о том, что, несмотря на все достижения сравнительной методологии за последние 20 лет, знания о силах, лежащих в основе различий в профессиональных ориентациях, все еще несколько ограничены[19]. Попытка преодолеть этот разрыв состоялась, но как результат возник новый вызов – нужно было понять, как культурные ценности взаимодействуют с профессиональной культурой журналистов.
М. Дёзе и Т. Битшге в целом критикуют институциональный подход, основанный на исследовании только классических редакций и аффилированных с ними журналистов. В статье о путях развития журналистики исследователи бросают вызов традиционному подходу изучения новостных организаций, обладающих четкой структурой, и журналистов, которых можно определенно аффинировать с конкретными медиа, и, по их словам, предпринимают диалектическую попытку выйти за пределы журналистики в ее традиционной концептуализации для того, чтобы определить и понять бесчисленное множество практик, которые составляют современную журналистику[20].
Б. Добек-Островска в предисловии к проекту «Меняющаяся журналистика» пишет о том, что большинство исследований до сих пор были посвящены западным странам, причем в них предполагалась глобальность выводов и полученных результатов, которые можно применить и к другим медиасистемам[21]. Вместе с тем исследования редко прослеживали изменения в журналистских культурах, оставаясь описательными и статичными. В последнее же время стали появляться работы, которые отслеживают динамику, возникли понятия гибридной профессиональной культуры и постпрофессиональной журналистики. Что касается внутренних исследований в рамках одной страны, то часто их результаты оказываются неизвестными англоязычному миру из-за языковых ограничений. Только немногие страны в лице собственных исследователей участвуют в глобальных сравнительных исследованиях (среди них Россия все-таки присутствует).
Изучение непосредственно профессиональных ролей, пишет К. Мейадо, страдает от нехватки теоретической базы для данной категории, для исследований профессиональных ролей на первое место выходит национальный контекст, который говорит о гибридизации культуры больше, чем нормативные ценности профессии. Это отражается и в сложности определения самого понятия, поскольку авторам сложно найти соответствующий теоретический фундамент для дефиниции[22]. Также невозможно определить конкретные измерения и составляющие этого концепта (профессиональной роли). На нормативном уровне происходит смешение синонимов – медиароли, институциональные роли, индивидуальные профессиональные роли и другие, – что говорит о неустойчивости предмета. Профессиональные роли в абстрактном представлении также выглядят более идеальными, чем в журналистской практике, где они смешиваются и не существуют в чистом виде. И все же самое сильное ограничение в изучении профессиональных ролей зарубежный ученый видит в расхождении понимания ролей на концептуальном уровне и их реальным исполнением в практической журналистике.
Идея о том, что на стыке концептуализации и реализации профессиональных ролей происходит множество противоречий, стала отправной точкой для разработки авторской методологии. Но прежде необходимо найти общие подходы в поиске ответа на описанные выше противоречия.
Изучение общих идей и установок, связывающих журналистов по всему миру как профессиональную группу, остается актуальным уже более полувека. Примерно с 1960-х годов исследования за рубежом и в России (Советском Союзе) развивались параллельно до первой совместной сравнительной работы в 1990-х. В 2000-х российская наука стала частью глобальных международных проектов, посвященных профессиональной культуре журналиста (или журналистским культурам, в западной терминологии), перенимая теоретический базис и методологические подходы. Однако общий фокус исследований был сконцентрирован на получении эмпирического результата в рамках сравнения медиасистем, а не на поиске точек соприкосновения исследовательских традиций в России и за рубежом. Сложилась ситуация, в которой достижения обеих научных школ соревнуются в чистоте подхода, одновременно с этим в других странах формируются другие национальные школы изучения журналистских культур, чьи особенности не доходят до мировой аудитории из-за отсутствия переводов на английский язык. Таким образом, сформировался серьезный запрос на поиск соответствий в мировой и отечественной научной теории в исследовании профессиональной культуры журналиста. Наша работа является попыткой разрешить противоречия и предложить исследовательский фокус, вбирающий в себя лучшие элементы национального и глобального подходов.
Обзор текущих эмпирических работ показал, что, несмотря на критику последователей глобальных сравнительных исследований, детальное изучение отдельных национальных медиасистем, а также парные сравнения медиасистем продолжаются и развиваются зарубежными учеными. Основными вариантами детализации внутринациональных исследований стали:
– изучение влияния технологий и цифровизации на журналистскую культуру («традиционные» и «нетрадиционные» редакционные практики);
– соотнесение журналистской культуры с уровнем демократического развития (незападные демократии либо недемократические страны, а также регионы, объединяющие несколько похожих стран или медиасистем);
– этнография конкретных редакций, изучение журналистской культуры на организационном уровне;
– подробное изучение профессиональных ролей/идеологий (в различной классификации) и их динамики;
– процесс профессионализации/депрофессионализации в конкретной журналистской культуре.
