Вот то, что показали мне ангелы. Я все выслушал от них и все узнал – я, который вижу не для этого поколения, но для того, которое придет, для будущих поколений.
Ни один человек не мог бы точно сказать, кто такой Игнасио из Толедо. Иногда его называли мудрым и образованным человеком, иногда нечестивым колдуном. Для многих он был всего лишь странником, который бродил из страны в страну и искал священные реликвии, чтобы продать их набожным или могущественным людям.
Хотя Игнасио не рассказывал, откуда он родом, арабские черты его лица, суровость которых смягчала светлая кожа, ясно указывали, что он из испанских христиан, живших рядом с арабами и общавшихся с ними. Высокий и худой, он ходил, опираясь на посох. Бритая голова и борода свинцового цвета делали его похожим на ученого. Но в первую очередь внимание привлекали его зеленые проницательные глаза, окруженные геометрически правильными морщинами, среди которых они выглядели как два изумруда в оправах. Серая ряса Игнасио пахла так же, как восточные ткани, пропитанные ароматами за время долгого пути, поверх нее он носил плащ.
Таким его и увидел в первый раз мальчик Умберто дождливым вечером 10 мая 1218 года, когда открылись ворота монастыря Святой Марии у Моря и в них показался высокий человек в плаще с капюшоном. Вслед за Игнасио шел светловолосый мужчина, который тащил за собой большой сундук.
Аббат Райнерио из Фиденцы, настоятель монастыря, только что закончил вечернюю службу. Он сразу же узнал чужеземца в капюшоне и пошел ему навстречу сквозь ряды монахов.
– Мастер Игнасио! Сколько времени мы не виделись! – дружески приветствовал он гостя. – Я получил письмо о том, что вы придете, мне не терпелось снова увидеть вас.
– Здравствуйте, преподобный Райнерио! – поклонился Игнасио. – Я расстался с вами, когда вы были простым монахом, а встречаю в сане настоятеля.
Райнерио был таким же рослым, как продавец реликвий из Толедо, но шире в плечах. На его лице заметно выделялся большой орлиный нос, коротко подстриженные каштановые волосы спутанными прядями падали на лоб. Прежде чем ответить, он опустил взгляд и перекрестился.
– Так пожелал Господь. Наш прежний настоятель Майнульфо из Сильвакандиды скончался в прошлом году. Это тяжелая утрата для нашего братства.
Услышав это, продавец реликвий горько вздохнул. Он не очень верил тому, о чем написано в житиях святых, и сомневался в чудесных свойствах реликвий, которые часто привозил из дальних стран, но был уверен, что Майнульфо был поистине святым человеком. Даже после того, как его назначили на должность настоятеля, он продолжал вести жизнь отшельника. Майнульфо имел обыкновение время от времени уединяться вдали от монастыря и молиться в одиночестве. Он назначал вместо себя заместителя-викария, надевал на плечо суму отшельника и уходил в скит – хижину на берегу соседней лагуны в зарослях камыша. Там он в одиночестве пел псалмы и постился.
Игнасио вспомнил ту ночь, когда познакомился с покойным. Тогда он в отчаянии убегал от врагов и спрятался как раз в этом скиту. Майнульфо оставил его у себя и предложил помощь. Продавец реликвий сразу почувствовал, что может доверить ему свою тайну.
С тех пор минуло пятнадцать лет. В его ушах зазвучал голос Райнерио, но он прогнал воспоминания.
– Он умер в своем скиту, не выдержав суровой зимы, – продолжал новый настоятель. – Мы все уговаривали его отложить уход в скит до весны, но он сказал, что Господь призывает его к сосредоточенному размышлению. Через семь дней после этого разговора я нашел его мертвым в его келье-хижине.
В глубине нефа раздалось несколько печальных вздохов.
Увидев, что продавец реликвий нахмурился, Райнерио перевел разговор на другое.
– А теперь скажите мне, Игнасио, кто этот ваш бессловесный спутник? – спросил он и вгляделся в юношу, стоявшего рядом с продавцом реликвий. По правде говоря, совсем еще мальчик. Длинные волосы немного растрепались и теперь спускались на широкие плечи, обрамляя шею. Голубые глаза казались детскими, но контур лица был четким, а жесткие очертания рта и подбородка свидетельствовали о решительном характере.
Юноша сделал шаг вперед, поклонился и представился настоятелю:
– Мое имя Гийом из Безье, преподобный отец.
В его речи слышался провансальский акцент с примесью чего-то необычного, чужеземного.
Аббат вздрогнул, отлично помня, что город Безье – гнездо секты еретиков. Он отступил на шаг, сурово взглянул на молодого незнакомца и пробормотал сквозь зубы:
– Альбигоец…
Услышав это, Гийом нахмурился, и в его глазах сверкнул гнев. Потом эти глаза стали печальными, словно от еще не угасшей боли.
– Гийом добрый христианин и не имеет ничего общего ни с альбигойской ересью, ни с ересью катаров, – вмешался в разговор Игнасио. – Он уже много лет живет вдали от своей родины. Я познакомился с ним, когда возвращался из Святой земли, и в дороге мы сдружились. Он пробудет здесь только эту ночь, у него срочные дела в другом месте.
Райнерио внимательно вгляделся в лицо молодого француза, взиравшего на всех искоса из-за необходимости очень много скрывать, и кивнул. Вдруг настоятель повернулся к самым дальним скамьям монастырской церкви, словно вспомнил о чем-то, и крикнул мальчику-мавру, сидевшему среди монахов:
– Уберто, подойди на минутку, я хочу представить тебе одного человека!
В это время Уберто как раз расспрашивал монахов о двух гостях, которых до сих пор ни разу не видел. Один из братьев вполголоса ответил ему:
– Высокий с бородой и в капюшоне – Игнасио из Толедо. Говорят, когда грабили Константинополь, он раздобыл там несколько реликвий и, кроме них, очень ценные книги, даже несколько книг о магии… Он, кажется, привез свою добычу в Венецию и заработал на этом богатство и почет у знати Риальто. Но в глубине души он добрый человек. Не зря он был другом аббата Майнульфо. Они очень часто переписывались.
Тут мальчик услышал, что его зовет Райнерио, попрощался со своим собеседником и подошел к маленькой группе в тени под крышей прихожей. Только теперь Игнасио сбросил с головы капюшон и открыл лицо – может быть, для того, чтобы лучше видеть мальчика. Продавец реликвий без грубой откровенности изучил взглядом его лицо, большие янтарного цвета глаза и густые черные волосы.
– Значит, тебя зовут Уберто, – произнес он наконец.
Мальчик взглянул на него в ответ так же внимательно. Уберто не знал, как обращаться к этому человеку. Гость был моложе, чем Райнерио, от него исходила внутренняя энергия, присущая священнослужителям. Этим он внушал к себе почтение и очаровывал мальчика. Уберто опустил глаза и, глядя на свои башмаки, ответил:
– Да, господин.
Продавец реликвий улыбнулся и ответил:
– Господин? Я не занимаю высокого места в церкви! Зови меня по имени и говори мне «ты».
Уберто успокоился и бросил взгляд на Гийома, который бесстрастно, но внимательно наблюдал за происходившим.
– Скажи мне, ты послушник? – спросил мальчика Игнасио.
– Нет, – вмешался Райнерио. – Он…
– Прошу вас, отец настоятель, дайте сказать мальчику!
– Я не монах и еще не послушник. Я новообращенный и готовлюсь в послушники, – ответил Уберто, удивляясь тому, что гость-торговец разговаривает с Райнерио бесцеремонно, как близкий человек. – Братья нашли меня, когда я был еще в пеленках. Здесь меня растят и учат.
На мгновение лицо Игнасио сделалось грустным, а потом приняло прежнее выражение – отрешенное и полное достоинства.
– Он отличный писарь, – добавил настоятель. – Я частенько даю ему переписать короткую рукопись или составить один документ из нескольких.
– Я помогаю как могу, – подтвердил Уберто. В его тоне было больше смущения, чем скромности. – Меня научили читать и писать на латыни. – Он немного помедлил и спросил у Игнасио: – Вы… ты много путешествовал?
