Очнулись мы от криков наших мужчин.
– Ой, как поздно! – вскочила на ноги Катька. – Солнце совсем село. И есть хочется.
Но насчет этого мы не беспокоились. Наши рыбаки наудили достаточно рыбы, чтобы хватило для ужина и еще осталось бы про запас.
– А у нас возле дома есть коптильня! – обрадовалась Любка. – Можем в ней закоптить этих окуней. Они не крупные, так что максимум через полчаса будут готовы.
И мы поспешили назад к дому, предвкушая вкус копченой рыбы. Но прежде чем нам удалось отведать рыбки, случилась одна вещь, едва не испортившая нам всем аппетит. Не успели мы разжечь мангал и водрузить туда металлический ящик коптильни с проложенными березовыми опилками и разложенной потрошеной рыбой, как возле дома затормозила машина.
– Кто-то еще приехал, – Катька первой заметила высокий потрепанный джип темно-розового цвета.
Любка выпрямилась и тоже посмотрела на гостей.
– Ой! – произнесла она, побледнев. – Это же они! И чего приперлись?!
Мы не стали уточнять, кто это они. И так все было ясно. По дорожке к дому двигался высокий, слегка грузный мужчина с крепкими крестьянскими руками и слегка угрюмым загорелым лицом. Его спутница рядом с ним казалась еще изящней и стройней, чем была на самом деле. Словно породистая кобылка чистых кровей рядом с рабочим битюгом. Трудно было даже предположить, чтобы у двух таких даже внешне разных людей могло быть что-то общее. Однако не было никаких сомнений, к нам пожаловал бывший Любкин муж со своей новой супругой.
Честно говоря, даже Любка, несмотря на то, что она была моложе своего мужа на пятнадцать лет, подходила этому мужчине гораздо больше, чем его нынешняя спутница. Мне она сразу не понравилась. Вся такая холеная, на лице ни единой морщинки. Сколько же ей лет? Сорок? Сорок пять? Но выглядела она от силы на тридцать с хвостиком. Дольше всех сохраняют молодость и свежесть люди, не принимающие никакие неприятности близко к сердцу. Должно быть, Любима была именно из таких людей. И к тому же, несмотря на внешнюю привлекательность, у нее был холодный и надменный взгляд. А когда она окинула наши нехитрые приготовления к ужину, на лице мелькнула легкая брезгливость, едва заметная, и держалась она всего лишь мгновение. Но каким-то образом одним своим появлением эта женщина умудрилась дать нам понять, насколько примитивно и вульгарно все то, чему мы только что искренне радовались. Пойманная своими руками рыба, простенькая коптильня и нарезанная зелень с огорода были ею осмотрены, взвешены и презрительно отвергнуты.
В отличие от нее, муж Любки оглядел наши приготовления к ужину с одобрением и даже с легкой завистью. И враждебность, отразившаяся у него на лице, была совсем иного плана. Напротив, этот бы и сам не отказался посидеть вот так у мангала. Вместо нас. И его можно было понять: этот дом и все, что находилось в нем и возле него, было приобретено или сделано его собственными руками. Но мужчина взял себя в руки и, кивнув всем нам, сказал:
– Здравствуй, Люба.
Любка в ответ лишь холодно кивнула, молча продолжая сверлить взглядом мужа и его спутницу.
– Виктор, – представился нам мужчина. – Хозяин всего этого.
И он широко обвел дом, пристройки, сад и огород.
– Бывший хозяин! – резко заметила Любка. – И чего ты приперся?
– Как не стыдно! Неужели ты прогонишь меня? – усмехнулся мужчина. – Как ни крути, а мы с тобой не чужие люди.
– Мне помнится, при разводе ты говорил совсем иначе, – хмыкнула Любка. – Тогда я была тебе духовно чужда и никогда не понимала тебя и вообще никогда не устраивала, и терпел ты меня исключительно из жалости.
– Ты не больно-то нагличай! – разозлился Виктор. – Дом – мой. И земля – тоже моя. Я тебе подарил, я могу и отнять.
– А вот и нет!
– Да!
– Нет, я ходила к юристу. Он четко мне сказал: что подарено, обратной силы не имеет!
– Это дом мой! – резко произнес Виктор. – Ты к нему не имеешь никакого отношения!
