Принуждение к любви - читать онлайн

Глава 6 Аффидевит[6]

– Слушай старшего и не перебивай. – Отец поднял палец и строго ткнул им в мою сторону.

Предупреждение было излишним. Такого перебьешь. Сегодня он, судя по всему, был в приподнятом настроении, а в таком состоянии он никому спуску не даст. Надо сказать, он не слишком одобрял мой нынешний способ зарабатывать на жизнь. Бегемота, конечно, лично не знал, но, судя по всему, прекрасно представлял себе публику, с которой мне приходится иметь дела. Можно подумать, работая следователем в прокуратуре или обозревателем в газете, я имел дело с иной публикой. Она, эта самая публика, теперь везде одна, другой в наших благословенных краях не водится.

– Итак, сначала общие впечатления. Текст, безусловно, заказной, но весьма качественный. Этот автор, А. Степаниди, способный человек. Там есть нерв, есть язык, есть серьезная тема…

– Он такой же Степаниди, как мы с тобой Тумбрукакисы, – не удержался и перебил его я. – И что же это за тема? Есть ли жизнь на Марсе?

– Тебе же сказали – не перебивай, – строго сказал отец и посмотрел на меня взглядом, от которого наверняка когда-то ежились и теряли гонор его подчиненные. – Что за тема? А вот я сейчас тебе зачитаю. «За годы наших «реформ» в стране сложился своеобразный чиновно-хозяйствующий слой людей, не способных на созидание, но способных пожертвовать, чем угодно. Страна для них ширма и одновременно полигон для удовлетворения собственных амбиций. Им ничего не жалко, потому что они и свидетели, и активные участники колоссальных жертв и глобальных разрушений. При них рушились страна и государство, они приносили в жертву науку и образование, их решениями обрекались на распад армия, целые отрасли промышленности, наука, образование, здравоохранение. Гигантские предприятия, институты, центры, созданные чудовищным напряжением сил и воли целых поколений наших предшественников, ценой немыслимых жертв, для них были только ненужным хламом, от которого надо избавиться. Они «реформировали», то есть разрушали. Они приватизировали, то есть раздавали за бесценок общенародное добро не самым достойным… Поэтому им уже нельзя отступать. Они должны быть победителями, ибо победителей не судят. Вот почему жертвы их не пугают. Ничего другого они уже не умеют».

Отец сделал паузу и вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами.

– А по-моему, неплохо, – с некоторым даже вызовом сказал он.

С некоторых пор у него сложилось впечатление, что я стал слишком циничным и равнодушным.

– Ну, это смотря на чей вкус, – миролюбиво сказал я. – На мой – слишком высокопарно.

– Просто вы уже отвыкли от честных слов.

– Может быть. Только ты не забывай, что текст, как ты сам выразился, безусловно, заказной. Так что давай не будем преувеличивать высоту чувств и чистоту мыслей господина, скрывающегося под громким именем А. Степаниди.

– Мысли, надо заметить, совершенно не в духе самой газеты. Общее направление там совсем другое. Я бы даже сказал – противоположное, – заметил отец.

– Что наводит на вполне определенные размышления.

– Какие же?

– Видимо, сумма была такова, что даже общее направление не помешало.

– Или?

– Никаких «или». Что, я не знаю, какие у них там нравы, в этом самом «Эхе»?

– Интересно.

– Нравы весьма простые. Писать только то, что нужно начальству. А нынешнее начальство там считает, что все должно быть по-западному – нужно соблюдать очень простую и четкую технологию написания заметок. И никакой отсебятины.

– А что считается отсебятиной?

– Собственные мысли, чувства и соображения. Они не просто никому не нужны, они – преступны. Первый раз за них наказывают, второй – выгоняют с работы. Пишущие люди для нынешнего начальства – полное дерьмо. Так, инструмент.

– И журналисты это терпят?

– Абсолютное большинство. Причем с большой охотой. Потому как им платят приличные деньги. Тех, кто не согласен, выкидывают. И берут неиспорченных мальчиков и девочек, и портят почем зря всех подряд – учат технологии, то есть вдалбливают, что писать можно, а что нельзя.