Торговец кивнул, слегка поморщился при мысли о том, как же он невероятно устал за время своих странствий, и ответил:
– Да, я побывал во многих местах. Если хочешь, мы поговорим о них, но позже. Я остановлюсь здесь на несколько дней, если разрешит настоятель.
Райнерио изобразил отеческую доброту:
– Дорогой мой, как я уже писал вам в ответ на ваше письмо, мы рады вас принять. Отдохните в нашей гостинице, она рядом с церковью. А ужинать можете в трапезной вместе с нашей монашеской семьей. Сегодня же вечером приходите на ужин и садитесь за мой стол.
– Благодарю вас, отец настоятель. А сейчас я прошу у вас разрешения отнести мой сундук в комнату, которую вы нам выделите. Гийом тащил его сюда от самого парома, а сундук очень тяжелый.
Настоятель кивнул, прошел в противоположный конец прихожей и выглянул наружу, пытаясь отыскать кого-то.
– Хулько, ты здесь? – громогласно позвал он, стараясь что-то рассмотреть за очень плотной серой пеленой ливня.
В ответ на зов из дождя возникла странная сгорбленная фигура с вязанкой дров на плечах. Это, очевидно, и был Хулько. Сгибаясь и покачиваясь под тяжестью своей ноши, этот человек подошел к настоятелю. Похоже, ливень его совершенно не беспокоит. Работник не был монахом. Возможно, крепостной или один из тех «посаженных на землю», иначе говоря, имевших свою хижину с маленьким участком земли монастырских рабов, которым поручались хозяйственные работы в обители. Хулько пробормотал что-то неразборчивое на непонятном наречии.
Райнерио, явно недовольный тем, что должен лично отдавать приказы рабу, заговорил с Хулько, как дрессировщик с животным, которое приручает:
– Хорошо, сынок. Дрова оставь в покое. Положи их вон туда. Молодец! Возьми тачку и помоги господам, отвези этот сундук в гостиницу… Правильно, она в той стороне! И смотри не урони сундук. Молодец, иди с ними. – Он сменил выражение лица, снова повернулся к гостям и сказал: – Он грубый, но смирный. Идите за ним. Если вам больше ничего не нужно, жду вас совсем скоро в трапезной за ужином.
Оба спутника попрощались с Райнерио и Уберто и зашагали следом за Хулько. Работник продолжал горбиться даже без вязанки на плечах. Его пятки глубоко вдавливались в размокшую землю.
Дождь прекратился. Между облаками виднелось красное от заката небо, где кружилась стая пронзительно кричащих ласточек, и дул пропахший солью ветер.
Дойдя до гостиницы, Хулько повернулся к гостям, и последние лучи дневного света ярко осветили его нескладную фигуру. Из-под тряпичной шапки торчали вихры жестких волос и шишковатый нос. Жалкое зрелище дополняли грязная куртка и протертые на коленях штаны. «Домини иллюстриссими!» – пробормотал он. На латыни это значило «знаменитейшие господа». За обращением последовала чудовищная мешанина на разных языках, которая должна была означать: «Желают ли господа, чтобы я внес сундук внутрь?»
Увидев кивок, означавший «да», крепостной снял сундук с тачки и с трудом внес его в дом.
Монастырская гостиница была построена почти целиком из дерева, стены обтянуты камышовыми циновками. За стойкой у входа посетителей встретил человек в хлопчатобумажной куртке и с глазами как у совы – Джинезио, управляющий гостиницей. Он поздоровался с паломниками и сообщил, что настоятель приказал отвести им самое удобное помещение.
– Поднимитесь наверх, дверь в вашу комнату – третья справа, – сказал он, глуповато улыбнулся и указал рукой на лестницу на верхний этаж. – По всем вопросам обращайтесь ко мне. А пока счастливо оставаться!
Игнасио и Гийом сделали как сказал Джинезио. Поднявшись по ступеням, они оказались перед своей дверью. «Настоящая роскошь!» – подумал продавец реликвий. Он привык к общим спальням, где кровати отделялись одна от другой лишь занавесками.
Хулько остановился позади гостей. Он явно выбился из сил.
– Достаточно, спасибо, – сказал ему Игнасио и сопроводил слова кивком. – Возвращайся к своим делам.
Крепостной с большим удовольствием поставил сундук на пол, поклонился гостям и ушел прочь своей расхлябанной походкой.
Когда странники остались одни, Гийом спросил:
– Что мы будем делать теперь?
– Прежде всего спрячем сундук, – ответил продавец реликвий. – Потом пойдем на ужин. Нас ждут за столом у настоятеля.
– Не думаю, что я очень понравился твоему настоятелю, – заметил француз.
Игнасио улыбнулся:
– А тебе хотелось стать его другом?
Ответа не последовало. Этого он ожидал. Гийом – неразговорчивый человек.
Входя в комнату, Игнасио добавил:
– Не забудь, завтра ты должен отправиться в путь с рассветом. И проследи, чтобы никто не увидел, куда ты направился.
Монастырь Святой Марии у Моря стоял над самой лагуной, недалеко от берега Адриатического моря. Он выглядел не очень внушительно, но в солнечные дни величаво возвышался в центре гладкой равнины, которую окружали каналы и заболоченные топкие берега.
Здание монастыря было построено еще в первые десятилетия XI века. Расположенные в ряд маленькие окошки, казалось, с трудом втиснулись между камнями стены. Фасад был обращен на восток. С левой стороны, помимо скромной колокольни, виднелись лепившиеся одна к другой постройки – трапезная, кухня и спальный корпус. С противоположной стороны располагались конюшня и гостиница для путников. Большинство из них шли или ехали из Равенны в Венецию. Часто эти люди направлялись в святые места – в монастыри Германии или Франции или в Испанию, на Путь Святого Иакова, чтобы попасть в Сантьяго-де-Компостелу. Иные ехали на юг – в знаменитый храм Михаила Архангела на итальянском полуострове Гаргано.
Но в этот день гостиница была почти пуста, если не считать грубого с виду мужчину. Этот человек с тревогой ждал, пока все уйдут ужинать – монахи в трапезную, крепостные в свои лачуги. Только после этого он вышел из конюшни, пробрался в гостиницу и скользящими шагами прокрался в полумраке к двери торговца из Толедо.
Он прижался ухом к двери и прислушался. В комнате никого не было. Тогда он проскользнул внутрь. Если он угадал верно, гости сейчас ужинают в трапезной за столом у настоятеля.
Человек, сутулясь, пошелся по комнате. Доски пола скрипели под его ногами. Он оглядывался вокруг зорким взглядом хищника, его зрачки блестели в темноте.
Обстановка в комнате спартанская: две кровати, стул и маленький столик, на котором стояла масляная лампа.
А где же сундук? Он, наверное, доверху набит серебряными монетами или драгоценностями. Куда они его поставили?
Хулько старательно обыскал комнату и при этом не сдвинул с места ни одной вещи. Все бесполезно, сундука не оказалось. Но он должен быть здесь!
– Проклятые паломники, – проворчал он, продолжая шарить в темноте.
После ужина продавец реликвий сел за стол в своем временном жилище, зажег лампу, вынул из сумы лист арабской бумаги, взял в руку гусиное перо, окунул его в чернила и начал писать.
Гийом же сразу свернулся клубочком на своей кровати. Он много лет отдыхал в трюмах, где, несмотря на сильную порой усталость, не мог заснуть из-за качки. Завтра ему предстояло выполнить важное поручение Игнасио.
Сам же Игнасио, закончив писать, вынул из сундука толстую рукопись, придвинул лампу к ее пергаментным страницам и начал читать. Так он провел примерно два часа, окутанный мерцающим светом лампы. Когда его зрение начало туманиться, он закрыл рукопись и положил ее обратно в сундук. Потом свернул в трубку письмо, запечатал его и опустил в суму. После этого погасил лампу и в темноте добрался до своей кровати.
Прежде чем лечь, взглянул в окно на силуэт монастырской церкви, и его сердце сжалось от дурного предчувствия.