– Поздно спохватился! Раньше об этом нужно было думать! – вспыхнула Любка. – И вообще, Виктор, ты у меня десять лет жизни украл, а я у тебя только дом забрала. И ты еще права свои на него качаешь! Нехорошо!
– И когда же я их у тебя украл? Когда ты за мои деньги со своими поблядушками-подружками по дискотекам скакала? Или когда целыми днями баклуши дома била? Ни обеда толком приготовить не умела, ни пол помыть. Если бы не твоя мать, давно бы тебя взашей прогнал!
– Так что же сразу не прогнал? – подбоченилась Любка.
Виктор тоже набычился и угрюмо уставился на бывшую жену, которая явно не собиралась ему уступать. И тут неожиданно подала голос его спутница.
– Витя, – звенящим, как колокольчик, голосом, в котором слышался мягкий укор, обратилась она к мужу: – Ты же мне обещал, что не будешь волноваться!
– Волноваться! – заорала Любка, окончательно выведенная из себя этой притворюшей, которая небось сама притащила сюда мужика да еще накрутила его перед этим, а теперь изображала, что она вовсе и не хотела этого. – Волноваться! Как бы не так! И не хрен было вам сюда припираться, тогда и для волнений бы повода не нашлось! Вы что двое думаете, если я одна, то за меня и постоять некому? Да чтобы вы знали – дом уже продан!
– Что?! – дружно воскликнули Виктор и Любима, причем их лица побледнели совершенно одинаково. – Как продан? Кому?
– Вот им! – мотнула головой Любка в нашу сторону. – Они купили!
– Ты не имеешь права! – неожиданно тонко взвизгнула Любима, причем из ее глаз выплеснулась настоящая ненависть. – Девка!
– Если я девка, так ты просто старуха! – крикнула Любка. – И убирайтесь отсюда!
– Да, – неожиданно подал голос Прапор. – Правда, дом я уже сторговал. И задаток внес. Так что извините, но вас тут видеть мы не хотим.
– И кто же меня выставит с моей же земли? – подбоченился Виктор.
– Мы, – шагнул к Прапору Женька.
А Женька, чтобы кто знал, только в спокойном состоянии кажется увальнем и лентяем. Если его хорошенько разозлить, кулаки у него сжимаются, напоминая пудовые гири. А тело, казавшееся безвольным минуту назад, превращается в отличную боевую машину, действующую наподобие тарана. Прапор же и в мирном настроении производил впечатление человека бешеного. Хотя на самом деле был мягок, словно котенок. Но насупленные брови и горящие из-под них темные глаза в сочетании с широкими плечами и высоким ростом кого угодно введут в заблуждение. А после целого дня, проведенного на солнце, рожа у Прапора покраснела, как свекла.
Во всяком случае, Виктор, трезво оценив свои шансы, что ему не выстоять против двух более молодых и разгоряченных соперников, благоразумно решил немного отступить.
– Ребята, – произнес он уже гораздо более мирным тоном, – нам нужно кое-что обсудить. Этот дом я выстроил своими руками. Вот этими самыми руками!
И он потряс мозолистыми руками рабочего человека с зажившими на них следами от старых производственных травм.
– Зачем же вы его, в таком случае, бывшей жене подарили? – подала голос Мариша.
– Помрачение на меня нашло! Она все кричала: либо квартиру давай, либо дом! Вот я тогда и подумал: дом я для двоих строил. Будет, пожалуй, справедливо, если я ей его оставлю.
– Так в чем же дело? – насупилась Катька. – Вы и оставили. Что же теперь спохватились?
– Говорю же, как помрачение это мое прошло, я за голову-то и схватился! – ответил Виктор. – Ё-моё, думаю, что же я наделал! Да я любой себе дом купить могу. Только они мне и даром не нужны. А это же мой дом, я сам его строил, никому ни гвоздика не доверил вбить. Не потому, что денег не имел мастеров нанять. А хотелось все самому сделать! Тут же земля моих предков, тут вся моя родня по округе разбросана. Вы поймите, тянет меня сюда! Почти три месяца с собой боролся, а теперь чувствую – все! Не могу больше. Верни ты мне, Любка, дом. А я тебе деньгами за него выплачу!
