Введение

Прежде чем приступить к изложению материала, анализу фактов, непосредственно касавшихся акционирования и приватизации Российского государственного концерна «Норильский никель», проведём общий исторический экскурс предшествовавших этому событий. Переходя от общего к частному, сконцентрируем своё внимание на тех или иных единичных фактах, по возможности беспристрастно рассмотрев их через призму общего взгляда на исторические процессы, происходившие в России на рубеже XX и XXI веков. Исходя из того, что в самой природе исторических событий заложена определённая системность, включающая в себя наличие разного рода причинно-следственных связей, то описываемые в данной книге действия не могут быть тому исключением.

1. Применение теории этногенеза к оценке событий, произошедших в России в конце XX века

Теория этногенеза, созданная в третьей четверти XX века выдающимся российским ученым-историком Львом Гумилёвым, утверждает, что каждый этнос, как коллектив людей, живущий на определённой территории в конкретное время, проходит фазы подъёма активности, перегрева и медленного спада за 1200 – 1500 лет, после чего в подавляющем большинстве случаев распадается. Сам процесс исторического движения этноса от возникновения до распада и составляет суть этногенеза.

«Этнос, возникнув, проходит ряд закономерных фаз, которые можно уподобить различным возрастам человека. Первая фаза – фаза пассионарного подъёма этноса, вызванная пассионарным толчком. Важно заметить, что старые этносы, на базе которых возникает новый, соединяются как сложная система. Из подчас непохожих субэтнических групп создаётся спаянная пассионарной энергией целостность, которая, расширяясь, подчиняет географически близкие народы. Так возникает этнос». Уточним, что введённое Гумилёвым понятие «пассионарность» означает «признак, возникающий вследствие мутации (пассионарного толчка) и образующий внутри популяции некоторое количество людей, обладающих повышенной тягой к действию». Такие люди, пассионарии, «стремятся изменить окружающее и способны на это.… Вкладывая свою избыточную энергию в организацию и управление соплеменниками на всех уровнях социальной иерархии, они, хотя и с трудом, вырабатывают новые стереотипы поведения, навязывают их всем остальным и создают, таким образом, новую этническую систему, новый этнос, видимый для истории». (Л.Гумилёв, «От Руси до России», стр. 19-20)

По версии Льва Гумилёва современный российский этнос образовался в течение исторического периода с 1200 по 1380 годы путём слияния славян, татар, литовцев, финно-угорских и других народов. (Л.Гумилёв, «От Руси до России», стр. 254) В то время зародилась и получила своё постепенное развитие российская государственность. Тогда, начиная с правления московского князя Ивана Даниловича Калиты (Ивана I), в основу строительства Российской государственности был положен принцип этнической терпимости, которому в последствии следовали все правители России.

По Льву Гумилёву, фаза пассионарного подъёма России заканчивается полным её становлением как Империи, после чего, ориентировочно с 1801 года, начинается фаза надлома, сопровождаемая «огромным рассеиванием энергии, кристаллизующейся в памятниках культуры и искусства. Но внешний расцвет культуры соответствует спаду пассионарности, а не её подъёму. Кончается эта фаза, как правило, кровопролитьем; система выбрасывает из себя излишнюю пассионарность, и восстанавливается видимое равновесие. Этнос начинает жить «по инерции», благодаря приобретённым ценностям» (Л.Гумилёв, «От Руси до России», стр. 20-22). Для этого периода истории России были характерны большое количество внутригосударственных конфликтов, в одном случае приводивших к насильственной гибели Императоров (убийство Павла I и Александра II), в другом – к проведению в жизнь прогрессивных государственных реформ (освобождение крестьян, земельная, судебная реформы и т.д.).

Если далее следовать логике Льва Гумилёва, то до фазы «обскурации, при которой процессы распада становятся необратимыми», или до последней фазы этногенеза – равновесия с природой, «когда люди живут в гармонии с родным ландшафтом и предпочитают великим замыслам обывательский покой», России ещё далеко. Возраст этноса, населяющего её территорию, не превышает восьми столетий. В то же время, с распадом Союза Советских Социалистических Республик, а в более глубоком понимании – с распадом исторически сложившегося Государства Российского, в гражданском обществе стали отчётливо проявляться признаки фазы обскурации, способной ускоренными темпами приблизить распад единого российского этноса. Эта фаза характерна тем, что повсеместно «господствуют люди вялые и эгоистичные, руководствующиеся потребительской психологией», а когда они «проедят и пропьют всё ценное, сохранившееся от героических времён, наступает последняя фаза», за которой стоит исторический вопрос создания нового этноса, нового государства. (Л.Гумилёв, «От Руси до России», стр.22, стр.254)

Разве не характерно нашему времени «проедание» экономического и природного потенциала страны, включающее в себя и так называемый вывоз капитала, и сугубо потребительское отношение к достижениям тех, кто осваивал бескрайние просторы российских земель, разведывал недра, строил города, заводы, фабрики и электростанции, и далеко не всегда уважительное отношение к защитникам Отечества!?

Российский этнос по крайней мере лет на пятьсот моложе европейских, сложившихся в результате распада Римской империи и империи Карла Великого. Может быть, поэтому, к счастью, в России пока ещё не так сильны тенденции отказа от собственных национальных традиций. Хотя, конечно, эти тенденции имеют место быть особенно среди представителей российской интеллигенции прозападного настроя, исповедующих и проповедующих через средства массовой информации не обременённый национальными и духовными ценностями космополитизм, пренебрежение исконными обычаями и традициями ради искусственно-выведенного понимания общечеловеческих ценностей эпохи глобализации.

Никто из здравомыслящих людей не отрицает важность и необходимость сотрудничества России и Объединённой Европы, в будущем – объединённым европейским этносом. Однако в случае вхождения российского этноса целиком и полностью в более зрелый европейский этнос, следуя в фарватере историко-научных выводов Льва Гумилёва, ценой такого присоединения окажется «полный отказ от отечественных традиций и последующая ассимиляция» народов России. (Л.Гумилёв, «От Руси до России», стр.256)

Автор данной книги намеренно, по возможности, подробно остановил внимание читателя на теории этногенеза, поскольку считает, что она наилучшим образом подходит для оценки событий, происходивших в России в конце XX века. Позволю себе выразить уверенность, что рассмотрение частных вопросов, связанных с приватизацией Российского государственного концерна «Норильский никель», через призму общей теории возникновения, развития и гибели этносов позволит читателю более широко представить и оценить результаты промышленной приватизации по-российски и то, что за ними может последовать в будущем.

2. Промышленная приватизация в России

2.1. От национализации к приватизации

Далее читателю предлагается краткое изложение общей истории приватизации, проведённой в России, что в дальнейшем позволит ему лучше ориентироваться в частных вопросах приватизации конкретного производственного объединения (концерна).

Представляется верным искать истоки приватизации в тех процессах, которые привели к национализации частной собственности граждан Российской Империи. Совсем немного времени прошло с того момента, когда 6 ноября 1917 года в своём обращении к населению Владимир Ульянов (Ленин), вождь пролетарской революции в России, провозгласил:

«Товарищи рабочие, солдаты, крестьяне и все трудящиеся!

Берите всю власть в руки своих Советов. Берегите, храните, как зеницу ока, землю, хлеб, фабрики, орудия, продукты, транспорт – всё это отныне будет всецело вашим, общенародным достоянием». (В.Ленин, «К населению», собр. соч. в четырех томах, том 3, стр. 24)

Буквально на следующий день так и произошло. В одночасье, признав не имеющим какой-либо юридической силы всё законодательство Российской Империи, опираясь на революционное правосознание, основанное на принципе целесообразности, а не законности, у богатых, знатных семей России реквизировали собственность в пользу трудового народа. При этом методы изъятия, проведения фактически тотальной национализации частной собственности были сопряжены с применением насилия, что и обеспечило довольно быстрое достижение поставленных революционным правительством задач.

Так, Владимир Ульянов (Ленин) писал: «Было бы величайшей глупостью и самым вздорным утопизмом полагать, что без принуждения и без диктатуры возможен переход от капитализма к социализму. … Ибо Советская власть есть не что иное, как организационная форма диктатуры пролетариата, диктатуры передового класса, поднимающего к новому демократизму, к самостоятельному участию в управлении государством десятки и десятки миллионов трудящихся и эксплуатируемых, которые на своем опыте учатся видеть в дисциплинированном и сознательном авангарде пролетариата своего надёжного вождя. Но диктатура есть большое слово. А больших слов нельзя бросать на ветер. Диктатура есть железная власть, революционно-смелая и быстрая, беспощадная в подавлении, как эксплуататоров, так и хулиганов». (В.Ленин, «Очередные задачи советской власти», собр. соч. в четырех томах, том 3, стр. 182-184)

Прошли годы, и весной 1985 года Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии СССР Михаил Горбачёв, являясь по партийной принадлежности верным ленинцем, а по внутреннему самоощущению, вероятно, человеком-мессией, готовым завершить большевистскую эру в истории государства, провозгласил «Перестройку». Отказавшись от методов принуждения, Михаил Горбачёв полностью построил свою работу на методах убеждения, помня ленинский принцип: «Первой задачей всякой партии будущего является – убедить большинство народа в правильности её программы и тактики». (В.Ленин, «Очередные задачи советской власти», собр. соч. в четырех томах, том 3, стр. 166)

Несколько лет ушло на убеждение, на бесконечные дискуссии с товарищами по партии, на сотни и сотни встреч с простыми советскими гражданами, с восторгом встречающими такого, казалось бы, далёкого и в то же время близкого, родного вождя. Люди внимали его речам, обсуждали их, цитировали и верили в лучшее будущее.

Хотел ли Михаил Горбачёв качественно развить так называемый новый ленинский демократизм, изрядно дискредитировавший себя в период руководства страной Иосифом Сталиным, или хотел вернуться к старому, классическому, философскому пониманию понятия демократии, не ясно, но новый курс был направлен на демократизацию всей страны.

В результате советские граждане получили возможность говорить на политико-экономические темы не только шёпотом у себя на кухне, но и громко, широко обсуждая все или, точнее, почти все проблемы, стоявшие перед государством и обществом, гласно освещаемые государственными средствами массовой информации. Телевизионная программа «Взгляд» и журнал «Огонёк» просто жгли души откровенными показами и публикациями, к примеру, о тех же зверствах сталинского режима. Короче, как говорится, в начале было слово!

А дальше – дело! Ещё правители Древнего Рима знали, что народ жаждет хлеба и зрелищ. Вволю насмотревшись на демократизированного вождя коммунистической партии, обсудив всё, что было предложено к обсуждению государственными средствами массовой информации, люди не могли не начать говорить о проблемах дня сегодняшнего, о недостатках в системе обеспечения их продуктами питания. Ибо, хлеб – всему голова!

Тогда в своих внутрипартийных документах Коммунистическая партия СССР обратилась к народу страны с предложением активнее проявлять частную инициативу в решении конкретных микроэкономических задач каждого. В обиходе появились такие выражения, как «интенсивный, а не экстенсивный путь развития экономики», «хозяйственный расчет», и, наконец, «производственная кооперация». Это был пусть пока ещё робкий, но шаг к стимулированию появления самостоятельного мелкого товаропроизводителя, развития частной сферы услуг. Отсутствие на первом этапе законодательной базы, способной защитить интересы нарождающегося частного собственника тем не менее не остановило процесс появления мелкого и очень мелкого производства. А «мелкое производство рождает капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе», – писал ещё весной 1920 года Владимир Ульянов (Ленин) в своей статье «Детская болезнь «левизны» в коммунизме». (В.Ленин, «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», собр. соч. в четырех томах, том 4, стр. 69)

В 1986 году в Советском Союзе прошли первые почти альтернативные выборы народных депутатов – это был реальный зримый результат «Перестройки». Вся страна, припав к телеэкранам и затаив дыхание, вслушивалась в речи красноречивых ораторов на первых Съездах народных депутатов СССР, переваривала и смаковала вкус свободы, вкус чего-то нового, непривычного, даже страшного, но манящего. Общество жило ожиданием перемен.

Однако постепенно к призрачному ощущению свободы присоединился и страх перед этой самой свободой, дававшей реальную возможность проявить себя.У одних появилось нестерпимое желание добиться вершин власти, общественного признания, и они пошли в народные депутаты, общественные деятели. Другие, поставив перед собой цель обогащения, обладания большей собственностью и денежными средствами, чем они имели возможность позволить себе раньше, стали предпринимать попытки организовать собственный бизнес. Хотя наличие первого – стремления к власти не гарантировало отсутствие второго – стремления к обогащению. Фридрих Ницше писал:«При серьёзно замышленном духовном освобождении человека его страсти и вожделения втайне тоже надеются извлечь для себя выгоду». (С.Кара-Мурза, «Манипуляция сознанием», стр. 427)

Свобода индивида в человеческом обществе никогда не бывает полной. В противном случае это привело бы к всеобщему хаосу и возникновению войны всех против всех. Политическая свобода «заключается в безопасности или в уверенности гражданина в своей безопасности», то есть подлинная «свобода гражданина зависит главным образом от доброкачественности уголовных законов», принятых государством. (Ш.Монтескье, «О духе законов», стр. 164-165)

Для одних, более информированных, приближённых к вершинам власти, свобода и расширение их прав было хорошо, поскольку они получили возможность тут же воспользоваться этой свободой, умножить свои права и реализовать их. Для других всё это оказалось не такой уж и сладкой конфеткой – ведь Судьба от рождения не наделила их теми возможностями, какими одарила первых. Реализация своих прав и использование свобод первыми, наряду с пассивностью вторых, вызванной объективными причинами, например, преклонным возрастом, удалённостью местожительства, или субъективными – отсутствием требуемого образования и стремления изменить условия собственного существования, низкой самооценкой, наконец, патологической честностью, очень быстро породили в отношениях между людьми неравенство, антагонизм и сопутствующий этому страх перед будущим. Если от страха быть подвергнутым внешнему насилию со стороны третьих лиц гражданина не наверняка, но с большой вероятностью, способно уберечь совершенное уголовное законодательство страны и профессиональная деятельность некоррумпированных сотрудников министерства внутренних дел, то от страха остаться безработным без средств существования ему не спастись, как не убежать от самого себя.

Более семи десятков лет уклад жизни советских людей строился на осознании ими доминирующего положения права государственной собственности, которая считалась общественной или общенародной, над правом личной собственности граждан Союза ССР. Конкуренция интересов государственных и общественных институтов, которые на тот момент были неразделимы, и интересов частных лиц не допускалась и в ряде случаев сурово каралась в полном соответствии с нормами права уголовного законодательства.

Во главе же Советского государства как машины управления, регулирования и подавления находились руководители коммунистической партии Советского Союза. Фактически они и члены их семей представляли собой партийно-государственную элиту страны, наделённую реальной властью, но в части имущественных интересов во многом ограниченную наличием лишь прав владения и пользования, без права распоряжения, общенародной собственностью. Зачастую в их личной собственности находилось лишь минимум того, что было им необходимо для поддержания соответствующего статусу стиля жизни. Остальным имуществом они широко и свободно пользовались (служебными дачами, квартирами, машинами и тому подобное), но не могли всем этим распоряжаться: продать, подарить, заложить в качестве обеспечения финансовых обязательств, а, главное, передать по наследству.

Всё дело в том, что в то время в Советском Союзе не было самого правового института частной собственности, включающего в себя право владения, пользования и распоряжения, абсолютного обладания вещью и гарантий защиты этих прав от посягательств третьих лиц, включая и государство. Поэтому не было и буржуазной элиты, отношения внутри которой строятся с учётом возможностей каждого индивида обладать на праве частной собственности не только предметами потребления, но – и имуществом, использование которого в производственно-хозяйственной деятельности человека может приносить дополнительную стоимость (прибыль).

Сегодня, по прошествию многих лет с момента начала «Перестройки», более отчётливо осознаётся глубинный смысл фразы: «Кадры решают всё!». Особенно, тогда, когда страна находилась на пограничном рубеже эпох при переходе от капитализма к социализму; а также – от социализма к капитализму.

В начале XX века лидер большевистской революции в России Владимир Ульянов (Ленин) в этой связи писал, что «нельзя, не из чего, строить коммунизм иначе, как из человеческого материала, созданного капитализмом, ибо нельзя изгнать и уничтожить буржуазную интеллигенцию, надо победить, переделать, переварить, перевоспитать её». (В.Ленин, «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», собр. соч. в четырех томах, том 4, стр. 137) Воспитанному на трудах теоретиков марксизма-ленинизма Генеральному Секретарю ЦК всё той же коммунистической (большевистской) партии Союза ССР Михаилу Горбачёву в конце XX века предстояло перевоспитать, переделать, переварить человеческий материал, выросший на идеях светлого «коммунистического завтра», создав из него основу для формирования мелкобуржуазного общества будущего.

О возможности появления крупного буржуазного индивида даже из среды членов партийно-государственной элиты изначально речь идти не могла. Конечно, некоторые «верные ленинцы» с партбилетами в карманах обладали определённой, достаточно большой в сравнении с рядовым обывателем, личной собственностью, а также вправе были пользоваться разного рода привилегиями. Но никакое имущество, принадлежавшее лицу на праве личной собственности, не предоставляло его обладателю возможности, владея и пользуясь им, получать от этого дополнительные доходы, поскольку обладатель личной собственности сам являлся конечным потребителем тех благ, с которыми и было связано существование данного имущества. В Союзе ССР имущество, относившееся к промышленным средствам производства, находилось в руках Государства, и появление вдруг ниоткуда крупных промышленников-предпринимателей, вышедших из среды советских граждан, попросту было невозможно (!).

Проводя «Перестройку», Михаил Горбачёв лишь пытался придать новый импульс общественно-производственным отношениям через обращение власти к скрытым желаниям каждого гражданина обеспечить себе достойный материальный достаток, основывая его на интенсификации собственного труда (при минимально возможной эксплуатации чужого, например, в производственных кооперативах). Однако, как аппетит рождается во время еды, так появился и разбуженный «Перестройкой», алчно-хватательный инстинкт человека, подогретый отсутствием чёткой законодательной базы. Это в скором времени одновременно привело к молниеносному, абсурдному обогащению десятков, может быть сотен людей, и обнищанию десятков миллионов бывших советских граждан. Вот тогда страхи, о которых говорилось ранее, обозначились более зримо, и перешли в хроническую форму. Но это были уже времена другой страны, другого политического режима, правителя – Бориса Ельцина.

С исторической точностью время перемен показало: для того, чтобы в 1917 году большинству реквизировать, национализировать частную собственность меньшинства, создав на её основе так называемую общенародную собственность, России потребовалось более трёх лет шагать дорогами кровопролитной гражданской войны. Для того же, чтобы в 90-х годах XX века меньшинству из потомков всё тех же большевиков – героев реквизиции 1917 года, присвоить себе добрую треть экономики страны, потребовалось лишь договориться между собой и в течение трёх-четырёх лет «законно» обобрать большинство. «Законно», потому что не без участия самого Государства, так как именно оно, возродив институт частной собственности, определяло правила игры на приватизационном поле: участие в приватизации информационно совершенно не подготовленного, не обученного населения страны, крайне сжатые сроки и отсутствие каких-либо санкций за откровенные нарушения, махинации и афёры.

По этому поводу позволим себе привести лишь два высказывания совершенно разных, в своё время критически настроенных по отношению друг к другу, но тем не менее очень интересных людей.

1. «Понятно, что в 89, 90, 91-м годах очень мало людей вообще верило в возможность частного предпринимательства в России. Огромное поле было совершенно пустым. Деньги делались очень легко. Вера в то, что это законно, что тебя не посадят на следующий день, была у очень немногих людей», – пришёл к выводу Борис Березовский. (Б.Березовский, «Искусство невозможного», том 1, стр. 102)

Поскольку ни гражданское, ни уголовное законодательство не соответствовали быстро менявшимся условиям жизни, законы государства творились на ходу и не имели системы, были крайне разрозненны. С одной стороны, действовавший тогда Гражданский кодекс РСФСР не регламентировал деятельность частных предпринимателей, а, значит, этим вакуумом предоставлял широкую свободу творчеству. С другой стороны, Уголовный кодекс РСФСР не предусматривал каких-либо наказаний за правонарушения, которые могли совершаться только в рыночных условиях.

2. «Российский уголовный кодекс содержал много двусмысленностей и дыр. Многие финансовые операции, которые на Западе расценили бы как преступные (некоторые типы взяток, мошенничество, казнокрадство, вымогательство), в России зачастую преступлением не являются», – констатировал Пол Хлебников. (П.Хлебников, «Крестный отец Кремля Борис Березовский», стр. 11)

По-сути, основу для строительства и последующего развития капитализма в России заложили, перефразируя высказывание Владимира Ульянова (Ленина), из человеческого материала, созданного социализмом, и с использованием методов, апробированных большевиками ещё в начале XX века (!).

Одним из основных, в частности, являлся метод массированной обработки человеческих мозгов через средства массовой информации, которые в течение нескольких лет формировали общественное мнение таким образом, что демократизация общества и приватизация собственности – близнецы братья, что тот, кто против проводимой приватизации, тот против демократии и т.п. Точно так же, как в начале прошлого века грамотно построенная агитация позволила большевикам поднять народ на борьбу за идеалы социализма, точно так и в конце прошлого века их потомки удержали народ от массовых выступлений в защиту этих самых идеалов, включавших в себя гарантированное право на труд и достойную старость.

Главный идеолог приватизации, проводимой в России, Анатолий Чубайс так писал о своём отце: «Мой отец всегда был убеждённым коммунистом. Он верил в идею не потому, что это было выгодно из каких-то карьерных соображений. Он действительно верил – истинно и истово». (Под редакцией А.Чубайса, «Приватизация по-российски», стр. 3-4)

Не одно поколение советских людей выросло на книгах героя гражданской войны, воевавшего на стороне реквизиторов частной собственности, Аркадия Гайдара, например, таких как, «Школа», «Тимур и его команда». Эти книги были написаны от чистого сердца человеком, который выше личного интереса ставил долг служения социалистическому Отечеству, своему народу, идеалам всеобщего равенства и братства. Его книги, которые и в наше время нередко можно найти на прилавках магазинов и в библиотечных фондах, приветствуют человеческий подвиг, даже сопряжённый с самопожертвованием во имя достижения какой-либо общественно-значимой цели, во имя спасения жизней товарищей, учат добру, призывая всячески оказывать помощь людям преклонного возраста, семьям фронтовиков и т.д.

К сожалению, далеко не все жизненные принципы деда получили своё отражение в мировоззрении внука – Егора Гайдара, в ноябре 1991 года назначенного заместителем Председателя правительства Российской Федерации по вопросам экономической политики, а с 15 июня по 14 декабря 1992 года исполнявшего обязанности Председателя Совета Министров Российской Федерации. Кроме организационно слабо подготовленной и совершенно безответственно проведённой акции по отпуску «в свободное плавание» оптовых и розничных цен на товары народного потребления в начале 1992 года, в списке «добрых» дел Егор Тимуровича, в частности, числится участие в формировании стратегии акционирования и приватизации крупнейших промышленных предприятий и объединений (концернов) страны.

Если для свершения процесса национализации частной собственности большевистское государство, опираясь на идейную бескомпромиссность проводников диктатуры пролетариата, действовало в одностороннем порядке, то для проведения промышленной приватизации – процесса с правовой точки зрения двустороннего, современному российскому «демократическому» государству обязательно требовался контрагент. Порядок подбора контрагентов – приобретателей в частную собственность какого-то определённого имущества или имущественных прав из реестра государственной собственности, которая в полном смысле слова являлась общенародной, – в общих чертах, но всё же был нормативно установлен. Государство же в лице высокопоставленных чиновников, опираясь на воспитанную десятилетиями пролетарской диктатуры и сталинских лагерей народную безропотность и культивированное доверие к властям, в отношении особо «вкусных» по ожидавшемуся экономическому эффекту промышленных предприятий негласно («закулисно») вносило изменения в правила приватизационной игры в пользу «достойнейших» контрагентов.

2.2. Приватизационные процессы до августовских событий 1991 года

После избрания первого состава Съезда народных депутатов Союза ССР и формирования соответствующего Верховного Совета, постепенно набирая обороты, вновь заработала законодательная машина, в законотворческую деятельность окунулись лучшие правоведы того времени. Прошло чуть более семидесяти календарных лет, считая от момента совершения большевистского переворота, и Россия, оставаясь ещё объединяющим ядром, территориальным и экономическим центром Советского Союза, существовавшая, по-сути, почти в границах прежней Российской Империи, начала процесс генерального обновления гражданско-правовой законодательной базы.

