Я узнала ее, цыганку, из той деревни, где мы праздник справляли. И хоть не была она на себя похожа и совершенно не напоминала мне больше цыганку, а сейчас она вся обвешана ожерельями, на ней наряд красивый темно-фиолетовый, расшит золотыми нитями, шапка на седых волосах меховая, я все равно ее узнала. И сердце глухо забилось, запульсировало в висках.
– Тыыыы! – вскрикнула я и бросилась к ней, но стража сцапала меня сзади за шкирку и потянула вверх. – Ведьма! Ты меня им сдала, да? Ты следила за мной? Это тыыыы! Я знаю, я чувствую, что это ты!
– Уймись. Дракону покорные невесты нужны, а не эта дура сварливая. Молчи. Хорош орать! Рот заклею скотчем и звука не издашь! А еще могу зелье дать выпьешь и уродкой станешь, волосы полезут. С шаманкой никто спорить не смеет у нас!
Мои стражи назад от нее шарахнулись. А сама она вокруг меня ходит туда-сюда, осматривает с ног до головы.
– Чокнутая, дерзкая. Но красивая. Особенная. Волосы медные, яркие. На солнце горят. Буга, лицо и волосы прятать надо. Чтоб на невесту Дракона не глазели. Не то от похоти дел могут натворить. Мужики на нее смотрят, и члены колом стоят. Слюни текут.
– Ты, ведьма старая, гадать мне не захотела. Видела я тебя. Ты меня им сдала. Ты, да? Ты что натворила? За что? Что я тебе сделала?
Я дергалась в руках стражников, а карлик и гадина даже не смотрели в мою сторону. Шептались, но мне все слышно было. Они это делали нарочито громко. И от этого страшно становилось.
– От Лхагвы ее спрячете, чтоб не увидел, ублюдок похотливый, может ее захотеть, как выкуп за проезд через его территорию. А платить все равно надо. Номер два ему отдадим…но чтоб эту не видел даже.
Подошла ко мне. Грудь пощупала, лицо покрутила в разные стороны, живот потрогала, бедра, ягодицы…
– А ну придержите ее, уложите на траву и ноги раздвиньте. Посмотрю, целка ли еще?
– Нееет! Смотрели уже! Не надо!
– Вы, девки русские хитрые. В разные дырки дать можете. Так что везде осмотрю. Я все понимаю.
Меня, как травинку, пополам перегнули, навзничь опрокинули и колени в стороны развели. Я заверещала так громко, что самой уши заложило, а монголка надо мной наклонилась и рукой между ног пошарила.
– Исцарапаю, глаза тебе выколю, тварь! Не трогай меня! – от ужаса даже скулы свело и пальцы скрючило, вывернутые стражниками. Старуха на них лицо подняла и шепчет хрипло, жутко губами шершавыми даже на вид.
– Быстро глаза позакрывали. Хоть один приоткроет, велю выколоть! Вы меня знаете! Мирела дважды предупреждать не будет!
Пальцы стражников окаменели на моих коленях мертвой хваткой.
– Расслабься, а то целку пальцами порву. И по рукам пойдешь, а не в постель к Дракону. Я убедиться должна, что товар хороший.
– Я тебе… аааа… не товар. Не тронь, меня, ведьма проклятая.
Мирела лицо, испещрённое морщинами, ко мне склонила.
– Не дергайся! Тебе же лучше будет. Не твой это мир, законы иные у нас. Не ваши русские. Избрана ты. И судьба твоя сейчас решается в дороге этой. Отбор естественный жесткий – у меня таких чертова дюжина, и далеко не все доедут до конечной цели. Живьем закопают – кого целиком, а кого по частям. Хочешь себе судьбы такой? Сдохнуть в наших степях бесславной идиоткой безымянной? А можешь стать женой нашего господина Намсыра! Так что не дергайся. Не желаю зла тебе и больно не сделаю.
