Как же я ненавижу! Ненавижу собственного мужа! Каждое его слово. Тогда почему мне так больно? Разве ненависть не должна нести за собой отвращение? Но я не испытываю презрения к Эдриану, только ненависть, она заполнила половину моей души, а вторую подарила сжирающему чувству несправедливости.
Как Эдриан может говорить мне эти слова? Как может испытывать ко мне отвращение, с которым смотрит? Почему чувства людей не меняются одновременно? Это несправедливо, когда один сходит с ума от любви, а другой мечтает уйти.
Мой внешний вид оставлял желать лучшего, поэтому на работе я не показалась. Честно говоря, там не особо во мне и нуждались. Чувствую, миссис Дэвис держит меня в числе работников только из жалости. Ни от одного человека не ускользнула новость, что в семье Кроуфордов разлад, местные газеты мусолят эту тему уже долгое время. Как они и предполагали, замухрышка Доминика не смогла удержать возле себя принца Эдриана, и не пройдет и месяца, как он снова вернется в ряды самых роскошных завидных женихов.
– Надоела! – крикнула я самой себе, потому что уже устала часами напролет крутить в голове одну и ту же пластинку.
Включила телевизор, чтобы немного отвлечься. И дернул же меня черт, остановить на канале с местными новостями. После нескольких сюжетов на экране появился Эдриан, он выходил из главного офиса корпорации, а за ним следовала с недавних пор вездесущая Алексис. Журналисты сразу стали пихать им микрофоны с просьбой ответить на интересующие вопросы:
– Мистер Кроуфорд, правда ли, что вы разводитесь?
– Будет ли ваша жена судиться за раздел имущества?
– Это ваша новая возлюбленная? Как ее зовут?
Алексис выглядела напуганной и искала поддержки в Эдриане. Мой еще супруг повернулся, словно проверяя, не утащили ли девушку папарацци. Толпа представителей СМИ все давила, и мистер Кроуфорд схватил бывшую сабу за руку, чтобы вытянуть из цепких лап журналистов. Корреспонденты тут же расценили этот жест, как доказательство отношений.
Я выключила телевизор и швырнула в экран пультом. Теперь еще больше ненавидела Эдриана. Какое право он имеет везде шастать с этой самозванкой при законной жене? Это оскорбляло мою пусть и малюсенькую, но все же существующую гордость.
Как разъяренная львица, я металась по дому, не зная, куда пустить энергетический ураган. Эти рыцарские поступки Эдриана на камеру с любовницей стали последней каплей моего терпения. Мне хотелось тоже ранить мужа, но прогулки с другими мужчинами сейчас бы не оказали на него никакого влияния. Он не относился ко мне трепетно как раньше, сейчас ему больше хотелось заботиться о своей новой семье. Но одна вещь, дорогая Эдриану, в доме все же находилась.
Стрелой понеслась в мастерскую, где муж мог пропадать днями напролет. Там он занимался любимым делом, творил картины вопреки призванию, которое для него выбрал отец. В каждом произведении Эдриан изливал душу, выпускал злость и обиду на семью и жизнь. Я знала, что он дорожит картинами, именно поэтому решила их уничтожить.
Я подожгла одну картину, и она начала медленно гореть, процесс мне понравился, и проделала это с каждой. Стало похоже, словно нахожусь в храме, а вокруг пылают свечи. Огонь расходился все больше, но абсолютного удовлетворения не ощущала. Потом меня осенило, чего не хватает. В большой зале я встала напротив своего портрета и некоторое время на него смотрела. Даже в теле той неуверенной в себе, растерянной девушки я чувствовала себя лучше. Сейчас потеряла свою личность, характер, превратившись в жалкую тень. Взяла холст и отнесла в мастерскую, где продолжали полыхать картины.
Только когда мой портрет начало поглощать пламя, почувствовала что-то сродни наслаждению, только с горьким вкусом. Ощущалась завершенность и начало перемен. Одновременно меня переполняла волнение, от чего сердце бешено колотилось. Я уничтожала картины, а меня уничтожали безумие и одержимость.
– Что ты делаешь? – послышался испуганный голос супруга.
Я повернулась, чтобы увидеть его панику, но вместо этого Эдриан смотрел на меня пораженно, так, будто не узнает. Он не бросился в агонии в кострище, а, как здравомыслящий человек, схватил огнетушитель и воспользовался им по назначению.
– Ты же могла спалить весь дом! – кричал Эдриан.
Хорошо, что мое безумие не подсказало облить мастерскую спиртосодержащим веществом, баночек с которым было полным полно в обители художника. Я подожгла лишь картины, и огонь не успел переместиться на другие предметы.
Эдриан потушил пламя, а на месте картин теперь остались обуглившиеся холсты. Затем он подошел ко мне, его белая рубашка была в черных пятнах, а на волосах устроился пепел.
– В кого ты превратилась, Доминика? – обратился ко мне мужчина.
Мне хотелось закричать: «В кого ты меня превратил!», но вместо этого я просто убежала, как девочка, пойманная в момент проказничества.
Мне было безумно обидно, что Эдриан даже не видит своей вины в происходящем, все списывает на мое помешательство. Но я не представляла, что стану такой, наш брак сулил лишь счастливые годы. Но мы были так влюблены, даже не представляли, что невзгоды и трудности осмелятся встать на нашем пути.
Я бежала по городу и не собиралась останавливаться. Тогда придется снова остаться наедине с собой, а мне осточертела моя компания. Может, пора прекратить быть жалкой и униженной? Взять себя в руки, в конце концов. Возможно, лишь потеряв Эдриана, я смогу обрести себя? Эта любовь превратила меня в безумную психопатку, и мне еще хватало здравомыслия понять, что оставаться такой я не хочу.
Прошла ровно неделя моего одиночества и страданий, прежде чем я смогла взять себя в руки. Сняла для себя временную квартирку и каждый день ожидала, когда же Эдриан начнет искать или хотя бы беспокоится о моем отсутствии. Ничего не происходило, а, значит, супруг все это время занимался новой пассией и ее благами вместо того, чтобы пробовать спасти разрушительный для нас обоих брак.
Понедельник подарил мне новую надежду, но не на связь с Эдрианом, а на обретение новой себя. Сразу захотелось начать с внешней оболочки, которая больше всего пострадала от наших военных действий с мужем. Посетив несколько салонов красоты, я вышла с легкостью на душе и желанием жить.
Распрощавшись с сальными волосами и заросшими бровями, я сделала еще один шаг на пути к новой судьбе – уволилась с работы. Картины и искусство в целом перестали быть для меня вдохновляющей переменной, скорее, глядя на все эти полотна и холсты, хотела закрыться в себе в апатическом припадке. Единственное, по кому придется скучать, – миссис Дэвис. Мы так и не раскрыли истинные характеры друг друга, хотя, я уверена, в этой женщине масса всего интересного.
Со всем остальным мне помогла разобраться Клер. Ее вездесущая поддержка вселяла уверенность в сотворенных действиях.
– Сегодня устраиваем шабаш, – оповестила подруга, когда мы встретились в кафе за чашкой любимого латте.
– Ты же осталась в дружеских отношениях с Барри, разве хочешь звонить и издеваться над ним? – удивилась предложению собеседницы.
– А кто сказал, что Барри последний бывший, что у меня был за последнее время? – заговорщически прошептала Клер.
– Ты мне не рассказывала таких ошеломительных подробностей!