В отечественных исследованиях спектр вопросов в рассмотрении профессии журналиста в целом совпадает с зарубежным. Однако при попытке сближения подходов исследователи неизбежно сталкиваются с проблемой национального контекста, который подробнее будет рассмотрен во второй главе. Так, «слепой» перенос зарубежной методологии, связанной, прежде всего, с измерением отношения журналистов к нормативной шкале профессиональных ролей, на практике приводит к диссонансу у опрашиваемых российских журналистов. Если понятие роли «сторожевого пса» (то есть журналиста, который пристально следит за действиями власти в демократическом обществе, watchdog) органично вписывается в профессиональное мировоззрение журналистов большинства зарубежных стран, то в России эта роль воспринимается либо как новоприобретенная ценность, либо как чуждый идеал. Возможно, профессиональные роли, тем более – исключительно в общественно-политической журналистике, не являются универсальным основанием ни для сравнительного анализа, ни для исследования внутри одной страны.
Рассмотрим основные и актуальные достижения российских исследователей, которые так или иначе касаются изучения профессии журналиста или профессиональной культуры.
Декан факультета журналистики МГУ Е. Вартанова последовательно изучает российскую медиасистему и ее рыночные трансформации начиная с 1990-х годов. В качестве компонента анализа медиасистем она также прибегает к рассмотрению профессионализации журналистов России. Цитируя С. Риза, Вартанова делает важное замечание о том, что внутренние региональные различия в странах могут косвенно вмешиваться в межнациональные сравнения[23]. В этом смысле, считает она, может быть интересно сосредоточиться на различиях в иерархической позиции и карьерных путях журналистов, специфических элементах канала информации, возрасте, образовании и т. д.
В 2018 году Е. Вартанова и М. Лукина описали российский кейс по теме подотчетности медиа (accountability) для коллективной монографии с общим сравнительным контекстом. В предисловии к результатам авторы подчеркивают, что российский кейс не относится напрямую к трем моделям медиасистем Халлина и Манчини из-за сильной связи триады «журналисты – общество – государство»[24]. Явным изменением в журналистской культуре авторы назвали переход от пропагандистской модели к «более профессиональным ценностям», имея в виду западноориентированные ценности объективности и отстраненности. Дополнительным инструментом подотчетности также называется журналистское образование.
В 2020 году С. Бодрунова и А. Литвиненко, исследуя журналистскую автономию в России, назвали ее относительно слабой, а профессиональные объединения вроде Союза журналистов едва функционирующими. Поляризацию профессионального сообщества они определили через категорию «нерукопожатное™»[25]. Исследователи подчеркивают, что фрагментация российского медиарынка, на котором сосуществуют постсоветские и англосаксонские профессиональные стандарты, выражается в практиках подотчетности. В структуре институтов, которым подотчетны журналисты, Литвиненко и Бодрунова выделяют: союзы журналистов, совет по жалобам на прессу и этический кодекс, корпоративные кодексы (чаще «неписаные», выраженные в практиках самоцензуры), социальные сети как средство подотчетности перед коллегами, профессиональные премии и конкурсы, медиакритика и преследование фейков, медиаобразование и медиаграмотность, краудфандинг и медиаактивизим. По мнению автора, отождествление корпоративных кодексов, а точнее редакционных регламентов и политик, с практиками самоцензуры неверно, поскольку работник медиа добровольно принимает формат работы и соглашается с редакционной идеологией, а практики самоцензуры обычно связаны с внередакционными факторами.
В 2005 году И. и М. Дзялошинские опубликовали результаты социологического исследования, посвященного самооценке российских журналистов[26]. Журналисты делились своими ощущениями от влиятельности профессиональных журналистских объединений, а также предположили силу их влияния на политические и общественные институты. Вместе с тем опрос включил и элементы изучения автономности и журналистских ролей. Результаты этого исследования не получили какой-либо теоретической интерпретации, а заканчиваются рекомендациями журналистам.
Предыдущие публикации И. Дзялошинского, особенно хрестоматийный труд «Российский журналист в посттоталитарную эпоху» (1996)[27], объясняют общий подход отечественных исследователей к понятию «профессиональная культура журналиста». Он включает в себя понимание журналистского сообщества как профессиональной группы, обладающей специфической групповой психологией, которая формирует особый тип личности. Неслучайно в таких работах цитируются труды преимущественно психологов и социологов, а в названии или тексте фигурирует слово «портрет журналиста» или «профессиограмма». Очевидно, что описание журналистского сообщества как социально-демографической группы и профессиональной группы со специфической психологией является наследием советских исследований, направленных на изучение состава профессиональной группы и ее личностно-мотивационных характеристик.
Часто результаты исследований сопровождаются не только интерпретацией данных, но и оценкой. Например, в исследовании Л. Свитич и А. Ширяевой, повторяющем по методологии социологические исследования авторов в 1990-х годов, при интерпретации данных о журналистской независимости и автономности авторы ставят как бы риторический вопрос: «Хорошо это или плохо? В журналистике 90-х периоды пика "журналистской вольницы" имели свои очень серьезные издержки…»[28]. Социологические исследования также соотносят полученные результаты с идеальной моделью профессионального сообщества. Примечательно и то, что основной корпус работ, посвященных профессиональным ценностям журналистов, часто построен на анализе выборок студентов факультетов журналистики и ориентирован на идеальные установки и компетенции будущих специалистов.