Достаточно быстро были приняты законы «О собственности в СССР» и «О предприятиях в СССР», законодательно оформившие и закрепившие правовой институт «полного хозяйственного ведения», искусственно приравнявшего право обладания вверенным государственным предприятиям имуществом к праву собственности. Процесс обновления, а точнее сказать, создания законодательства Союза ССР протекал очень быстро, и уже 31 мая 1991 года в Московском Кремле Председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов подписал принятые «Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик», которые должны были войти в действие с 1 января 1992 года. Но этому, к сожалению, не суждено было сбыться. В связи с развалом СССР «Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик» были введены в действие на территории Российской Федерации лишь в июле 1992 года, и то в качестве временной альтернативы устаревшему Гражданскому кодексу РСФСР, принятому ещё в 1964 году.

В то же время параллельно создавалась законодательная база Российской Советской Федеративной Социалистической Республики как республики, входившей в состав Советского Союза. С разницей всего лишь в один день, 24 и 25 декабря 1990 года, Председатель Верховного Совета РСФСР Борис Ельцин подписал решения о принятии и вступлении в силу двух основополагающих для развития рыночных отношений законов: «О собственности в РСФСР» и «О предприятиях и предпринимательской деятельности».

Важнейшим шагом в направлении разгосударствления экономики явилось принятие, как на уровне законодательного органа Союза ССР, так и на уровне РСФСР, законов об ограничении монополистической деятельности.

Закон СССР «Об ограничении монополистической деятельности в СССР» был принят 10 июля 1991 года и введён в действие с момента его официального опубликования. В соответствии с пунктом 3 постановления Верховного Совета СССР о введении в действие упомянутого закона Антимонопольному комитету, находившемуся согласно статьи 6 закона в ведении Президента СССР и подотчётному Верховному Совету СССР, предписывалось до 1 октября 1991 года «разработать и представить в Верховный Совет СССР программу демонополизации экономики».

Несколькими месяцами ранее, 22 марта 1991 года, законодательный орган РСФСР, в свою очередь, принял Закон РСФСР «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках» и ввёл его в действие с момента официального опубликования. В соответствии с пунктом 2 постановления Верховного Совета РСФСР о порядке введения в действие закона Совету Министров республики, в состав которого, согласно статье 3 указанного закона, входил Государственный комитет РСФСР по антимонопольной политике и поддержке новых экономических структур, вменялось в обязанность «обобщить результаты проведения анализа, предложения министерств и ведомств РСФСР, Советов Министров республик, входящих в состав РСФСР, обл(край) исполкомов, трудовых коллективов и в течение 1991 г. разработать программу мер по демонополизации народного хозяйства РСФСР».

Законотворческое соперничество народных депутатов всесоюзного и республиканского уровней из конструктивного диалога по конкретным деталям совершенствования гражданского законодательства страны, приведения его в соответствие с требованиями едва зародившихся рыночных отношений, очень быстро переросло в совсем неидеологическую борьбу за перераспределение государственной собственности между СССР и РСФСР, за определение порядка её разгосударствления и приватизации. К середине лета 1991 года ситуация обострилась до крайности. Это было вызвано тем, что параллельно друг другу фактически день в день неимоверно быстрыми темпами велась работа по созданию нормативной базы, необходимой для организации программно-спланированной передачи собственности из государственных рук в частные.

Не вызывает никаких сомнений, что в основе концептуальных расхождений по проблемам разгосударствления и промышленной приватизации, которые были между реформаторами из команды Михаила Горбачёва и реформаторами из команды Бориса Ельцина, лежали различия целей и задач, стоявших перед Кабинетом Министров СССР и Советом Министров РСФСР.

Первые делали ставку на сохранение в руках центральной власти Союза ССР промышленных предприятий и объединений (концернов) всесоюзного значения и развитие, прежде всего, мелкого и среднего предпринимательства, стимулированию появления которого из состава экономически активного народонаселения страны и должна была способствовать приватизация средств производства (!).

Вторые рассматривали возможность распространения юрисдикции РСФСР, помимо мнения центральной власти СССР, на все крупнейшие промышленные предприятия и объединения (концерны) страны, делая ставку на культивирование появления из среды того же неимущего советского народа крупного частного бизнеса, путём выделения из общей людской массы «достойнейших» индивидуумов – ставленников высокопоставленных «идейных перевёртышей» коммунистической партийно-государственной номенклатуры (!).

Если в отношениях с другими республиками Союза ССР, расположенными по окраинам вдоль государственной границы СССР, центральная власть имела возможность в качестве аргумента при необходимости применять силу, то в отношениях с властными структурами РСФСР тон переговоров был весьма сдержанным. Это определялось самим месторасположением и той политико-экономической ролью, которую играла Российская республика во внутренней политике великой страны, которой был Советский Союз.

Самым революционным актом того времени стала «Декларация о государственном суверенитете РСФСР», принятая 12 июня 1990 года, в которой был провозглашён принцип верховенства Конституции и законов РСФСР на всей территории РСФСР и предусмотрена возможность приостановления действия актов Союза ССР, вступавших в противоречие с суверенными правами РСФСР, на территории республики. Указанный принцип раскрывался также в статье 2 Закона РСФСР «О взаимоотношениях Советов народных депутатов и исполнительных органов в период проведения экономической реформы»: «Нормы законодательных и иных актов Союза ССР применяются на территории РСФСР, если они не противоречат Декларации о государственном суверенитете РСФСР, другим законодательным актам РСФСР».

По своему смыслу буквально то же, но в более детальном изложении, содержалось в специально принятом 24 октября 1990 года Законе РСФСР «О действии актов органов Союза ССР на территории РСФСР» за № 263-1, подписанном первым заместителем Председателя Верховного Совета РСФСР Русланом Хасбулатовым. Статья 1 закона указывала, что законы и иные акты высших органов государственной власти Союза ССР, принятые в пределах полномочий, переданных Российской Федерацией Союзу ССР в соответствии с Декларацией о государственном суверенитете РСФСР и Постановлением Съезда народных депутатов РСФСР «О разграничении функций управления организациями на территории РСФСР», действовали в РСФСР непосредственно. Кроме этого, Верховный Совет РСФСР или соответственно Совет Министров РСФСР были вправе приостанавливать действие указанных актов, если они нарушали суверенитет Российской Федерации.

Ещё жёстче звучали нормы права статей 5 и 6 упомянутого закона:

«Статья 5. Решения действующих на территории РСФСР государственных органов, органов общественных, политических, кооперативных, иных организаций и предприятий, должностных лиц, а также договоры и иные сделки, принятые или совершённые на основании актов органов СССР, не ратифицированных, не подтверждённых или приостановленных в соответствии с настоящим Законом являются недействительными.

Статья 6. В случае совершения действий, предусмотренных статьёй 5 настоящего Закона, граждане, должностные лица, государственные органы, органы общественных, политических, кооперативных, иных организаций и предприятий несут ответственность в соответствии с законодательством РСФСР».

Однако, наряду с этим, Конституция Советского Союза провозглашала принцип приоритета законодательства Союза ССР над законодательством союзных республик. Налицо было своеобразное соперничество суверенитетов!

В тот же день, 24 октября 1990 года, был принят Закон СССР «Об обеспечении действия законов и иных актов законодательства Союза ССР», причём, скорее всего, до того, как в тот же день был принят уже рассмотренный Закон РСФСР «О действии актов органов Союза ССР на территории РСФСР».

Статья 1 вышеназванного Закона СССР указывала, что «законы, указы Президента СССР, другие акты высших органов государственной власти и управления СССР, изданные в пределах их полномочий, обязательны для исполнения всеми государственными и общественными органами, должностными лицами и гражданами на территории СССР». Далее следовало, что «если закон республики расходится с законом СССР, то впредь до заключения нового Союзного договора действует закон СССР».

Согласно статье 3 того же закона Союза ССР, «обязательная сила законов СССР на всей территории страны не может быть предметом договоренностей между отдельными республиками, а равно между органами Союза ССР и отдельных республик; установление в республиках предварительных условий, каких бы то ни было других прямых или косвенных ограничений действия законов СССР и иных актов высших органов государственной власти и управления СССР является незаконной попыткой ущемления суверенитета СССР … и не влечет за собой никаких юридических последствий». Там же указывалось на недопустимость нарушения правовых норм, содержавшихся в Законе СССР «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами федерации».


Соперничество суверенитетов ещё больше обострилось при принятии законодательными органами Союза ССР и РСФСР законов, регламентировавших порядок разгосударствления и проведения промышленной приватизации (!).

Так, 1 июля 1991 года был принят и введён в действие с момента его официального опубликования Закон СССР «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий».

В пункте 2 постановления Верховного Совета СССР о введении в действие названного закона устанавливалось, что «впредь до приведения законодательства Союза ССР и республик в соответствие с Законом СССР «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий» акты действующего законодательства применяются в части, не противоречащей указанному Закону; не имеют юридической силы законодательные и иные нормативные акты республик, определяющие в одностороннем порядке имущественные отношения по разгосударствлению и приватизации предприятий, находящихся в общесоюзной собственности и совместном ведении Союза ССР и республик».

В соответствии с пунктом 3 того же самого постановления Фонд государственного имущества Союза ССР был обязан до 1 сентября 1991 года разработать и представить на рассмотрение Верховного Совета СССР «Программу первоочередных мероприятий по разгосударствлению и приватизации предприятий, находящихся в общесоюзной собственности и совместном ведении Союза ССР и республик».

Однако буквально через день, 3 июля 1991 года, был принят и введён в действие со дня его официального опубликования Закон РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР». Положение пункта 3 постановления Верховного Совета РСФСР о порядке введения в действие упомянутого закона обязало Совет Министров РСФСР:

« – обеспечить до 15 августа 1991 года пересмотр и отмену министерствами, государственными комитетами и ведомствами РСФСР их нормативных актов, а также прекращение действия нормативных актов Правительства, министерств, государственных комитетов и ведомств Союза ССР, противоречащих Закону РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР;

– разработать и представить до 1 сентября 1991 года Верховному Совету РСФСР Государственную программу приватизации, положение о создании холдинговых компаний на основе предприятий, входящих в объединение (ассоциацию, концерн) или находящихся в ведении органов государственного управления и местной администрации».

Тексты самих законов Союза ССР и РСФСР, регламентировавших порядок разгосударствления и проведения промышленной приватизации, принятые почти одновременно, также содержали массу принципиальных противоречий (!).

1. Так, например, статья 2 Закона СССР устанавливала, что «разгосударствление и приватизация предприятий, находящихся в совместном ведении Союза ССР и республик, осуществляются в соответствии с данным Законом и соглашениями между ними».

Этому возражала норма права статьи 2 Закона РСФСР, в соответствии с которой «приватизация государственных предприятий, находящихся в общей собственности РСФСР и СССР, других союзных республик, регулируется настоящим Законом, иными законодательными актами РСФСР и соглашениями с Союзом ССР и союзными республиками». Причём никакой ссылки на соответствующий Закон СССР, принятый ранее, не приводилось.

2. «Перечень предприятий, не подлежащих разгосударствлению и приватизации с учётом интересов обороны и безопасности государства, охраны окружающей среды и здоровья населения, а также необходимости обеспечения монополии государства на отдельные виды деятельности, определяется соответственно Кабинетом Министров СССР (утверждается Верховным Советом СССР) или высшими органами власти и управления республик», – статья 4 Закона СССР.

По этому поводу статья 3 Закона РСФСР указывала, что в Государственной программе приватизации «устанавливается перечень государственных предприятий, объединений или их подразделений, не подлежащих приватизации». Отметим, хотя в соответствии с Законом РСФСР Государственная программа приватизации вносилась на рассмотрение Советом Министров РСФСР и утверждалась Верховным Советом РСФСР, бросается в глаза, что законодательство Союза ССР несравнимо более чётко определяло принципиальные подходы к тому, при наличии каких условий возможен был запрет на приватизацию каких-либо государственных предприятий. Закон же РСФСР относил решение данной проблемы на усмотрение авторов-составителей государственных программ приватизации, разрабатываемых один раз на три ближайших года.

Отсутствие в законодательстве РСФСР чётко прописанных принципиальных положений, направленных на ограничение промышленной приватизации, безусловно, давало более широкое поле для манёвра тем, кто организовывал приватизационные процессы на практике.

3. Хотелось бы обратить внимание читателя ещё на одну очень интересную норму Закона СССР, аналог которой полностью отсутствовал в Законе РСФСР. Статья 6 Закона СССР устанавливала, что «в целях предотвращения чрезмерной концентрации капиталов и монополизации производства законодательством Союза ССР и республик могут устанавливаться суммарные квоты приобретения банками и другими юридическими лицами предприятий, акций (паев) и иного имущества; в программах разгосударствления и приватизации предприятий Союза ССР и республик могут устанавливаться ограничения и суммарные квоты приобретения приватизируемого имущества, как для отдельных иностранных инвесторов, так и для всего иностранного капитала».

Выражение «могут устанавливаться» с правовой точки зрения не несло за собой императивного смысла, точно определявшего права и обязанности, но создавало потенциальную возможность при необходимости ввести соответствующие ограничения на промышленную приватизацию, если, например, того требовала защита экономических интересов страны.

Разработчики же проекта Закона РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР» полностью отвергли саму возможность в законодательном порядке введения квотирования, призванного во избежание сосредоточения крупного промышленного производства в одних руках, означавшего монополизацию частным капиталом целых отраслей приватизированного народного хозяйства, иногда ограничивать (количественно) права потенциальных покупателей государственной промышленной собственности.

Как раз наоборот, они изначально готовили мало-мальски оформленную законодательную базу для того, чтобы скорейшим образом провести адресную (в руки «избранных») приватизацию крупнейших промышленно-отраслевых горнодобывающих и нефтедобывающих объединений (концернов), что, разумеется, противоречило интересам подавляющего большинства граждан страны.

Анатолий Чубайс в книге «Приватизация по-российски», вышедшей под его редакцией, так описывал события того времени соперничества суверенитетов Советского Союза и РСФСР: «В то время именно Верховный Совет стал одним из главных «рассадников» реформаторских идей в России. Самым активным в этом отношении был комитет по экономической реформе, который возглавляли Сергей Красавченко и два его зама – Пётр Филиппов и Владимир Шумейко. К концу 1990 года в подкомитете по собственности и приватизации был подготовлен проект закона о приватизации. Написали его Пётр Филиппов и я очень быстро и, как казалось, весьма своевременно». Характеризуя Петра Филиппова, Анатолий Чубайс писал: «Я знал: там, где Петя, никакой советской дури не будет». (Под редакцией А.Чубайса, «Приватизация по-российски», стр. 40-41, стр. 23) Возможно, именно это и имел в виду Анатолий Чубайс, не включая в проект закона никаких правовых норм, хоть сколько-нибудь ограничивавших права приобретателей государственной промышленно-отраслевой собственности.

Конкуренция двух законов, Союза ССР «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий» и союзной республики РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР», началась ещё на проектных стадиях. «Появление союзного проекта, а его по тогдашней моде опубликовали «для всенародного обсуждения», резко повысило угрозу «стихийного» разгосударствления на территории России. И поэтому тут же Верховным Советом РСФСР было принято постановление, которым заморозили процесс разгосударствления и приватизации в России до момента принятия республиканского закона о приватизации. Допускался только выкуп имущества по ранее заключенным договорам аренды с выкупом. По существу было принято решение не применять на территории РСФСР иные приватизационные концепции и тенденции», – писал Анатолий Чубайс. (Под редакцией А.Чубайса, «Приватизация по-российски», стр. 41)

Однако территория РСФСР составной частью входила в состав СССР, и принятие подобных решений как фактически, так и юридически ставили высшую государственную власть Советского Союза перед нелёгким выбором: либо смириться с собственной недееспособностью и молча наблюдать за действиями высших органов государственной власти самой мощной союзной республики, либо предпринять какие-то меры.

В процессе законотворческого противостояния Союза ССР и «суверенной» РСФСР за реальную государственную власть, за сферы влияния на процессы экономического преобразования страны, за приоритетные права на установление условий проведения промышленной приватизации, определения перечней государственных предприятий, подлежавших приватизации, властями РСФСР была подведена правовая основа под развал СССР и суверенизацию других союзных республик (!).


Такое стало возможным в связи с очень слабой внутренней политикой Президента СССР, Генерального Секретаря Центрального Комитета коммунистической партии Советского Союза Михаила Горбачёва. В то время вся его политическая энергия и воля уходили на налаживание тёплых, дружественных отношений с правительствами стран Западной Европы и США, на создание собственного имиджа реформатора-демократа. При этом в процессе проведения реформ Михаил Горбачёв не мог не понимать, что укрепление его авторитета во внешней политике прямо пропорционально ослаблению его позиций внутри страны как лидера государства.

«Для сохранения единства СССР (чего явно желает и большинство западных правительств) он (Михаил Горбачёв) может опереться на поддержку только армии, КГБ и партийного аппарата», – писал осенью 1990 года директор издательства «Catallaxy», президент фонда «Собственность и закон» Борис Пинскер, продолжая: «Но как можно сокращать армию, осуществлять конверсию оборонной промышленности и, одновременно, опираться на армию для сохранения целостности страны? Ещё драматичнее эта ситуация преломляется по отношению к аппарату КПСС. В настоящее время это третья важная сила, которая способна отстаивать целостность страны, бороться со стремлением республик к государственной самостоятельности. Можно ли использовать этот аппарат, тесно переплетённый к тому же с военной машиной, для удержания республик в колеснице империи и одновременно проводить политику денационализации собственности? Серьёзность проблемы не приходится недооценивать … Выход из ситуации, естественно, есть – положиться на интеграционный потенциал рынка и дать республикам всю ту самостоятельность, которую они просят. В конце концов, притягательность громадного и потенциально очень богатого русского рынка должна оказаться достаточной, чтобы обеспечить военную и политическую сплоченность будущей ассоциации государств. Но даже если сам Горбачёв и сможет поверить в такое развитие событий, убедить в надежности этой перспективы военных – дело явно не лёгкое. Да и судя по тому, как развивались события с конца лета 1990 г., сам Горбачёв скорее склонен пожертвовать темпом экономической реформы, чем рисковать поддержкой армии и партийного аппарата». (Сборник материалов конференции, проведенной Институтом Катона (США) в Москве в сентябре 1990 года «От плана к рынку», стр. 156, статья Б.Пинскера «Приватизация и политика»)

Противостояние двух законодательных властей, Союза ССР и РСФСР, рано или поздно должно было привести к возникновению ситуации, при которой противоборство соответствующих исполнительных властей становилось уже неизбежным. Удержать от развала Советский Союз, который лихорадило от противоречивости параллельных решений, принимаемых разного уровня властными структурами Союза ССР и РСФСР, без серьёзного укрепления исполнительной власти центра не представлялось возможным. Первой попыткой тому было то, когда ещё несколько ранее возникшего противостояния, «в целях обеспечения дальнейшего развития осуществляемых в стране глубоких политических и экономических преобразований, укрепления конституционного строя, прав, свобод и безопасности граждан, улучшения взаимодействия высших органов государственной власти и управления СССР Съезд народных депутатов СССР» постановил утвердить пост Президента СССР. (Преамбула Закона СССР от 14 марта 1990 г. № 1360-1 «Об учреждении поста Президента СССР и внесении изменений и дополнений в Конституцию (Основной Закон) СССР»)

Законом СССР от 14 марта 1990 года № 1360-1 «Об утверждении поста Президента СССР и внесении изменений и дополнений в Конституцию (Основной Закон) СССР» был определен новый порядок организации и функционирования исполнительной власти в стране. Хотя многие современники этого Закона скорее вспомнят его как нормативный акт, конституционно закрепивший многообразие форм собственности и исключивший упоминание о руководящей роли «Коммунистической партии – авангарда всего народа». Именно тогда новая редакция статьи 7 Конституции СССР закрепила принцип равенства всех общественных объединений людей перед законом: «Все политические партии, общественные организации и массовые движения, выполняя функции, предусмотренные их программами и уставами, действуют в рамках Конституции и советских законов».

Тогда же новая редакция статьи 10 Конституции СССР провозгласила принцип равенства форм собственности: «Экономическая система СССР развивается на основе собственности советских граждан, коллективной и государственной собственности. Государство создаёт условия, необходимые для развития разнообразных форм собственности, и обеспечивает равную их защиту».

Фактически, с одной стороны, Съезд народных депутатов СССР, как высший орган государственной власти страны, «выпустил пар», отразив в Конституции государства демократические достижения прошедших лет «Перестройки», а с другой, введя правовой институт президентства, законодательно усилил степень влияния центральной власти Союза ССР на внутриполитические процессы.

Углубившись же в более детальный анализ этого законодательного акта, имеющего колоссальное не только юридическое, но и историко-государствоведческое значение, заметим, что в самом начале Президент СССР не олицетворял собой исполнительную власть в стране подобно президенту в президентской республике. Скорее это был самый главный координатор всех ветвей власти, обладавший правом неприкосновенности и смещаемый «только Съездом народных депутатов СССР в случае нарушения им Конституции СССР и законов СССР».

Причиной тому являлась подготовка проекта Закона СССР от 14 марта 1990 года № 1360-1 командой единомышленников Михаила Горбачёва, которая взяла за основу отработанную десятилетиями систему обязательной по своей сути, но рекомендательной по форме координации деятельности органов государственной власти и управления номенклатурными структурами коммунистической партии Советского Союза. По сути, при Президенте СССР, как ранее при Генеральном секретаре КПСС, были созданы совещательно-рекомендательные органы управления, в какой-то степени дублировавшие другие органы государственной власти страны, занимавшиеся решением конкретных задач в соответствии со своими направлениями деятельности.

К примеру, при Президенте СССР действовал Президентский Совет СССР, задачей которого являлась «выработка мер по реализации основных направлений внутренней и внешней политики СССР, обеспечению безопасности страны». Члены Президентского Совета СССР назначались самим Президентом СССР в основном своём составе без каких-либо согласований с Верховным Советом СССР.

В соответствии с пунктом 2 статьи 127.3. новой редакции Конституции Советского Союза Президент СССР был уполномочен принимать «необходимые меры по охране суверенитета Союза ССР и союзных республик, безопасности и территориальной целостности страны, по реализации принципов национально-государственного устройства СССР».

В ситуации, когда КПСС перестала исполнять роль объединяющей, руководящей и направляющей силы государства, когда бывшие первые секретари коммунистических партий союзных республик, краёв и областей постепенно начинали занимать местническую позицию, отдавая предпочтение интересам конкретных территорий при решении спорных вопросов с Союзом ССР, был создан Совет Федерации СССР. Это был объединяющий орган, создав который центральная власть пыталась сохранить своё главенствующее, руководящее и направляющее влияние на всю территорию могучей страны. По своей внутренней сути Совет Федерации СССР олицетворял сам Союз ССР. В его состав входили высшие государственные должностные лица союзных республик, возглавляемые Президентом СССР, в его заседаниях были «вправе участвовать высшие государственные должностные лица автономных республик, автономных областей и автономных округов».

Опираясь на статью 127.6. новой редакции Конституции Советского Союза, «для рассмотрения наиболее важных вопросов внутренней и внешней политики страны» Президент СССР был вправе проводить совместные заседания Совета Федерации и Президентского Совета. Идея подобных совместных заседаний, по всей видимости, была в том, что присутствие единомышленников Президента СССР из состава Президентского Совета на заседаниях с членами Совета Федерации должно было оказывать определённое моральное давление на некоторых особо строптивых лидеров союзных республик.

Однако при всём при этом первый Президент СССР, которым тогда стал Михаил Горбачёв, избранный Съездом народных депутатов Советского Союза, руководствовавшимся специальной правовой нормой, закреплённой в третьем разделе упомянутого Закона СССР от 14 марта 1990 года № 1360-1, получив правовые рычаги, не сумел ими должным образом воспользоваться. Похоже, он так и не смог осознать, что 12 июня 1990 года вместе с выходом в свет Декларации о государственном суверенитете РСФСР был жёстко поставлен вопрос о реальной дееспособности центральной власти Союза ССР, который требовал ответа в течение ближайших месяцев, в крайнем случае, пары – тройки календарных лет (!).

