Долгой была черная январская ночь одна тысяча девятьсот седьмого года от Рождества Христова и умирала медленно. Волчье солнце – луна, словно огромный рыбий пузырь, зацепилась брюхом за вершины далекого ельника, да никак не хотела уходить, утру место уступать. А тут еще под самый рассвет ударило ядреным морозцем – даже волкам зябко в чистом поле, неприютно.
По деревенским избам, в заледеневших оконцах там и сям замелькали огоньки – деревенские рано встают – все дела переделать и летнего дня не хватит.
Филипок притаился на печке и ждал, пока батя отхаркается тяжелым кашлем, сунет топор за тугой кушак и уйдет в зимний лес, по добычу. Да только по нынешним временам тяжела добыча достается: редко когда зажиточный путник проедет по этим местам в одиночку. А то и в одиночку, да с револьвером – поди-ка, подступись с топоришком, когда а коленях слабость и в голодном брюхе кишки ирмосы друг дружке поют.