С некоторым недоверием я вспомнил свое прошлое в «Эхе» – неужели это действительно было? Причем достаточно долго?

– Ребятам объясняют сумму приемов и требуют их неукоснительного исполнения. Например, в материале обязательно должны присутствовать мнения экспертов. Список экспертов прилагается. В материале не должно быть противоположных мнений – чтобы не перегружать заметку и не путать читателя. Не утомлять его. Любой материал должен заканчиваться четким предсказанием: завтра будет то-то. Никаких мук творчества, сомнений и тягостных раздумий.

– А как же свобода слова?

– Видимо, это она и есть, просто раньше мы этого не знали. Ладно, черт с ней, с нынешней журналистикой, давай вернемся к товарищу Степаниди. Думается, произнеся проклятия всему менеджерскому сословию, он наехал на кого-то персонально. Так что же это за исчадие ада? Кто сей разрушитель и погубитель любезного отечества?

– Есть такая простая фамилия Бучма. К тому же еще и Леонид Ильич. И ты его знаешь…

– По какому же делу он проходил?

– Коробка из-под ксерокса, – сказал отец. – Та самая.

– Погоди-погоди, он что же – нес доллары или выдавал?

– Отпускал на вес, – засмеялся отец.

– Да-да… Был там такой… На подхвате. Чего ж ему неймется, голубю?

– В общем, если верить Степаниди, история такая. Есть крайне солидная и практически безразмерная корпорация, в которой солидная часть акций принадлежит государству. Громадный холдинг со своим банком в придачу. А внутри малоизвестное широкой публике, но очень хорошо знакомое пиндосам…

– Кому-кому? – опешил я.

– Смотрю, ты отстал от жизни, – хмыкнул отец. – На форумах в Интернете американцы теперь проходят не как америкосы, а как пиндосы. А Америка, соответственно, как Пиндостан.

– Виноват, исправлюсь, – по-солдатски отрапортовал я.

– Так вот внутри корпорации есть предприятие «Крокет», которое производит компоненты для ракетных двигателей. Компоненты, без которых ракеты не летают. Этот самый «Крокет» в своем деле фактически монополист. Больше того – мировой монополист. Для всей корпорции он – золотая курица, дойная корова и краеугольный камень, вместе взятые. Вообще, насколько я могу судить, корпорация на самом-то деле такая большая оболочка, скорлупа для «Крокета». Государство вроде бы следит за ним в оба глаза…

– Почему вроде бы?

– А потому, что в последнее время, как утверждает наш товарищ Степаниди, там происходят какие-то странные вещи. Вдруг становится известно о тайной сделке между государственным по сути предприятием «Крокет» и малоизвестной зарубежной компанией о совместной деятельности. В этой сделке поражало все. Необъяснимая таинственность. Суммы – сотни миллионов долларов. Намерение создать еще две совместные акционерные компании, одна из которых будет офшорной. Горячая готовность предоставить этим компаниям немыслимые льготы и преференции, которые в мировой практике не известны. А еще согласие на то, чтобы деятельность этих предприятий, имеющая стратегическое значение для государства, регулировалась законодательством другой страны…

– Видать, поразил руководство «Крокета» неведомый вирус. И, пораженные им, они пошли торговать интересами нашей необъятной родины.

– Черт его знает, что их там поразило, но по прошествии какого-то времени сведения о парафировании соглашения опровергли. «Крокет» не заключал подобного рода соглашений» – так говорилось в официальном сообщении пресс-службы компании. Было также заявлено, что компания рассматривает возможность «принятия необходимых мер, направленных на защиту ее деловой репутации». Но было уже поздно. Существование соглашений подтвердил президент «Крокета»…

– Уж не Бучма ли его фамилия? – осведомился я.

– Правильно мыслишь, сынок, – похвалил меня отец. – Этот Степаниди цитирует служебные документы, подтверждающие не только существование соглашений, но и борьбу вокруг этих документов внутри компании. Ему даже известно о работе специальной комиссии, разбиравшейся в сложившейся ситуации. Хотя это все было отражено только в документах для внутреннего пользования. Откуда-то Степаниди, или как его там на самом деле, их раздобыл.