Любка, казалось, заколебалась. Но тут же нахмурилась и произнесла:
– Ты сам сказал, что дом для нас с тобой строил. А теперь, что же это выходит, ты в нем со своей старой шваброй жить станешь? Так? Нет уж! Фигушки! Продан дом!
– Ты не бурей! – снова завелся Виктор. – Не бурей! Я тебе хорошие деньги за него дам.
Но тут снова вмешался Прапор, испугавшийся, что приглянувшийся ему дом рядом с речкой, рыбалкой и прочими удовольствиями уплывет у него из-под носа. А ведь он даже еще не успел поймать ни одного сома!
– В самом деле, раньше нужно было думать! – сурово сказал он Виктору. – А теперь поздно. Дом я уже купил. Обратного хода сделка не имеет.
Виктор явно расстроился. Что чувствовала его Любима, сказать было трудно. На ее бледное лицо так и не вернулись краски. Оно было белым, словно простыня. Я даже удивилась, эта женщина вовсе не показалась мне способной сопереживать своему мужу с его крестьянской закваской в его упорном стремлении вернуть себе свою собственность. Дело тут явно было в чем-то другом. А если Виктор может, как он говорит, купить себе другой дом и получше, то к чему все эти страсти? Итак, Любиме нужен был именно этот дом. Но почему – он? Этого я понять никак не могла.
– Милый, ты не должен так волноваться! – произнесла Любима. – У тебя давление подскочит.
– Хорошо, – послушно отозвался Виктор. – Не буду, ты, как всегда, права, милая.
После этого он повернулся к своей бывшей жене и спросил:
– Но хоть переночевать ты нам разрешишь?
Судя по Любкиному лицу, ей страшно хотелось дать этой паре неприятных людей от ворот поворот. Но ответить на вежливую просьбу хамским отказом она не смогла. И через силу, но все же кивнула в знак согласия. Виктор слегка повеселел. И, пробурчав:
– И на том спасибо! – двинулся в сторону дома.
Любима двинулась за ним, грациозно переступая длинными ногами в туфлях на шпильках и изо всех сил стараясь не испачкать свой светлый шелковый брючный костюм ни о рыбьи потроха, выброшенные кем-то прямо на землю, ни о груду еще не чищенной картошки, которая лежала на столе.
– Мы поселимся в северной спальне! – сообщил Любке Виктор.
– И не думайте! – фыркнула Любка. – Внизу все комнаты заняты моими гостями. Раз вы уж навязались на нашу голову, ступайте себе наверх.
– Но там нет мебели! – возмутился Виктор.
– Не хотите спать на полу, можете вообще проваливать! – последовал ответ. – Скатертью дорога. Никто плакать не станет.
– Мы поспим на полу, – быстро произнесла Любима, тронув своего снова наливающегося злостью мужа за локоть. – Это очень полезно для твоего позвоночника.
Мы с Маришей недоуменно переглянулись. Однако какая заботливость! Неужели эта стройная изысканная дамочка в самом деле влюблена в этого мужлана? Да что у них может быть общего в конце-то концов?
– Он явно в нее по уши влюблен! – шепнула нам Катя.
Забравшись наверх, Виктор не торопился спускаться, о чем-то шушукаясь там со своей кралей. Любка же вышагивала внизу, грозно хмуря брови и явно матерясь про себя.
– Может быть, попросить Прапора с Женькой, чтобы они все-таки выставили отсюда эту парочку? – предложила ей Катька.
Но Любка в ответ помотала головой.
– Поздно, – сказала она. – Иначе что же это получится? Сама Виктора укоряла, а потом вроде него решения, как перчатки, менять стану? Нет, раньше мне нужно было думать. А теперь уж придется терпеть. Но ничего, с утра пораньше я скажу, чтобы они уматывали. И вы меня поддержите, хорошо?
Мы дружно кивнули. Еще бы не поддержать! Да такое соседство было прямой угрозой для наметившейся сделки между Прапором и Любкой. Однако дальше все пошло мирно. Виктор со своей супругой привезли с собой целый багажник вкусностей и выпивки. У нас тоже было замариновано мясо для шашлыков. После того как рыбка закоптилась, мы выложили ее на блюдо и водрузили на вытащенный в сад и уже накрытый стол. Тут было прохладно и очень приятно. Вскоре все расселись вокруг него. И если вначале в воздухе витало неприязненное отчуждение, то после пары выпитых рюмок все оживились, хотя вряд ли в глубине души стали лучше относиться друг к другу.