Дракон мне ваш на фиг не нужен, а вот умирать не хотелось. Совсем. Страшно она говорила, мне казалось, что по коже паутина липкая ужаса растягивалась. И глаза ее черные красными точками в зрачках светились, как у волчицы в ночи. Но отчего-то поверила я ей, что зла не причинит, и перестала биться, и позволила ей себя ощупать, губу закусила, когда ее холодный палец внутрь скользнул. А ведьма с колен поднялась и к воде пошла, руки сполоснула.
– Целка она, не солгал Дьявол. Сколько раз убеждаюсь – самый честный проводник. Веди к остальным, пусть вымоется и переоденется. В зеленое ее одеть с золотом. Сугар будешь. Почти как сахар на вашем. Гляди, волосы какие у тебя, на жженный сахар похожи.
– Не Сугар… Хайртай. Так мое имя с русского переводится. Не хочу другое имя.
Ведьма глазами зыркнула, с ног до головы осмотрела.
– Умная какая выискалась. Кто сказал, что имя сама себе выбрать можешь?
Буга пожал плечами.
– Черт с тобой. Хайртай, значит. Уводите.
И я наконец-то увидала девушек, о которых все говорили, и так странно стало, что раньше ни звука от них не слышала и не видела ни разу, а оказывается, они совсем рядом в воде плескались голышом. Едва меня завидев, замолчали, рассматривая. Странно рассматривая, словно я чем-то от них от всех сильно отличаюсь. Зашептались и снова смотрят. Приветствовать не торопятся, а мне и не надо. Я не из тех, что друзей везде ищут. Я больше любила в одиночестве, с подругой своей тоже случайно сдружилась, и то она нашу дружбу и поддерживала. Не умею я дружить. Слушать могу, рядом быть, а веселиться и развлекать плохо умею, иногда невпопад смеюсь, иногда говорю лишнее в глаза.
Отошла от них и воду на себя из ковша вылила. Вокруг ног водоросли обмотались, но я решила в панику не впадать. Мелко здесь и девушки рядом. Ничего не случится со мной. Не утону. И не утопит никто.
– Дракон ее патлы увидит и тут же прикажет вышвырнуть или своим псам отдать. Тоже мне, конкурентка. Буга, как всегда, пугал нас.
– Та ну, неправда. Красивая она. Волосы рыжие, как у ведьм рисуют, и тело белое, солнцем нетронутое.
Черноволосая девушка бросила на меня быстрый взгляд. А я нахмурилась и в воду посмотрела. Наверное, я вскрикнула, потому что они расхохотались.
– О, волосы свои увидела. Эй, русская, так всегда бывает. Вы тут страшными становитесь! Не светят тебе Намсыровы объятия!
– Орбай! Прекрати!
Бросилась за кусты, чтоб они не смотрели на меня и не смеялись.
– Эй! Русская! Мойся быстрее, а то скоро Буга с воды выгонит. Так и будешь тиной вонять!
Я осмотрелась по сторонам и снова ополоснулась водой. И чем мне мыться, у меня только ковш. Ни мыла, ни шампуня. Только подумала, по воде бутыль подплыла. Да, Мирела давала с собой, а я, когда раздевалась, на берегу оставила.
«Хайртай». Сама не знаю, зачем именем этим назвалась, оно в голове прозвучало в этот момент, и я его и сказала. Снилось оно мне. И не один раз. Открутила крышку с бутыли, понюхала жидкость – цветами пахнет. Полевыми. На голову из бутыли жидкость вылила, моля бога, чтоб, и правда, запах тины на мне не остался, а то тошнит от него. Как вдруг ощутила скольжение по телу прямо под водой. Замерла с поднятыми к голове руками, и глаза открыть не могу, мыло зайдет. Сзади всплеск послышался, словно что-то большое из-под воды вынырнуло. От страха дышать стало нечем.
– Так и стой, и глаза не открывай.
И голос…когда шепотом – узнать невозможно.