Очень скоро ближайшим соратникам Михаила Горбачёва стало ясно, что в случае необходимости, например, связанной с защитой территориальной целостности страны, он не будет способен пойти на принятие во внутренней политике ответственных, смелых решений, которые хотя бы в какой-то степени могли пошатнуть его авторитет в глазах зарубежной общественности. Не вызывает сомнений, что нерешительность Михаила Горбачёва объяснялась не только его внешнеполитическим имиджем, но и тем, что он, как первый Президент Советского Союза, и, к сожалению, последний, избирался не «гражданами СССР на основе всеобщего, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании», а Съездом народных депутатов СССР.

Вот уж воистину «первый блин – комом»!

Всего-то один лишь только раз, законно обойдя статью 127.1. Конституции СССР, регламентировавшую принцип всенародного избрания на пост Президента СССР, Михаил Горбачёв в результате не удержал власть в своих руках хотя бы ради целостности могучей страны и отказал потомкам в праве избирать следующего за ним Президента Советского Союза.

В преддверии этого во второй половине 1990 года остро стал вопрос появления среди высокопоставленного государственного чиновничества Союза ССР политической фигуры, полномочной частично, а в исключительных случаях полностью, исполнять президентские обязанности. Потребовалось кардинальное усиление государственной власти путём введения правового института Вице-президента СССР. Представляется, что по замыслам лиц из ближайшего окружения Михаила Горбачёва, а может и его самого, именно Вице-президент СССР в определённой ситуации смог бы сыграть роль дублёра в той роли, которую сам Президент СССР играть бы отказался. Фактически это была некая страховка – запасной вариант.

Правовое оформление этого варианта заняло несколько месяцев, завершившись лишь 26 декабря 1990 года принятием Съездом народных депутатов СССР Закона СССР № 1861-1 «Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного Закона) СССР в связи с совершенствованием системы государственного управления». В соответствии с этим законодательным актом всесоюзного значения не только была введена должность Вице-президента СССР, но также были чётче конкретизированы полномочия Президента СССР, подчеркнём, уже как высшего органа исполнительной власти государства.

1. Так, в соответствии с положением, содержавшимся в пункте 4 статьи 127.3. Конституции СССР (в редакции мартовских изменений 1990 года) «Президент СССР обеспечивает взаимодействие высших органов государственной власти и управления СССР». Тот же самый пункт Конституции СССР (в редакции декабрьских изменений 1990 года) указывал, что «Президент СССР возглавляет систему органов государственного управления и обеспечивает их взаимодействие с высшими органами государственной власти СССР».

2. В соответствии с прежней редакцией пункта 9 статьи 127.3. Конституции СССР «Президент СССР имеет право приостанавливать действие постановлений и распоряжений Совета Министров СССР» (с декабря 1990 года – Кабинета Министров СССР). И на этом всё!

Читателю стоит лишь вдуматься в смысл понятия «приостанавливать», чтобы убедиться в ничтожности данного полномочия. Ситуация в корне изменилась с принятием и вступлением в силу Закона СССР от 26 декабря 1990 года № 1861-1. Этот же пункт Конституции СССР получил новую редакцию: «Президент СССР вправе отменять постановления и распоряжения Кабинета Министров СССР, акты министерств СССР, других подведомственных ему органов; имеет право по вопросам, отнесённым к ведению Союза ССР, приостанавливать исполнение постановлений и распоряжений Совета Министров республик в случаях нарушения ими Конституции СССР и законов СССР».

Стоит признать, конституционно оформленные права Президента Советского Союза не просто приостанавливать, а отменять акты подведомственных ему органов государственного управления, приостанавливать действие распорядительных актов органов исполнительной власти союзных республик, – это было уже существенное усиление президентской власти.

3. Ушёл в историю Президентский Совет СССР, его место занял Совет безопасности СССР с гораздо более чёткими полномочиями. Уже одно то, что в названии нового органа управления, пусть даже отчасти функционально повторяющего прежний Президентский Совет СССР, появилось понятие «безопасность», достаточно красноречиво говорит о том напряжении, ожидании чего-то недоброго, которое жило в умах авторов новых изменений Конституции СССР.

Кроме того, отметим, что члены Совета безопасности, в отличие от членов Президентского Совета, не просто назначались Президентом СССР, а по согласованию с Верховным Советом СССР и с учётом мнения Совета Федерации СССР. Безусловно, такое положение вещей способствовало укреплению их статуса в реализации полномочий, направленных на выработку «рекомендаций по проведению в жизнь общесоюзной политики в области обороны страны, поддержанию её надёжной государственной, экономической и экологической безопасности, преодолению последствий стихийных бедствий и других чрезвычайных ситуаций, обеспечению стабильности и правового порядка в обществе». (Пункт 9.1., статьи 127.3 Конституции СССР)

4. Закон СССР от 26 декабря 1990 года № 1861-1 создал в Конституции СССР целую главу, регламентировавшую деятельность Совета Федерации. Кроме Президента СССР и президентов (высших государственных должностных лиц) союзных республик в состав Совета Федерации вошёл и Вице-президент СССР. Центральная власть Союза ССР всё теснее притягивала к себе республиканских лидеров, пытаясь оградить их от возможных попыток предпринять действия, идущие в разрез с интересами единого союзного государства. Вся деятельность Совета Федерации строилась «на основе определённых Съездом народных депутатов СССР направлений внутренней и внешней политики Союза ССР» и была направлена на «координацию деятельности высших органов государственного управления Союза и республик». Совет Федерации следил за соблюдением Союзного Договора, определял меры по проведению в жизнь национальной политики Советского государства. (Статья 127.8 Конституции СССР)

5. Введённая в декабре 1990 года в Конституцию страны государственная должность Вице-президента СССР значительно усилила позиции самого Президента СССР и с правовой точки зрения оформила возможность проведения в жизнь варианта, при котором полномочия Президента СССР мог бы какое-то время исполнять законный дублёр. В Конституции СССР было предельно мало статей, регламентировавших деятельность Вице-президента СССР, но смысл норм права, содержавшихся в этих статьях, определял функциональную суть новой высокопоставленной должности исключительно, как президентскую страховку – дублёра.

Так, статья 127.4. Конституции Союза ССР регламентировала: «Вице-президент СССР выполняет по поручению Президента СССР отдельные его полномочия и замещает Президента СССР в случае его отсутствия и невозможности осуществления им своих обязанностей».

Ещё более красноречиво раскрывала наиважнейшую роль Вице-президента СССР статья 127.7. Конституции Союза ССР: «Если Президент СССР по тем или иным причинам не может далее исполнять свои обязанности, впредь до избрания нового Президента СССР его полномочия переходят к Вице-президенту СССР, а если это невозможно – к Председателю Верховного Совета СССР. Выборы нового Президента СССР при этом должны быть проведены в трёхмесячный срок».

Конечно, подобная правовая норма присутствовала ещё в Законе СССР от 14 марта 1990 года № 1360-1, но в ней тогда было установлено, что полномочия Президента СССР переходят либо Председателю Верховного Совета, олицетворявшего законодательную власть, либо к Председателю Совета Министров, олицетворявшего исполнительную власть Советского Союза. Но только в декабре 1990 года сложились условия, при которых на политической арене союзного государства могла появиться высокопоставленная фигура, функциональное назначение которой заключалось в возможной временной замене ею действующего Президента СССР. От неё непосредственно не зависела работа ни парламента страны, ни органов исполнительной власти, но роль её была исключительной.

Особо отметим, что в случае необходимости осуществления на какое-то время рокировки двух самых высокопоставленных государственных должностных лиц, подписание Президентом СССР какого-либо специального управленческого акта не требовалось. Напомнив, подчеркнём, что в соответствии нормой права статьи 127.7. Конституции СССР, «если Президент СССР по тем или иным причинам не может далее исполнять свои обязанности», то само по себе без углубления в суть этих причин это было уже достаточным правовым основанием для наступления юридически значимого последствия, при котором «его полномочия переходят к Вице-президенту СССР» (!).

Для наглядности проведём сравнение правовой нормы статьи 127.7, допустим, с нормой права статьи 127.4. Конституции СССР, регламентировавшей: «Вице-президент СССР выполняет по поручению Президента СССР отдельные его полномочия», либо с существовавшей до 26 декабря 1990 года в Конституции СССР правовой нормой статьи 127.9., содержавшей следующее: «Президент СССР может передавать исполнение своих обязанностей». Хорошо видно, в последних двух примерах лично от Президента СССР непременно требовалось определённое волеизъявление, которое должно было обязательно выражаться в виде соответствующего распорядительного управленческого акта.

Итак, исполнительная власть Советского Союза усилилась, а лидерам союзных республик было предложено работать через Совет Федерации, руководствуясь, прежде всего, Конституцией и законами союзного государства, осуществляя свою деятельность «на основе определённых Съездом народных депутатов СССР направлений внутренней и внешней политики Союза ССР». На случай же неспособности Президента СССР Михаила Горбачёва по тем или иным причинам исполнять свои обязанности, независимо от сути этих причин, была подведена серьёзная нормативно-правовая база под его замену сроком до трёх месяцев на Вице-президента СССР, которым был избран Геннадий Янаев.

6. Кроме этого, опасаясь нарастающего во властных структурах союзных республик сепаратизма, способного привести к необратимым последствиям для Советского Союза как суверенного, единого субъекта международного права, Съезд народных депутатов Союза ССР принял решение о проведении по вопросу существования СССР всенародного голосования (референдума).

Подобное обращение к самым широким слоям населения всех союзных республик за поддержкой политики, проводившейся властями Советского Союза, несомненно, было обусловлено необходимостью получения весомого оправдания использования при необходимости сохранения целостности СССР всего командно-управленческого ресурса, предусмотренного Конституцией и законами СССР.

Итоги Всесоюзного референдума – правового института непосредственной (прямой) демократии, проведённого 17 марта 1991 года, показали, что 74%, то есть подавляющее большинство (почти ¾) граждан, принявших участие в референдуме, высказалось за сохранение Советского Союза, но в реформированном виде. Под реформированием понимался отказ от идей социалистического строительства и осознание необходимости переоформления союзнических договорных отношений, что должно было привести к подписанию новой редакции союзного договора.

Однако руководство союзных республик, прежде всего РСФСР, опираясь на статью 72 Конституции СССР, в соответствии с которой за каждой союзной республикой сохранялось право свободного выхода из СССР, упёрто продолжало проводить политику безудержного укрепления республиканского суверенитета и собственной власти за счёт уменьшения суверенитета Союза ССР и ограничения полномочий всесоюзных органов власти.

В сложившейся ситуации Президент СССР Михаил Горбачёв делал последние, как показало время, слабые попытки сохранить целостность управляемого им государства. Он упорно вёл переговоры с руководством союзных республик о необходимости подписания новой редакции союзного договора, что позволило бы с учётом возникших исторических реалий и итогов прошедшего референдума подтвердить правомерность существования СССР как федерации суверенных государств, образованной путём их добровольного объединения. В этой связи предполагалось существенно расширить административно-хозяйственные и бюджетные права союзных республик, в то же время согласившихся передать часть своих суверенных прав федерации – Советскому Союзу, к примеру, – установление общефедеративной государственной границы и таможенной системы, использование единой валюты, централизованное управление общими вооружёнными силами, подразделениями внутренних и пограничных войск, единой правоохранительной системы.

Стоит отметить, переговоры завершались ожиданиями позитивного результата там, где они проводились с руководством союзных республик, расположенных вдоль границ СССР и не сделавших ещё заявлений (деклараций) о своей независимости, к которым нельзя было отнести лишь РСФСР, по сути в одиночку поднявшей «бунт на корабле».

Наконец, своим решением Президент СССР Михаил Горбачёв назначил на 20 августа 1991 года открытие процедуры подписания новой редакции союзного договора, проект текста которого несколькими днями ранее этого был опубликован в центральных печатных средствах массовой информации.

Как следует из проведённого анализа указанных выше законодательных актов СССР и РСФСР, во второй половине лета 1991 года центральной государственной власти Советского Союза фактически был сделан законодательно оформленный вызов. Почти одновременно, в течение нескольких дней в августе 1991 года, должны были произойти весьма важные события, которые не могли не наложить свой отпечаток на действия высокопоставленных государственных должностных лиц, от коих зависела судьба новой редакции союзного договора (!).

Напомним читателю:

1) Совету Министров РСФСР законодательно предписывалось с 15 августа 1991 года прекратить действие на территории республики нормативных актов Правительства, министерств, государственных комитетов и ведомств Союза ССР, противоречивших Закону РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР»;

2) до 1 сентября 1991 года должна была быть разработана и представлена на рассмотрение Верховного Совета РСФСР Государственная программа приватизации.

Хотя действовавшая в то время статья 74 Конституции СССР содержала правовую норму, в соответствии с которой законы СССР имели одинаковую силу на территории всех союзных республик. В случае же расхождения закона союзной республики с общесоюзным законом действовал закон СССР.

Всё свелось к тому, что под флагом суверенитета руководство РСФСР начало борьбу за право самостоятельно определять политику разгосударствления и правила проведения промышленной приватизации, при этом сознательно идя на нарушение Конституции Союза ССР, тем самым провоцируя высшую государственную власть Советского Союза на возможное применение в ответ адекватных мер воздействия.

Назревала никакая не демократическая революция, а «коммунальная» склока на высшем уровне между властями Союза ССР и РСФСР по поводу того, кто будет определять правила дележа до этого десятилетиями накапливаемого общенародного промышленного достояния (!).

Власти Советского Союза, проявляя явную инертность не выветрившегося ещё социалистического правосознания, разумеется, сильно уступали в активности команде «младореформаторов» Бориса Ельцина, успевших ознакомиться с теорией капиталистического ведения хозяйства и изо всех сил стремившихся оставить за собой право кромсать «приватизационный пирог», деля его между избранными будущим хозяином Кремля «защитниками демократии» и остальным народом.

В этой-то ситуации Президенту России Борису Ельцину, избранному на должность 16 июня 1991 года, в прошлом прошедшему путь от первого секретаря Свердловского областного комитета коммунистической партии СССР до Председателя Верховного Совета РСФСР, воспитанному на примерах большевистских методов политической борьбы, Президент СССР Михаил Горбачёв наивно предлагал подписать новую редакцию союзного договора. Право же, сегодня это выглядело бы смешно, если бы не было так грустно!

Можно только предполагать, какую редакцию союзного договора согласился бы подписать Борис Ельцин, с середины июня 1990 года опиравшийся в своих действиях на такой революционный по тем временам документ, как «Декларация о государственном суверенитете РСФСР», и небезосновательно руководствовавшийся уверенностью в полной политической неспособности Михаила Горбачёва отстоять жизнеспособность СССР.

В условиях противостояния ведущей республики, обладавшей самым мощным экономическим потенциалом, все усилия Президента СССР, связанного в действиях своим собственным внешнеполитическим курсом «нового мышления», по сохранению исторической целостности Великого государства оказывались тщетными. Острота же момента усугублялась ярко выраженным желанием высокопоставленных должностных лиц, стоявших у руля власти РСФСР, как можно скорее приступить к проведению приватизации крупнейших промышленных государственных предприятий и объединений (концернов), осуществляя её по собственным правилам и без каких-либо ограничивающих это квот.

Борьба суверенитетов СССР и РСФСР подходила к своему завершению.

Вероятность наступления нежелательной для Президента СССР политической развязки была очень высока. Исходя из логики событий, 20 августа 1991 года Президент России Борис Ельцин вполне мог публично перед главами других союзных республик категорично выразить свой отказ подписывать Ново-Огаревский проект союзного договора, подготовленный под руководством Президента СССР Михаила Горбачёва.

Любой же другой проект союзного договора, который готовился бы с опорой на Декларацию № 22-1 «О государственном суверенитете РСФСР», в лучшем случае привёл бы к созданию на базе союзных республик некой конфедерации, в результате чего Советский Союз прекратил бы своё существование как единое, сильное, федеративное государство. Именно это, видимо, имелось в виду, когда в первых строчках текста Декларации сразу же после торжественного провозглашения государственного суверенитета РСФСР было сделано заявление о «решимости создать демократическое правовое государство в составе обновлённого Союза ССР».

Под обновлённым Союзом ССР, несомненно, и имелась в виду конфедерация. Вот тогда-то совершенно понятными и логичными выглядят все последовавшие за Декларацией действия высокопоставленных госчиновников РСФСР, стремившихся к реальной суверенной власти и в этой связи последовательно добивавшихся неминуемых обострений отношений с высшим руководством Советского Союза по всем принципиальным вопросам власти в большой политике (!).

В этой сложнейшей ситуации Михаил Горбачёв 3 августа 1991 года уходит в отпуск и уезжает вместе с семьёй из Москвы в Крым, где отдыхает на служебной даче недалеко от Фороса. Потрясающий поступок, продиктованный должно быть правилом: «Когда не знаешь что делать, не делай шаг вперёд, а, сделав паузу, уйди в отпуск». Вместо себя у руля власти он оставляет Вице-президента СССР Геннадия Янаева, «который – по описанию известного публициста, в прошлом генерал-лейтенанта КГБ Николая Леонова – был малоизвестной личностью, выделявшейся даже на сером фоне тогдашних советских руководителей своей бесцветностью. Горбачёв упорно добивался избрания именно этого человека на пост Вице-президента СССР, исходя из известного принципа подбора кадров, гласившего «чем темнее небосвод, тем ярче звёзды». (Н.Леонов, «Крестный путь России», стр. 13)

Отсутствие политического веса у Вице-президента СССР Геннадия Янаева, находившегося в этой должности менее года, в конечном итоге не позволило ему и лицам, его окружавшим, довести предпринятую ими попытку предотвратить развал СССР до успешного завершения. В их распоряжении был правовой инструмент, которым они так и не сумели воспользоваться.

Во время нахождения Президента СССР Михаила Горбачёва в отпуске вечером 18 августа 1991 года Вице-президент СССР Геннадий Янаев, руководствуясь статьей 127.7. Конституции СССР, подписал Указ о временном исполнении им обязанностей Президента СССР, тем самым формально законно взяв всю полноту власти в стране в свои руки. В самом Указе, правда, была сделана ссылка на болезнь Михаила Горбачёва, по всей видимости, данное основание невозможности исполнения Главой государства своих обязанностей показалось авторам проекта Указа более приемлемым вариантом перехода полномочий Президента СССР к его Вице-президенту.

Однако упомянутый Указ не был выражением намерений самого Геннадия Янаева лично возглавить 20 августа 1991 года переговорный процесс с руководителями союзных республик по вопросу подписания нового союзного договора. Это было лишь средство для реализации следующего шага, направленного на введение чрезвычайного положения, что, должно быть, позволило бы предотвратить подписание союзного договора в нежелательной для руководства Советского Союза редакции.

В соответствии с правовой нормой, содержавшейся в пункте 15 статьи 127.3. Конституции Союза ССР, «Президент СССР в интересах обеспечения безопасности граждан СССР предупреждает об объявлении чрезвычайного положения в отдельных местностях, а при необходимости и вводит его по просьбе или с согласия Президиума Верховного Совета или высшего органа государственной власти соответствующей союзной республики. При отсутствии такого согласия вводит чрезвычайное положение с незамедлительным внесением принятого решения на утверждение Верховного Совета СССР. Постановление Верховного Совета СССР по данному вопросу принимается большинством не менее двух третей от общего числа его членов».

Разумеется, ждать согласия на введение чрезвычайного положения от руководства РСФСР было бы абсурдно и нелепо.Тогда группа высокопоставленных должностных лиц, не возглавляемых Геннадием Янаевым, а скорее использовавших его высокий статус как механизм реализации задуманного, ввела с 4-х часов утра 19 августа 1991 года на срок до шести месяцев на всей территории Советского Союза чрезвычайное положение, при котором вся полнота государственной власти перешла к ГКЧП.

Государственный комитет чрезвычайного положения (ГКЧП) был создан как орган коллективной ответственности, без явно выраженного руководящего лидера, а, значит, как орган управления он изначально был обречён. Важность проводимого мероприятия и неопределённость последствий, к которым оно могло привести в постперестроечном, раздираемом противоречиями гражданском обществе, способствовали появлению у большинства членов ГКЧП опасений наступления личной то ли юридической, то ли политической, то ли исторической ответственности. Время показало – это был комитет бездействия, растерянности и духовной слабости. Тем не менее требования правовых норм Конституции СССР были соблюдены полностью, в частности, было выполнено немаловажное условие введения чрезвычайного положения в стране – на 26 августа 1991 года планировалось проведение заседания Верховного Совета СССР с целью, опираясь на результаты Всесоюзного референдума, санкционировать принятые меры по сохранению целостности Советского Союза.

Чрезвычайное положение, установленное в Советском Союзе всего за один день до предполагаемого подписания нового союзного договора, приостановило деятельность политических партий и общественных движений, запретило проведение митингов, уличных шествий и забастовок. Организаторы ГКЧП не учли, что покров таинственности, когда через средства массовой информации не были чётко озвучены основания и цели введения чрезвычайного положения в стране, так чтобы они были видимы, слышимы и понимаемы большинством граждан всего Советского Союза, и, прежде всего, Москвы, подорвёт на корню все их замыслы.

Введённые запреты ударили по горбачёвской гласности, к которой граждане страны, прежде всего жители столицы, уже успели привыкнуть, фактически противопоставив ГКЧП и Вице-президента Геннадия Янаева либерально настроенной, антисоветской части московского электората, тем самым передав в руки политической оппозиции, сплотившейся вокруг Верховного Совета и Президента РСФСР, инициативу, которой та непременно воспользовалась.

В состав ГКЧП, кроме Геннадия Янаева, входили Премьер-министр Кабинета Министров СССР Валентин Павлов, Председатель КГБ СССР Владимир Крючков, Министр обороны СССР Дмитрий Язов, Министр внутренних дел СССР Борис Пуго. Действия ГКЧП сопровождались видимой достаточно серьёзной силовой поддержкой. В Москву, не понятно за чем и почему, были введены воинские подразделения Таманской мотострелковой, Кантемировской танковой и 106-й воздушно-десантной дивизий. Однако силовая поддержка оказалась бесполезной, поскольку толком никто не знал, что необходимо делать, с кем воевать, от кого и что охранять.

Ни у одного из членов ГКЧП не хватило политической воли, введя чрезвычайное положение, в дальнейшем действовать в рамках существовавшего на тот момент законодательства, при необходимости используя все меры административного и уголовного преследования, а при оказании сопротивления – силу. Они, прекрасно зная об откровенно-умышленных нарушениях высшим руководством РСФСР норм права союзного конституционного законодательства, что, несомненно, содержало в себе квалифицирующие признаки деяний, подпадавших под действие норм уголовного права той же союзной республики (РСФСР), сами не то чтобы не нарушали законы, а патологически боялись их применять. В результате трёхдневное топтание на месте привело-таки к краху самого ГКЧП, действия которого заинтересованной группой лиц из команды единомышленников Бориса Ельцина были истолкованы и через управляемые средства массовой информации преподнесены народу России как «путч», то есть попытка незаконного захвата власти.

Весьма спорное суждение!

Если, конечно, во-первых, учитывать незаконные и откровенно провокационные действия команды Президента России Бориса Ельцина, направленные на скорейшее завершение процесса экономического обособления «суверенной» Российской Федерации, с целью осуществления бесконтрольной приватизации тогда бы уже бывших всесоюзных промышленно-отраслевых предприятий и объединений (концернов). Во-вторых, отметя сугубо демагогические рассуждения о временном ограничении некоторых прав и свобод личности, что было связано с введением чрезвычайного положения, а сосредоточившись на цели – сохранение Советского Союза во исполнение воли народа, проявленной на референдуме.

Единственное, в чём хотя бы с тенью аргументированности могли обвинять членов ГКЧП их политические противники, так это в якобы обеспечении Михаилу Горбачёву продолжительный в 72 часа «отдых» в Крыму, в процессе которого Президент СССР был вроде бы полностью изолирован и лишён средств телефонной и радиосвязи. Но членам ГКЧП пытались инкриминировать чуть ли не насильственное лишение свободы первого лица государства с целью отстранения его от возможности принимать управленческие решения. Само по себе, это – очень серьёзное обвинение, которое не могло при наличии достаточных на то доказательств не привести к обвинительному приговору и тем более не могло подвести действия членов ГКЧП под амнистию, ведь тогда они должны были быть истолкованы как заговор с целью захвата власти – измена Родине.

Конечно, ничего этого не было, поскольку в истории государства российского реально осуществлявшиеся путчи, дворцовые перевороты и революции без пролития крови высочайших персон не обходились, и, думается, члены ГКЧП об этом знали. Так, в российской истории была гибель в равелине Петропавловской крепости царевича Алексея, чей заговор (тот же путч) против власти отца – Императора Петра I – провалился. Был и дворцовый переворот, прошедший успешно благодаря участию в нём российской гвардии (миниреволюция силовиков), приведший к загадочной смерти 16 июля 1762 года Императора Петра III и воцарению на российском престоле Ангальт-Цербстской княжны, ставшей Императрицей Екатериной II.

