Большую часть пространства в домике занимали горшки с цветами разной окраски, деревянные колбы, другие емкости. На столике – потрепанная книга, тарелка, ложка, ступка. На одной из трех кроватей, свернувшись, калачиком, с закрытыми глазами лежала девушка.
Когда Линда и Аннушка вошли в дом, девочка всхлипнула – прорвалось то, что она сдерживала на людях. Ей было больно.
– Тихо, – сказала Линда. – Вера уже спит, разбудишь. Что у тебя?
Аннушка присела на край кровати, задрала подол платья, показывая коленку. Ее «украшала» длинная кровоточащая ссадина. Линда присела на корточки, рассмотрела ранку. Не спеша, тщательно. На всякий случай Аннушка всхлипнула еще разок: почему-то боль не соответствовала «размерам» царапины, с виду все не так страшно.
– Молчи же. Никто тебе не виноват. Потерпи немного.
Аннушка кивнула, хотя Линда на нее не смотрела. Аннушке нравились все эти процедуры лечения: движения Линды, размеренные и спокойные, вгоняли девочку в приятный, щекочущий транс. Будь ее воля, она бы царапала себя каждый день – лишь бы Линда почаще ее лечила. Аннушка мечтала, что к возрасту Линды сама будет лечить людей, заниматься травами и цветами, она уже сейчас кое в чем разбиралась, постоянно помогая Линде.
Линда – опять все не спеша, размеренно, тщательно – села за стол, поставила перед собой тарелку с измельченным растением, достала из кармана растение, похожее на колючий огурец, проткнула его короткой толстой иглой, выдавила содержимое, выжала мякоть в тарелку, перемешала. Уже от одного этого Аннушка замерла, как загипнотизированная зверушка. Она даже дышать перестала. Линда взяла книгу, раскрыла, полистала, вчитываясь.
– Poligoni hydropiperis fluidum, – прошептала девушка. – Попробуем… Подставляй ногу.
Аннушка вытянула коленку. Линда смазала царапину.
– Посиди так хоть немного. Не трогай руками. И тканью тоже. Щиплет?
– Угу. А что это?
– Экстракт водяного перца.
– Шикарно.
– Где ты это слово услышала?
– Не помню. Макар или Антон говорили. А что это значит?
Линда улыбнулась.
– Используешь слово и не знаешь, что оно значит?
Аннушка смутилась.
– А что? Это что-то плохое?
– Нет, не плохое. Это значит… очень хорошо, красиво, необычно. Но ты сначала узнай про непонятное слово, потом уже говори.
– Хорошо, хорошо. Линда, скажи, а когда я вырасту, я ведь…
Линда приложила палец к губам девочки, улыбнулась.
– А теперь – спать. Поздно уже. Хочешь, чтобы все зажило? Отдых, сон – это главное.
Уложив Аннушку, Линда медленно разделась, легла, но заснула не сразу, задумавшись о том, что сегодня довелось пережить. Почему-то она не удивилась, что большую часть образов перед внутренним взором занимал Назар. Вернее то, как он нес Линду на себе, увертываясь от ее ударов.
Линда заснула с улыбкой на губах.
За столом Илья рассматривал в своих руках Белый Цветок с удивлением и восхищением, и Назару показалось, что мужчина, которому перевалило за пятьдесят, помолодел лет на двадцать. Назар стоял по другую сторону стола и только что закончил с рассказом о том, какой вышла разведка. Давид медленно прохаживался по периметру комнаты.
– Вот значит, чего он на тебя взъелся, – заговорил Глава Поселения. – Сам полез на Мясоноса, чуть вас не угробил и решил тебя сделать крайним. Хоть за что-то.
– На Антона это похоже, – сказал Илья. – Давид, ты правильно поступил. Ему давно пора в погребе посидеть.
Назар непроизвольно скосил глаза в пол. Где-то под ним, в погребе дома Давида сейчас находился Антон. Илья как-то сказал, что внизу не слышно тех, кто разговаривает сверху, но Назар все равно ощущал себя неуютно. Он до сих пор не осознал, что его обвинили при всех в безумстве, и что Антон вообще затеял подобное. Ради чего?
– Хорошо, что Аннушка нашла те же Цветки, – сказал Назар. – Свой Цветок я так и не сорвал. Из-за Мясоноса.
– Не переживай, – Илья приподнял руку с Цветком, любуясь. – Если они появились, их в этом году будет много. Ты их еще увидишь.
Дверь открылась, вошла Светлана. Для женщины, которая только что стала вдовой, держалась она отважно. Илья встал из-за стола. Назар повернулся к Светлане, обнял ее.
– Тетя Света, крепитесь.
– Спасибо, Назар. Он давно болел, это было неизбежно. А мне есть ради чего жить. Ради вас.
Давид обнял Светлану.
– Крепись, девочка, – он посмотрел на Назара. – Можешь отдыхать, Назар. Иди.
Назар помедлил: ему так хотелось поговорить о Белых Цветках, но он понял, что сейчас не время. Кроме того, ему необходим сон и побыстрее. Он вышел с ощущением некой недосказанности.
Светлана села, переводя взгляд с Цветков на Илью и на Давида. Илья приподнял Цветок, показывая его Светлане.
– Я уже видела.
Давид закряхтел.
– Не перенести ли нам этот разговор на завтра?
– Все нормально, Давид. Илье не терпится, поговорим сейчас. Я знаю, что он задумал, – по ее тону не было заметно, что хочет что-то обсуждать прямо сейчас.
Илья и Давид переглянулись.