Прапор кидал опасливые взгляды на Виктора, явно прикидывая, насколько велики шансы удержать за собой приглянувшийся дом. Любка сверлила мрачным взглядом свою соперницу, а та смотрела по сторонам с отсутствующим видом, так что по ней ничего невозможно было понять. Принявший на грудь Виктор начал просить прощения у своей бывшей жены, заверяя, что найдет ей отличного парня в женихи. Любка досадливо морщилась, но потом слегка оттаяла. Теперь наступил черед Любимы затрепетать от гнева. Один Женька лопал за троих и явно чувствовал себя превосходно. Несмотря на напряженность, мы с удовольствием прикончили изумительно нежную и вкусную копченую рыбку, потом сжевали все шашлыки и сами не заметили, как наступила ночь, а бутылок спиртного на столе существенно убавилось.
– Спать охота! – зевнув, сонно пробормотал Женька. – А это все, – и он махнул рукой на остатки застолья, – завтра с утра уберем.
Мы не спорили. День закончился, и мы неожиданно поняли, как сильно он утомил нас. Только Любка выразила желание немного прибрать стол. Впрочем, мыть посуду она тоже не отважилась, а ограничилась тем, что просто сбросила все объедки в компостную кучу и собрала грязные тарелки в тазик, залив их водой с моющим средством. Виктор к этому времени уже храпел в мансарде. Любима, судя по тому, что ее нигде не было видно, тоже находилась там. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись по комнатам. Прапор и Катька отправились в ту самую северную спальню, которую хотел занять Виктор. Мы с Маришей заняли вторую спальню, а Женя рухнул на диван в гостиной, заметив, что устроился лучше всех.
Любка выбрала себе для сна довольно странное место – веранду, заявив, что не привыкла спать в духоте, там ее всегда мучают кошмары.
Сначала я думала, что от усталости моментально усну. Но не тут-то было. Проворочавшись без сна добрых два часа, я поняла, что в словах Любки был резон. Остальные, немного побродив, вроде бы тоже уснули. А мне все не спалось. Виктор, руководствуясь непонятными причинами, поставил во всем доме окна без форточек. Да что там без форточек – окна тоже не открывались. Должно быть, вентиляция дома, по мысли строителя, должна была осуществляться исключительно за счет открытых дверей. Но согласитесь, довольно странно спать ночью, пусть даже и в деревне, с открытой дверью. На улице пошел дождь, но дышать легче не стало.
Я покосилась на Маришу, но она, похоже, преспокойно дрыхла, не ощущая никакого дискомфорта от духоты. Я невольно ей позавидовала. Конечно, своими мощными легкими небось выцедила из воздуха весь кислород. А мне оставила одну углекислоту. Какой эгоизм, а еще подруга называется. Я возмущенно попыхтела, подмяв под себя подушку и попытавшись подложить ее к лицу прохладной стороной. И тут неожиданно до моего слуха донесся какой-то шорох, словно кто-то крался по дому, стараясь ступать как можно тише. Но тут человек кашлянул, и стало ясно, что это мужчина.
– Кому бы это там шляться? – пробормотала я себе под нос.
Женька дрых в соседней комнате, и его храп был мне отчетливо слышен. Так что это был не он. Прапор или Виктор? Я прислушалась еще немного. Шаги вроде бы стихли, но мне отчего-то стало не по себе. Я осторожно встала и выглянула в гостиную. Женька развалился на диване. Дверь в соседнюю спальню приоткрылась, и были видны спокойно спящие Прапор и Катька. Причем от Прапора исходил такой сильный запах перегара, что мне почудилось, что у меня мутится в голове.
– Если Катьке и положено терпеть такое соседство, то я какого черта мучаюсь? – прошипела я и двинулась на веранду.
Насколько я помнила, стоящая там тахта была такой широкой, что на ней вполне нашлось место еще для пары особ вроде меня. Но стоило мне двинуться, как Катька подняла голову от подушки.