Уж совсем в относительно недалёком прошлом, 11 марта 1801 года, на офицерском шарфике заговорщиков закончил свою жизнь Император Павел I, кстати, отменивший многие дворянские привилегии и тем самым пытавшийся привнести в российское гражданское общество толику равноправия. Не случись вдруг с Павлом I апоплексический удар с летальным исходом (по официально-озвученной версии того времени), то поутру заговорщиков (тех же путчистов) наверняка бы казнили. Большевистская революция в России также не обошлась без того, чтобы 18 июля 1918 года в Екатеринбурге в доме купца Николая Ипатьева не пролить кровь, правда, уже бывшего Императора Николая II и его наследников.

Так что, если бы 19 августа 1991 года в России произошёл бы путч, то члены ГКЧП никак не могли бы рассчитывать на амнистию, как правило, не распространявшуюся на расстрельные статьи, к которым относилась и статья 64 УК РСФСР «Измена Родине» с квалифицирующим составом – заговор с целью захвата власти. Следовательно, будь в их действиях состав указанного преступления, они наверняка действовали бы гораздо более решительно, тогда и судьба Михаила Горбачёва вполне могла бы стать трагичной. Собственно, как это было, к примеру, 11 сентября 1973 года во время прихода к власти в Чили военной хунты Августо Пиночета, немедленно ликвидировавшей демократически избранного президента страны Сальвадора Альенде.

Не вызывает сомнений, что развал Советского Союза не мог произойти лишь по объективным причинам, без весомой доли человеческого участия. Однако стоит ли искать в действиях членов ГКЧП состав преступления – заговор с целью захвата власти, ведь они как раз уже были законно наделены властью и пытались уберечь свою Родину – Советский Союз от разрушения!

Стало быть, состав данного деяния стоило бы поискать в провокационных действиях лидеров противников ГКЧП, которые, ко всему прочему, и поторопились объявить амнистию, тем самым уйдя от детального расследования обстоятельств событий 19 – 21 августа 1991 года, затирая истину и прикрывая мнимым милосердием свои властно-корыстные устремления (!).


P.S. «Статья 64. Измена Родине

а) Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершённое гражданином СССР в ущерб государственной независимости, территориальной неприкосновенности или военной мощи СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, … оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти, –

наказывается лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества и со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки или смертной казнью с конфискацией имущества».

(Уголовный кодекс РСФСР)


Скорее всего, создание ГКЧП было неудачно сынсценированным и поставленным спектаклем, фактически одобренным, пусть даже по умолчанию, бездействием самого Президента СССР Михаила Горбачёва, которому в этом случае, разумеется, никто и ничем не угрожал. Ведь ещё 18 августа 1991 года к нему на дачу в Крым приезжала делегация высокопоставленных московских чиновников с целью получения одобрения на введение в стране чрезвычайного положения.

Вот как описывал эти события Николай Леонов в книге «Крестный путь России»: «Делегации была поставлена задача проинформировать М.Горбачёва об ухудшающейся ситуации в стране и получить его согласие на объявление в стране чрезвычайного положения. В случае, если М. Горбачёв не давал согласия и своей санкции на объявление этой меры, то предполагалось попросить его временно передать президентские полномочия своему заместителю Г. Янаеву и соответственно молчаливо согласиться с теми мерами, которые составляют содержание «чрезвычайного положения» … Беседа, естественно, приняла далеко не дружественный характер. М. Горбачёв не соглашался ни на что, никакие аргументы на него не действовали. Но Горбачёв не был бы Горбачёвым, если бы слова носили решительный и категоричный характер и были бы подкреплены хоть какими-то действиями. Он мог бы принять меры к их временному задержанию, для этого у него было достаточно полномочий и находившихся в его подчинении сил. Он мог бы немедленно позвонить в Кремль Г. Янаеву (связь в то время вся работала) и дать любую оценку действиям своих ближайших соратников, потребовав немедленно прекратить до его возвращения всякие шаги по подготовке введения чрезвычайного положения. Ему ничего не стоило просто сесть в самолет и прибыть в Москву, если уж там заваривалась такая крутая каша. Ничего этого он не сделал. Гонцы из Фороса прибыли в Москву вечером 18 августа и сразу же направились в Кремль, где их ждали основные участники будущего ГКЧП. Из воспоминаний тогдашнего премьер-министра СССР В. Павлова следует: «Из доклада приехавших товарищей однозначно следовало, что Горбачёв выбрал свой обычный метод поведения – «вы делайте, а я подожду в сторонке, получается – я с вами, нет – я ваш противник и не в курсе дела». Об этом свидетельствовали и его ссылка на самочувствие, и пожелание успеха накануне, и «делайте, что хотите сами», под предлогом завершения лечебных процедур». Подобная манера поведения, этакая политическая вертлявость, была хорошо известна в близком окружении Горбачёва. … Все, кто лепил миф о «форосском пленнике», не могут привести ни одного факта, который бы говорил о том, что охрана и обслуживающий персонал виллы ограничивали свободу Президента или не выполняли его указаний. Всё дело в том, что его устраивала такая ситуация, она позволяла ему остаться как бы в стороне от схватки, начавшейся в Москве. Он спокойно мог наблюдать за развёртыванием событий и постараться примкнуть к победителям, когда исход борьбы станет ясным». (Н.Леонов, «Крестный путь России», стр. 15-16; стр. 28)

Неудачно проводимый одними политический спектакль, сопровождавшийся телевизионной картинкой балета Петра Чайковского «Лебединое озеро», вдохновил других на осуществление своей постановки, начавшейся 19 августа 1991 года с обращения «К гражданам России», в котором указывалось на действия реакционных сил, пытавшихся силовыми методами не допустить подписание нового союзного договора. Далее сам ГКЧП, равно как и его действия признавались незаконными, а всем органам власти и управления указывалось на необходимость подчиняться только законодательным актам РСФСР и указам её Президента.

Для того, чтобы читатель наилучшим образом мог представить себе происходившие тогда процессы, вновь обратимся к творчеству Николая Леонова, опять сославшись на его книгу «Крестный путь России»: «Россия замерла в ожидании развязки, она по исторической привычке привыкла следовать судьбе своей столицы. Галина Старовойтова, одна из самых яростных сторонниц «демократического» движения, упорно повторяла: «Главное – победить в Москве, Россия последует её примеру». Она была права, ведь в столице сосредоточены все властные структуры, вся финансовая мощь, отсюда управляются средства массовой информации. В самой столице перевес в симпатиях, в общественной энергетике, в пассионарности был явно на стороне Белого Дома. … Но Ю.М. Лужков, тогдашний вице-мэр Москвы и глава московского правительства, в своей брошюрке «72 часа агонии», выпущенной сразу же после событий, вынужден был признать, что основные массы московского рабочего люда стояли скорее на позициях ГКЧП, нежели поддерживали «демократов». Крупный коллектив московского индустриального гиганта завода им. Лихачева отказался выполнять указания московских властей. Все предприятия военно-промышленного комплекса, которых множество в столице, занимали также выжидательно-враждебную позицию по отношению к Белому Дому. Лужков вспоминал случай, когда один из председателей райсовета в столице, получив предписание объявить всеобщую забастовку, написал на ней резолюцию: «Не исполнять!». Собственно никакой всеобщей забастовки в столице так и не было. Работали все коммунальные службы, магазины, городской транспорт. А уж про страну и говорить нечего». (Н.Леонов, «Крестный путь России», стр. 24)

Политический спектакль был в разгаре, когда Президент Российской Федерации Борис Ельцин, стоя на танке, призывал окружавших его людей к неповиновению. Картинка, много раз продублированная на телеэкранах страны, впечатляла и, в то же время, заставляла задуматься, ведь нечто подобное в истории России уже было, когда 4 апреля 1917 года Владимир Ульянов (Ленин), стоя на бронетранспортере, читал присутствующим свои тезисы «О задачах пролетариата в данной революции».

Борис Ельцин, призывая не подчиняться властям Советского Союза, проявлять неповиновение в отношениях с представителями силовых структур, исходил, как и Ульянов (Ленин), из того, что в конечном итоге «коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти в государстве.Без уяснения этого вопроса не может быть и речи ни о каком сознательном участии в революции, не говоря уже о руководстве ею». (В.Ленин, «О двоевластии», собр. соч. в четырех томах, том 2, стр. 129) Революционеров же, не добившихся власти, история обязательно называет путчистами. Поразительно, по своей сути идеология диаметрально противоположная, а методы достижения политических целей те же!

Политические ошибки, нерешительность, история не простила ни Временному правительству в 1917 году, ни ГКЧП – в 1991. Хотя, с точки зрения законности и Временное правительство, и ГКЧП были более состоятельны, чем те, кто, подменяя принцип главенства Закона принципом исторической целесообразности, их свергал. Можно сказать, что в обоих случаях в России произошли малокровные лишь в самом своём начале революции. В то время как впоследствии их результатом стали потеря страной многих и многих человеческих жизней, нарушение территориальной целостности государства, потеря внешнеполитического влияния, внутригосударственной стабильности (!).

Провоцируя, как медведя в клетке, Президента СССР, ограниченного отсутствием мудрости и решительности истинного государственного мужа, команда Бориса Ельцина достаточно чётко представляла себе, что американские и европейские «друзья» Михаила Горбачёва не то что не одобрят, а не позволят ему применить ради спасения целостности страны силу. Михаил Горбачёв, последовательно проявляя нерешительность и патологическую боязнь ответственности, постоянно оглядывался на мнения Запада, что не могло внушать хоть какую-то уверенности в его правоте членам управляемой им же команды высокопоставленных должностных лиц, фактически вольно или невольно вёл Советский Союз к распаду. Фигурально выражаясь, команда Бориса Ельцина боролась даже не с медведем в клетке, а всего лишь с его чучелом. Дрожащие руки Геннадия Янаева во время телевизионного выступления 19 августа и растерянность Михаила Горбачёва, прибывшего «из заточения» в аэропорт Москвы 21 августа того самого судьбоносного года, – это тому подтверждение.

Свершившееся поражение ГКЧП привело к торжеству тех, кто долгие годы пытался противодействовать Советскому Союзу извне. Великое государство развалилось изнутри трудами неутомимых реформаторов, потомков тех, кто разрушал Российскую Империю в 1917 году. Уже 24 августа 1991 года Верховный Совет Украинской союзной республики принял акт о государственной независимости Украины, 25 августа её примеру последовала Белорусская республика, 27 августа – Молдавская, а 30 августа – Азербайджанская союзные республики приняли декларации о своей независимости. Историческую точку в существовании СССР поставило Соглашение о создании Содружества Независимых Государств (СНГ), подписанное 8 декабря 1991 года в Беловежской пуще президентами России, Украины и председателем Верховного Совета республики Беларусь, которое констатировало: «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает своё существование».

Чем, кроме стремления к большей власти, подкреплённого жаждой проведения в жизнь собственного видения экономико-имущественных преобразований, жаждой дележа собственности СССР можно объяснить такой шаг глав государств – Бориса Ельцина, Леонида Кравчука и Станислава Шушкевича?! В какой-то степени, как взгляд со стороны, ответом на этот вопрос может служить высказывание профессора кафедры политической экономии имени Уильяма Е. Саймона Центра стратегических и международных исследований Пола Крейга Робертса, сделанное им ещё в сентябре 1990 года: «Основу многих конфликтов в Советском Союзе составляет конфликт по вопросам собственности». (Сборник материалов конференции, проведенной Институтом Катона (США) в Москве в сентябре 1990 года «От плана к рынку», стр. 154, статья Пола Крейга Робертса, «Приватизация-ответ на все проблемы»)

Упомянутые политические лидеры подписали губительное для СССР соглашение, полностью проигнорировав итоги Всесоюзного референдума 17 марта 1991 года, то есть мнения большинства народов, возглавляемых ими республик, а ведь референдум является одним из правовых институтов непосредственной (прямой) демократии. Участвуя в нём, каждый человек имеет возможность своей властной волей повлиять на принятие какого-то наиболее важного для Государства и его граждан решения. Сумма проявленных волеизъявлений даёт тот самый результат, которым не только вправе руководствоваться, а обязана исполнять верховная власть государства. В противном случае, если этого не происходит, властная воля немногих государственных чиновников, пусть даже самого высокого ранга, фактически противопоставляет себя естественному праву народа, данного ему самой историей земли, им населяемой, власти всего народа, а, значит, противопоставляет себя демократии. Это верно, поскольку при демократии «носителем верховной власти является общее собрание всех граждан» (Т.Гоббс, «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского», стр. 133), а государственная власть всегда производна от властной воли народа, а не наоборот!

В этой связи названных лидеров бывших союзных республик никак нельзя назвать демократами. Пытаясь снять с себя бремя ответственности за развал СССР, они подписали некое декларативное «Заявление глав государств», в котором утверждалось, что именно «недальновидная политика Центра привела к глубокому экономическому и политическому кризису, к развалу производства, катастрофическому понижению жизненного уровня практически всех слоёв общества». А с учётом зашедших в тупик переговоров по подписанию нового союзного договора «объективный процесс выхода республик из состава Союза ССР и образования независимых государств стал реальным фактом». Заметим, однако, что анализ правовых документов, изданных и вступивших в силу ещё до 19 августа 1991 года, даёт основание полагать об отсутствии вообще каких-либо намерений, в частности, руководства РСФСР подписывать федеративную редакцию нового союзного договора.

Прекращение существования СССР было вызвано внутренними противоречиями между властями Союза ССР и союзных республик при активной внешней поддержке этих самых противоречий. Как уже утверждалось, Президент СССР Михаил Горбачёв, будучи политически обласкан руководством целого ряда ведущих зарубежных государств, одновременно был ими же серьёзно ограничен в возможностях принятия решений, направленных на сохранение целостности управляемого им государства.

Возможность такого поведения верховного правителя (в средние века – короля), способное привести к гибели государства, было описано ещё в 1651 году выдающимся философом, политическим мыслителем Томасом Гоббсом в его произведении «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского»: «Хотя ничто, сотворенное смертными, не может быть бессмертно, однако, если бы люди руководствовались тем разумом, на обладание которым они претендуют, их государства могли бы быть по крайней мере застрахованы от смерти вследствие внутренних болезней. … Одна из этих немощей состоит в том, что человек, добившийся королевства, довольствуется иногда меньшей властью, чем та, которая необходима в интересах мира и защиты государства. Из этого вытекает следующее: когда такому королю приходится в интересах безопасности государства использовать и те права, от которых он отказался, то это имеет видимость незаконного действия с его стороны, побуждающего огромное число людей (при наличии подходящего повода) к восстанию. … А когда короли отказываются от некоторых своих неотъемлемых прав, то это не всегда происходит (хотя иногда и может происходить) от незнания того, что необходимо для принимаемого ими поста: часто это делается в надежде на то, что они смогут получить эти права обратно, как только пожелают. В этом случае они ошибаются, ибо те, кто заставит их сдержать своё обещание, найдут поддержку против них у иностранных государств, которые в интересах благоденствия своих собственных подданных редко упускают случай ослабить соседние государства». (Т.Гоббс, «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского», стр. 220-221)

Достаточно лишь вместо словосочетания «человек, добившийся королевства» поставить – «человек, добившийся президентства», как в свете остального текста встаёт образ Михаила Горбачёва, который так и не смог воспользоваться силой, данной ему самой должностью, ради спасения вверенного ему многонациональным народом государства против антиконституционных действий руководителей крупнейшей союзной республики. Впрочем, была здесь и поддержка иностранных государств, направленная на способствование прорастания зёрен раздора во взаимоотношениях между властными структурами Союза ССР и союзных республик.

Ещё в конце пятидесятых годов XX века в Великобритании вышла книга военного теоретика У. Джексона «Семь дорог в Москву», в которой он дал обзор семи нашествий на Россию с древнейших времен: «Вооруженные походы на неё всегда терпели неудачу, как доказали вторжения шведов, французов и немцев. Больше того, размеры катастроф прогрессивно увеличивались с каждым последующим нашествием. Единственная надёжная дорога в Москву – путь викингов, давших конструктивные услуги, которые хотел и просил сам русский народ. Будем надеяться же, что никто никогда не соблазнится имитировать Карла XII, Наполеона или Гитлера, попытавшись осуществить вооруженное решение, которое, как учит история, потерпит неудачу и может повлечь за собой ядерное уничтожение человечества».

Рассуждая на примере похода Императора Франции Наполеона I Бонапарта на Россию, известный военный писатель Карл Клаузевиц пришёл к заключению: «Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, т.е. оккупировать; по крайней мере, этого нельзя сделать ни силами современных европейских государств, ни теми 500 000 человек, которых для этого привёл Бонапарт. Такая страна может быть побеждена лишь собственной слабостью и действием внутренних раздоров. Достигнуть же этих слабых мест политического бытия можно лишь путем потрясения, которое проникло бы до самого сердца страны». (Н.Яковлев, «ЦРУ против СССР», стр. 277)

В годы «холодной войны», проводимой СССР и США друг против друга, обоими противниками очень активно использовался исторический опыт ведения разного рода войн и более мелких конфликтов. Так, ещё в первый год правления Президента США Линдона Бейнс Джонсона (1964 год) в государственный департамент было подано обращение некоего К. Монголда, по профессии инженера, работавшего по контракту в СССР с 1934 по 1936 годы. Это событие получило своё отражение в книге известного историка, профессора Николая Яковлева «ЦРУ против СССР», изданной в 1983 году: «Какое значение в Вашингтоне придали записке, свидетельствует простой факт – официально адресованная в отдел СССР госдепартамента записка оказалась на самом высшем уровне. Мудрость, которой делился Монголд, состояла в следующем: «В 1917 г., – писал он в своей записке, – в России был сравнительно слабый средний класс. Сегодня существует большой интеллектуальный средний класс, который по большей части не принадлежит к партии. Он может возглавить народную революцию. Этот средний класс также пожелает демократии с конституционными гарантиями. … Мы должны идентифицировать наши политические интересы с интересами этого непартийного среднего класса, а не с политическими интересами «благополучных» коммунистов. Демократическая революция в России приведёт к децентрализации и распаду русского могущества. Она даёт лучший шанс выиграть «холодную войну» решительным образом без риска вызвать ядерную катастрофу, которая может привести к всеобщему уничтожению. … Но ни одно широкое восстание немыслимо, пока миллионы идеологически обработанных и искренне верящих рядовых коммунистов контролируют все вооруженные силы до чинов майоров, полковников и даже генералов. Лишь деморализовав этих коммунистов и побудив их передраться между собой, можно осуществить народную революцию. Однако идеологически их можно деморализовать лишь аргументацией, которая неопровержима с точки зрения их собственной политической философии». (Н.Яковлев, «ЦРУ против СССР», стр. 226-227)

Вот с опорой на марксистско-ленинскую философию объективного материализма «западным друзьям» и удалось убедить вчерашних коммунистов, едва испечённых к 1991 году президентов России, Украины и председателя Верховного Совета республики Беларусь, что крах Советского Союза – это неизбежная, объективная историческая реальность, как крах всех империй.

В результате этой, якобы объективной исторической реальности, гибели государства верх взяли субъективные интересы немногочисленной группы частных лиц. Советский Союз рухнул, и путь для запуска механизма бесконтрольной приватизации крупнейших промышленных предприятий и объединений (концернов) – гордости экономики Союза ССР и союзных республик, приватизации без каких-либо существенных ограничений и квот, проводимой на фоне громких, но фальшиво звучащих демократических лозунгов, был открыт (!).

2.3. Приватизационные процессы после августовских событий 1991 года

Анатолий Чубайс в книге «Приватизация по-российски», изданной под его редакцией, как бы забыв о сути в своё время принятых Верховным Советом РСФСР, прямо скажем провокационных в отношении Конституции и высшего руководства Советского Союза, законодательных актов, более чем через семь лет после указанных событий, ведя речь о реформах, писал: «Сейчас очевидно: должен был случиться август 91-го, чтобы стали возможны решительные действия». (Под редакцией А.Чубайса, «Приватизация по-российски», стр. 40) Хотя «очевидно» ему это стало не тогда, когда он редактировал книгу, а гораздо раньше, когда корректировал проект Закона РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР», закладывая в текст законопроекта нормы, явно противоречившие Конституции СССР. Не мог он не понимать, что рано или поздно за этим последует ответная и, скорее всего, жёсткая реакция органов власти и управления СССР, а август 91-го года в этом случае предстанет событием далеко не случайным, а во многом ожидаемым, даже желаемым действием для последующей реализации властно-корыстных замыслов псевдодемократизаторов России.

Безусловно, в полном смысле слова решительное проведение приватизационных реформ по-Чубайсу было невозможно до тех пор, пока фактически существовал пусть не диаметрально, но всё-таки противоположный взгляд на одни и те же проблемы властей Советского Союза и Российской Федерации. Август 91-го года постепенно привёл не только к устранению СССР как субъекта международного права, но и к ликвидации целостной, хорошо отлаженной государственной машины, издававшей законодательные и подзаконные нормативные акты, обязательные для исполнения на всей её территории всеми гражданами и должностными лицами. Государственной машины, обладавшей достаточно развитыми контролирующими и силовыми органами, способными эффективно обеспечивать исполнение этих самых законодательных и иных нормативных актов всеми лицами, включая хотя и высокопоставленных, но тогда мало кому известных Егора Гайдара и Анатолия Чубайса.

Пожалуй, самое главное, чего удалось добиться тогда гайдаровцам и чубайсовцам, так это того, что были созданы условия для проведения совершенно своевольного, на государственном уровне программно концептуально непродуманного, юридически не подкреплённого процесса реформ. С правовой точки зрения быстрота проведения этого процесса часто обеспечивалась не законами страны, а на скорую руку в угоду дня изготовленными, не всегда согласованными друг с другом, иногда даже откровенно противоречивыми подзаконными актами: указами Президента России Бориса Ельцина.

Так, говоря о правовом автоматизме приватизации, Анатолий Чубайс писал: «В идеале следовало бы придать закону о приватизации прямое действие, включив в него все необходимые правовые нормы. И хотя это оказалось неосуществимым, мы стремились придать автоматизм всем последующим подзаконным актам». (Под редакцией А.Чубайса, «Приватизация по-российски», стр. 46)

Прошло менее месяца со дня развала СССР (8 декабря 1991 года), когда 27 декабря 1991 года, вышло в свет и вступило в силу Постановление Верховного Совета Российской Федерации № 3020-1 «О разграничении государственной собственности в Российской Федерации на федеральную собственность, государственную собственность республик в составе Российской Федерации, краёв, областей, автономной области, автономных округов, городов Москвы и Санкт-Петербурга и муниципальную собственность». Это было первой попыткой законодательного органа уже независимой от Советского Союза Российской Федерации продолжить формирование нормативной базы по регулированию процессов промышленной приватизации, логическим продолжением Закона РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации», принятого 3 июля 1991 года.

На старте 1992-го года Верховный Совет Российской Федерации вообще «был настроен весьма по-реформаторски», – писал Анатолий Чубайс. (Под редакцией А.Чубайса, «Приватизация по-российски», стр. 157) Воспользовавшись этим, а также доверчивым попустительством высшего законодательного и представительного органа страны, дальнейшую инициативу приватизационного нормотворчества немедленно перехватил Президент России Борис Ельцин, уже 29 декабря 1991 года подписавший Указ за № 341 «Об ускорении приватизации государственных и муниципальных предприятий». Данным нормативным документом были утверждены разработанные на основе проекта Государственной программы приватизации «Основные положения программы приватизации государственных и муниципальных предприятий Российской Федерации на 1992 год», вступившие в силу с 1 января 1992 года. Эту дату можно считать моментом начала приватизации российской промышленности по-Чубайсу (!).

Новоиспечённые реформаторы России торопились, им совершенно не хотелось ждать, когда проект первой Государственной программы приватизации будет принят в установленном законом порядке Верховным Советом Российской Федерации, тем более что при этом вполне могли возникнуть легко прогнозируемые трудности. Дело в том, что с 1 января 1992 года по предложению Егора Гайдара планировалось «отпустить» оптовые и розничные цены на товары народного потребления в так называемое «свободное плавание» точно в соответствии с рекомендациями зарубежных специалистов по созданию рыночных экономик. Однако последствия этого действия, несомненно, вызвали бы справедливое возмущение депутатов Верховного Совета Российской Федерации, стремившихся отстаивать интересы своих избирателей, что в ответ вполне могло затруднить принятие проекта Государственной программы приватизации в нужной Анатолию Чубайсу редакции.