– И что ты думаешь? – спросил Давид.
– Я выскажу свое мнение. Хотя знаю, что для вас оно не имеет значения. Сделаете по-своему.
Илья привстал.
– Света, ты ошибаешься. Нам…
– Перестань, Илья. Ты бредишь этой идеей.
Илья напрягся.
– Считаешь, что я мечтаю не о том?
Светлана на него не смотрела.
– Не знаю…
Давид, словно третейский судья, сел между ними.
– Говори, Света. Чего уж там…
Светлана помедлила.
– Я вас в душе поддерживаю, но… Это риск погубить самых сильных охотников. Ради какой-то призрачной надежды?
– Шанс есть, – сказал Илья. – Именно сейчас. И ты это знаешь.
– Я бы прилагала усилия, чтобы сделать жизнь лучше здесь, у нас.
Илья не смог усидеть, встал из-за стола.
– Ох, Света, Света… Мы все тут потихоньку умираем. Это коснулось и младшего поколения.
Илья не заметил, как вздрогнула Светлана. Это заметил Давид.
– Спокойно, Илья. Она всего лишь говорит, что думает.
Илья кивнул, признавая, что переборщил. Вслух они этого не говорили, как если бы это стало плохой приметой, но факт оставался фактом: болезнь, о которой они не имели представления, кроме как со слов предков, пришла к ним непрошеным гостем. Это могло означать лишь одно: рано или поздно их ждет очередной Исход, а это дело серьезное, трудоемкое и чревато жертвами большими, чем от самой болезни. Что скрывать: это было чревато гибелью всех!
– Делайте, как хотите, – чуть слышно сказала Светлана. – Вы не понимаете, что людям нужно другое. Все это… осталось в прошлом.
Давид тяжело вздохнул.
– Завтра, после похорон Андреева, вынесем это на всеобщее обсуждение.
– А если женщины будут против? – спросил Илья. – Они же не хотят ничего менять.
– Посмотрим… Я – Глава поселения. За мной окончательное решение. Все, расходимся…
На несколько метров ниже их Антон оставил тщетные попытки разобрать хотя бы слово, уселся на сено. Голоса так и остались неразборчивым бормотанием, даже понять, сколько там человек, мужчины или женщины, было нельзя.
Антон с ненавистью посмотрел на огарок свечи – все, что ему оставили на три дня заточения. Хочешь – экономь, хочешь – пусть сгорит сразу и досиживай срок в темноте.
Антон рывком вытащил охапку сена, глядя в одну точку, стал рвать его на мелкие кусочки. Ноздри раздувались, по щекам заходили желваки – точь-в-точь самостоятельные существа, присосавшиеся к лицу человека. Злоба распирала его так, как не случалось еще ни разу. Его заточили, как преступника или труса! Но… он ничего не мог поделать. Вереница лиц – Назар, Давид, Илья – проносилась перед глазами, и Антон с трудом удержался, чтобы не подскочить и не махать руками по темному воздуху в попытке отогнать наваждение.
Ничего, ничего… Терпения у него хватит. А они еще пожалеют, обязательно пожалеют.
Сквозь ветви пробивались лучи восходящего солнца. Казалось, листики слегка покачиваются не от ветерка, а от солнечного света, крепчавшего с каждой секундой. В чаще пела птица. Переливчатая трель: робкое начало, постепенное наращивание темпа, и снова – тихие нежные звуки, после чего темп ускоряется донельзя, резко обрываясь в конце песни. И – повтор сольного номера.
Илья – он стоял на краю поляны – приоткрыл глаза, когда птица смолкла надолго. Кажется, исполнительница взяла паузу. Где-то вдалеке на ее место заступила другая.
– Что ж… – пробормотал Илья. – Это было нечто. Спасибо, пернатая.
Он сделал пару шагов вперед, огляделся, присел на корточки. Поселение осталось в полукилометре позади. Его будто что-то привело именно на эту поляну. И не зря.
Небольшое свободное пространство было усеяно Белыми Цветками. Казалось, их тут больше, чем травинок, и они собрались на собственное совещание, подальше от чьих-то глаз. Небеса, как их много! А Назар еще беспокоился, что не сорвал Цветок.
При этой мысли Илья улыбнулся, медленно присел, протянул пальцы к ближайшему Цветку. Осторожно коснулся его лепестков, ощутив ликование – волной оно поднялось откуда-то изнутри к самому горлу, и мужчине захотелось плакать. Илья не стыдился этого, если даже кто-то находился бы рядом. Цветки были символом того, что люди могут изменить свою жизнь. Но, конечно, никаких гарантий не было.
Илья нахмурился: вспомнился вчерашний скептицизм Светланы, притом, что она – наиболее лояльная из женщин Поселения. Что же ему сказать сегодня после похорон Андреева? Давид, конечно, даст ему слово. Что же? Что их скоро убьет неизвестная болезнь, уже приходившая на этой земле к их предкам, вынудившая их бежать в поисках лучшей доли? И потому обычная логика – и мечты тут ни при чем – требует, чтобы они пытались что-то изменить уже сейчас, а не в тот момент, когда станет поздно?
Пожалуй, он мог это сказать, и это было бы правильным замечанием, но люди… послушают ли они его? Что для них некое абстрактное будущее, если уже сегодня надо думать, из чего приготовить еду, как собрать урожай и посеять новый, как сшить новую одежду, где взять наилучший материал на починку домов – целый список первоочередных задах, на фоне которых даже ближайшие месяцы кажутся призрачными, не говоря о годах.