Игнасио лег и накрылся одеялом, но уснуть не мог. Он вспоминал лицо Майнульфо из Сильвакандиды – большой выпуклый лоб, ослепительно-белые волосы и такая же белая борода, спокойные, голубые, как небо, глаза. Известие о смерти предыдущего настоятеля застало Игнасио врасплох. Он не ожидал такого удара: Майнульфо, несмотря на свой почтенный возраст, всегда был крепок телом. Возможно ли, что трудности суровой зимы сломали такого сильного человека?
Продавец реликвий беспокойно заворочался в постели. Бедный Майнульфо! Много лет покойный был единственным хранителем его тайны. «Не открыл ли он ее кому-нибудь? – подумал Игнасио. – Например, отцу Райнерио? А что, вполне возможно. Надо встретиться с новым настоятелем наедине, осторожно поговорить и понять, что ему известно».
Но у Игнасио не так много времени…
Он подумал о поручении, которое должен исполнить и ради которого граф срочно вызвал его из Святой земли.
Ему необходимо отыскать следы книги, которая может открыть людям невообразимые тайны, неизвестные ни одному философу или алхимику. Скоро он получит инструкции из Венеции.
Он сплел пальцы рук под затылком и стал рассматривать балки на потолке, похожие на ребра огромного скелета. Перед тем как сдаться сну, он подумал о том, что заметил после ужина, возвращаясь сюда вместе с Гийомом. В тени гостиницы он мельком увидел Хулько и Джинезио. Они оживленно разговаривали и очерчивали руками в воздухе размеры какого-то предмета – прямоугольного и довольно большого по объему.
Может быть, надо было внимательней присмотреться к поведению этих двоих крепостных? Несомненно, они обсуждали содержимое его сундука. Возможно, один из них сразу после этого побывал в комнате с целью поискать сундук.
Усталость мало-помалу одолела Игнасио. Его мысли потекли медленней, потеряли ясность и связность, и он уснул. Сон наполнился воспоминаниями и давними страхами и превратился в бред. Именно в этот момент Игнасио услышал шорох, похожий на шум шагов. Будто кто-то ходил возле изножья его постели. Потом он увидел две ладони, заскользившие по одеялам, хватаясь за них. Продавец реликвий широко раскрыл глаза от изумления, но мог лишь бессильно следить за ними взглядом, его руки и ноги вдруг отяжелели, стали бесчувственными, как у куклы.
Пока ладони шарили в постельном белье, над кроватью поднялась какая-то тень – ему показалось, что она отделилась от ночной тьмы, – и придавила Игнасио грудь. Потом тень стала черным плащом. Все те же ладони – невероятно белые – теперь высовывались из рукавов плаща и сжимали кинжал в форме креста. Из-под капюшона показалось лицо, даже не лицо вовсе, а Красная Маска.
Продавец реликвий задрожал, эта маска была ему хорошо знакома.
Вдруг его дыхание остановилось, и он стал падать в глубокую пропасть. Кошмар исчез, в ушах зазвучал целый рой голосов и шумов. Он – беглец. Он шел через горы с драгоценным грузом. От страха у него защипало в желудке и ногах, в лицо подул ледяной ветер. Потом белизну снега сменила зелень хвойных деревьев, горы уступили место холмам, а холмы – равнине. Солнце стало не таким ярким, дороги превратились в запутанный лабиринт троп, терявшихся среди рек и зарослей тростника. Сквозь туман завиднелись лагуны и болота.
Сзади все громче звучали голоса преследователей. Они уже догоняли Игнасио, но наконец неожиданно вспыхнул свет.
И он увидел улыбку Майнульфо из Сильвакандиды.
Ночь растворялась в медленно розовевшем, словно еще не очнувшемся ото сна небе. Братья монахи пели хвалебные молитвы в монастырской церкви.
Гийом был уже на ногах. Игнасио зевнул и мысленно возблагодарил небо за то, что в очередной раз не умер от кошмаров. Он опустил руку в свою суму, вынул письмо, которое написал ночью, и подал его своему спутнику.
– Я полагаюсь на тебя. Твое задание не опасно, но будь внимательным: у этих лагун есть глаза и уши. К сожалению, я не могу сопровождать тебя, ты знаешь. Я не могу допустить, чтобы меня кто-нибудь узнал, сейчас это слишком большой риск. Следуй моим указаниям, и избежишь трудностей.
– Отдыхай, мой друг, ни о чем не беспокойся. Я вернусь как можно скорей, – ответил Гийом.
Сказав это, он выскользнул из гостиницы, не замеченный никем обошел вокруг собора и двинулся по тропе, которая вела к плотинам. Вдруг он услышал за спиной шум и спрятался за тростниками. С одного из холмов спускались несколько крепостных. Их руки и ноги были запачканы тиной. Среди них был Хулько, легко узнаваемый по странной походке.
Эти люди шли к церкви, несли моток сетей и корзины, в которых извивались рыбы. Француз подождал, пока они пройдут мимо, и побежал к одной из плотин.
За плотиной текла вода в канале. Гийома ждал лодочник на маленькой, низко сидевшей в воде лодке. Француз прыгнул в суденышко, кивком поздоровался с перевозчиком, протянул ему четыре монеты и сказал:
– Отвези меня в аббатство Помпоза.
Лодочник согласился, опустил в воду длинное весло, оттолкнулся им ото дна, и лодка направилась к северу.
В конце утра, после службы третьего часа[1], Игнасио вышел из своей комнаты и спросил двух монахов, где сейчас находится Райнерио. Они указали ему на особняк рядом с церковью, точно напротив ее фасада. Здание было маленькое, но массивное, с изящными украшениями из терракоты вдоль стен. Отсюда настоятель управлял своими землями, здесь занимался хозяйственными и представительскими делами, поэтому дом прозвали «каструм аббатис», что на латыни означало «крепость настоятеля».
Под стеной особняка ждала милостыни кучка нищих. Игнасио миновал их без затруднений, вошел в главные двери особняка и зашагал по коридору нижнего этажа, оставляя за спиной входы в боковые помещения, пока не оказался в противоположном конце коридора перед огромной деревянной дверью. За ней кто-то разговаривал.
Игнасио постучал, но никто не ответил.
Тогда он прижался к двери и громко сказал:
– Я хотел бы побеседовать с аббатом.
Разговор за дверью мгновенно оборвался, и прозвучал ответ:
– Это вы, мастер Игнасио? Входите, дверь открыта.
Торговец сделал шаг вперед и оказался в комнате, которая имела довольно приветливый вид. Вдоль стен стояли шкафы, а между ними висели иконы. Игнасио окинул взглядом мебель. Она была подобрана со вкусом, но, возможно, слишком роскошна для бенедектинца, которому по уставу его ордена полагалось жить скромно. Но аббаты, подобно знатным мирянам, любили услаждать себя дорогими забавами.
Райнерио из Фиденцы сидел за столом в дальнем конце комнаты. Стол был завален книгами и листами пергамента. Настоятель сидел в кресле, обитом красным бархатом, и, по всей видимости, диктовал какие-то замечания своему молодому секретарю. Он поднял взгляд от стола, повернулся к вошедшему и приветливо сказал:
– Мастер Игнасио, идите сюда. Я как раз закончил работу.
Потом он быстро отослал секретаря:
– Можете уйти, Угучо. Продолжим позже.
Молодой монах в ответ лишь молча кивнул, закрыл маленькую записную книжку – две соединенные между собой и покрытые воском дощечки, на которых записывал слова аббата, и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Райнерио улыбнулся:
– Ваше присутствие здесь – неожиданный дар. – Настоятель вежливо указал рукой на один из стоявших вокруг стола стульев, предлагая гостю сесть. – Вчера за ужином вы мало говорили и даже не намекнули на причину вашего прихода.
– Вчера я устал, – стал оправдываться торговец реликвиями, садясь напротив аббата. – Путешествие по морю очень утомляет и тело, и душу. Но теперь, после хорошего сна, ко мне вернулись силы.
– Тогда расскажите мне о вашем путешествии.
Райнерио, предвкушая удовольствие от беседы, откинулся на спинку кресла и сложил ладони под подбородком, переплетя пальцы.