В связи с этим, чтобы хоть как-то аргументировать срочность, с которой был подписан Указ Президента России № 341 от 29 декабря 1991 года, в нём самом был сделан акцент на необходимость доработки проекта Государственной программы приватизации с учётом опыта приватизации первого квартала 1992 года: «Правительству Российской Федерации в срок до 1 марта с учётом опыта приватизации в первом квартале 1992 года доработать проект Государственной программы приватизации на 1992 год для внесения в Верховный Совет Российской Федерации».

Депутаты Верховного Совета Российской Федерации никоим образом не среагировали на то, что сугубо их функции, закреплённые за ними законодательством страны, под благовидным предлогом присвоил первый российский президент, то есть глава исполнительной, а не законодательной власти. В то время как часть первая статьи 3 Закона РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации» гласила: «Программа /приватизации/ вносится Правительством Российской Федерации и утверждается Верховным Советом Российской Федерации».

Недальновидность депутатов, вызванная головокружением от кажущихся успехов «демократических преобразований» и странной свободой России от самой себя в границах СССР, а также популярностью Бориса Ельцина, позволила в дальнейшем российскому президенту уже окончательно и бесповоротно взять в свои руки всю инициативу по формированию нормативной базы, направленной на регулирование приватизационных процессов в стране (!).

Президентский указ за № 341 предписывал Министерству печати и информации, Всероссийской государственной телевизионной и радиовещательной компании (ВГТРК) «обеспечить публикацию в печати Основных положений программы приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации на 1992 год, а также их широкое освещение и обсуждение в средствах массовой информации».

На волне широко развёрнутой пиаркампании Верховный Совет Российской Федерации 5 июня 1992 года принял Закон РФ «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР». В нём кроме замены слов «РСФСР» на слова «Российская Федерация» получили своё отражение и многие положения, взятые из ранее изданных указов Президента России Бориса Ельцина. Меньше чем через неделю, 11 июня 1992 года, по прошествии почти полугода с момента начала промышленной приватизации по-Чубайсу, законодательный орган страны принял Постановление № 2980-1 «О введении в действие Государственной программы приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации на 1992 год». Тем самым парламентарии всего лишь констатировали факт и без того уже по всей стране проходившей промышленной приватизации, проводимой по правилам, разработанным и внедрённым в жизнь исполнительной властью.

В частности, в Государственной программе приватизации на 1992 год получили своё законодательное закрепление многие положения Указа Президента России № 66 от 29 января 1992 года «Об ускорении приватизации государственных и муниципальных предприятий». Сам же президентский указ № 66 с приложенными к нему материалами содержал основные требования к заявкам на приватизацию, к оценке стоимости объектов приватизации, к преобразованию государственных и муниципальных предприятий в открытые акционерные общества, к приватизации путём проведения конкурсов и аукционов, к работе приватизационных комиссий.

В целях «ускорения процесса приватизации и обеспечения прав граждан» Указом Президента России № 322 от 2 апреля 1992 года «О дополнительных мерах по реализации Основных положений программы приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации на 1992 год» Правительству России поручалось «ввести в IV квартале 1992 года систему именных приватизационных счетов». Этот шаг исполнительной власти на первых порах полностью соответствовал правовым нормам Закона РСФСР «Об именных приватизационных счетах и вкладах в РСФСР», принятого так же, как и основополагающий законодательный акт о приватизации, 3 июля 1991 года.

Однако с момента издания упомянуто указа прошло чуть более четырёх месяцев, и тот же Президент России Борис Ельцин подписал Указ № 914 от 14 августа 1992 года «О введении в действие системы приватизационных чеков в Российской Федерации», перечеркнувший ранее подписанный им же подзаконный акт и вошедший в противоречие с вышеупомянутым законом. Глава исполнительной власти, по-видимому, ошибочно счёл свободно обращающиеся приватизационные чеки (ваучеры) за то же самое, что и именные приватизационные счета граждан, проявив тем самым крайнюю непоследовательность и непродуманность в действиях, либо полнейшую информационную неосведомлённость.

В любом случае первый российский президент вольно или невольно проявил откровенное неуважение к законам страны, что, разумеется, не могло случиться, если бы Президент России Борис Ельцин и команда его единомышленников в своих действиях действительно руководствовались бы демократическими принципами, вместо того, чтобы всего лишь публично разглагольствовать о них.

Несколькими месяцами позже, 9 октября 1992 года, в Постановлении за № 3608-1 «О ходе реализации Государственной программы приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации на 1992 год» Верховный Совет Российской Федерации дал следующую оценку действиям исполнительной власти:

«– некоторые из подзаконных актов, изданных Правительством Российской Федерации во исполнение Государственной программы приватизации государственных и муниципальных предприятий Российской Федерации на 1992 год, содержат положения, противоречащие Федеративному договору, законам РСФСР «О предприятиях и предпринимательской деятельности», «О собственности в РСФСР», «Об именных приватизационных счетах и вкладах в РСФСР», Закону Российской Федерации «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации». Предусмотренные законодательством именные приватизационные счета и вклады заменены приватизационными чеками на предъявителя;

– в Верховный Совет Российской Федерации не предоставлен на утверждение экономически обоснованный расчёт номинальной стоимости приватизационного чека, определённой Правительством Российской Федерации в размере 10 тысяч рублей;

– нарушены права субъектов Российской Федерации на распоряжение принадлежащей им собственностью, а также права предприятий на свободный выбор формы хозяйственной деятельности;

– Государственный комитет Российской Федерации по управлению государственным имуществом при подготовке проектов указов Президента Российской Федерации и других нормативных актов по приватизации не проводит в должном объёме консультации с соответствующими постоянными комиссиями палат и комитетами Верховного Совета Российской Федерации; …

– в нарушение Закона Российской Федерации «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации» и Государственной программы приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации на 1992 год министерства и ведомства Российской Федерации утверждают списки предприятий, акционирование и приватизация которых запрещены, что ущемляет законные права и интересы работников предприятий; …

– недостаточное внимание уделяется доведению до граждан информации о способах использования приватизационных чеков при покупке акций государственных предприятий».

Принятием этого законодательного акта, констатировавшего по меньшей мере критическое отношение высшего законодательного органа страны к приватизации по-Чубайсу, можно сказать, активное участие Верховного Совета Российской Федерации в создании нормативной базы приватизации промышленных предприятий и объединений (концернов) России закончилось (!).

Анатолий Чубайс об этом времени писал: «Осенью 1992 года, когда я их обошёл с приватизационными чеками, депутаты создали специальную комиссию, которая должна была подготовить своё заключение по поводу президентского указа о чеках. И вот где-то к февралю такое заключение появилось: комиссия внесла на рассмотрение Верховного Совета проект постановления, которое практически приостанавливало массовую приватизацию. А ситуация тогда была настолько горячая, что мне даже было неудобно обращаться по этому поводу к Ельцину. Над ним висела угроза импичмента, приближался референдум». (Под редакцией А.Чубайса, «Приватизация по-российски», стр. 159)

Законы страны подменила череда подзаконных нормативных актов, таких как:

Указ Президента России № 721 от 1 июля 1992 года «Об организационных мерах по преобразованию государственных предприятий, добровольных объединений государственных предприятий в акционерные общества»;

Указ Президента России № 1483 от 27 ноября 1992 года «О недопущении дискриминации приватизированных предприятий при оказании государственной финансовой поддержки»;

Указ Президента России № 8 от 10 января 1993 года «Об использовании объектов социально-культурного и коммунально-бытового назначения приватизируемых предприятий»;

Постановление Правительства Российской Федерации от 9 марта 1993 года № 213 «Об утверждении порядка формирования фондов акционирования работников предприятия» и так далее.

Драматическая ситуация, сложившаяся в отношениях Верховного Совета Российской Федерации и Президента России именно по поводу приватизационного законодательного и подзаконного нормотворчества, в итоге сделалась корневой причиной конфликта, результатом которого явилась известная всему миру трагедия российского парламентаризма, произошедшая в Москве осенью 1993 года (!).

* * *

«В октябре 91-го, когда было принято принципиальное решение: «курс – на реформы» и президент это решение озвучил, начались активные консультации. Главными центрами этих консультаций стали администрация президента и комитет по экономической реформе Верховного Совета. Красавченко, Филиппов, Шумейко и я принимали активное участие в консультациях, связанных с формированием правительства Гайдара. Реформаторское ядро не только первого, но и последующих правительств независимой России складывалось в условиях жесточайшего кадрового дефицита», – писал один из ближайших соратников Анатолия Чубайса Пётр Мостовой. (Под редакцией А.Чубайса, «Приватизация по-российски», стр. 67)

Публицист Николай Леонов в своей книге «Крестный путь России» отмечал, что кадровый дефицит гайдаровского правительства с лихвой восполнялся иностранными консультантами: «Ни сам А. Чубайс, ни один из его соавторов – основных организаторов приватизационного процесса в России (А. Кох, П. Мостовой, М. Бойко и пр.) – ни единым словом не упоминают о своих связях с американскими исследовательскими центрами и государственными учреждениями, откуда они получали консультации, советы и рекомендации. Многие в России знали, что в аппарате А. Чубайса всегда работали американские «эксперты», имевшие доступ ко всей информации и трудившиеся в кабинетах правительственных структур, но «демократическая» пресса стыдливо отворачивала глаза от этого неприличия. Разоблачения пришли из самих США, но уже значительно позже, в 2000 году, когда там, в пылу очередной предвыборной президентской кампании республиканцы выболтали правду. Выяснилось, что в 1991 году, когда в России произошли известные события, в США при Гарвардском университете был создан так называемый Институт международного развития, который и стал на долгие годы центром управления российскими процессами с далеких американских берегов. Институт был создан в результате переговоров, которые вели Анатолий Чубайс, Егор Гайдар с российской стороны и Андрей Шлейфер с Джеффри Саксом – с американской. … Андрей Шлейфер – гражданин США, хотя он родился в Москве и в подростковом возрасте выехал вместе с родителями в Америку, давно поддерживал тесную дружбу с министром финансов США Лоуренсом Саммерсом (в период президентства Клинтона), который был его учителем и наставником в Гарварде. Неудивительно, что Андрей Шлейфер стал руководителем Института международного развития и практически выиграл государственный контракт в 57 млн. долларов на управление денежной помощью России. Надо только знать, что его учитель Лоуренс Саммерс в то время как раз и руководил от имени американского правительства всей помощью иностранным государствам по линии развития». (Н.Леонов, «Крестный путь России», стр. 93-94)

Несмотря на активную консультационную помощь иностранных экспертов в области капиталистической, рыночной экономики, разработчики модели российской промышленной приватизации в её основу заложили далеко не капиталистический принцип отрицания самой возможности постановки вопроса об историческом правопреемстве прав частной собственности на основные средства производства. Речь идёт о потенциальных (нереализованных) наследственных правах признанных потомков промышленников, фабрикантов, купцов всех гильдий – представителей исконно российской буржуазии, чья частная собственность была бесправно отнята – национализирована после октября 1917 года и с успехом используется в наши дни.

Так, пункт 4 статьи 2 Закона РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР» содержал правовую норму, которая гласила:

«Настоящий Закон не регламентирует восстановления имущественных прав собственников, их наследников и правопреемников на предприятия, которые были национализированы, конфискованы или другим способом изъяты против их воли в собственность государства».

Других же законов, регламентировавших это, попросту не принималось!

Существовавшее в Императорской России право частной собственности на заводы, фабрики, рудники, иное промышленное имущество предоставляло возможность его обладателям свободно владеть, пользоваться и распоряжаться объектами права по своему собственному усмотрению, включая их продажу, дарение, передачу в залог, в аренду и тому подобное. Если же в результате чьих-либо бесправных (преступных) действий собственник полностью или в части лишался принадлежащего ему имущества, то он, равно как и его наследники, в течение достаточно продолжительного времени с момента установления справедливости были вправе требовать возврата в своё обладание ранее утраченного имущества, либо восстановления частично утраченных прав.

Дореволюционное гражданское законодательство указывало на исключительность и независимость права собственности. Известный русский учёный-правовед, профессор Казанского и Московского университетов Габриэль Шершеневич в своём научном труде «Курс гражданского права», вышедшем в начале XX века писал: «Исключительность означает, что никто без и помимо воли собственника не имеет права препятствовать ему или присваивать себе пользование той вещью, которая составляет объект его права собственности. Независимость указывает на полную свободу осуществления своего права помимо согласия посторонних лиц».

«Право собственности вечно и потомственно, т.е. связь данного объекта с данным субъектом продолжается до тех пор, пока не наступит юридический факт, разрывающий его. Этот факт вызывается или волей субъекта, или судьбой объекта, или силой закона. Этим даётся признак бессрочности права собственности, в противоположность иным вещным правам, которые, как, например, право залога или пользования, при своём возникновении уже заражены срочностью. Следовательно, срочного или временного права собственности быть не может». (Г. Шершеневич, «Курс гражданского права», изд. 2001 год, стр. 219-220, стр. 222)

Большевистская революция национализировала объекты права собственности, объявив гражданское законодательство Императорской России не соответствовавшим принципам революционного правосознания, тем самым насильственно избавив субъектов права собственности от их прав на имущество (дома, заводы, фабрики, рудники и т.п.), реквизированного (отнятого) в пользу молодой Советской Республики.

Однако право собственности, как уже отмечалось, вечно и потомственно, то есть наследуемо. Оно само по себе корреспондируется с обязанностью чётко неопределённого, самого широкого круга лиц не допускать каких-либо действий, которые могли бы сделаться причиной полного или частичного лишения субъекта права возможности свободно пользоваться, владеть и распоряжаться обладаемым им объектом права собственности (каким-либо имуществом).

Кроме того, как писал в уже известном читателю научном труде Габриэль Шершеневич: «По существу своему, по идее, право собственности безгранично, – оно распространяется на вещь во всех направлениях, во всех отношениях. … Ограничения в праве собственности никогда не предполагаются: они должны быть явно установлены законом или договором. Право собственника отличается свойством упругости – под давлением законных и договорных ограничений оно сжимается, но принимает снова прежнюю форму, как только устраняется препятствие». (Г. Шершеневич, «Курс гражданского права», изд. 2001 год, стр. 221-222)

Произошедшая в России социалистическая революция оказала совершенно не правовое воздействие на права частных собственников промышленных предприятий, реквизировав у тогдашних российских буржуа наряду с предметами потребления, также и средства промышленного производства, при этом руководствуясь не статьями закона и не свободным волеизъявлением сторон гражданско-правовых договоров, а революционным правосознанием рабочих, солдат и крестьян. С некоторой долей условности данную ситуацию можно представить следующим образом, что подвергшееся воздействию революционного нажима, сопряжённого с применением вооружённого насилия и пролитием человеческой крови классовых врагов, право частной собственности было как бы прервано. Причём, подчеркнём, именно прервано, а не утрачено окончательно, поскольку, иначе оно не было бы вечным!

Следовательно, как только были устранены причины прерывания права частной собственности, когда высшие органы государственной власти России официально провозгласили об изменении общественно-политического строя, порицая методы революционной экспроприации, поддерживавшиеся «диктатурой пролетариата», тогда само собой должен был бы встать вопрос о полном или частичном восстановлении прерванного права собственности представителей дореволюционной российской буржуазии (!).

Ведь, согласно статьям 1 и 8 современной Конституции РФ, «Россия есть демократическое федеративное правовое государство», в котором «признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности», а в правовом государстве право собственности – вечно!

Если же по истечении времени прежних субъектов права собственности уже не осталось в живых, то тогда следовало бы вспомнить, что право собственности ещё и потомственно (наследуемо). С учётом того, что в ходе революционных перемен не все лица, чья промышленная собственность была национализирована, смогли выразить свою последнюю волю (наследодателя) на случай изменения политического режима в России, что прошло всего-то 75 лет, в правовом государстве должен был быть поставлен вопрос о восстановлении в праве собственности наследников по закону.

Особо отметим, в демократическом правовом государстве вопрос непременно должен был быть поставлен, а механизм поиска его решения оформлен в виде соответствующего законодательного акта, и это несмотря на явные трудности поиска вариантов ответов на этот нелёгкий вопрос. Даже если бы всё свелось к сложным длительным процедурам, к поиску какого-либо компенсационного варианта, приводящего лишь к частичному удовлетворению прав наследников представителей дореволюционной российской буржуазии, пострадавших в результате экспроприации их заводов, фабрик и рудников.

Одним из вариантов такой компенсации вполне могло бы стать предоставление наследникам льготного права участия в российской промышленной приватизации, причём размер льгот рассчитывался бы в каждом конкретном случае персонально для каждого из наследников дореволюционных промышленников и фабрикантов, исходя из оценки утраченной в ходе национализации промышленной собственности. Это было бы справедливо, хотя бы исходя из того, что современная промышленная собственность Российской Федерации со всеми её заводами, фабриками и рудниками во многом начиналась как раз с национализированных объектов частной промышленной собственности российской дореволюционной буржуазии.

Тем не менее при приватизации промышленных предприятий и объединений Российской Федерации по методике Анатолия Чубайса «демократическое федеративное правовое государство» в лице Президента России Бориса Ельцина предпочло уполномочить высокопоставленных государственных чиновников таким образом распределять общенародную собственность, чтобы в результате они слепили фактически из самих себя – потомков революционеров-экспроприаторов («гайдаровцев») современную российскую буржуазию.

Всё вышло «просто замечательно». В начале XX века вместе со своими товарищами Аркадий Гайдар, движимый революционным правосознанием и идеей всеобщего социального равенства, пренебрёг защищённым законом правом частной собственности представителей российской буржуазии, экспроприировав в общенародную собственность Советской Республики их заводы, фабрики и рудники.

В конце же XX века его внук, Егор Гайдар, в недалёком прошлом редактор журнала «Коммунист» и газеты «Правда» (официального печатного издания КПСС), с такими же потомками революционеров-экспроприаторов, пренебрегая общенародным интересом, организовали практически безвозмездное перераспределение самой рентабельной государственной промышленной собственности между совершенно непримечательными частными лицами, не имевшими к ней никакого отношения.

Безальтернативно и безвозмездно, с ущемлением социально-экономических прав подавляющего большинства россиян, возникшее право частной собственности на промышленные активы приватизированных государственных промышленно-отраслевых предприятий и объединений (концернов) по самой своей правовой природе не является ни исключительным, ни независимым, ни вечным и уж, конечно, никогда не будет бесспорно потомственным (наследуемым) (!).

Наоборот, по причине своей внутренней слабости, вызванной отсутствием правомерных оснований приобретения, несмотря на формально-лояльную позицию, занимаемую сегодня российской законодательной и исполнительной властью, право частной собственности некоторых современных российских капиталистов очень шатко. Достаточно всёго лишь, чтобы при определённых политико-экономических условиях подверглись серьёзной корректировке оценочные подходы к прошедшей промышленной приватизации по-Чубайсу тех же крупнейших горнодобывающих и нефтедобывающих промышленно-отраслевых объединений (концернов), что в свою очередь вполне может привести к очередному переделу той же самой промышленной собственности, включая какой-либо из вариантов её огосударствления (!).

Фактически – это путь по дороге бесправия от революции к революции, от экспроприации к экспроприации, пока гражданское общество, во-первых, не сочтёт для себя более приемлемым по меньшей мере морально осудить виновников затянувшегося беспредела, во-вторых, не начнёт жить, руководствуясь формально писаными законами, не противоречащими принципиальным основам общественного права справедливости, развиваясь исключительно эволюционно.

Нельзя же серьёзно требовать уважительного отношения всех и каждого к праву частной собственности всех без исключения собственников крупного бизнеса (олигархов), если совершенно определённо известно, что происхождение чьего-либо права частной собственности историко-юридическими корнями уходит в бесправие. Отсюда не приходится и рассчитывать на безусловную стабильность общественных отношений, слепо веря в то, что уже никогда не появятся те, кто захочет подменить законность справедливостью, посеяв в умах сограждан семена революционного правосознания, замешанного на неуважении к писаным законам, чьи правовые нормы иногда закрепляют, а не осуждают уже существующее бесправие.

Ибо, как из прошлого берёт своё начало будущее, так и в бесправии прошлого формируется и берёт своё начало последующее бесправие!

Ещё в конце XVIII века родоначальник немецкой классической философии Иммануил Кант, сформулировав понятие категорического императива, утверждал, что человек всегда и безусловно обязательно, независимо от того, извлекается ли в итоге польза или нет, должен следовать правилу: «поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом». («История политических и правовых учений», стр. 194) В несколько ином выражении это означает, что человек должен поступать относительно других людей так, как он хотел бы, чтобы люди поступали относительно него. Общество таких людей живёт по справедливым законам, установленным государственной властью, по своему смыслу не расходящимся с естественными правами каждого человека – члена этого самого общества: право на достойную жизнь и охрану здоровья, право на гражданские и личные свободы, право на частную собственность.

Отцы-разработчики методики промышленной приватизации в России при строительстве капитализма взяли за основу итоги большевистской национализации 1917 года, в результате которой совершенно неправомерно своего права частной собственности на средства производства лишились многие состоятельные люди Российской Империи. По-сути, это было закрепление результатов бесправной революции октября 1917 года, её логичным, сходным по методам достижения цели, продолжением.

Лишь с одной оговоркой: в 1917 году было политическое действо, в основе которого лежала призрачная идея построения светлого будущего для большинства народа путём прихода к власти большевиков под прикрытием этой красивой идеи, а в 1991 году – экономико-авантюристический фарс, в основе которого лежала жажда обогащения избранного президентского меньшинства, метившего в капиталисты.

В конце 80-х годов XX века, как это уже утверждалось ранее, все граждане России юридически были равным образом избавлены от возможности обладания правом собственности на средства промышленного производства. В стране попросту отсутствовал класс капиталистов. Потомки же тех, кто по соображениям целесообразности ведения классовой борьбы был ликвидирован в период с 1917 по 1933 годы на полях гражданской войны, «растворился» в рядах зарубежной политэмиграции, был замучен в тюрьмах и лагерях, ссылках посленэповского периода борьбы с кулачеством, были лишены права даже заявлять о своих претензиях на наследство. Наследники прежней, добольшевистской российской буржуазии с их возможными претензиями на восстановление прерванного права частной собственности на средства производства стали не нужны тем, кто, опираясь на достижения своих революционных предков, добившихся власти и закрепившихся в ней, поставил перед собой задачу, запустив механизм бесправия, создать совершенно новую буржуазную элиту России (!).

Многие лица из состава этой новой российской элиты, становясь капиталистами, вопреки учению Иммануила Канта, поступали в отношении подавляющего большинства своих бывших и нынешних соотечественников так, как они, по всей видимости, не хотели бы, чтобы когда-нибудь поступили с ними, либо с их наследниками. Время не облегчит тяжесть произошедшего, и неправомерное завладение себе во благо производственными промышленными предприятиями общенародной собственности по сути природы своего происхождения на многие-многие годы вперёд останется-таки не благоприобретённым, а бесправно-приобретённым имуществом, даже если ранее имелось какое-либо формально-юридическое прикрытие президентскими или правительственными подзаконными актами процессов или результатов неправомерных приватизационных сделок.

Понимание этого сразу же привело внезапно и несказанно разбогатевших новых русских капиталистов к необходимости самим постоянно заигрывать с властью, уповая на последовательность её политики, направленной не на борьбу, а на некоторое разумное сотрудничество с представителями крупного частного бизнеса. Обоснованные опасения за своё будущее и будущее своих капиталов вынуждают современных российских олигархов принимать участие в финансировании не слишком-то обременительных социальных программ и избирательных кампаний разного рода партий, а также постепенно продвигать на государственную службу, во влиятельные «независимые» политики своих надёжных людей, прикормленных годами работы в корпоративных структурах олигархических компаний.

Новая буржуазная элита России вынуждена каждодневно и ежечасно бороться за своё влияние на высшую государственную власть, ища возможность защищать себя, свои права, права своих наследников путём принятия нужных ей законов и подзаконных актов, стремясь придать максимально правовой, законный вес своему бесправному появлению на свет и дальнейшему существованию.