Интересно психологический подход выразился в тезисе исследовательницы М. Симкачевой: «Профессионализм во многом зависит от профессионального сознания самих журналистов, от того, как они сами оценивают журналистику»[29]. В рамках такого подхода невозможно выделить формальные критерии для определения профессионализма и понимания журналистской культуры. Более того, журналистика при таком подходе представляется не профессией, а видом искусства, недоступным для отдельных типов личности.
Таким образом, за советский и новейший российский период истории была накоплена достаточная эмпирическая база при отсутствии жестких теоретических обоснований, за исключением социологической методологии, а фокус интерпретации результатов заключается в психологических и ценностных особенностях восприятия журналистами (в том числе студентами) своей деятельности, а также ее творческий компонент и социальная миссия.
В первом параграфе мы увидели основные противоречия, которые заключены в текущих исследованиях профессии журналиста:
– неуловимость самого объекта и его базовых составляющих;
– неопределенность терминологии, описывающей журналистскую культуру;
– синтетический характер методологии исследований;
– парадокс национальных и глобальных исследований, в которых результат зависит от общего подхода;
– конфликт между концептуальным и перформативным уровнями исследования.
Преодоление этих противоречий будет предложено во второй главе. Но прежде обратимся к результатам исследований, которые дают отдельные фрагменты картины развития журналистской культуры в России.
Интерес к российским журналистам и российской медиасистеме не ослабевает среди американских ученых с конца прошлого века. В последние годы основными авторами работ были Лоури, Ерзикова, Цецура, Клюева, Оутс и другие.
Исследователи Лоури и Ерзикова пишут о ключевой для данной работы характеристике журналистского сообщества – его фрагментации и разобщенности[30]. Исследуя региональных журналистов, авторы обнаружили, что они распадаются на отдельные профессиональные сообщества (occupational communities). Более сильные сообщества лучше способны преодолевать нормативные условия других доминирующих учреждений, таких как правительственные подразделения и частные компании. Более слабые, более фрагментированные сообщества уязвимее для повесток дня этих мощных институтов[31]. Лонгитюдное исследование включило четыре редакции в центральной России, наблюдение в которых продолжалось с 2007-го по 2010 год и сопровождалось интервью и фокус-группами. Среди идеологических факторов, влияющих на воззрения журналистов и их профессиональную сплоченность, оказались ностальгия по перестройке, антизападные настроения, общая социальная апатия и непоследовательность. Единственное, что объединило журналистов четырех изданий, – ощущение того, что профессиональное сообщество фрагментировано и поляризовано.
В рамках этой же выборки авторы рассмотрели процесс цифровизации в региональных российских медиа, применив теорию социального поля Бурдье[32]. Выбранные издания были условно поделены на «правительственное», «частное» (два из них) и «традиционное». С позиций теории социального поля журналисты в региональных редакциях обладают низким культурным, социальным и символическим капиталом в условиях цифровизации. Сравнивая российских журналистов с американскими и западноевропейскими, авторы пишут о том, что преодолеть цифровой вызов могла бы сплоченность журналистов, но именно ее и не хватает, что доказывают регулярные исследования Лоури и Ерзиковой.
В 2010–2011 годах авторы сравнили две американские региональные редакции с двумя российскими (Урал и Центральная Россия, по пять качественных изданий в каждом) и их цифровые практики через призму институциональной логики[33]. Оказалось, что универсальной институциональной логики в цифровой среде не существует, она формируется жестко на основе традиционной локальной логики и политико-экономических реалий. Журналисты в «большом городе» более тесно встроены в цифровую логику, чем коллеги из условного «маленького города». Это наблюдение тем более интересно, что именно в 2010–2011 годах в России появляются первые локальные онлайн-медиа с изначальной цифровой стратегией[34].
Отдельные аспекты журналистской культуры изучены исследователями из США К. Цецурой и А. Клюевой; это, например, прозрачность в медиа («заказуха» и «джинса») через призму взаимоотношений PR-специалистов и журналистов[35]. Первая попытка была предпринята Цецурой в 2005 году, в дальнейшем кейс России стал и остается одним из самых изучаемых кейсов Восточной Европы.
Российская медиасистема также находится в фокусе американской исследовательницы С. Оутс[36], начиная c президентских выборов в 1996 году в отражении государственных телеканалов и заканчивая цифровизацией медиа текущего времени.
Неизменным остается интерес финских коллег к медиасистеме России. В 2016 году в Университете Хельсинки был запущен проект "Russian Media Lab" по изучению государственного регулирования СМИ в России[37]. Один из соавторов С. Пасти и К. Норденстренга, также сотрудник Университета Хельсинки, – Ю. Пиетиляйнен обращался к российскому кейсу, начиная с диссертации, посвященной региональной прессе Карелии[38]. Вместе с тем основные интересы этих исследований касались политических условий существования медиасистемы или журналистики, не фокусируясь отдельно на журналистских культурах.