Этот шепот. Почему мне кажется, что я его уже слышала, что все это уже было. Что когда-то именно этот шепот придумал мне имя. Неужели, и правда? Неужели слышала его раньше? Ведь мне Хайртай показалось незнакомым словом, а сейчас память выдает, что уже кто-то меня так называл…
Хотела вскрикнуть и не смогла, словно удавкой горло стянуло, и ни звука не вышло. Тяжело дыша, застыла вся в мыле, дрожащая от страха и от ощущения полной беспомощности. По ноге кто-то ладонью ведет, и я сама дыхание сзади слышу. По ягодицам вверх к пояснице чем-то острым и в то же время мягким, словно кончиком языка, по позвоночнику к затылку.
– Рук не опускай… Да, вот так. Не шевелись, Хайртай.
И голос этот дрожь во всем теле вызывает, вибрирует где-то внутри струнами, очень тонкими, как на скрипке, и в тот же момент хочется сбросить руки, и страх сковывает все тело. Пальцы скользят по талии к груди, они прохладные, дразнят соски. Внизу живота начинает трепыхаться что-то невиданно острое и мощное, оно отдает к скрещенным и сжатым ногам.
– Красивая, Хайртай, смертельно красивая с этими медными волосами. И кожа у тебя мягкая, сливочная, нежная. Так бы и смотрел вечность на тебя…Ты знаешь об этом?
– Кто ты?
– Не оборачивайся! Не важно… тебе нравится, когда я прикасаюсь к тебе?
– Нет.
– Лжешь, маленькая русская пленница. Тебе нравится. Особенно вот так…
Сжал соски, и я приоткрыла рот. От кончиков груди резким прострелом возбуждения вниз так, что запульсировала плоть.
– Маленькие, острые, тугие.
– Не смей!
– А кто мне запретит? Ты?
Пальцы скользнули между ног и, раздвинув складки, погладили, и я внутренне взвилась вся, а тело заныло от попытки пошевелиться.
– Крикнешь, тебя услышат и утопят. Молчи. Один звук, и ты умрешь…
Трение прохладной кожи подушечки пальца о выпирающий острый клитор, и я чувствую, как под закрытыми веками жжет то ли от мыла, то ли от слез.
– Мерзко… мерзко мне. Не прикасайся.
– Как же сладко ты лжешь.
Скользит между складками прямо внутрь и трепыхается у самого входа, и я внутренне трепыхаюсь от каждого движения. Задыхаясь от ненавистного удовольствия и понимания, что даже не вижу ублюдка, посмевшего так нагло трогать меня под носом у бандитов и их жуткого предводителя, почти рядом с ведьмой и карликом горбатым. Ощущая, как нарастает ураган внутри. Незнакомый, такой болезненный и сильный, как надвигающийся смерч с огненными искрами.
Раскаленными кольцами вьется адское удовольствие между ног там, где палец умело и настойчиво выписывает одинаковые круги. Вся краска к щекам прилила, а пошевелиться не могу. А он дразнит, сжимает пульсирующими движениями, заставляя выгнуться в немом крике, и, сильно сжав ноги, замереть перед тем, как забиться в оргазме.
Выгнувшись в пояснице и запрокинув голову, дрожать в судорогах невыносимого наслаждения, сжимая его палец бешено сокращающейся плотью и чувствуя, как слезы градом катятся по щекам.
– Хорошо тебе? Нравится, когда я тебя трогаю, когда ласкаю, м? Хайртай? Хочешь еще?
– Отвратительно! Ужасно! Кто ты? Тело насиловать и прятаться. Испугался? Трусливый! Тебя тоже утопят?
Но послышался всплеск, и все исчезло. Я быстро обернулась. Дрожащая, опустошённая, испуганная. Никого нет. Только кусты у воды колыхаются.
– Все на берег вышли.
И тут же вздрогнула, обернулась. Выдохнула, всхлипывая, закрывая грудь руками, оглядываясь снова по сторонам – никого. Словно привиделось все… но тело еще сладко ноет, и дергает плоть отголосками наслаждения. Еще никогда мне не было так хорошо от прикосновений, еще никто не доводил меня до оргазма никогда, и это было неожиданно и болезненно сладко. Вместе с отвращением к себе. С каким-то ощущением собственной распущенности, и в то же время будто знаю, кто меня касался.