Кроме этого, не менее важным направлением укрепления позиций новоявленных российских буржуа является их борьба, где за умы, а где за сердца людей, воздействовать на которые проще и быстрее всего через средства массовой информации, способные эффектно озвучить и донести до потребителя любую заказанную информацию, любую самую абсурдную популистскую политико-экономическую рекламу. Тогда любой мало-мальски видимый в микроскоп благотворительный жест может быть представлен в виде значительного события, почти гражданского подвига, а вынесенный в уголовном процессе обвинительный приговор какому-то там олигарху, деяния которого квалифицированы как хозяйственные преступления, вдруг предстанет хорошо организованным чиновничьим политическим преследованием, якобы непременно подрывающим основы демократии и свободомыслия в стране.

Несомненно, корень зла – в изначальном бесправии!

В нём объяснение ярко выраженной жизненной неуверенности некоторых современных богатейших российских «новорусских» буржуа в своём безоблачном завтрашнем будущем на исторической Родине, а также основная, самая весомая причина их стремлений как можно скорее вывести значительную часть своих капиталов за рубеж под защиту иностранного законодательства. Конечно, отмыв капиталы за рубежом, со временем они постепенно частично вернут их в Россию, но уже через зарубежные компании и под флагом иностранных инвестиций (!).

С данными выводами наверняка согласится большинство граждан современной России, особенно те, кто ещё хорошо помнит промышленную приватизацию по-Чубайсу, и пусть на уровне подсознания – природного «кухонного» чутья – понимающие, что молниеносное обогащение новой буржуазной элиты и обнищание десятков миллионов россиян стало возможным лишь благодаря допущенному бесправию, продолжительно поощрявшемуся на высочайшем государственном уровне.

* * *

Не вызывает сомнений, первопричину многих событий, происходивших и происходящих сегодня в современной России, следует искать в интригах прошедшей приватизации, прежде всего, крупнейших российских государственных предприятий и объединений (концернов) добывающей промышленности, а никак не в приватизации объектов, эксплуатация которых связана исключительно с жизнедеятельностью человека, таких, например, как квартиры в жилых домах.

С формально-правовой точки зрения эти две разновидности приватизации, конечно, сходны друг с другом, но с точки зрения экономического содержания и политического значения – они различны. И это различие – в целях использования приватизированного имущества: в одном случае целью является получение прибыли, в другом – решение социальных проблем конкретного человека путём наделения его правом частной собственности на жилое помещение. Даже тогда, когда жилое помещение после приватизации сдаётся собственником в пользование третьим лицам на основании договора коммерческого найма с целью получения дополнительного дохода, целевая направленность использования объекта не меняется. Получение дохода здесь не связано с использованием труда наёмных работников, а, значит, коренным образом отличается от использования, к примеру, фабрики, где доход собственника формируется благодаря эксплуатации не только приватизированных основных средств производства и, допустим, природных источников сырья, но и труда наёмных работников.

Путём параллельного проведения приватизации промышленных предприятий и приватизации жилых помещений российским реформаторам 90-х годов XX века удалось снять возможную социальную напряженность в гражданском обществе, отвлечь народ тем, что было ему ближе и понятней. В отношении большинства граждан России сработал принцип: лучше синица в руках, чем журавль в небе.

Самые мощные «журавли производства», стоявшие на нефтяных и рудных месторождениях, не по праву, а по авторитарной воле первого российского президента достались точно по адресу избранным им гражданам, высоко вознёсшимся благодаря этому в общественной иерархии. А «жилищные синицы» с их коммунальными проблемами – остальным миллионам россиян. Главное, что и там безвозмездно, и там бесплатно!

Именно это и позволило на достаточно продолжительное время объединить большинство российского народа, готового своим личным участием в «жилищно-бытовой» приватизации косвенно поддержать и политику неправомерного растаскивания бывшего народного хозяйства страны, проводимую под прикрытием и по одобрению Президента России Бориса Ельцина.

Конечно, стоит отметить, в результате получения в частную собственность жилого помещения конкретный человек решал не только свои социально-экономические проблемы, но поднимался и уровень его правовой культуры, возрастала способность самостоятельно ориентироваться в окружавшем мире, опираясь на собственный опыт обладания пусть малой, но недвижимостью. В России за короткий срок появился целый класс мелких собственников, который своим существованием создал благоприятные условия для дальнейшего «выращивания» необходимого для крупного бизнеса, социально ориентированного на него общественного слоя граждан страны, способного активно поддерживать политику, проводимую представителями новой капиталистической элиты.

«Если бесплатную массовую приватизацию можно назвать компромиссом с большинством населения страны, то этот компромисс, несомненно, стал самым важным политическим и экономическим решением в ходе российской приватизации», – из воспоминаний Анатолия Чубайса. (Под редакцией А.Чубайса, «Приватизация по-российски», стр. 61)

* * *

Ранее уже отмечалось, на рубеже 90-х годов XX века в России, если не брать в расчёт определённо незначительное развитие производственной кооперации, отсутствовал капиталистический способ производства, отсутствовали сами капиталисты, обладавшие на праве частной собственности основными средствами производства, использование которых посредством применения труда наёмных работников создавало условия для получения прибыли, осуществления накоплений. Отсюда и возникла необходимость первоначального накопления капитала, что легло в основу идеи проведения формально безвозмездной для всех и массовой ваучерной приватизации государственных и муниципальных предприятий, призванной завуалировать истинную цель приватизации по-Чубайсу – адресное перераспределение промышленно-отраслевых добывающих объединений (концернов), осуществлённое в пользу президентских избранников.

В соответствии с учением Карла Маркса, штудирование которого входило в обязательную программу высшего образования многих авторов методики российской промышленной приватизации, «накопление капитала предполагает прибавочную стоимость, прибавочная стоимость – капиталистическое производство, а это последнее – наличие значительных масс капитала и рабочей силы в руках товаропроизводителей. Таким образом, всё это движение вращается, по-видимому, в порочном кругу, из которого мы не можем выбраться иначе, как предположив, что капиталистическому накоплению предшествовало накопление «первоначальное» («previous accumulation» по А. Смиту), – накопление, являющееся не результатом капиталистического способа производства, а его исходным пунктом … В действительности методы первоначального накопления – это всё, что угодно, но только не идиллия… так называемое первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства. Он представляется «первоначальным», так как образует предысторию капитала и соответствующего ему способа производства. … В истории первоначального накопления эпоху составляют перевороты, которые служат рычагом для возникающего класса капиталистов». (К.Маркс, «Капитал», часть 1, глава XXIV, стр. 725-728)

Первоначальное накопление капитала и сосредоточение его в руках немногих, произошедшее в результате проведённой в России приватизации, отметим, прежде всего, – крупнейших предприятий добывающей промышленности, также было далеко от идиллии. Оно успешно прошло благодаря состоявшимся политическим переворотам августа 1991 и сентября – октября 1993 годов, сопровождавшимся пролитием человеческой крови и приведшим к обнищанию многих и многих десятков миллионов россиян (!).

В своём интервью, данном 1 июля 1998 года сотруднику журнала «Культ личностей», безусловно, при всех плюсах и минусах мировоззрения и поступков, всё же один из немногих умнейших российских олигархов Борис Березовский немногословно заметил: «Первоначальное накопление капитала обычно происходит на грани закона. Важно не переступить черту. … Я могу определённо утверждать, что все, кто сумел пробиться в деловую элиту России, рамки закона не нарушали». (Б.Березовский, «Искусство невозможного», том 1, стр.94)

Нельзя не согласиться с данным высказыванием, поскольку – и уважаемый читатель сможет в этом ещё не раз убедиться – нарушений законодательства России действительно юридически не наблюдалось по причине отсутствия этого самого законодательства, чётко регулировавшего весь процесс промышленной приватизации и послеприватизационной реорганизации бизнеса.

Как уже отмечалось, законодательство было подменено указами Президента России Бориса Ельцина и иными подзаконными актами. Готовились же проекты указов, распоряжений, инструктивных писем и телеграмм, детально регламентировавших процессы приватизации лучших промышленных предприятий и объединений (концернов) России, в кабинетах Егора Гайдара и Анатолия Чубайса; складывается впечатление, что иногда не без непосредственного участия тех, кого сейчас принято называть олигархами.

Детальные правила проведения приватизации в России, образно говоря правила игры, сочинялись узким кругом «игроков», то есть узким кругом приватизаторов, или применительно к данной ситуации – «прихватизаторов» крупнейших, далеко не убыточных предприятий и промобъединений (концернов) страны. Многомиллионному же отряду остальных игравших, так называемой массовке, в которой были представлены все остальные граждане России, было предложено играть краплёной колодой, в которой при любой раздаче главные козыри оставались на руках избранных соратников и помощников «семьи» Бориса Николаевича.

Хотелось бы обратить внимание читателя на то, что в отличие от подзаконных актов, к которым относились, в частности, президентские указы, законы – это нормативные акты, принятые представительным высшим органом государственной власти (в то время – Верховным Советом Российской Федерации), регулировавшие определённые общественные отношения и обладавшие наибольшей юридической силой. В демократическом государстве, как в президентской, так и в парламентской республике, даже в некоторых конституционных монархиях, таких как Великобритания, верховенство закона и равенство граждан перед законом – понятия настолько очевидные, что само по себе это не нуждается в дополнительном пояснении. Именно законодательная власть определяет основные правила жизнедеятельности человека в обществе (исторически возникшая и сложившаяся социальная группа) – права гражданские и устанавливает нормы его поведения, как гражданина государства, – права политические. Эта власть формально-юридически описывает, закрепляя в соответствующих законах, все общественные, государственные ограничения и запреты, создавая условия конкретной личности максимально свободно реализовывать свои гражданские права, провозглашая тем самым принцип: «разрешено всё, что не запрещено законом»!

Несмотря на это, законодательная власть независимой от Советского Союза Российской Федерации была ограничена в своей нормотворческой деятельности по формированию пакета правовых документов – законов, регламентировавших весь процесс промышленной приватизации государственной и муниципальной собственности.

Так не должно было быть, но так было! Львиную долю обязательных для исполнения документов регламентирующего характера по промышленной приватизации составляли президентские указы, правительственные постановления и распоряжения, а также распоряжения и инструктивные письма Госкомимущества Российской Федерации.

Таким образом, исполнительная власть государства, которая должна была руководствоваться принятыми законодательной властью нормативными правилами промышленной приватизации, сама себе писала нормы права, сама исполняла и сама себя при этом контролировала.

Примечательно, но ещё в 1748 году выдающийся философ-просветитель, учёный-правовед эпохи французского Просвещения Шарль Луи Монтескье, обосновавший идею правления законов, а не людей, идею конституционного правления, что в дальнейшем легло в основу теории государственного строительства демократических сообществ людей в ряде развитых стран мира, в своём научном труде «О духе законов» писал:

«В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная, ведающая вопросами международного права, и власть исполнительная, ведающая вопросами права гражданского /судебная власть/ … Для гражданина политическая свобода есть душевное спокойствие, основанное на убеждении в своей безопасности. Чтобы обладать этой свободой, необходимо такое правление, при котором один гражданин может не бояться другого гражданина.

Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться», когда исполнительная власть «станет создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их». (Ш.Монтескье, «О духе законов», стр. 138)

Идея Шарль Луи Монтескье, отражённая в упомянутом научном труде, была в том, что исполнительная власть «должна принимать участие в законодательстве своим правом отмены решений, без чего она скоро лишилась бы своих прерогатив». (Ш.Монтескье, «О духе законов», стр.145) В наше время эта идея получила своё практическое применение в общеизвестном праве президента страны, как лица, олицетворяющего исполнительную власть государства, по каким-либо ему известным причинам не подписывать закон, уже принятый законодательной властью – парламентом.

Во времена же президентства Бориса Ельцина исполнительная власть Российской Федерации с высоких политических трибун провозглашала буржуазно-демократические принципы разделения властей, а на деле, к примеру, при разработке и принятии правил проведения промышленной приватизации действовала заурядными методами азиатской средневековой деспотии.

Единомышленники первого российского президента прекрасно понимали то, чему чёткое определение дал ещё Шарль Луи Монтескье: «К основным законам демократии принадлежит и тот, в силу которого власть издавать законы должна принадлежать только народу».«Народ, обладающий верховной властью, должен делать сам всё, что он в состоянии хорошо выполнить, а то, чего он не может выполнить, он должен делать через посредство своих уполномоченных. Но эти уполномоченные не будут таковыми, если они не назначены самим народом; поэтому основной принцип этого вида правления состоит в том, что народ сам избирает своих уполномоченных, т.е. должностных лиц государства». (Ш.Монтескье, «О духе законов», стр.21, стр.18) Этими уполномоченными и являются депутаты-парламентарии, избранные народом для единственной цели – занятия законотворческой деятельностью.

«В деспотических государствах, где нет основных законов, нет также и охраняющих их учреждений … Из природы деспотической власти следует, что одно лицо, обладающее ею, поручает осуществлять её также одному только лицу. Человек, которому все его пять чувств постоянно говорят, что он – всё, а прочие люди – ничто, естественным образом ленив, невежествен, сластолюбив. Поэтому он сам не занимается делами. Но если он поручит их нескольким лицам, то между ними пойдут распри, начнутся интриги из-за чести быть первым между рабами, и государю снова придётся вмешиваться в дела правления. Поэтому гораздо проще предоставить все дела визирю, наделив его всей полнотой власти. Учреждение должности визиря есть, поэтому, основной закон такого государства … Чем обширнее государство, тем обширнее сераль /в переводе с персидского языка – дворец/ и тем, следовательно, более государь упивается наслаждениями; так что, чем большим количеством народов приходится управлять в этих государствах, тем меньше он озабочен делами правления; чем значительнее дела, тем меньше о них рассуждают». (Ш.Монтескье, «О духе законов», стр. 25 – 26)

Поражает, насколько под описанные Шарль Луи Монтескье природу и принципы деспотической формы правления подпадала Российская Федерация периода президентства Бориса Ельцина как раз тогда, когда проводилась промышленная приватизация. Здесь были и полнейшее отсутствие законодательного регулирования, практически полностью заменённого президентским подзаконным нормотворчеством, и единственное высокопоставленное должностное лицо, Анатолий Чубайс, который успешно сыграл историческую роль «приватизационного визиря» в течение всего наиважнейшего для дальнейшего развития всей страны периода политико-экономических реформ – периода разгосударствления и промышленной приватизации.

Итак, нельзя сказать, что процессы промышленной приватизации в России проходили законно, то есть на основании законов, принятых законодательной властью – парламентом страны. Совсем наоборот, они, несомненно, имели ярко выраженный авторитарно-подзаконный характер. Причём в ряде случаев, как это было с президентским указом о введении приватизационных чеков (ваучеров) вместо определённых законом именных приватизационных счетов (книжек), подзаконные акты, незаконно изданные заигравшимся в «демократический авторитаризм» и азиатское своеволие лидером государства, просто-напросто противоречили уже существовавшим российским законам, в результате со временем отменяя их (!).

Отсутствие же достаточно полного пакета гражданско-правовых законов, регламентировавших условия и порядок проведения промышленной приватизации, автоматически повлекло за собой также и отсутствие проработанного механизма применения специальных санкций за нарушения, допускавшиеся в процессе этой самой приватизации, которые должны были бы содержаться в административном и уголовном законодательстве.

Отсюда следует вывод, действительно формально Борис Березовский был прав, утверждая, что «все, кто сумел пробиться в деловую элиту России, рамки закона не нарушали», но, подчеркнём, по самой сути он был категорически не прав, поскольку не было и самих законов, то есть нечего было и нарушать. Издававшиеся же президентские указы (подзаконные акты) нарушать не было никакого смысла, поскольку они, где в явной, а где в завуалированной форме, отвечали ближайшим или перспективным планам наращивания экономического могущества малочисленной «новорожденной» российской буржуазной элиты, поэтому последней было очень выгодно их исполнять и требовать исполнения от десятков миллионов других россиян.

Следовательно, представители крупного частного бизнеса, «наработавшие» свои капиталы в ходе промышленной приватизации по-Чубайсу, составившие благодаря этому из самих себя первый состав деловой элиты России, формально-юридически ничего и не могли нарушать, поскольку нарушать было попросту нечего, о чём предварительно позаботилась команда госчиновников, пришедшая в исполнительную власть вместе с первым российским президентом. Формально наказывать их было не за что, ведь приватизационные злоупотребления высокопоставленных госчиновников, скорее всего совершавшиеся по предварительному сговору с заинтересованными частными лицами, в интересах которых они действовали, без соответствующих изменений Уголовного кодекса РСФСР, принятого ещё 27 октября 1960 года, почти невозможно было подвести под квалифицирующие признаки прежних составов преступлений:

– «Хищение государственного или общественного имущества, совершённое путём присвоения или растраты либо путём злоупотребления служебным положением» (статья 92);

– «Хищение государственного или общественного имущества, совершённое путём мошенничества» (статья 93);

– «Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах» (статья 93, прим. со значком 1);

– «Злоупотребление властью или служебным положением» (статья 170);

– «Превышение власти или служебных полномочий» (статья 171);

– «Получение взятки» (статья 173);

– «Должностной подлог» (статья 175).

Особо хотелось бы обратить внимание читателя на две статьи Уголовного кодекса РСФСР, от которых исполнительная власть России времён правления Бориса Ельцина постаралась непременно тщательно оградить известную категорию фигурантов промышленной приватизации по-Чубайсу, причём и высокопоставленных госчиновников, и частных лиц. Обе эти статьи действовавшего в то время Уголовного кодекса РСФСР предусматривали в качестве наказаний максимальные сроки лишения свободы, а в отношении «особо отличившихся» – даже применение исключительной меры наказания – смертной казни: статья 93, прим. со значком 1 и часть 2 статьи 173:

1) «Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах, независимо от способа хищения (статьи 89 – 93), – наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет с конфискацией имущества, со ссылкой или без таковой или смертной казнью с конфискацией имущества»;

2) «Получение должностным лицом лично или через посредников в каком бы то ни было виде взятки за выполнение или невыполнение в интересах дающего взятку какого-либо действия, которое должностное лицо должно было бы или могло совершить с использованием своего служебного положения, – наказывается лишением свободы на срок от трёх до десяти лет с конфискацией имущества».

«Те же действия, совершённые должностным лицом, занимающим ответственное положение … – наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет с конфискацией имущества и со ссылкой после отбытия лишения свободы на срок от двух до пяти лет или без ссылки, а при особо отягчающих обстоятельствах – смертной казнью с конфискацией имущества».

Наблюдалось вообще отсутствие какой-либо правоприменительной практики по фактам нарушений или каких-либо злоупотреблений при приватизации государственных промышленных горнодобывающих и нефтедобывающих объединений (концернов), иных крупнейших государственных предприятий, которые хотя бы дошли до уголовных судов первой инстанции.

Однако в отношении нарушений при приватизации мелких, гораздо реже средних государственных и муниципальных предприятий правоприменительная практика не большая, но всё-таки была. «Только за пять месяцев 1993 г. МВД России выявило 2590 случаев незаконной приватизации (присвоение госсобственности с последующей трансформацией в частные структуры, участие управленцев в приватизации в качестве частных лиц и т.п.) Разумеется, это лишь верхушка айсберга», – писал доктор исторических наук, заведующий сектором ИМЭМО РАН Кирилл Холодковский. (К.Холодковский, статья «Российская приватизация: столкновение интересов», журнал «Мировая экономика и международные отношения», № 1, 1995 год, стр. 73)

Несомненно, расчёт авторов приватизационной методики был прост: определённый уровень безнаказанности подогреет в обществе экономическую инициативу, распалит частнособственнический интерес, а в перспективе гарантирует безоблачное, уверенное экономическое будущее представителям крупного частного бизнеса и, как следствие, укрепит политический строй, возглавлявшийся и олицетворявшийся Борисом Ельциным! Тогда, по сути, в котле промышленной приватизации варилась вся Россия, а лучшим гарантом будущей безнаказанности, как известно, является круговая порука, особенно если в кругу соучастия вся страна, и вроде бы уже не столь важно кто, что и сколько приватизировал либо «прихватизировал», кто, кого и как «обвёл вокруг пальца»?!

Разумеется, в управляемом Чубайсом процессе массовой приватизации, при несомненном несовершенстве гражданского и уголовного законодательств, которые особенно-то и не торопились совершенствовать, намного легче было организовывать неправомерный слив в частную собственность лиц, отобранных российским президентом, самой доходнейшей государственной промышленной собственности, попутно придавая этому хотя бы видимые элементы законности.

Ведь в кавардаке, как казалось, непродуманных реформ, в «мутной воде» тогдашней российской действительности зачастую продуманные злоупотребления служебным положением высокопоставленных госчиновников, допускавшиеся в ходе приватизации крупнейших государственных добывающих природно-сырьевые ресурсы промышленно-отраслевых объединений (концернов), выглядели не так уж и ужасно, а истинные цели прихватизации «промышленных сливок» достигались намного проще (!).

Заметим, однако, что истинно «народное государство нуждается в добавочном двигателе; этот двигатель – добродетель … Ясно ведь, что монархия, при которой лицо, заставляющее исполнять законы, считает себя выше законов, не имеет такой надобности в добродетели, как народное правление, при котором лицо, заставляющее исполнять законы, чувствует, что само подчинено им и само несёт ответственность за их исполнение … Но если законы перестанут соблюдаться в народном государстве, то оно уже погибло, так как причина этого зла может быть только в испорченности самой республики». (Ш.Монтескье, «О духе законов», стр. 27)

Стоит добавить, что под «добродетелью» в республике Шарль Луи Монтескье понимал «любовь к отечеству, т.е. любовь к равенству». Он считал, что – это «не христианская и не нравственная, а политическая добродетель; она представляет ту главную пружину, которая приводит в движение республиканское правительство».

«Когда добродетель исчезает, честолюбие овладевает всеми сердцами, которые могут вместить его, и все заражаются корыстолюбием. Предметы желаний изменяются: что прежде любили, того уже не любят; прежде была свобода по законам, теперь хотят свободы противозаконной; … Прежде имущества частных лиц составляли общественную казну, теперь общественная казна стала достоянием частных лиц. Республика становится добычей, а её сила – это власть немногих и произвол всех», – писал Шарль Луи Монтескье. (Ш.Монтескье, «О духе законов», стр. 9, стр. 28)

В период президентства Бориса Ельцина республиканские законы нарушались, либо регулирование некоторых наиважнейших общественных отношений происходило не по правовым нормам законов, а на основании положений подзаконных актов исполнительной власти, но тогда позвольте спросить: «Было ли правление первого российского президента добродетельным, проявлялась ли в нём та самая любовь к Отечеству, которая, по Монтескье, столь настоятельно необходима при демократии?».

* * *

Итак, процессы приватизации государственной и муниципальной промышленной собственности в России были проведены под флагом президентского, а не парламентского нормотворчества. Передав полномочия по формированию стратегии промышленной приватизации Анатолию Чубайсу, никогда не избиравшемуся на это народом, подменив законодательное нормотворчество депутатов Верховного Совета Российской Федерации своими указами, Президент России Борис Ельцин фактически пошёл на нарушение основ демократического устройства государственной власти.

Положение пункта 2 Указа Президента России № 66 от 29 января 1992 года устанавливало: «Председатель Государственного комитета Российской Федерации по управлению государственным имуществом, председатели комитетов по управлению государственным имуществом национально-государственных, национально– и административно-территориальных образований в пределах своей компетенции вправе издавать распоряжения и предписания по вопросам управления и распоряжения государственным имуществом, обязательные для исполнения соответствующими должностными лицами государственных и муниципальных предприятий и органами государственного управления».

Действия Бориса Ельцина шли в разрез с общепринятым толкованием сути теории разделения властей, очень напоминая пусть не большевистскую диктатуру пролетариата, а просто диктатуру вчерашнего большевика, стремящегося любым способом удержаться у власти, а это уже никак нельзя назвать «добродетелью политической» по Монтескье, нельзя назвать любовью к Отечеству.

Отметим, Борис Ельцин действительно 16 июня 1991 года был избран на пост российского президента всем народом республики, но республики, входящей в состав Советского Союза, и мандата на расширенное толкование своих полномочий, в частности по ущемлению роли Верховного Совета Российской Федерации, как представительного высшего законодательного органа власти, у него не было (!).

Демократическое государство не может существовать без разумной системы сдержек и противовесов, которые, прежде всего, необходимы при распределении полномочий и ответственности между высшими органами власти и управления. Этому как раз и способствует применение на практике теории разделения властей. Функциональное разделение высшей государственной власти на законодательную, исполнительную и судебную заключается в том, что одна власть принимает законы (тогда – Верховный Совет России), другая – их исполняет (Президент и Правительство России), а третья – вершит правосудие, устанавливая, насколько действия или бездействия лиц соответствуют этим самым законам (Конституционный, Верховный и Высший арбитражный суды России).