– Ты куда? – хрипловатым голосом спросила она у меня.
– На воздух.
– Я с тобой! – моментально вызвалась Катька. – От Володьки такое амбре, что я чуть не окочурилась.
«Надо же! – подумала я про себя. – А ведь только что лежала и изображала на лице полнейшее счастье и умиротворение».
Мы пересекли гостиную, не потревожив Женьку. Прошли через кухню и очутились на веранде.
– Любка! – позвала я. – Мы к тебе. В доме страшно жарко. А у тебя свежо. Пустишь?
Любка молчала.
– Вот дрыхнет! – восхитилась Катька. – Понятное дело, тут хоть дышать можно!
И в самом деле на веранде было гораздо прохладней, чем в доме. К тому же за окнами в этот момент начался дождь. Правда, форточек на веранде тоже не было, но неплотно пригнанные стекла позволяли проходить снаружи свежему воздуху.
– Любка! – окликнула Катюха нашу хозяйку. – Подвинься чуток. Мы рядом с тобой полежим.
Любка снова не отреагировала. И хотя на веранде, когда мы пришли, было тепло, она спала, накрывшись одеялом с головой, а для верности, похоже, свою голову прикрыла еще и подушкой.
– Вот и стоит выбираться на воздух, чтобы потом спать, укутавшись до макушки, – произнесла Катя и потрясла Любку. – Ой!
Сооружение у нее под рукой развалилось. И мы с удивлением обнаружили, что на тахте никого нет. То, что на первый взгляд казалось телом спящей Любки, на самом деле было несколькими подушками, уложенными в ряд и накрытыми одеялом.
– Куда же она делась? – изумилась Катька.
Я припомнила чьи-то шаги в доме и слышанное мной недавно в кухне мужское покашливание, и у меня зародились определенные подозрения. Спуститься с мансарды можно было двумя путями. Через кухню и снаружи дома, где по стене дома поднималась прочная лестница. Если это Виктор покашливал в кухне, значит, он зачем-то спускался с мансарды. А учитывая, что Любка куда-то исчезла, то возможно, что он зашел к ней и они ушли вместе.
– Им есть о чем поговорить, – заметила Катька, когда я изложила ей свои соображения. – Пусть потолкуют, – добавила она, присаживаясь на тахту.
Но мне в отличие от нее спать расхотелось совершенно. Напротив, я ощущала какую-то холодную дрожь во всем теле. Верный признак того, что вокруг происходит что-то не слишком благополучное.
– Что вы тут делаете? – раздался голос Мариши.
Мы обернулись и увидели, что она стоит в дверях в длинной ночной рубашке и сонно щурится.
– Чего не спите? – спросила она.
– Вот Любка куда-то делась, – растерянно произнесла Катя, глядя за окно. – Там дождь идет, а ее нету.
– А вам что за дело? – недовольно спросила Мариша. – Это ее дом. Куда хочет, туда и идет.
В этом был определенный резон. Но мы почему-то не могли успокоиться. И теперь уже втроем уселись в ряд на тахту и принялись переживать. Короткий летний дождь прекратился так же быстро, как и начался.
– Как бы он ее не поколотил, – вздохнула наконец Мариша, и мы без слов поняли, что она имеет в виду Виктора и нашу Любку. – Настроены-то они оба по-боевому.
– Верно, – кивнула я.
– Но под конец застолья они вроде бы помирились, – заметила Катя.
И это тоже было верно.
– Пошли, – неожиданно велела нам Мариша. – Как помирились, так могли и снова сцепиться. Пошли, и если вдруг услышим крики, то вмешаемся. Не хочется, чтобы они передрались между собой. И так…
Она не договорила, но в этом не было нужды. Напряженность так и витала в воздухе с того момента, как порог этого дома переступили Виктор со своей новой супругой. Мы все ее чувствовали и понимали причину без дополнительных объяснений. Вернувшись в дом, мы накинули сверху пижам куртки, вышли на улицу и прислушались.
– Вроде бы ничего подозрительного, – произнесла Катька и осеклась. Потому что именно в этот момент неподалеку от нас страшно завыла соседская собака.
– Вот проклятая животина! – выругалась Мариша. – Нашла время концерты устраивать! И так нервы ни к черту, а она еще и воет.