– До сих пор вы не проявляли ко мне так много интереса, – заметил Игнасио, стараясь скрыть возникшее у него подозрение.
Торговец из Толедо собирался рассказать о себе и своем путешествии, а взамен рассказа попросить у аббата толику правды. С первой же секунды, едва они встретились, он почувствовал, что Райнерио за своей вежливостью и готовностью услужить явно что-то от него скрывает. Игнасио уже догадывался, что именно, но для пущей уверенности хотел заставить его открыться. Для этой цели беседа наедине подходила как нельзя лучше.
Подавляя хитрую лисью улыбку, готовую появиться на лице, Игнасио рассказал о том, как присоединился к Четвертому крестовому походу и стал свидетелем разграбления Константинополя. Он говорил о венецианском доже, который был душой этого похода, о крестоносцах, которые пошли за дожем. Чтобы обогатиться за счет военной добычи, эти люди без всяких угрызений совести резали восточных христиан. Со стыдом, не столь, впрочем, сильным, Игнасио вспоминал, как сам участвовал в подобном грабеже. Он никого не убил и не ранил, тем не менее разбогател на чужом несчастье.
Он не вдавался в подробности войны и насилия, зато долго описывал чарующую красоту залива Золотой Рог и византийских зданий.
Помимо этого путешествия, Игнасио совершил и много других. После Константинополя он отправился на венецианскую лагуну и использовал эту возможность, чтобы по пути побывать у своего друга Майнульфо и братии его монастыря.
– Тогда мы с вами и познакомились, помните, Райнерио?
– Разве я мог бы это забыть? – ответил настоятель. – Это было в марте 1210 года, я только что перебрался сюда из Болоньи. Если мне не изменяет память, вы прибыли сюда по делам, встретились с духовником императора Оттона Четвертого, который тогда проезжал через эти места, и продали ему несколько реликвий.
Игнасио кивнул и стал рассказывать о том, как покинул Италию и побывал в Бургундии, а затем в Толедо, где жил в юности. После этого он сел в Гибралтаре на корабль, который ходил вдоль берегов Африки в египетский город Александрию.
Он не объяснил причину своих постоянных переездов. Скорее всего, он постоянно блуждал по миру и нигде не находил покоя.
Райнерио слушал его внимательно, не упуская ни единого слова.
– То, что вы рассказываете, невероятно! Вы должны записать свои рассказы, – сказал он посреди повествования. – Но теперь удовлетворите мое любопытство в другом отношении. Ваше занятие – находить и приобретать реликвии святых. При таких обстоятельствах вы должны были присутствовать при многих чудесах. Какие они были?
– В своих путешествиях я нашел много реликвий, – подтвердил торговец. – Но поверьте мне, среди них не было ни одной выдающейся.
– Вы это серьезно?
Игнасио наклонился вперед и положил локти на стол.
– Реликвии – это обыкновенные предметы, в них не заключена чудесная сила. Кости, зубы, клочки одежды. Все это можно найти на любом кладбище.
– Следите за своими словами! – возмутился настоятель и ударил по столу кулаком. – Реликвии свидетельствуют о самопожертвовании и благочестии святых, перед ними молятся верующие.
Кроме презрения, торговец заметил в его лице что-то более глубокое и опасное.
– Возможно, вы правы, – смиренно согласился он. – Однако, путешествуя, я обнаружил, что служители церкви порой злоупотребляют почитанием реликвий, превращая его в нечто похожее на поклонение идолам и на суеверие.
– Глупости! Вы не можете доказать это.
– Напротив, я могу, поскольку сам был свидетелем этого. В некоторых монастырях, когда реликвия не «внемлет благосклонно» молитвам верующих, ее бросают в колючие кусты или в пепел. Я много раз видел этот обряд своими глазами и уверяю вас, он больше похож на колдовство, чем на христианское богослужение.
– Это неслыханно!
– Я понимаю ваше презрение, но уверяю вас, подобное случается.
Райнерио полузакрыл глаза и произнес:
– В этом виновато наше мрачное время – варварское время.
– Виноваты люди, – возразил Игнасио. – Человек несет в себе тьму и свет – везде и во все времена.
Оба замолчали.
Настоятель дотронулся указательным пальцем до ямки на своем подбородке. Похоже, что ему не терпится поговорить с гостем о чем-то. В конце концов он не смог удержаться и спросил:
– Значит, Игнасио, вы не хотите поведать о своей тайне?
Торговец ждал этого вопроса. Его брови поднялись, он внимательно всмотрелся во взволнованное лицо своего собеседника.
– Поговорим о ней, – согласился он. – Но сначала скажите мне, что вам говорил о ней Майнульфо из Сильвакандиды. Мне бы не хотелось надоедать вам, повторяя то, что вы уже знаете.
– Правду говоря, я знаю мало, – ответил Райнерио, глубже усаживаясь в своем кресле, в его глазах блеснул какой-то двусмысленный огонек. – Майнульфо признался мне, что вы прячете в этом монастыре что-то очень ценное. Что-то, за чем вы рано или поздно вернетесь сюда.
– Это здесь известно многим. Вам бы надо быть точней, если хотите продолжать этот разговор.
– Майнульфо много раз обещал мне, что расскажет все об этом, но его внезапная смерть не позволила это сделать, – попытался оправдаться аббат.
– Вообще-то вам нет необходимости знать эти сведения прямо сейчас, – сказал торговец. Втайне он успокоился: Майнульфо сдержал клятву и не раскрыл его тайну даже своему преемнику.
– Но я же настоятель! – возразил Райнерио, внезапно дав волю терзавшей его тревоге. – Я отвечаю за монастырь и должен знать, что спрятано в его стенах.
– Уверяю вас, преподобный отец, ничего важного, – успокоил его Игнасио, продолжая слышать в уме не допускающий возражения гневный тон настоятеля.
Он поднялся, давая понять, что разговор окончен:
– Потерпите немного. Через несколько дней я уйду из монастыря по своим делам. Когда вернусь, а это самое позднее через несколько месяцев, то открою вам свою тайну. Обещаю вам.
Аббат в ответ лишь что-то проворчал с досадой. Уж слишком слабое утешение!
Аббатство Помпоза было уже близко, Гийом вглядывался в даль, стараясь рассмотреть что-нибудь за полупрозрачной зеленой дымкой молодой листвы, окутавшей вершины холмов, на которые поднималась дорога. Он сумел различить шпиль аббатства, залюбовался его тонким силуэтом, пока не перевел взгляд выше, на белые перистые облака, разбросанные по небу.
Мирный покой этого места словно околдовывал Гийома. Молодой француз напомнил себе, что должен быть настороже, ведь он выполняет поручение Игнасио. Торговец не рискнул доверить свои письма гонцу аббата Райнерио, опасаясь, что аббат прочтет их перед тем, как отправит по назначению. Поэтому Игнасио тайно отправил Гийома в соседнюю Помпозу, где его никто не знал.
Пока молодой француз думал об этом, лодочник между взмахами весла бросал взгляды на рукоять кривого меча, похожего на сарацинскую саблю, который выглядывал у Гийома из-под плаща. Лодочник старался, чтобы пассажир не заметил его любопытства, но оно отражалось в его лице и потому было замечено. Гийом вдруг повернулся, пронзил его холодным взглядом и резким движением руки поправил плащ, закрыв саблю. Лодочник быстро отвел взгляд в сторону: никто, даже бешеный пес, еще никогда не смотрел на него так.
Был почти полдень, когда Гийом понял, что прибыл на место. Как только лодка коснулась берега, он вылез и отпустил перевозчика.
Пока Гийом шел к аббатству, он вспомнил то, что слышал о нем от Игнасио. Помпоза – один из самых знаменитых бенедиктинских храмов на полуострове, его называли «первый монастырь Италии». Правда, для Гийома это не имело большого значения.
Он подошел к одному из монахов и вежливо поздоровался.
– Простите, отец, но я должен срочно отправить письмо в Венецию. И мне бы хотелось переночевать здесь, чтобы дождаться ответа. Это очень срочное дело, – сказал он, как посоветовал ему Игнасио. – К кому я мог бы обратиться за разрешением?