Как-то не верится, что авторы российской модели промышленной приватизации, демагогически оперируя демократическими лозунгами и с должностным формализмом пропагандируя теорию разделения властей в государстве, на деле даже не задумывались о её внутриправовом содержании, а, может быть, просто не хотели задумываться, когда речь заходила об их власти, об их собственности и деньгах. Они присвоили себе право определять, как и какими методами строить демократию в России, а также стоит ли при этом подчинять свои действия каким-либо законным или моральным ограничениям. Их принципом стало не жить самим по законам общества, а принуждать общество жить по указам доверившего им власть Президента (!).

Недаром всё тот же Борис Березовский в одном из своих интервью сказал: «Больше всего меня смущает неискренность Чубайса. У него абсолютно большевистские терминология и образ действий! Чубайс уверен, что он живёт по одним законам, а общество – по другим. Согласиться с этим – значит признать, что начальники и подчинённые изначально, от Бога, по-разному устроены». (Б.Березовский, «Искусство невозможного», том 1, стр.94)


P.S. В качестве ремарки заметим: раньше, сейчас и в дальнейшем ссылки на умозаключения Бориса Березовского вызваны глубокой осведомлённостью этого человека по интересующей автора данной книги теме. Его высказывания особенно примечательны хотя бы тем, что, как писал об этом олигархе старший редактор русской версии журнала «Форбс» Пол Хлебников: «Многие магнаты российского бизнеса унаследовали своё богатство от старого Советского Союза, стали уполномоченными миллионерами, но Березовский построил свою империю сам, с нуля». (П.Хлебников, «Крестный отец Кремля Борис Березовский», стр. 9)


Стремительность проведения промышленной приватизации; широкий охват ею самых различных отраслей экономики страны; не всегда правомерное включение в перечень приватизируемых крупнейших, далеко не кризисных государственных предприятий и промобъединений (концернов), включая те, от которых непосредственно зависела обороноспособность или экономическая независимость государства; проведение приватизации одновременно на различных уровнях: федеральном, субъекта федерации и муниципальном; видимое равенство всех граждан страны в части их прав на участие в приватизации, но не в части равенства возможностей реализации этих самых приватизационных прав, – вот, пожалуй, в очень сжатом изложении основополагающие признаки российской промышленной приватизации (!).

Разработчики приватизационной модели сразу же отказались от, казалось бы, приемлемого для России китайского варианта реорганизации экономики. Анатолий Чубайс утверждал: «Китайская модель – это обновление экономических методов регулирования при сохранении действующего государственного механизма: сильное и крепкое государство по собственной воле и в соответствии с собственными замыслами проводит реформы в экономике. Осенью 1991 года, когда Гайдар пришёл в правительство, подобного рода схемы ни один здравомыслящий человек всерьёз даже не рассматривал. Какой может быть жёсткий государственный контроль, если государственная управленческая структура разрушена до основания… Ведь что представляла собой эта структура в СССР? Во-первых, компартия со своими региональными отделениями: райкомами, горкомами, обкомами. А компартия, это не только – «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Это механизм для жизнеобеспечения населения, для организации повседневной работы производства, транспорта, энергетики … Во-вторых, – министерства и ведомства. Ни первой, ни вторых к ноябрю 91-го года не существовало. И если кое-какие команды федеральных министерств ещё летом 91-го года кое-как выполнялись, то российских министров осенью того же года уже никто не слушал». (Под редакцией А.Чубайса, «Приватизация по-российски», стр. 24-25)

Стоило ли тогда разрушать сильное государство, которым являлся Советский Союз? Не целесообразней ли было бы постепенно проводить реорганизацию системы государственного управления, направленную на усиление контролирующей роли государственной власти за сбором налогов, за решением социальных программ общегражданской направленности и сведение к минимуму случаев непосредственного вмешательства государственных органов власти и управления в решение субъектами предпринимательской деятельности конкретных экономических задач.

Однако авторы методики промышленной приватизации по-Чубайсу понимали, что сохранение СССР отодвинуло бы их деятельность по реализации задуманных планов реорганизации экономики России на задний план, откуда ей бы уже не было возврата. Кабинет Министров Союза ССР, опираясь на статью 4 Закон СССР «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий», наверняка не одобрил бы приватизацию промышленных предприятий и объединений (концернов), которые обеспечивали интересы «обороны и безопасности государства, охраны окружающей среды и здоровья населения, а также необходимости обеспечения монополии государства на отдельные виды деятельности».

Это значит, передаче в частные руки точно не подлежали бы государственные промышленно-отраслевые объединения (концерны), специализировавшиеся на разведке, добыче, переработке и реализации полезных ископаемых, являвшихся, к тому же, достоянием всего многонационального народа, населявшего Российскую Федерацию (нефть, руды черных и цветных металлов, драгоценные камни и тому подобное). Не подлежали бы приватизации конструкторские бюро и лаборатории, связанные с военно-промышленным комплексом страны, предприятия тяжёлого машиностроения и энергетики, то есть именно то, что итак в Советском Союзе без всяких нововведений функционировало как часы и не нуждалось в «новых хозяевах». В результате частнособственническая инициатива граждан, а также привлекаемые в результате приватизации инвестиции были бы направлены на развитие, прежде всего, отдельных отсталых секторов экономики страны: сельское хозяйство, текстильная промышленность, общепит, розничная сфера услуг, коммунально-бытовое хозяйство населённых пунктов и так далее.

Однако зарубежных специалистов, консультировавших исполнявшего обязанности Председателя Совета Министров Российской Федерации Егора Гайдара и его соратника Анатолия Чубайса, интересовала возможность создания через правовой институт частной собственности механизма влияния государств так называемой развитой демократии на процессы формирования как внутренней, так и внешней политики России. Совершить это скорейшим образом было возможно посредством передачи в собственность малой группы частных лиц, воспринимаемых на Западе в качестве сторонников или даже проводников заокеанских стандартов демократии, крупнейшие промышленно-отраслевые добывающие природно-сырьевые ресурсы объединения (концерны), от деятельности которых существенно зависело функционирование всей российской экономики, а также формирование доходной части бюджета Российской Федерации.

При таком подходе Советский Союз с его достаточно развитой государственной машиной контроля, убеждения и принуждения, частично сохранившейся идеологией социалистического развития, готовый в любой момент пойти по схожему с китайским вариантом пути развития реформ, им не был интересен. После же развала СССР зарубежные советники – сторонники глобализации мировой экономики, действуя через правительство реформаторов Егора Гайдара, попросту включили Россию сырьевым придатком экономик более развитых стран мира, чему имеется достаточное количество свидетельств. Им не составило труда убедить членов российского правительства, что якобы лишь крупный частный капитал позволит укрепиться в России всерьёз и надолго демократическим завоеваниям, что российскому президенту вкупе с небольшой группой крупнейших капиталистов страны, контролирующих самые доходнейшие промышленно-отраслевые объединения, легче будет удержать российское общество на демократическом пути развития.

Впервые успешное единение действовавшего в стране политического режима Бориса Ельцина с крупнейшим частным капиталом, ещё только формировавшимся по итогам неправомерно проводившейся приватизации, произошло весной – летом 1996 года, когда средства из ловко приватизированной прибыли по сути ещё государственных нефтедобывающих и горнодобывающих компаний были направлены на финансирование избирательной кампании первого российского президента.

«Главный вывод президентских выборов 1996 г. состоит в следующем: воздействие российского истеблишмента на поведение избирателей настолько высоко, что в состоянии обеспечить ему победу даже в самых неблагоприятных социально-экономических условиях. Б.Н. Ельцин одержал победу благодаря гигантским усилиям и средствам, затраченным на интеллектуальное и технологическое обеспечение предвыборной кампании. Это первый такой случай в истории российской политики», – неправда ли, достаточно красноречивая цитата из учебника «Политология» для вузов, изданного под редакцией доктора юридических наук, профессора Виктора Перевалова. (Под редакцией В.Перевалова, учебник для ВУЗов «Политология», стр. 151)

Связь, которая без труда прослеживается между приватизационными процессами начала 90-х годов XX века и президентскими выборами 1996 года, даёт четкий ответ на вопрос, почему же проводившаяся в России промышленная приватизация осуществлялась с огромной по мировым оценкам скоростью. Речь шла о власти, добившись которой в 1991 году, реформаторы изо всех сил пытались сохранить её в 1996 году в условиях плачевных для большинства населения России результатах гайдаровской либерализации оптовых и розничных цен на товары повседневной необходимости. Сегодня, к сожалению, можно утвердительно заявить, что, борясь за высшую власть в стране, «реформаторы» попросту безвозмездно раздали в собственность надёжных, с их точки зрения, людей крупнейшие, самые привлекательные промышленные предприятия и объединения России, картинно проведя это через широко разрекламированную массовую приватизацию, обвешанную лозунгами о развитии демократии. Всё это в полной мере относилось и к приватизации Российского государственного концерна «Норильский никель».

Финансовая поддержка избранных и назначенных им же олигархов позволила Борису Ельцину победить на президентских выборах 3 июля 1996 года. Бывший председатель правления нефтяной компании «ЮКОС» Михаил Ходорковский писал по этому поводу так: «Уже избирательная страда 1995 – 1996 гг. показала, что российский народ отверг либеральных правителей. Мне ли, одному из крупнейших спонсоров президентской кампании 1996 г., не помнить, какие поистине чудовищные усилия потребовались, чтобы заставить российский народ «выбрать сердцем»?!». (М.Ходорковский, статья «Кризис либерализма в России», опубликована 29 марта 2004 года в газете «Ведомости»)

Среди крупнейших спонсоров были и другие, которым властолюбивый Борис Ельцин руками Анатолия Чубайса и его единомышленников предварительно, задолго до выборов, путём активного использования в процессе приватизации административного ресурса Кремля, передал десятки рентабельных промышленно-отраслевых предприятий и объединений России. При этом кому-то досталось больше, кому-то меньше. Главное, что всё шло исключительно по воле Президента России Бориса Ельцина, который, как следует из выступления Бориса Березовского перед русскоязычной аудиторией в Нью-Йорке в сентябре 2000 года, «просто считал, что все должны получить благо или блага из его, царя, рук». (Б.Березовский, «Искусство невозможного», том 2, стр.252)

Чуть ранее, в июле 1998 года, в одном из своих интервью тот же Борис Березовский говорил: «Начну с того, что мне в принципе не по душе подобная терминология – семья, царь, двор, свита. Конечно, в России это всё имеет свои исторические корни, да и Борис Николаевич поощряет такие разговоры, во всяком случае, не смущается, когда его величают царем. Даже сам как-то назвал себя Борисом Первым …». (Б.Березовский, «Искусство невозможного», том 1, стр.95)

Ясно одно, что в буквальном смысле слова царём Борис Ельцин, конечно же, никогда не был, а вот щедрость за государственный (общенародный) счёт проявлял царскую, способствуя неформальному выделению огромных материальных ресурсов на содержание и благопроцветание своего ближайшего окружения, которое в ряде средств массовой информации называли и называют «семьёй».

Ведя речь о справедливости российской промышленной приватизации, Борис Березовский сетовал: «Потанину досталось больше. Гусинскому где-то досталось больше. Я недоволен, конкурирую, считаю, что собственность распределена несправедливо. А что говорить о людях, которые не только не приобрели, но ещё и потеряли, стали жить хуже?». (Б.Березовский, «Искусство невозможного», том 1, стр.103)

Конечно, не всем членам «семьи» доставалось поровну с «родительского стола» в качестве приватизационного презента из государственной промышленной собственности, везде и всегда были свои любимчики. По всей видимости, были и те своевольные ребята, которых «отеческая рука» предпочитала больше шлёпать, да вон изгонять, нежели кормить да в приближённые олигархи определять. Однако приведённое высказывание ныне опального олигарха способно приоткрыть завесу над тем, как ещё в октябре 1994 года Президент России Борис Ельцин передал под полный контроль Владимира Потанина ряд крупнейших промышленных предприятий России, в числе которых был и Российский государственный концерн «Норильский никель» в обмен на поддержку его, Ельцина, во власти.

В 90-х годах XX века Анатолий Чубайс выступил в роли связующего звена интересов некоторых частных лиц и высокопоставленных государственных чиновников, стремившихся к ещё большей реальной власти, к получению в своё обладание большей собственности, больших денежных средств. Несомненно, воля к власти – нестерпимое желание скорейшего образования новой правящей буржуазно-капиталистической элиты, финансово-экономическое укрепление её позиций – двигала этими людьми, а не какая-то там, как официально принято говорить, насущная необходимость построения и укрепления в стране демократии.

«Воля к власти, специализирующаяся как воля к пище, к собственности, к орудиям, к слугам (повинующимся) и господам … Более сильная воля управляет более слабой. Нет никакой иной причинности, как от воли к воле», – писал Фридрих Ницше, продолжая: «Всё, что делается с известной целью, может быть сведено к цели умножения власти». (Ф.Ницше, избр. произведения в трех томах, том 1, «Воля к власти», параграф 658 стр. 306, параграф 663 стр. 309)

В России, где на начальном этапе практически полностью отсутствовал частный капитал, уже не говоря о фондовых рынках и определённом уровне экономических знаний у населения, без гарантированного привлечения иностранного капитала можно было бы достаточно успешно и с лучшим экономико-правовым обоснованием провести процесс приватизации мелких и средних государственных и муниципальных предприятий. Однако это не давало никаких гарантий достаточно длительному существованию политического режима Бориса Ельцина, лишённого в этом случае серьёзных финансовых спонсоров.

Причём здесь речь не идёт о демократии как таковой, речь идёт именно о личной власти Бориса Ельцина и властных, а также зачастую откровенно корыстных притязаниях его ближайшего окружения. В этом нет ничего удивительного, скорее, наоборот, в этом есть определённая житейская закономерность, хорошо подмеченная ещё в 1926 году выдающимся американским философом обществоведом Джоном Дьюи в книге «Общество и его проблемы»: «Личности подвержены всевозможным социальным воздействиям, оказывающим определяющее влияние на то, о чём они могут думать, что планировать, что выбирать … Личности – это агенты общества, они его представляют, общество же действует только через них … Иными словами, любой агент общества – независимо от того, представляет ли он его в качестве избирателя или в качестве государственного чиновника – выступает в двойственной роли. Это обстоятельство являет собой самую серьёзную проблему правления. Обычно, говоря о типах правления, мы противопоставляем представительные формы всем иным, которые таковыми не являются. Согласно же нашей гипотезе, представительными являются все типы правления – в той мере, в какой они готовы выражать интересы общества, простирающиеся на деятельность индивидов и групп. Однако здесь нет никакого противоречия. Ибоправлением занимаются такие же люди, и ничто человеческое им не чуждо. У них тоже есть частные интересы и интересы конкретных групп, интересы той семьи, той группировки или того класса, к которому принадлежат они сами. Редко когда личность достигает полного отождествления с выполняемой ею политической функцией. Лучшее, на что способно большинство людей, – это сделать заботу об общем благе доминирующей надо всеми остальными своими устремлениями. … Присущая каждому официальному лицу двойственность (интересов) ведёт к возникновению внутриличностного конфликта между, с одной стороны, истинно политическими целями и действиями, а с другой – теми, что заложены в его неполитических ролях». (Д.Дьюи, «Общество и его проблемы», стр. 56-57)

Из приведённого отрывка книги видно, Джон Дьюи, как признанный специалист в области социальной философии, не делает какого-либо исключения в возможной линии поведения государственного чиновника, осуществляющего свою деятельность в обществе, построенном на принципах демократии или в обществе, построенном, например, на принципах авторитаризма. Иными словами, противоречия интересов частных лиц и Государства возможны и при демократии, и при любой иной форме правления.

Явно просматривавшиеся противоречия между долгом государственной службы и частнособственнической заинтересованностью присутствовали в действиях и некоторых известных ответственных высокопоставленных государственных чиновников-демократов в течение периода проведения промышленной приватизации в России. К примеру, к таким лицам совершенно свободно можно отнести бывшего первого заместителя Председателя Правительства Российской Федерации Владимира Потанина.

Примечательно, но, по прошествии всего какого-то десятка лет эти же самые лица, правда, за время «непосильно-надрывного» служения народу успевшие разбогатеть и сделаться известнейшими капиталистами, уйдя с госслужбы на пригретые именно под них места в крупнейших частных корпорациях, иногда не прочь увлечённо порассуждать о наносимом коррупцией вреде Государству и частному бизнесу.

Социально-экономическое положение большинства россиян серьёзно пострадало от действий госчиновников из команды управленцев первого российского президента, который вместо того, чтобы защищать экономические интересы своих избирателей, видимо, по наущению своих советников, в обход Закона и на основании своих указов безвозмездно передал ряд государственных, ещё вчера общенародных, социалистических промышленных предприятий в частные руки. При этом с высоких трибун было заявлено, что это – цена демократии.

Следовательно, российская демократия, уже к тому времени щедро оплаченная потерей многих человеческих жизней, территорий и внешнеполитического влияния России в решении международных вопросов, получила и своё конкретное финансово-стоимостное выражение, соответствовавшее цене неправомерно приватизированных промышленных предприятий и объединений (концернов). В цену российской демократии также включалось и молниеносное разделение гражданского общества, с одной стороны, на категорию очень богатых и просто богатых людей, с другой стороны, на всех остальных – просто бедных и незаслуженно нищих людей, появившихся одновременно и вдруг, буквально ниоткуда, прямо из социально-уравненного социалистического вчера.

Любой мало-мальски образованный человек хорошо представляет себе природный химико-физический закон сохранения массы, в соответствии с которым масса веществ, вступивших в химическую реакцию (реагенты), равна массе веществ, образовавшихся в результате реакции (продукты).

Попытаемся применить этот фундаментальный природный закон, открытый ещё знаменитым русским учёным Михаилом Ломоносовым, к «химическим» процессам российской промышленной приватизации по-Чубайсу. Представим в роли условных реагентов государственные и муниципальные предприятия и промобъединения (концерны), а также десятки миллионов россиян, получивших право участвовать в ваучерной приватизации. В результате взаимодействия условных реагентов, то есть реализации россиянами своего приватизационного права, каждый из них должен был получить маленькую долю от приватизируемой государственной собственности, первоначальное распределение которой должно было, в целом, пройти равномерно между всеми гражданами Российской Федерации, изначально сравнительно единообразно безденежными. Так обязательно случилось бы, если бы промышленная приватизация по-Чубайсу действительно носила общенародный характер.

В то время с самого начала в частную собственность двух – трёх десятков физических лиц попала большая часть государственной промышленной собственности, а суммарно в собственности десятков миллионов россиян оказалась её меньшая часть, что никак не произошло бы без использования в процессе приватизации административно-управленческого ресурса высокопоставленных госчиновников команды российского президента. Иными словами, с одобрения Бориса Ельцина Анатолий Чубайс «нахимичил», и в итоге промышленной приватизации получился не всенародно ожидавшийся продукт наделения всех относительно равновеликими долями бывшей госсобственности, а «олигархические сливки» и незначительное число мелких акционеров частных компаний (миноритариев), да ещё огромный «осадок приватизации» в виде десятков миллионов обедневших россиян.

Известно, что, если что-либо материальное в одном месте убавится, то к другому – оно непременно присовокупится, то есть ничто никогда бесследно не исчезает. Значит, суть есть в следующем: поистине молниеносное обогащение в ходе промышленной приватизации по-Чубайсу одних стало возможным только лишь за счёт такого же молниеносного обнищания десятков миллионов других (!).

При проведении промышленной приватизации Государство, что ни на есть под самым благовидным предлогом, оставляло в своей собственности на срок до трёх лет контрольные пакеты акций открытых акционерных обществ, образованных в результате акционирования государственных унитарных предприятий и промобъединений (концернов) с целью их последующей приватизации по первому варианту приватизационных льгот. Однако гораздо раньше, чем проходили эти три года, Государство вдруг, как бы теряя всякий интерес к находившимся в его собственности контрольным пакетам акций частично уже приватизированных открытых акционерных обществ, передавало их опять-таки под самым благовидным предлогом в управление на первый взгляд совершенно произвольно выбранным компаниям.

Эти управляющие компании контролировались людьми, наделёнными высочайшим доверием первого президента страны, за что они и получали право свободного доступа к любой финансово-экономической и производственно-хозяйственной информации, касающейся деятельности переданных им в управление акционированных и находящихся в процессе приватизации промышленных предприятий и объединений (концернов). Задача, поставленная перед этими управляющими компаниями, была куда как проста: не вмешиваясь в осуществление производственно-хозяйственной деятельности управляемых открытых акционерных обществ, незамедлительно взять под контроль их финансовые потоки, установив жёсткий контроль за сбытом готовой продукции и указав, с какими финансовыми организациями (банками) необходимо работать по получению кредитов.

Так незатейливо приватизировалась прибыль частично приватизированных открытых акционерных обществ, образованных в результате акционирования государственных унитарных промышленных предприятий и объединений (концернов), в то время как контрольные пакеты акций этих компаний находились в государственной федеральной собственности.

По правовой форме это было подзаконно, так как основывалось не на законах страны, а лишь на авторитарно-изданных президентских указах. По содержанию – неправомерно, поскольку судьба самой ликвидной государственной (общенародной) промышленной собственности решалась без учёта экономических интересов самого народа, терялся контроль над доходами отданных в управление приватизируемых открытых акционерных обществ, в прежние времена поступавших в распоряжение Государства, которое направляло их на решение социально-значимых задач (!).

Далее, ближе к президентским выборам 1996 года, Государство совершенно неожиданно начинало набирать кредиты у финансовых организаций (банков), являвшихся дочерними или зависимыми обществами частных компаний, которым ранее в управление были переданы упомянутые контрольные пакеты акций частично приватизированных открытых акционерных обществ. Причём в качестве обеспечения своих обязательств по возврату этих кредитов и процентов по ним (залог) Государство не нашло ничего лучше, как использовать всё те же самые переданные в управление контрольные пакеты акций частично приватизированных открытых акционерных обществ, при этом даже не утруждаясь проведением реальной независимой оценки этих ценных бумаг.

По официально непроверяемой, кулуарно-неофициальной информации в ряде случаев, когда у финансовой организации (банка) не было достаточного количества свободных финансовых ресурсов для кредитования Государства, последнее выражало намерение через структуры Главного банка страны осуществить по сути своей встречное кредитование этой финансовой организации (банка). Правда, в этом случае объективно для Государства вообще терялся какой-либо экономический смысл получения кредита, оставалась лишь субъективная необходимость, «голая цель», – как можно скорее подвести максимально убедительное, относительно безукоризненное правовое основание получения частными компаниями прав владения вышеназванными контрольными пакетами акций. В итоге всё это сильно напоминало элементарную афёру с липовым кредитованием.

Проходило совсем немного времени, и Государство не возвращало суммы взятых у финансовых организаций (банков) кредитов, и те, в свою очередь, были вправе воспользоваться правами залогодержателей, для чего юридически и требовалось проведение так называемых конкурсов-аукционов по продаже заложенных контрольных пакетов акций приватизируемых компаний. Понятно, что эти пресловутые псевдоторги носили сугубо формально-юридический характер, поскольку потенциальные победители, также как и обязательные, и дополнительные условия конкурсно-аукционных продаж, несомненно, заранее были известны узкому кругу лиц, заинтересованных в обладании этой информацией.

Таким способом право собственности на контрольные пакеты акций компаний, образованных в результате акционирования государственных унитарных предприятий и промобъединений (концернов), переходило от Государства к тем же самым частным компаниям (банкам), до этого в течение 3 лет управлявших их финансовыми потоками и ещё до завершения приватизации имущественных комплексов приватизировавших их прибыль (!).

Промышленная приватизация по-Чубайсу изначально предполагалась как массовое действие, как распределение государственной собственности с участием как можно большего числа российских граждан, но права распоряжения прибылью очень небольшого количества самых рентабельных промышленно-отраслевых объединений (концернов) должно было быть сосредоточено лишь в руках президентских избранников, лично преданных Борису Ельцину. Ведь среди идейных борцов за демократию в России фамилии большинства известных российских миллиардеров, «нечаянно» разбогатевших в процессе строительства демократии на «промышленных остатках» развитого социализма, с самого начала отсутствовали, пока они сами в угоду момента вдруг не причислили себя к демократам.

