Варлам Безшрамов – здоровенный детина, под два метра ростом и весит наверно килограмм сто. Для сорокалетнего мужчины наименование «детина» наверно оскорбительное, но в случае с Варламом оно извинительное, потому что характера и душой он совершеннейший ребёнок. Плечи у него широченные, на которых он обычно таскает зашёрканную куртку в холодную погоду, а в более тёплую вязаный свитр и редко его кто может увидеть из посторонних в рубашке или футболке, носимой под свитром. Неизвестно почему с самых юных даже лет он, хоть борода у него росла чёрная и весьма обильная, он постоянно её сбривал и оставлял одни чёрные усы… Подстригался он «как все», то есть под мальчика.
Неизвестно как он попал в наш город, а известно только, что он поселился у нас недавно, и со своей природной обаятельностью, – то есть с своим массивным телом, – он без труда женился. Дело было так. Он, вообще говоря, человек романтичный, любитель классической литературы, театров, скульптур, живописи и всего бессмертного в искусстве, которое только есть на Свете. Так он на своих прогулках по нашему прекрасному «классическому» парку и познакомился с подобной ему женщиной, которая была вдова, дети у которой уже женились и вышли замуж, и она жила одна. Она чуть ни с первой их с ним беседы поняла по его честной речи (которая слышна была даже в его интонации), что этот русский медведь не может быть ни аферистом, ни кем другим, кроме того, кем он выглядит, то есть простой и честный русский мужик и вдобавок образованный. Таким образом через месяц они «поженились», вернее стали жить гражданским браком, то есть без клятв и церемоний…
И женщина не ошиблась. Первые их разговоры были как полагается на примитивные общие темы, а с последующими Варлам стал раскрываться всё более и более. Оказалось, что он всю свою жизнь занимается искусством, – впрочем как любитель, но мнение об искусстве вообще давно составил и не утерпел что бы не поделиться им (не в первый раз) с человеком, с женщиной, которая от этого довольно далека.
– Я заметил одну вещь.– толковал Варлам, сидя на скамейке в парке, своей подруге, – есть музыка очень талантливая; когда ты слышишь её в первый раз, то пребываешь просто в восторге; но странная штука, когда ты слушаешь её на повторе несколько дней, то она становится совсем не такой, какой ты её услышал в первый раз… То есть нет, конечно же она остаётся такой же, но ты как-то её уже не ценишь так, как в первый раз; и дело тут не в том, что одна и та же мелодия тебе попросту надоедает, нет, даже забыв об оной композиции, и услышав её через год, ты сперва конечно поразишся слегка её талантом, но слушая дальше, и уже вспомнив эту композицию, ты вдруг становишся на те же рельсы, на которых услышал, что эта композиция совсем не такая уж интересная, когда её разберёшь… Не знаю, понятно ли я говорю?..
– Да, я понимаю Вас.– ответила спутница парковых прогулок, – Бывает слушаешь – слушаешь, и тут бац и разонравится песня.
– Ну да… – снисходительно улыбнулся Варлам, – Так вот я заметил эту же штуку и в других сегментах искусства, и даже в людях… Но нужно начать сначала, – как я вышел на эту мысль. Знаете, вообще говоря, нужно сказать и другую ещё мысль. Я заметил, что есть вот в мире «звёзды», вот которых весь Мир-то знает, а есть у этих «звёзд» такие двойники, которых никто почти не знает, а знает их совсем небольшая кучка поклонников; но вот эти-то вот двойники гораздо талантливее этих звёзд, которых знают и обожают, – я много таких отмечал за свою жизнь, ни двух и ни трёх. Но как по-мне, слушаешь этих «звёзд» и они наоборот должны бы быть в тени у того «андэграунда» – тоже американское понятие…
Раньше знаете, рассуждали, мол если кто-то очень популярен, значит это моветон, потому что толпе всегда больше нравятся дураки, нежели умные. А я взял и пошёл ещё дальше! Ха-ха-ха! Я заметил даже и в классиках пустышек…
Про музыку, про которую я начал, – это тоже музыка весьма непопулярная, и даже весьма непопулярная, но такая гениальная, уж я вас уверяю… Я случайно наткнулся на этого исполнителя, на этого художника, и был благодарен судьбе за это. И вот, как я и сказал, через месяц я совсем разлюбил его, – ну может ни через месяц, через год… Ну ладно, через два года я его разлюбил. Хе-хе-хе. Но уверяю Вас, что заметил я, что эта музыка этого исполнителя совсем не такая, как выглядит на первый взгляд, я заметил наверно и дней через пять.
Но вот что я заметил уже значительно позже, у этого подпольного «композитора», – который кстати самый из похожих на него подпольщиков самый популярны, даже самый популярнейший, – так вот у него такие демонические глаза, – я наткнулся на один видео-ролик в интернете, судьбой подаренный мне, – и хоть видео-ролик был плохого качества, но мне как-то бросился в глаза его необычный вид, «подобный его музыке», подумал я тогда. Знаете, у него будто совсем нет эмоций на происходящее вокруг, тогда как все люди на этом видео смеются и веселятся, он сосредоточенно с ними общается, но отнюдь не как они все. Вы скажете, что гениальному человеку и должно выглядеть умным (а умные люди спокойные), но я заметил и ещё одну особенность, неприятную особенность, это его глаза. Глаза у него, знаете, две такие длинные щёлочки, наподобие как у азиатов, хот он чистый европеец: стороны глаз, которые ближе к носу, опущены вниз, а стороны этих двух щёлочек, которые по бокам, направлены вверх. И этот человек действительно похож на беса или демона, каким его представляют, или по крайней мере так он и должен выглядеть.
Но я бы не стал вас мучить каким-то мне понравившимся музыкантом, если бы не заметил такую же черту и в всем известном человеке, а именно в Николае Васильевиче Гоголе… Посмотрите на его портреты и вы увидите те самые глаза, которые я вам сейчас описал, то есть две длинные злобные щёлочки, не смотря на все остальные его, довольно милодушные, черты лица.
Я вижу Вы удивлены, что я посягнул на такого мастодонта с какими-то за уши притянутыми претензиями. Но по-правде ведь! ну что вы можете вспомнить из Гоголя например в Мёртвых душах, в самой известной его книге?
Женщина задумалась.
– Хотя пожалуй в Мёртвых душах и есть что вспомнить… – сам себе ответил на свой вопрос Варлам. – Ну а в других произведениях?.. – Варлам опять выдержал паузу.– И в других есть что вспомнить.– опять за Вас отвечу я. Но всё-таки кажется мне, сколько я ни вспоминаю всю свою жизнь, с тех пор как прочитал его книги, кажется, что они таки какие-то, пустые… И опять же, талант его гениален и я, как и все, пред ним преклоняюсь; пишет он здорово, Лев Толстой с Достоевским должны были завидовать ему; какое остроумие, какая лёгкость пера! Но вот кажется как-то мне, что вся-то та лёгкость пера и остроумие предназначены ради самих лёгкости пера и остроумия. Сюжеты – да, сюжеты интересные, но не на одних же сюжетах держится книга. И почему-то, не смотря на всю гениальность его книг, их перечитывать мне не охота, потому что они понятны…