– Спроси отца привратника, сынок, – ответил бенедиктинец. – А если торопишься, можешь доверить свое письмо морякам. Видишь их там, сзади? Они направляются в Павию, но сначала сделают остановку в Венеции.
Гийом поблагодарил его и побежал к тем людям, на которых указал монах. Они грузили мешки с солью на корабль, пришвартованный к берегу канала.
Игнасио замолчал и теперь искоса смотрел на Райнерио, ожидая разрешения уйти. Но вдруг единственная дверь комнаты открылась, и вошел монах маленького роста, коренастый, с шапкой черных волос над румяным лицом. Несмотря на возраст – вероятно, более шестидесяти лет, – его лицо напоминало личико купидона.
Вошедший поприветствовал торговца поклоном, потом с совершенно недопустимым в подобном случае выражением лица повернулся к аббату и сказал на латыни с тосканским акцентом:
– Отец, вас ждут в трапезной. Там уже подают завтрак.
– Уже так поздно, я и не заметил, – ответил Райнерио, указал рукой на продавца реликвий и представил его: – Это Игнасио из Толедо, друг, прибывший к нам издалека. Вы, конечно, заметили его вчера вечером в трапезной, он сидел рядом со мной.
– Я слышал о вас, мастер Игнасио. Аббат Майнульфо из Сильвакандиды высоко вас ценил, – ответил монах.
«Чем так расстроен настоятель, у него даже появились темные круги под глазами?» – подумал он с досадой, хотя, честно говоря, ему было почти приятно видеть Райнерио в таком состоянии.
– Я Гвалумберто из Пратальи, писарь и библиотекарь. Прошу прощения за вторжение. Надеюсь, я не помешал чему-то важному?
Торговец покачал головой и ответил:
– Ничего страшного, мы уже закончили.
Райнерио недовольно вздохнул, оперся руками о подлокотники кресла и поднялся на ноги, готовясь уйти.
– Вы пойдете на завтрак вместе с нами, отец Гвалимберто? – спросил он, повернувшись к библиотекарю.
– К сожалению, нет, я все еще страдаю от этого невыносимого жжения в желудке. Прошу вашего разрешения побыть в комнате для переписки рукописей до девятого часа, если это возможно.
– Разрешаю. А вы, Игнасио, составите мне компанию в трапезной?
Торговец переглянулся с Гвалимберто и ответил:
– У меня тоже нет аппетита, преподобный аббат. Я полагаю, что мог бы воспользоваться этим случаем и попросить отца Гвалимберто показать мне библиотеку, если он не против.
– Это большая честь для меня, – вступил в разговор монах. – Если, конечно, аббат одобрит.
– Одобряю, – ответил Райнерио, отходя от них, и вышел из комнаты.
Оставшись вдвоем, Игнасио и Гвалимберто поднялись на верхний этаж «крепости настоятеля» к библиотеке. Перед тем как войти, остановились возле окна, разделенного пополам маленькой колонной, и разговорились о том о сем, наслаждаясь прохладой, поступавшей снаружи.
Гвалимберто продолжал жаловаться на боли в желудке, которые, судя по всему, мучили его уже много месяцев, Игнасио терпеливо слушал его. Торговцу было приятно общество библиотекаря, и главное – он был благодарен Гвалимберто за то, что тот дал ему предлог оказаться подальше от Райнерио. Многое в этом монахе вызывало у Игнасио любопытство. В какой-то момент продавец реликвий украдкой взглянул в окно, и его внимание вновь привлекло уже знакомое зрелище: Хулько и Джинезио беседовали возле гостиницы и казались очень взволнованными.
Теперь Игнасио был уверен: здесь плетутся какие-то интриги.
Игнасио не понадобилось много времени, чтобы сделать нужные выводы. Он быстро понял, что делать, и, повернувшись к Гвалимберто, сказал:
– Преподобный отец, у меня есть лекарство против вашей язвы желудка.
– В самом деле?
– Нужно только приготовить лечебное питье из некоторых трав.
– И вы знаете из каких?
– Это редкие травы, но некоторые из них у меня есть. Они в моей комнате. Если вы наберетесь терпения и подождете меня совсем немного, я буду рад подарить их вам.
– Вы очень добры, – поблагодарил Гвалимберто.
– Но в ответ я прошу вас оказать мне одну услугу, – сказал Игнасио, продолжая глядеть в окно. – Не могли бы вы показать мне, где здесь второй выход?
Чтобы объяснить свою просьбу, он указал на нищих, ждавших у входа.
– Видите их? Они ведут себя со мной очень назойливо, и мне не хочется попасть в неприятную историю. Поэтому не хотел снова проходить там.
Библиотекарь кивнул, взял его за руку и сказал:
– Идемте, я проведу вас. Из «крепости аббата» есть и второй выход, сзади.
Хулько все утро бродил перед гостиницей. Притворялся, что гуляет просто так, но то и дело бросал в ее сторону быстрый взгляд. Время от времени из какого-нибудь ее окна высовывался Джинезио и отвечал на эти взгляды жестами, как актер пантомимы.
Прошло около часа с тех пор, как торговец из Толедо вышел из своей комнаты. Все это время Хулько делал вид, что ворошит вилами сено в стойлах, сам же проследил за ним и увидел, что Игнасио пошел в «крепость аббата».
Пора было браться за дело.
Хулько очистил от навоза ступни и колени и торопливо пошел к гостинице. Джинезио открыл дверь и заставил Хулько быстро юркнуть внутрь.
– Что ты здесь делаешь? – накинулся управляющий на крестьянина, запирая за ним дверь. – Тебе нельзя входить сюда! Белобрысый еще в комнате, я не видел, чтобы он выходил.
– Зато я видел его на заре. Он ушел, – прошамкал Хулько. – Я заметил его случайно, когда доставлял пойманную рыбу в кладовые. Он спрятался за колючими кустами, а потом побежал к каналу. Я это заметил, потому что следил за ним краем глаза.
Джинезио все же не решался рисковать.
– Ты не можешь пойти туда сейчас, уже время завтрака. Испанец вот-вот выйдет из особняка. Он может снова зайти сюда.
– На мой взгляд, аббат пригласит его за свой стол, как вчера вечером.
– Может быть, и так, но в этот раз ты не должен потерпеть неудачу. Проверь под кроватями, они поворачиваются вокруг своей оси. Спорю на что угодно, сундук спрятан там, под полом.
– А почему ты не пойдешь сам? Как грязная работа, ее всегда подсовывают мне!
– Я не могу ставить себя под подозрение, я отвечаю за эту гостиницу, – ответил Джинезио, помолчал и добавил: – Он сказал, что пойти должен ты.
При этих словах Хулько вздрогнул и едва не подскочил на месте.
– Раз так, я сделаю, как приказал он.
В этот момент сообщники заметили, что аббат Райнерио вышел из своей «крепости». Он шел в трапезную, но был один, горбился и хмурился.
– А испанец где же? – подумал вслух Джинезио.
– Там, в особняке. Смотри, он показался в окне.
Джинезио взглянул на то место «крепости аббата», куда указал Хулько. На втором этаже, у разделенного пополам маленькой колонной окна, увлеченно беседовали два человека – отец библиотекарь и торговец из Толедо.
– Испанец разговаривает с отцом Гвалимберто, – удивленно сказал управляющий гостиницей.
– Вот увидишь, они там пробудут долго. Во всяком случае, нам времени хватит, – ухмыльнулся Хулько, которому не терпелось покончить с порученным делом. – Я пойду, а ты смотри в оба, чтобы никто не вошел.
Джинезио не успел ответить сообщнику, тот уже бежал к лестнице.
Добравшись до комнаты торговца, Хулько решил, что нет смысла соблюдать тишину, поблизости все равно никого нет. Он вошел в комнату, внимательно оглядел ту ее часть, где стояли кровати. В этот раз сундук стоял на видном месте. Ему не придется утруждать себя поисками.
Выставив вперед ладони, вытянув грязные пальцы, Хулько пошел вперед. Он уже нагибался над сундуком, когда что-то острое кольнуло его в шею. Нож!