Мы прислушались еще раз, но ничего не услышали. Вернувшись в дом, мы уселись с твердым намерением дождаться возвращения Любки. Но время шло, а она не появлялась. Впрочем, Виктор тоже не возвращался, хотя он мог подняться по наружной лестнице и мы бы его просто не заметили. Но вот Любка? Где она пропадала? Несколько раз мы выходили из дома. И, вооружившись фонариком, бродили вокруг него. Но Любка словно сквозь землю провалилась. Это было очень и очень странно. Ей давно пора было бы вернуться. Тем более что снова начал накрапывать дождик. Ну что она могла делать в такую погоду на улице – да еще ночью? Ломая голову в поисках ответа, мы все трое забрались на тахту и в конце концов задремали. Но вскоре встрепенулись, заслышав, как возле дома хрустнул сучок.
– Любка! Это ты? – высунувшись за дверь, спросила в темноту Катя.
Но человеческая тень, которая стояла у забора, неожиданно метнулась прочь. Пожав плечами, мы переглянулись и вернулись на веранду, где наконец заснули. Проснулись мы оттого, что мимо нас промаршировал Женька, которого мучил «сушняк» после вчерашних возлияний. В доме воды, по его словам, уже не осталось. И страдалец был вынужден отправиться во двор к колодцу.
– Уже светает, – наконец заметила Мариша. – А Любки все нет. Не нравится мне все это.
Напившийся Женька оглядывался по сторонам и зевал.
– Вы чего не спите? – спросил он у нас.
– Любка пропала, – удрученно произнесла Катя.
– Как пропала? – удивился Женька.
– Ушла, – ответила я. – Всю ночь ее ждали, а она не вернулась.
– Это плохо! – мигом озаботился Женя. – У кого же Прапор дом покупать станет, если его хозяйка исчезнет? Надо ее найти! Когда, говорите, она пропала?
Мы с подругами начали прикидывать, и получилось, что уже очень давно.
– И что, все это время ничего слышно не было? – спросил Женька.
– Почему не было? – удивилась Катька. – Собака выла.
Женя бросил на нее странный взгляд и повторил:
– Надо найти Любку.
С этим похвальным намерением мы в очередной раз обошли дом, выкликая Любкино имя. Уже было достаточно светло. Но возле дома мы так никого и не нашли, только промочили ноги в росе до самых коленей. Мариша отошла чуть дальше от дома и вдруг исчезла в густой высокой траве, которая покрывала живописный пригорок.
– Ай! – раздался ее приглушенный крик. – Помогите!
Мы кинулись туда и едва не угодили в какую-то яму, выкопанную тут уже давно, потому что трава возле нее успела густо разрастись.
– Что это такое? – недовольно поинтересовалась изрядно перепачкавшаяся в земле Мариша, разглядывая у себя под ногами старую траву и перегнившие сорняки. – Куда я свалилась?
– Это заброшенная компостная яма, – хихикая, просветила ее знакомая с деревенским бытом Катька. – Сюда складывают…
– Ладно, ладно! – перебила ее Мариша. – Без тебя знаю. Умная больно. Ну что вы стоите как остолопы? Вытащит меня отсюда кто-нибудь или нет?
Пересмеиваясь, мы помогли ей выбраться, отряхнули от налипшей земли и снова огляделись по сторонам.
– Нужно разойтись и обыскать весь сад, – предложил Женька.
– Глупо, – пожала плечами Катька. – Мы достаточно громко звали Любку. Если бы она была в саду, то отозвалась бы.
– Все равно, – настойчиво повторил Женька. – Вдруг она свалилась еще в какую-нибудь яму и лежит там без сознания.
Мы не стали спорить с мужчиной. Хоть каждая из нас и подумала про себя, что вряд ли Любка, прожившая в этом месте несколько лет, так плохо здесь ориентировалась, что угодила бы в яму. Разве что…
– Она ведь была сильно пьяна, – добавил Женька. – Как и все мы. Лично я вчера здорово набрался.