Несомненно, самое главное, для чего, собственно, и затевалась приватизация крупнейших рентабельнейших промышленных предприятий и объединений (концернов) России была скорейшая приватизация их прибылей, то есть передача Государством нескольким десяткам человек прав распоряжаться значительной частью результатов деятельности этих юридических лиц. Согласно стратегии промышленной приватизации по-Чубайсу остальное население России было обречено остаться за бортом активного дележа бывших государственных доходов. Большинство россиян, приобретя штучные акции приватизированных компаний, вынужденно было раньше, да и сейчас, с кротким терпением ожидать волеизъявления сильных мира сего, владеющих контрольными пакетами акций этих компаний, на годовых отчётно-перевыборных общих собраниях акционеров о начислении, порядке и сроках выплаты дивидендов на эти ценные бумаги.

Закон сохранения массы вещества налицо: кто-то получил и продолжает получать в громадных количествах финансовые конфетки, а кто-то, извините, фантики, Государству же осталась полупустая вазочка всего промышленного потенциала бывшего Советского Союза, которая будет продолжать пустеть до тех пор, пока государственная власть не проявит готовность остановить отток финансовых конфеток за пределы страны.

Итак, на начало промышленной приватизации по-Чубайсу будущие капиталисты и очень богатые граждане России, также как и большинство их соотечественников, не располагали сколько-нибудь существенным количеством собственных денежных средств. В дальнейшем, получив возможность через контрольные пакеты акций осуществлять стратегическое управление деятельностью очень прибыльных компаний, образованных в результате акционирования государственных унитарных предприятий и промобъединений (концернов), будущие российские олигархи в итоге присвоили себе право определять судьбу получаемых компаниями финансовых результатов, хотя сами эти акционерные общества на первых порах оставались ещё государственными.

Произошёл процесс приватизации не собственности как таковой, а того, что благодаря её эксплуатации можно было получить. Судьба прибыли от деятельности этих юридических лиц, ранее поступавшей в распоряжение Государства, стала определяться по усмотрению очень узкого круга частных физических лиц, инвестиционная способность которых в начале, да и в середине приватизационных процессов была чистым блефом (!).

При приватизации крупнейших горнодобывающих и нефтедобывающих компаний, образованных при акционировании промышленно-отраслевых объединений (концернов), прибыль от их деятельности гарантировалась наличием лицензий на добычу полезных ископаемых, хорошо отлаженной ещё со времен Советского Союза технологией и опытными кадрами. Новым собственникам приходилось решать лишь две задачи: во-первых, как после промышленной приватизации узаконить свои права на приобретённые производственные активы, во-вторых, как распорядиться прибылью, с завидной регулярностью образовывавшейся от функционирования вчерашнего государственного производства. Благодаря «авторитарно-демократическому» режиму, установившемуся при Президенте России Борисе Ельцине, громадной поддержке Властью будущих олигархов каких-либо рисков у новых хозяев жизни не было вообще в сравнении с размерами ожидавшихся в плановом порядке прихватизированных финансовых результатов.

До акционирования и приватизации рентабельнейших гигантов отечественной промышленности Государство ещё во времена развитого социализма планово направляло большую часть доходов этих юридических лиц на решение совершенно конкретных социально-значимых задач: строительство жилья и социальной инфраструктуры городов и посёлков, развитие фундаментальных и прикладных наук, поддержку функционирования учреждений культуры и искусства.

Сама по себе приватизация ничего не изменила в производственном и финансовом состоянии бывших государственных промышленных предприятий и объединений (концернов), которые и в прежние времена развитого социализма были рентабельными. Однако теперь уже, во времена развитого капитализма, Государство и соответственно общество могли рассчитывать лишь на средства, собираемые от налогов и иных обязательных неналоговых платежей, размеры которых для промышленно-отраслевых компаний, добывающих природно-сырьевые ресурсы, были ничтожно малы в сравнении с уровнем реально получаемых ими доходов.

Государственная машина власти и управления, состоявшая из высокопоставленных должностных лиц, добровольно отказалась от получения финансовых средств, прежде собиравшихся и расходовавшихся в интересах всего российского народа, в пользу группы частных лиц, тесно связанных общими политико-экономическими интересами с самими же высокопоставленными госчиновниками.

Подавляющему большинству российских граждан было предложено спокойно, с жизненной мудростью отнестись к новым собственникам промышленных предприятий и объединений (концернов), по преданности первому российскому президенту оказавшихся более достойными, чем весь остальной трудовой народ. Люди без особых возражений позволили внушить себе то, что от этого творческо-афёрного меньшинства, которому под контроль отошла далеко не худшая государственная промышленная собственность, стоит ожидать проявления какой-то там хозяйственной инициативы, разумного управления производством, инвестиций, а также некоторого меценатства.

Финансовые ресурсы, которые раньше шли на централизованное решение конкретных социальных программ, направленных на улучшение жизни людей, теперь составляют большую часть оттока капитала из России за рубеж, где вкладываются в развитие промышленных производств иностранных государств, либо в шикарные дворцово-домовые постройки новой российской буржуазии. Со всем этим представители крупного частного бизнеса теперь уже самому Государству предлагают мириться, как со сложившейся реалией, и организовывать жизнь в стране по их правилам, как им кажется, истинно демократическим и весьма либеральным.

А большинство граждан России продолжает «кормиться» щедрой интеллектуальной пищей, поставляемой средствами массовой информации, о ценностях общества развитой демократии, о необходимости законопослушания, уважительного отношения к частной собственности и её обладателям, не получая правдивых сведений о реальной цене самой российской демократии.

Автор данной книги ни в коей мере не ратует против основополагающих принципов демократии – народовластия, как раз наоборот, раз демократия – это власть народа и вся другая государственная власть производна от воли народа, то сам народ вправе знать реальную цену всего того, от чего зависит его жизнь и благоденствие. Народ вправе знать не только скорбную, но и рублёвую цену, которую он, не ведая того, заплатил за смену общественно-политического строя, а также которую ему ещё предстоит платить, мирясь с вывозом капитала из страны, измеряемым миллиардными суммами.

Давно известно, что много богатых – хорошо, хуже, когда много бедных. Закон сохранения массы вещества неумолим. Если за пределы России вывозится капитал, то народ той страны, куда он вывозится, становится потенциально богаче, экономика того государства оживляется, а российский народ при этом становится беднее, как минимум, на сумму, эквивалентную размеру вывезенного капитала. За пониманием этого следует осознание истинных причин роста неразрешённых социальных проблем и антагонизма в гражданском обществе, пока ещё не привыкшем мириться с детской беспризорностью, с незаслуженно-вынужденной нищетой пенсионеров, с высочайшим уровнем смертности, с недостроенным социальным жильём, с неукомплектованными лекарствами больницами и поликлиниками, с неоправданным ростом коммунальных платежей и так далее.

Бытует мнение, дескать, хватит того, что появившийся в ходе промышленной приватизации по-Чубайсу частный капитал обяжет себя исправно платить налоги, все остальные проблемы должно решать Государство. Да, формально-юридически это так и есть, конечно, если в ходе приватизации государственной промышленной собственности всё прошло исключительно честно, возмездно и открыто (!).

Безусловно, ещё лучше, когда выросший на приватизационной ниве частный капитал социально ориентирован и готов не просто оказывать содействие, а принимать активнейшее участие в скорейшем решении самых злободневных социальных проблем своего народа, а не проблем народов зарубежных государств.

Разработчики методики российской промышленной приватизации громогласно обещали приток иностранного капитала в Россию в виде долгосрочных инвестиций в её экономику, а не отток российского капитала за рубеж. Однако, поскольку до сих пор всё происходит как раз наоборот, значит, Анатолий Чубайс и его единомышленники ранее добросовестно заблуждались или намеренно выдавали за истину мнимые предположения и ложные расчёты, в выгодном свете преподносимые ими в качестве обоснований своих действий. Представители крупного приватизированного частного капитала России при выборе между патриотизмом и боязнью национализации в большей мере неправомерно прихватизированных объектов промышленной собственности и прибылей, получаемых от их использования, предпочитают последнее, стремясь путём вывоза капитала как можно скорее укрепить своё финансово-экономическое положение зарубежными активами.

Опираясь на социальную философию Джона Дьюи, можно сделать вывод, что в процессе внутриличностного конфликта богатейших людей России, ставших таковыми в результате приватизации самых рентабельных промышленных предприятий, безусловно, победил частный интерес над гражданским, а иногда и служебным долгом, победила неуёмная алчность, подпитываемая заносчивым снобизмом и откровенной житейской неразумностью. Что же тогда приобрёл в результате прошедшей в стране промышленной приватизации по-Чубайсу среднестатистический россиянин?

Ответ прост, как прост и одновременно до неразрешимости сложен для многих россиян извечный вопрос: «Что делать?», – а также его иные вариации: «Как жить дальше? Чем и на что кормить семью, чем и за что оплачивать коммунальные услуги, где и на что учить детей, где, чем и на что лечить себя и своих близких?».

Повторимся, быстрота проведения промышленной приватизации в России была обусловлена борьбой Бориса Ельцина за второй срок в президентском кресле. По Марксу «деньги – товар – деньги», здесь же «деньги – власть – деньги». В 90-е годы XX века власть в России превратилась в товар, остаточные симптомы этого наблюдаются до сих пор и, похоже, останутся в гражданском обществе надолго!

Анатолий Чубайс утверждал: «У нас не было выбора. Если бы не было залоговых аукционов, коммунисты выиграли бы выборы 1996 года, и тогда эти выборы в России оказались бы последними, поскольку эти ребята легко с властью не расстаются. … Институт частной собственности – это не просто свод законов или класс собственников, которые имеют реальную власть. Это 146 млн. человек, которые должны согласиться с тем, что частная собственность священна». («Коммерсантъ ВЛАСТЬ», № 46 (599) от 24 ноября 2004 года, стр. 43)

Предельно ясно, большинство, то есть 146 миллионов граждан России, должно смириться с тем, что реальная власть находится в руках меньшинства, составляющего класс крупных частных собственников, а также с тем, что частная собственность и, следовательно, власть капитала священны. Именно за эти ценности Президент России Борис Ельцин руками Анатолия Чубайса и гайдаровского окружения волюнтаристически, опираясь не на право, а на бесправие, раздал горстке физических лиц, выдвинутых им в олигархи, лучшие промышленные предприятия и объединения (концерны) страны.

Но ведь это не есть народовластие, не есть демократия!

Это можно было бы, скорее, охарактеризовать аристократической республиканской формой правления, если бы общественный статус ведущих личностей по обычаям и законам приобретался по наследству, а не украдкой – посредством неправомерного присвоения части общенародной собственности «под шумок» происходивших в стране политико-экономических перемен. На самом деле, – это самое настоящее правление охлократии, правление немногих лиц, во времена Бориса Ельцина ловко «вынырнувших» из толпы, разбогатевших и при помощи денег неформально, но крепко-накрепко на разных уровнях подчинивших себе государственную власть, слепо поддерживаемую эмоциями легко возбудимой толпы, стремившейся к желанной, но не совсем понятной ей демократии.

Именно толпы, ибо народ – это общность людей, исторически сформировавшаяся и существующая на определённой территории, объединённая едиными целями своего развития, при демократической форме правления из самой себя избирающая своих правителей и контролирующая их.

Российский народ избрал Бориса Ельцина главой государства, но ведь он не делал выбор в пользу превращения России в олигархическо-президентскую республику, где кроме государственных органов власти и управления в решении государственных, общественно-значимых вопросов так или иначе обязательно будет принимать участие маленькая группа богатейших прихватизаторов российской промышленности, которые по-Чубайсу «имеют реальную власть».

При настоящей демократии российский народ не стал бы мириться с авторитарно-волюнтаристическим правлением первого президента страны, неправомерно раздавшего общенародную промышленную собственность в частную собственность лично им же произвольно определённых в олигархи физических лиц. Это могло произойти лишь при охлократии, когда правит не народ, а охваченная эмоциональным возбуждением толпа, в 90-х годах XX века сотворившая из Бориса Ельцина кумира, тем невольно одобрившая все его противоправные деяния, готовая винить кого угодно, даже себя, но не кумира, до тех пор, пока кумира не сменит новый кумир (!).

Олигархическо-президентская республика – это вынужденное сосуществование всенародно избираемой президентской власти и неформально существующей власти сверх крупного частного капитала, образованного неправомерными методами в процессе прошедшей промышленной приватизации по-Чубайсу, несомненно, в ней на два порядка меньше демократии, чем в конституционной монархии королевства Великобритания. В Великобритании, в конце концов, есть королева, лорды-аристократы, но гражданское общество живёт, опираясь на демократические принципы.

В России «Борисова правления» не было монархии, не было аристократии, не было и реальной демократии, но зато были потомки вчерашних революционеров-большевиков, которые с чего-то вдруг стали олигархами – капиталистами (владельцами крупнейших промышленных производств), претендующими на то, чтобы к их мнениям в обязательном порядке прислушивались органы государственной власти и управления.

В аристократической республике, по Монтескье, «верховная власть принадлежит … определённому количеству семейств». В этом вполне можно обнаружить некоторую схожесть олигархического и аристократического правления (последнего в его исторически сложившемся понимании). «Аристократическое правительство по самой своей природе обладает некоторой силой, которой нет у демократии. Знать является в ней таким сословием, которое в силу своих прерогатив и ради своих собственных интересов сдерживает народ; так что в этом отношении, поскольку законы существуют, они исполняются. Но насколько легко этому сословию обуздывать другие, настолько трудно ему обуздывать самого себя. Природа этого государственного строя такова, что он как будто в одно и то же время и ставит людей под власть закона, и освобождает их от неё», – писал Шарль Луи Монтескье. (Ш.Монтескье, «О духе законов», стр. 26, стр. 29)

Как при аристократическом правлении знать, так и при олигархическом – представители крупного частного бизнеса стремятся заставить народ жить по написанным ими, или их представителями законам, коим они сами не всегда готовы следовать и подчиняться. Этот двойной стандарт, давным-давно лаконично описанный Шарлем Луи Монтескье, к сожалению, существовал и в общественных отношениях России во времена президентства Бориса Ельцина. В подтверждение, напомним читателю высказывание Бориса Березовского: «Чубайс уверен, что он живёт по одним законам, а общество – по другим». (Б.Березовский, «Искусство невозможного», том 1, стр.94)

Сам стиль правления Президента России Бориса Ельцина подтверждал: страна жила и работала по указам и распоряжениям, принимаемым верховным правителем и его «семьей» в интересах олигархов, призванным укреплять слабеющую государственную власть деньгами. Выходит, вышел исторический обман. Стремились к демократии, вроде бы даже боролись за неё, а пришли через охлократию к олигархии. Организовывали общественное порицание и историческое осуждение коммунистической партии, чтобы получить в результате правление партии олигархов. Вполне возможно, изначально целью высокопоставленных борцов за демократию была олигархия, и лишь «благоразумное стеснение» не позволило им откровенно в этом признаться российскому народу, в то время перемен во всём к ним прислушивавшемуся.

Россия стала беднее, и если бы не высокие мировые цены на энергоносители, а также развитая ещё во времена Советского Союза добывающая природно-сырьевые ресурсы промышленность, то это могло привести к масштабной социальной катастрофе, возможно, в рамках всего Евразийского континента или даже мира (!).

По словам всё того же Бориса Березовского: «Ельцин решил главную проблему для России – проблему перехода от одного общественного строя к другому общественному строю. Больше ни одной проблемы Борис Николаевич не решил. Борис Николаевич не имел никакого стратегического плана, ни политического, ни экономического. Да, в общем, честно сказать, на него и не претендовал». (Б.Березовский, «Искусство невозможного», том 2, стр.250)

Едва уведя Россию из социализма в капитализм, Борис Ельцин и его ближайшее окружение не пошли дальше, а принялись обогащаться, одновременно решая вопросы укрепления собственной власти и удовлетворения личных, прежде всего, элементарных бытовых потребностей, перестав чётко отличать государственные интересы от интересов своих собственных. Где уж тут было до строительства реальной демократии, если почти всех сильных мира сего в конечном итоге такое положение вещей в России устраивало. Поэтому ни на что другое Борис Ельцин не претендовал и, по большому счету, к 2000 году его роль действительно была сыграна.

* * *

В июне 1993 года был опубликован документ экспертного института Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП), в соответствии с которым упомянутый институт «выступал против «излишней торопливости» в перераспределении госсобственности, справедливо отмечая, что это мешает «нормально организовать процесс подготовки предприятий к работе в условиях рынка» и создаёт почву для злоупотреблений. Предлагалось предварить приватизацию коммерциализацией, аудиторской проверкой предприятий, что обосновывалось и защитой интересов граждан, получающих ваучеры». (К. Холодковский, статья «Российская приватизация: столкновение интересов», журнал «Мировая экономика и международные отношения», № 1, 1995 год, стр. 73)

«Многое в процессе приватизации в России делалось неразумно. Не учитывая реальные экономические особенности страны. В России 20 предприятий создают более половины национального продукта. Если бы эти предприятия переходили в собственность особым образом, постепенно, то государство смогло бы за их счёт обеспечить необходимый минимум для каждого гражданина. А не допустить такого падения, пустив всех в свободное плавание», – говорил в своём интервью 3 декабря 1998 года Борис Березовский, продолжая: «Потому что рыночная экономика – это не механизм, а менталитет. Это переход из ситуации, когда ты знаешь, что кто-то о тебе заботится, в ситуацию, когда ты понимаешь, что, кроме тебя, больше некому решить твои проблемы. Совершенно иное восприятие мира. И вдруг миллионы людей просыпаются в другом мире. Конечно, это невозможно осознать. Другое дело, если бы за счёт базовых отраслей создали необходимый экономический минимум для населения. Чтобы не было такого тяжелейшего социального эксперимента». (Б.Березовский, «Искусство невозможного», том 1, стр.103-104)

Важнейшее место в методике промышленной приватизации по-Чубайсу занимала ошеломляющая скорость её проведения, которая не оставляла возможность среднестатистическому россиянину получить в процессе своей ещё очень кратковременной жизни в обновлённой стране тот необходимый минимум обязательных знаний и опыта, которые позволили бы ему осознанно участвовать в приватизационных процессах. Спешка была выгодна наиболее информированным, приближенным к власти и, безусловно, по-своему инициативным людям. В этой связи спешка обрекла подавляющее большинство населения страны, ещё пропитанное идеями социалистического равенства, на уже постприватизационное существование, в лучшем случае в качестве послушных наймитов новой российской буржуазной элиты, в худшем, – никому, кроме себя самих, ненужных безработных.

О скорости проведения приватизации промышленных предприятий и объединений России можно судить даже из названий некоторых нормативных актов, а не только из смысла самих правовых норм, содержавшихся в основополагающих документах, регулировавших процесс приватизации.

В соответствии со статьей 14 Закона РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР» заявки на приватизацию государственных и муниципальных предприятий должны были рассматриваться Госкомимуществом РСФСР, его территориальным агентством, комитетом по управлению имуществом национально-государственного, национально– или административно-территориального образования в течение месяца с момента их поступления в соответствующий комитет. В случае принятия решений о приватизации создавалась комиссия по приватизации соответствующего промышленного предприятия или объединения (концерна), одновременно устанавливался срок подготовки плана приватизации, который не мог превышать шести месяцев со дня подачи заявки на приватизацию.

Итого, максимум шесть месяцев на всё про всё, включая проработку плана приватизации, к примеру, многоотраслевого государственного федерального промышленного объединения Российский государственный концерн «Норильский никель», состоявшего из шести самостоятельных крупнейших предприятий и объединений, расположенных в разных регионах страны, и те же шесть месяцев на приватизацию какой-нибудь муниципальной булочной.

Этот абсурд был быстро замечен реформаторами, и Закон Российской Федерации «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР» уже 5 июля 1992 года внёс в статью 14 уточнения, которые, впрочем, не только не увеличили, а уменьшили сроки, отведённые на подготовку необходимых документов. По-прежнему решение о приватизации или об отказе в приватизации промышленного предприятия или объединения должно было быть принято соответствующим комитетом в месячный срок с момента регистрации заявки, а в случае принятия решения о приватизации тут же создавалась комиссия по приватизации предприятия. Однако установленный срок подготовки плана приватизации уже не мог превышать трёх месяцев со дня подачи заявки. Конечно, этот срок мог быть продлён, но лишь по решению Госкомимущества России и не более чем до шести месяцев.

Из этого следовало, что на подготовку всех документальных материалов для приватизации государственных, муниципальных предприятий размером с булочную законом отводилось целых три месяца, для остальных же лишь Госкомимущества России мог продлить срок подготовки документов до шести месяцев. Грандиозно!

Складывается впечатление, что высокопоставленные госчиновники были просто-таки заинтересованы ставить перед членами приватизационных комиссий задачу таким образом, чтобы последние особенно не радели за качество подготовки документов, прилагавшихся к планам приватизации конкретных промышленных предприятий и объединений (концернов). Отметим, именно благодаря этому, при приватизации Российского государственного концерна «Норильский никель» так и не был сделан должный акцент на детальной проработке плана приватизации, а также проведении рыночной оценки производственных активов концерна.

Сегодня, конечно, уже не секрет, что реальная цена большинства крупнейших приватизированных государственных промышленных предприятий и объединений была несоизмеримо больше той «прибитой инфляцией» остаточной стоимости, по которой эти предприятия и промобъединения были отражены в планах приватизации. Кроме того, тогда совершенно не проводилась оценка полностью разведанных и уже эксплуатировавшихся месторождений полезных ископаемых, уже не говоря о том, что не были учтены такие серьёзные оценочные факторы, как место, которое занимало каждое производственное предприятие и промобъединение внутри страны и на внешнем рынке, наличие налаженных хозяйственных связей и гарантированного госзаказа.

Руководствуясь «Временными методическими указаниями по оценке стоимости объектов приватизации», утверждёнными уже упоминавшимся Указом Президента России № 66 от 29 января 1992 года, комиссии по приватизации определяли начальную цену предприятий, величины уставных капиталов акционерных обществ, исходя только из оценок имущества предприятий, сделанных по остаточной стоимости (пункты 3.1. и 4.1. методических указаний).

Положение пункта 5.6. методических указаний для острастки угрожающе гласило: «Несоблюдение администрацией предприятия требований настоящих методических указаний является основанием для расторжения контракта, заключённого с соответствующими должностными лицами». Это в большей мере показушное положение было направлено на то, чтобы попытаться добиться всеобщего единообразия применения методики промышленной приватизации по-Чубайсу, что приобретало особое значение в условиях неоправданно сжатых сроков проведения приватизационных процессов, а также одновременной приватизации сотен разнокалиберных государственных промышленных предприятий и объединений (концернов).

Какое-либо сравнение процессов приватизации государственных промышленных предприятий и объединений Российской Федерации и Великобритании в конце XX века наверняка могло носить лишь рекомендательный характер в связи с отсутствием в России того времени сколько-нибудь развитой рыночной экономики и достаточного количества свободных финансовых средств у её граждан.

Тем не менее приведём пример того, по каким правилам проходила приватизация на островах Туманного Альбиона во времена правления правительства консерваторов под руководством Маргарет Тэтчер. Для большей точности в этом вопросе сошлёмся на мнение президента фонда «Собственность и закон», директора издательства «Catallaxy» Бориса Пинскера: «Выбирают предприятия, подлежащие приватизации. Затем для каждой компании выделяют группу квалифицированнейших менеджеров, которые определяют относительную конкурентоспособность продукции этого предприятия, потребность в инвестициях для достижения нужного уровня конкурентоспособности; выявляют путём опросов потенциальных покупателей; определяют реальную ценность предприятия – с учётом будущего спроса на его продукцию после модернизации; проводят необходимые мероприятия по санации предприятия, в том числе подбирают высококвалифицированных, имеющих хорошую репутацию менеджеров и ответственных членов совета директоров, и только после этого – продают». (Сборник материалов конференции, проведенной Институтом Катона (США) в Москве в сентябре 1990 года «От плана к рынку», стр. 156, статья Б.Пинскера «Приватизация и политика»)

Несомненно, при таком подходе удавалось достичь не только значительно большей экономической эффективности от полученных результатов промышленной приватизации, но также намного более успешно решать сопутствующие социально-значимые вопросы, неизбежно возникавшие с приватизационной сменой собственника промышленного предприятия или объединения (концерна). Безусловно, обо всём этом знали руководимые Анатолием Чубайсом разработчики российской методики промышленной приватизации и, тем не менее, торопясь, делали всё наоборот.

Загрузка...