Он не успел ничего сделать, чья-то ладонь ухватила его за запястье правой руки и обездвижила. Кости позвоночника хрустнули.
Хулько почувствовал, что его тащат внутрь комнаты. Тот, кто держал его, был высокого роста, двигался легко и почти бесшумно.
«Это конец, – подумал Хулько. – Он меня убьет».
Лезвие сильней надавило на его шею. Металл стал вонзаться в тело, оставляя красный след на грязной коже. Но вдруг лезвие остановилось, и чей-то голос произнес за спиной у Хулько:
– Если я снова обнаружу тебя в этой комнате, перережу горло.
Хулько догадался, кто это говорит – торговец. Как, черт его побери, он смог оказаться здесь так быстро? Почему Джинезио не сумел его задержать? Этот человек, должно быть, колдун, раз умеет двигаться как кот.
Хулько не успел ни подумать о чем-нибудь еще, ни сделать что-нибудь, он оказался у двери, и только теперь нож перестал давить ему на шею. Лезвие было испачкано его кровью, Игнасио вытер нож о спину куртки Хулько, потом схватил своего врага за плечи и отшвырнул от себя пинком под зад.
Хулько вылетел в дверь и упал на пол в коридоре, больно ударившись носом и коленями. Он оперся руками о пол и стал поворачиваться как можно быстрей, желая напасть на врага, но острое лезвие снова оказалось у него под подбородком. Торговец стоял над ним, нагнувшись, и пускал в ход свой нож с таким равнодушием, будто всего лишь играл с серебристым перышком.
– Ты действительно думаешь, что мужлан вроде тебя может провести меня за нос? – спросил Игнасио с насмешливой улыбкой, тоном, внушавшим страх. – А теперь уходи, пока я не передумал.
Хулько попятился, но торговец схватил его за воротник.
– Помни об этом! – крикнул Игнасио, покрутил ножом у Хулько перед глазами так, что засверкало лезвие, и только после этого отпустил.
Хулько дрожал крупной дрожью. Он дотронулся рукой до шеи, по которой текла кровь из пореза, опустил голову и быстро зашагал прочь от опасного места.
Игнасио смотрел ему вслед. Когда Хулько скрылся, торговец положил свой нож во внутренний карман рубахи, открыл сундук, вынул из него кожаный мешочек и достал оттуда травы для Гвалимберто. Затем вышел из комнаты и спокойно спустился по лестнице. Выходя из дверей гостиницы, он прошел близко от двух сообщников. Те укрылись за стойкой и оживленно обсуждали то, что произошло.
Джинезио посмотрел на торговца так, словно увидел привидение, потом повернулся к все еще дрожавшему Хулько и сказал:
– Уверяю тебя, я не видел, как он вошел. Не знаю, как он это сделал.
Игнасио удовлетворенно усмехнулся и вернулся в «крепость аббата».
Теперь он был уверен: эти двое больше никогда не сунутся в его комнату.
Аббат только что вошел в трапезную, опоздавшие монахи торопливо входили туда вслед за ним. Среди них Уберто, который в этот момент шел через двор, поддерживая за руку старика монаха, отца Томазо из Галеаты.
Старик быстро уставал от ходьбы и при каждом шаге шатался на своих тонких кривых ногах.
– Это моя последняя весна, сынок. Господь призывает меня к себе, – сказал Томазо. Он повторял это уже лет десять.
Мальчик улыбнулся, но продолжал думать о своем. Минуту назад он заметил, как кто-то вышел из задней двери «крепости аббата», подбежал к гостинице и стал взбираться по внешней лестнице, которая была пристроена к одной из боковых стен. Джинезио стоял на своем посту у главного входа и ничего не заметил. Потом человек исчез – должно быть, влез в одно из окон второго этажа.
– Это Игнасио, торговец из Толедо, – подумал вслух Уберто.
– Ты увидел странника Игнасио? – спросил старик и закашлялся.
– Мне показалось, увидел.
Старый монах кашлянул снова, на этот раз чтобы прочистить горло.
– В этом Игнасио есть какая-то загадка, несомненно. Я познакомился с ним, когда он оказался здесь в первый раз. Тогда он пребывал в полном отчаянии.
Уберто, у которого эти слова вызвали любопытство, ласково попросил Томазо:
– Расскажи мне, что ты о нем знаешь, дедушка.
Мальчик обычно называл Томазо дедушкой, потому что тот больше всех монахов заботился о нем с его младенческих лет.
Старый монах замедлил шаг и вдохнул в грудь теплый полуденный воздух.
– Он тогда спасся бегством из Германии. Мне сказал это Майнульфо из Сильвакандиды и просил никому не рассказывать. Ты первый, кому я говорю об этом. Это деликатное дело, и мне была открыта из него лишь очень малая часть.
Уберто кивком поблагодарил его за доверие.
И тогда Томазо рассказал ему про те годы жизни Игнасио, о которых знали немногие.
– Все началось в 1202 году, когда торговец из Толедо познакомился с Вивьеном де Нарбоном, бродячим монахом, о котором ходила дурная слава. Вдвоем они осмелели и связались с высоким церковным иерархом из Кельна, может быть, даже с самим кельнским архиепископом. Они показали ему несколько ценных реликвий, добытых ими неизвестно где в своих путешествиях по миру.
Уберто спросил о реликвиях, но старик о них ничего не знал.
Томазо крепче сжал плечо своего молодого спутника и продолжил:
– По неизвестным мне причинам у них ничего не вышло. Даже, кажется, тот, кто вел с ними переговоры, оказался членом тайного суда, который заседает в Германии и имеет сторонников по всему миру.
– Тайный суд? Что это такое?
– Я ничего о нем не знаю и думаю, лучше не знать.
Старик закашлялся, потом снова заговорил хриплым голосом:
– У Игнасио оставался только один выход – бежать. Но те люди гнались за ним. Он прошел через Францию, пересек Альпы, обошел стороной Венецию и укрылся в нашем монастыре. Аббат Майнульфо приютил его, и Игнасио скрывался здесь, но недолго, а потом отправился на Восток.
– А Вивьен де Нарбон? Что с ним стало?
– Во время своего бегства два товарища расстались. Майнульфо не сказал мне, что сталось с Вивьеном, не исключено, он и сам не знал. Да и Игнасио тоже.
Уберто открыл рот для следующего вопроса, но Томазо опередил его:
– Уже поздно. Скорей, сынок, идем в трапезную, не то останемся без завтрака.
Гвалимберто из Пратальи ждал Игнасио у библиотеки. Лицо у него было задумчивое. Когда торговец вернулся, Гвалимберто ходил кругами перед ее входом, сложив руки на животе.
– Вот и я, отче, – сказал Игнасио и показал ему кожаный мешочек с кореньями.
– Вы говорите, они помогают?
– Травы и коренья имеют лечебные свойства. Я думаю, вы прекрасно знаете об этом. – Игнасио приподнял одну бровь. – А теперь, если мой вопрос не покажется вам нескромным, скажите мне, по какой причине вы не любите аббата Райнерио?
Вопрос был настолько неожиданным, что застал монаха врасплох.
– Это не так! Как вы могли… – попытался возразить Гвалимберто. Его лицо приобрело лиловый оттенок.
– Пожалуйста, не лгите, – остановил его торговец уже другим, доверительным тоном. – Я заметил, с каким презрением вы поворачиваетесь к нему.
Игнасио знал, что сейчас получит от библиотекаря искренний ответ, между ними возникло что-то вроде тайного сговора.
– Умоляю вас, не подумайте плохого, – запинаясь, начал Гвалимберто, – просто я так же, как многие братья, не могу привыкнуть к его манере держаться надменно. – Он прикусил губу, но не смог удержаться и продолжил: – Кроме того, Райнерио не достойный преемник Майнульфо. Он занял это место незаконно, путем обмана.
Игнасио лишь молча кивнул в знак понимания, не хотел превращать разговор в допрос. Нужные признания скоро прозвучат, если не торопить их и дать беседе течь спокойно.
Монах, возможно, уже жалел, что сказал слишком много, он опустил глаза и сказал так, словно приглашал гостя в свой дом:
– А теперь пойдемте в библиотеку. Позвольте мне показать ее вам.