С этим утверждением трудно было спорить. К примеру, мы даже и не пытались. И пошлепали по мокрой траве по саду, оставляя в серебряной росе цепочки темных следов. Мы с Катькой выбрали для своих поисков фруктовый сад. Изрядно искололись и исцарапались, так как среди фруктовых деревьев тут буйно разросся какой-то сорт крыжовника со страшно колючими ветками, но никого не нашли. Мариша обыскивала пристройки к дому, а Женька решил обойти ту часть участка, которая пребывала, так сказать, в виде, близком к первозданному. То есть заросла травой, полевыми цветами и даже кустарником.
Участок возле дома был настолько велик, что от заброшенного и оставленного на дрова старого дома родителей Виктора до нового дома шла целая поляна, по которой и бродил сейчас Женька. Мы с Катькой отказались от мысли найти Любку во фруктовом саду и присоединились к Женьке, который к этому времени стоял возле пересохшего и потому заброшенного колодца и задумчиво его разглядывал, свесившись вниз.
– Посмотрите, – предложил он нам. – Мне кажется, что внизу что-то лежит.
Мы наклонились и посмотрели в колодец. Воды в нем не было уже давно. Только та, которая попадала в колодец после дождей. А этой ночью и в самом деле несколько раз начинал идти дождик, превратив дно старого колодца в месиво. И в этой грязи и в самом деле мокло что-то, похожее на человека.
– Это не Любка, – поспешно отшатнулась Катька. – Она вечером была одета во что-то яркое. А там какая-то дерюга.
Женька проворчал что-то о том, что нужна лестница или багор, чтобы вытащить нечто, лежащее на дне колодца. За поисками подходящих инструментов пришлось вернуться в дом. Виктор как раз спускался из мансарды. И немедленно присоединился к поискам. С его появлением все быстро наладилось. Нашлась и лестница, и веревки. Мы дотащили лестницу до заброшенного колодца и опустили ее туда. При этом в окне мансарды мелькнула женская фигура. Любима наблюдала за нами, не спеша присоединяться.
Виктор спустился в колодец первым.
– Нащупал? – крикнул ему Женька.
– Это просто старое пальто! – воскликнул Виктор, поднимая в руке что-то влажное и грязное. – Просто пальто!
Он вылез на поверхность и бросил влажную тряпку на траву.
– Мне кажется, я его видела в доме, – пробормотала Мариша.
– Ну да, – кивнул Виктор. – Это Любкино старое пальто. В городе она его носить уже стеснялась. А в деревне на случай неожиданного похолодания в самый раз. Оно висело на веранде.
– А как оно оказалось тут? В колодце?
– Откуда я знаю? Может быть, Любка решила наконец навести в доме порядок и выбросила старье, – раздраженно пожал плечами Виктор.
– В старый колодец? – не поверила я.
– А что такого? Место ничем не хуже, чем любое другое, – отозвался Виктор. – С нее вполне бы сталось так поступить. Ладно, чего тут торчать? Пошли в дом. Лично я продрог. Вернется Любка, куда ей деваться. Может быть, пошла прогуляться. Вернется.
И он в самом деле пошел к дому. Мы некоторое время постояли, глядя ему вслед. Потом Женька догнал Виктора, и они двинулись к дому вместе. А мы с подругами остались стоять, глядя на старое испачканное в грязи пальто Любки. Почему-то это пальто вселило в нас страх.
– Где мы еще не искали? – мрачно спросила у нас Мариша.
И мы втроем одновременно повернули головы в сторону старого дома, стоящего в низинке. Сбежав по тропинке, мы с некоторой опаской подошли к нему. Дом и в самом деле некоторое время явно использовался на дрова. Часть его пристроек была аккуратно разобрана, доски и бревна распилены и сложены под навес. Но вторая половина дома была еще относительно цела.
– Тут кто-то недавно топтался, – произнесла Мариша, посмотрев себе под ноги. – Какие-то следы ведут в дом.
Мы переглянулись и решительно шагнули в пролом в стене. Первой Любку увидела Катя.
– Вот она! – сдавленным голосом пропищала Катька, указывая на лежащее на полу женское тело. – Ой, девчонки! Как вы думаете, она еще жива?
Мы с Маришей одновременно бросились к Любке, но увы. Все наши усилия привести женщину в чувство не увенчались успехом. Тело Любки уже похолодело. А ее глаза безжизненно смотрели в потолок.