Я к берегу побежала, полотенце старое схватила и тут же обмотала вокруг тела.
– Ты чего дрожишь, русская? Вода теплая.
Обернулась, а на меня карлик не моргая смотрит.
– А ну наклонись, лоб потрогаю. Вирус не подхватила? Не простудилась? Чего щеки красные, губы пунцовые?!
А мне мерзко стало от мысли – вдруг это он меня трогал или стражник – вот тот здоровый узкоглазый! Или вон тот с глазами красными, как будто дым в них попал. Но сказать Буге побоялась. Вспомнила слова старой монголки, да и самого карлика о том, что трогать и смотреть нельзя. Кто знает, что мне за это могло быть.
– Одевайся! Уезжаем мы! К вечеру доедем до границы! Там чужие будут! Чтоб из повозки не высовывалась!
И посмотрел на меня зло. Я чувствовала, как сильно ему не нравлюсь. Он мне тоже не нравится. До зубовного скрежета.
Дальше нас в повозке везли, загнали всех в крытую кибитку, запряженную двумя лошадьми, и по обе стороны от повозки верхом бандиты едут. Топот копыт их лошадей слышно так отчетливо, что кажется, под ними земля дрожит. В дороге все притихли, и я не знала, от чего глаза у девушек округлились, и все они молча переглядываются, словно боятся. И я, как не от мира сего, не знаю, что там впереди нас ждет. Чем дальше, тем темнее становится, а ведь день еще не закончился, не так долго едем, и солнце в зените в самом было, когда нас всех под полог загоняли. Воздух становится насыщенно вязким, как будто серой отдает и болотами топкими. Эти места наводили ужас. Я всегда воды боялась, а болот и подавно. За мешковиной повозки вспыхнули фонарики.
– К перепутью приближаемся, Тархан?
Голоса вывели из оцепенения и задумчивости.
– Не знаю. Сигнального костра нет на берегу.
– А ты уверен, что раньше знаки были, а не обманки?
Ощущение, что я все еще сплю, вернулось с прежней силой. Как будто цивилизация исчезла совершенно, и я нахожусь в другом измерении. Мне страшно и очень странно, что мы не на машинах, а верхом и в повозке. Но здесь, наверное, так принято или легче передвигаться верхом.
– Уверен. Окружите повозку, и идем за мной шаг в шаг. Ни одного звука. Не нравится мне тишина эта замогильная.
Кто-то из девушек всхлипнул.
– Жутко как… и холодно.
– Молчи. И так страшно до трясучки, а еще ты тут зубами стучишь и каркаешь, как ворона.
– Лхагву боюсь… говорят, если выкуп запросит – а не дадут, утопит в топях живьем. Не все невесты до места назначения доезжают… мне бабка рассказывала, как в дорогу собирала. Лхагва девок себе отбирает. А потом их тела находят в черном озере без внутренностей. Он их сначала…
– Молчи! Много болтает бабка твоя. Услышит ее из наших кто, несдобровать ей будет.
– Тшшш… там… вой какой-то. Мамочкииии.
Я тоже услышала, и по коже мурашки пошли. Страшный звук, ни на один не похож, всю радость вытягивает из души и из тела, от ужаса пальцы немеют и волосы начинают шевелиться на затылке. Что это, господи? Какие еще твари притаились в этой жути? Волки? Вроде на вой волков похоже, но намного грубее, как не вой, а рык с завыванием.
– Кишлигские псы… – прошептал кто-то, – это… это Кишлиг. Мы не к переправе приехали. Мы…мы в каком-то другом месте. Жутко как.
– Тихо ты.
– Обманники, Дьявол. В ловушку завели. Кишлиг – сука, вражья его душонка, твааарь, заманил, или нас кто-то предал?