Библиотека «крепости аббата» была в неопрятном состоянии. Всюду сырость, несмотря на открытые окна. Книги, потрепанные временем и руками читателей, так пахли плесенью, что в комнате было невозможно дышать.
Заглядывая в книжные шкафы, Игнасио заметил сочинения Августина, Исидора из Севильи, Григория Великого и Амвросия. В основном труды о Священном Писании, но были и писатели-язычники, например Аристотель и Сенека.
Продавец перелистывал страницы, иногда быстро прочитывал фразу, потом цитировал тексты, которых здесь не было, – редкие, странного содержания книги, неизвестные Гвалимберто.
Библиотекарь внимательно слушал его и задавался вопросом: кто этот человек? Игнасио говорил с акцентом, но с каким, нельзя было определить – в основном кастильский, однако с легким мавританским оттенком.
– Вы хорошо подготовлены, – сказал он торговцу в какой-то момент. – Где вы учились?
– В Толедской школе, – ответил Игнасио, сдувая пыль с пальцев. – Я обучался у Герардо из Кремоны.
– У знаменитого Герардо, который в Испании изучал оккультные сочинения мавров! Он великий наставник! – с почти восторженной радостью воскликнул монах. – Значит, вы, несомненно, посвящены в тайны алхимии и герметических наук.
На губах Игнасио мелькнула мрачная усмешка.
– Прошу вас, отец, поговорим о чем-нибудь другом. Некоторых тем в беседе лучше избегать.
Гвалимберто, похоже, был разочарован этим ответом.
– Вы правы. Но все же я хотел бы вас предупредить. Люди вашего ума часто бывают неверно поняты в таких местах, как это, и становятся жертвами. Не доверяйте в этом монастыре никому, особенно Райнерио из Фиденцы.
– Вы уже второй раз называете его имя, – сказал Игнасио, повернулся к собеседнику и вонзил в него проницательный взгляд. – У вас есть доказательства его нечестности или только подозрения? Говорите без страха.
– Подозрения? Впрочем, как я полагаю, и у вас. – Сочные губы Гвалимберто сложились в лукавую улыбку. – Бьюсь об заклад, вы не поверили тому, что он рассказал о кончине Майнульфо из Сильвакандиды.
– Что вы хотите сказать?
– Что его рассказ – ложь. Майнульфо умер не от зимнего холода. Райнерио солгал вам и всем.
– Это тяжелое обвинение. Скажите мне, что же, по-вашему, случилось со стариком?
– Его труп не видел никто, кроме Райнерио. – Глаза монаха вдруг широко раскрылись и лихорадочно заблестели. – Ходят разговоры, что Майнульфо был убит, когда молился в своем скиту… и тело скрыли от глаз братии потому, что на нем были резаные раны.
Эти слова так потрясли Игнасио, что он схватил библиотекаря за руку и одним сильным рывком подтащил к себе. Монах подскочил на месте от изумления и стал сопротивляться, но не смог вырваться, у собеседника оказалась слишком крепкая хватка.
Потом он услышал вопрос торговца и понял, что Игнасио не угрожает ему, а хочет скрыть свои слова от чужих ушей.
– Виновник известен? – шепнул Игнасио.
– Нет, – поспешно ответил библиотекарь. Игнасио крепче сдавил его руку, заставляя говорить дальше. – Но… перед смертью Майнульфо Райнерио впустил в гостиницу странного человека – монаха с порезанным лицом. Мало кто видел этого монаха, а сразу после смерти старого настоятеля он исчез без следа.
Игнасио разжал пальцы.
– Его имя?
Гвалимберто отошел от него на шаг, опустил глаза и ответил:
– Я порылся в бумагах Райнерио… Знаю, я не должен был этого делать, но любопытство пересилило достоинство. – Он вздохнул. – Оказалось, аббат очень часто пишет этому человеку и получает письма от него. Это доминиканский монах, его имя – Сципион Лазарус. Очевидно, он имеет большое влияние в Риме и даже в лангедокском городе Тулузе.
– Сципион Лазарус, – почти не разжимая губ, повторил торговец. Он впервые слышал это имя.
– Судя по содержанию писем, Райнерио был назначен на должность настоятеля благодаря этому человеку и потому находится у него в долгу.
Игнасио задумчиво погладил ладонью бороду и подвел итоги:
– Несомненно, одно – этот Сципион Лазарус имеет какое-то отношение к смерти Майнульфо из Сильвакандиды и назначению Райнерио. Новый настоятель, должно быть, всего лишь марионетка в его руках.
– Это очевидно. Но из тех писем я узнал еще кое-что, и это касается вас.
– То есть?
– Сципион Лазарус проявляет к вам нездоровый интерес. По его словам, Райнерио сообщает ему все, что удается узнать о вас.
Игнасио показалось, что он попал в паутину и даже не видит, где у нее края. Монастырь Святой Марии у Моря перестал быть надежным убежищем для него и подходящим укрытием для его тайны.
Надо уходить отсюда как можно скорее.
Следующие несколько дней Игнасио спокойно отдыхал в своей комнате и ждал, пока вернется Гийом. Иногда он поднимался в библиотеку и обменивался парой слов с Гвалимберто, но редко искал общества аббата.
Во время прогулок по двору ему часто случалось встречаться с мальчиком Уберто. Сначала они только здоровались друг с другом, потом стали беседовать. В конце концов, между мальчиком и торговцем возникла обычная дружба, напоминавшая отношения ученика и учителя.
Уберто вырос в этом монастыре, но чувствовал, что сильно отличается от братьев монахов. Несмотря на запрет далеко уходить от обители, он не был ни монахом, ни крепостным. Ему не раз предлагали принять монашеский обет, но мальчик отказывался. Его рассудочный ум не находил очарования в монашеском служении Богу. Кроме того, хотя Уберто любил всех монахов монастыря вместе, как свою семью, у него не было среди них близкого человека, с которым можно поделиться своими мыслями. Монахи жили в своем собственном мире молчания и уединения и обращали мало внимания на жизнь за стенами монастыря, а иногда и на обычные чувства.
Торговец из Толедо был другим. У него тяжелый характер, в нем таится что-то коварное, но с ним мальчику легко.
Игнасио в чем-то похож на него. Рассудительный и любознательный, всегда посередине двух миров – мирского и церковного. К тому же он много путешествовал, это очень привлекало к нему мальчика.
Во время разговоров между ними возникло странное взаимопонимание. Игнасио научил мальчика играть в шахматы. Странная игра, Игнасио ассоциировал шахматную доску с жизнью, и, объясняя своему ученику передвижения по ней фигур, он сравнивал эти ходы с поведением людей и с тем, что может произойти с человеком, если он не умеет правильно толковать события.
Уберто эти объяснения очень увлекли и привели в восторг. С тех пор он понял, что Игнасио – не обычный человек. Торговец смотрел на жизнь под своим собственным углом зрения. Он всегда отгораживался от мира, как щитом, мелькавшей на лице улыбкой и взглядом, внимательно изучавшим все вокруг, не позволяя другим изучать себя. И Уберто скоро обнаружил, что у каждого поступка Игнасио вторая, скрытая цель.
Через неделю возле монастыря Святой Марии у Моря к берегу причалила лодка.
Гийом вернулся.
Был уже полдень, когда Уберто позвали в кабинет настоятеля. Услышав об этом, мальчик сразу же помчался на верхний этаж «крепости аббата», пытаясь угадать, что его ждет. Когда он пришел к настоятелю, то застал у него Игнасио. Аббат и торговец сидели за столом один напротив другого. Оба жестами велели мальчику тоже сесть.
Первым заговорил аббат. Он кашлянул, чтобы прочистить себе горло, и сказал:
– Сынок, ты, должно быть, пытаешься понять причину, по которой тебя позвали сюда. Я не заставлю тебя ждать. Мастера Игнасио срочно вызывают по делам, и он уезжает от нас сначала в Венецию, а куда потом, пока неизвестно. – Настоятель помолчал, может быть подбирая подходящие слова.
Уберто не терпелось узнать, в чем дело. Он наклонился вперед со своего стула и то и дело с недоумением бросал взгляд на аббата.
Райнерио заговорил снова:
– Игнасио спросил, не знаю ли кого-нибудь, кто согласился бы последовать за ним в качестве помощника или, вернее, секретаря. Его спутник Гийом из Безье – верный и надежный друг, но не знает грамоты. – Настоятель подождал, пока Игнасио подтвердит его слова, и, когда тот кивнул в знак согласия, договорил: – Так вот, он предпочел бы, чтобы секретарем стал ты. Он считает тебя умным и достаточно образованным для этого. Ты подошел бы ему.
– Выбирай совершенно свободно, Уберто. Никто не обязывает тебя согласиться или отказаться, – уточнил Игнасио.
Мальчик удивился, ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не покачнуться. Слова, которые он услышал, снова и снова звучали в его уме, вызывая прилив восторга. Как он может отказаться от такого предложения?! Наконец у него появилась возможность покинуть монастырь, посмотреть на мир. Исполняется его самая большая мечта!
– Я соглашаюсь, и охотно, – не задумываясь, ответил он дрожащим от волнения голосом.
– Тогда решено, о тебе станет заботиться Игнасио из Толедо, – объявил аббат.
Торговец встал и положил руку на плечо мальчика.
– Ты уверен? Это важное решение, не принимай его необдуманно.
– Я уверен, – радостно ответил мальчик.
– Хорошо, – ответил Игнасио. Похоже, он был доволен. – Мы уходим завтра после хвалебных песнопений. Пойди и собери свои вещи в сумку, но не слишком нагружайся, мы отправимся в путь налегке. Я еще несколько минут побуду с аббатом, необходимо заполнить документы о том, что тебя доверяют мне.
Мальчик кивнул в знак согласия, попрощался и вышел из кабинета, все еще не веря в то, что произошло.
Ночь постепенно бледнела, словно кто-то разбавлял темноту водой, и превращалась в серое сумрачное утро. Слабый ветер дул вяло и едва касался метелок тростника.
Лодка была не та, на которой Гийом плавал в Помпозу, а другая, более длинная и вместительная, на ее корме стоял шатер, в котором вполне могли уместиться шесть человек. Киля у нее не было, изогнутый корпус был сделан из досок, скрепленных тонкими кожаными ремнями и склеенных смесью древесной смолы и дегтя.
Игнасио сел в эту лодку. За ним последовали Уберто и Гийом. К ним, разгоняя серый полумрак светом факела, подошел кормщик и спросил, куда плыть.
– В Венецию, – коротко ответил торговец, забираясь в шатер для пассажиров.
Кормщик передал это приказание четырем гребцам и пошел на корму к своему рулевому веслу. Зазвучали удары весел о воду – сначала беспорядочные, потом все более и более ритмичные.
На берегу несколько монахов, кутаясь в черные рясы, тихо кивали отплывавшим в знак прощания. Уберто не сводил с них глаз, пока черные фигуры не превратились в едва различимые силуэты, похожие на мираж. Теперь он долго не увидит их.
Игнасио взглянул в сторону монастыря Святой Марии у Моря всего один раз – с недоумением. Едва ли он когда-нибудь вернется сюда.
Он не знал, как будет отомщена смерть Майнульфо, но знал, что месть свершится.
В «крепости настоятеля» Райнерио из Фиденцы после короткого разговора отослал прочь Хулько и Джинезио. Эти двое не справились с простейшим заданием, и он сам едва не попался. Достаточно было Игнасио приставить нож к горлу Хулько и спросить его: «Кто тебя послал?» По чистой случайности торговец не задал этого вопроса. Должно быть, Игнасио решил, что эти два болвана сами решили забраться в его комнату. Вот одно из преимуществ быть аббатом: настоятеля монастыря редко в чем-нибудь подозревают.
Погрузившись в эти мысли, Райнерио глубже уселся в свое кресло, оперся локтями на его ручки и оперся подбородком о сплетенные пальцы ладоней и стал обдумывать последние слова, которые услышал от своих крепостных подручных перед их уходом.
– Он уехал без сундука, и мы знаем, где он его оставил, – сказали они про Игнасио.
Аббат долго сидел неподвижно в полумраке и думал о поручении, которое много лет назад дал ему Сципион Лазарус в одном тихом болонском монастыре. Наконец, Райнерио поднялся на ноги и направился в библиотеку. Он был готов завершить свой крестовый поход.
Время было позднее, в окнах виднелись звезды. По безлюдным в этот час коридорам и комнатам аббат, освещая себе путь лампой и внимательно вглядываясь в темноту, добрался под писк крыс до самого дальнего угла библиотеки. Направив луч лампы на пол, он вдруг заметил что-то… Вот он, сундук!
Джинезио и Хулько сказали правду, Игнасио оставил его здесь, доверившись Гвалимберто и поручив ему тайно хранить сундук в библиотеке до своего возвращения.
Аббат поставил лампу на землю и взмахнул тяжелым молотком, который принес с собой. Всего несколько ударов, и висячий замок, запиравший сундук, открылся. Райнерио положил свой инструмент на пол, поднял крышку и поднес ближе лампу. Сейчас он, наконец, узнает секреты Игнасио. Ему станут известны тайны, которые – Райнерио был в этом уверен – торговец раскрыл Майнульфо из Сильвакандиды.
В сундуке были не монеты и не драгоценности, а книги – целая груда книг. Аббат стал вынимать их по одной, скользя по заглавиям суровым взглядом следователя. С презрением и одновременно восхищением он обнаружил среди книг «О звездной науке» Альфранго, «О пятнадцати звездах» Мессахаллы, «Книгу о Роскоши» Гермеса и «Сто изречений» Абу Масара. Было и много других, незнакомых ему рукописей на арабском языке. Иероглифы на их страницах имели магический смысл, а рисунки были столь яркими, что почти резали глаз.
Значит, то, что говорили про Игнасио, правда! Торговец из Толедо действительно колдун! Если у Райнерио и оставались какие-то сомнения на этот счет, их развеяло то, что лежало в свертке на дне сундука. Аббат развернул этот сверток, неоднократно перекрестился и вынул из упаковки золотую статуэтку.
Райнерио еще никогда не видел ничего подобного. Это был идол, изображавший бородатого мужчину с четырьмя руками, в венце, украшенном рядом звериных голов, с поднятым, как у сатира, фаллосом, с шестью оперенными крыльями, вся поверхность которых была покрыта глазами.
Надпись у ног идола гласила: «Гор Многоглазый, похожий на ангелов-херувимов».
Но глаза Райнерио видели совсем не херувимов. В его уме звучали предостережения Отцов Церкви, проклинавших языческих идолов и уподоблявших их демонам. Языческие божества – посланцы сатаны. Его нечистая сущность делала их холодными и тяжелыми, и поэтому они были подвластны притяжению Луны. Они таились во мраке и не могли воспарить в небеса, к ангельским хорам, а парили в воздухе между облаками и морскими волнами, как клочья тумана, который гонит ветер, и приносили беду людям.
От этих мыслей Райнерио был как в бреду. Но сильней их он ненавидел Игнасио. К ненависти примешивался страх: людей всегда пугает то, что им неизвестно.
Однако аббат овладел собой. Снова принялся рыться в сундуке и вынул оттуда свернутую в трубку пачку листов, перевязанную кожаным ремешком, – переписку торговца.
Райнерио внимательно прочел их. Большинство писем из Венеции, Неаполя и многих испанских городов. Одно явно недавнее, пришедшее в прошлый понедельник, за три дня до отъезда Игнасио, Гийома и Уберто.
В письме всего несколько строк.
«Во имя Господа, в год 1218-й, месяца мая в 14-й день.
Мастер Игнасио, отвечаю вам на письмо, которое вы послали мне несколько дней назад из аббатства Помпоза. Благодарю за усердие, с которым вы откликнулись на мой вызов. Встреча произойдет в ближайшее воскресенье в базилике Святого Марка после заутрени.
Готовьтесь к долгому путешествию. Все подробности я сообщу вам во время нашей встречи.
Граф Энрико Скало».