– И чем это кончилось для нашего друга Бучмы?

– В том-то и дело, что ничем. Весь шум и трамтарарам сошел на нет. Все как-то размылось, расплылось, забылось. Наш друг остался на своем месте. Никаких санкций сверху. Тишь и гладь, и божья благодать.

– То есть государство российское попросту умылось?

– Как всегда.

– И было это?

– Где-то полгода назад.

– А теперь вот наш друг Степаниди решил напомнить публике об этой истории. С какой стати?

– Я так думаю, по чьей-то убедительной просьбе.

– И кто же сей смиренный проситель?

– Судя по тому, что в материале цитируются и упоминаются закрытые документы для служебного пользования, кто-то из самого «Крокета». Или из правительственных кругов, курирующих компанию. Кто-то решил все-таки наказать Бучму за то, что было. Или свалить с должности…

– И он хочет узнать, кто именно, чтобы свалить его самого, – заключил я. – Все более или менее понятно.

– Во как! Какие мы быстрые – хмыкнул отец. – А не хотите ли еще версию, молодой человек?

– Ну, если это не секрет.

– Понимаешь, тогда все шло к дикому международному скандалу. Америкосы должны были встать на дыбы. Потому что компания, с которой заключалась сделка, из…

– Иран? Северная Корея?

– Сирия.

– Тоже неплохо по сегодняшним раскладам.

– Ты вспомни, они и по меньшим поводам впадали в истерики и вводили санкции против наших предприятий. А тут можно было нанести удар по репутации России в целом – ведь в подписании международных соглашений «Крокета» принимает участие правительство на уровне министров и вице-премьеров. То есть никто бы не поверил, что сенсационная сделка не одобрена на самом верху. Отмыться было невозможно. Тут бы прилепили и терроризм, и сталинизм, и какие-нибудь секретные данные ЦРУ…

– Но ничего такого я не помню. Хотя газеты вроде бы и просматриваю.

– И я ничего не нашел!

– То есть…

– То есть янки, как говаривали в советские времена, не захотели раздувать скандал.

– Почему?

– Что тебе еще рассказать, сынок? Есть ли жизнь на Марсе? – проворчал отец. – По-моему, я наговорил достаточно. Надо же тебе еще что-то оставить для собственных размышлений.

– Ну, тут размышлять особо нечего. Или америкосы, прошу прощения, пиндосы, не поверили в достоверность сделки, или знали о ней что-то, чего мы не знаем.

– Или они просто контролировали ее, – сказал отец. – С самого начала.

И снисходительно посмотрел на меня. Я покаянно развел руками.

Тут отец взглянул на часы и объявил, что пора смотреть новости.

– Опять на Майдан собрался, – хмыкнул я. – Небось с утра ни одной программы не пропустил! Боишься, что оранжевая революция пройдет без тебя?

Странно, но он даже смутился на мгновение. Видимо, киевские дела действительно достают его по-настоящему.

– Это же моя родина, сынок. Родина, которую я вряд ли уже увижу. Кстати, до революции Майдан назывался Думской площадью…

И вдруг он продекламировал:

– Ничего себе! – оторопел я. – И чьи же это вирши?

– Чьи… – туманно произнес отец.

– Погоди-погоди, – не поверил я своей догадке. – Неужели твои?

– Представь себе. – Он все-таки немного смутился. – Вдруг вспомнил сегодня. Мне тогда было лет тринадцать, седьмой класс киевской школы… Я был настоящим советским мальчиком, хорошим и очень правильным. Вдруг захотелось написать свою «Родословную». Окна нашей квартиры выходили как раз на Думскую площадь. Часто, стоя у окна, я пытался представить себе, как это все было. «Родословную» писал, а о том, что четверо братьев моей бабки служили у белых и погибли в Гражданскую войну, не знал.

– А как этот самый дед, который в НКВД служил, к немцам-то попал? Чего он в оккупации-то оказался?

– Выполнял задание партии – организовывал в занятом врагом Киеве партизанское подполье, а кто-то его немцам и сдал. Мама мне говорила, что это был какой-то дворник. Вот как раз там, где сейчас оранжевые митингуют, его и расстреляли.

– А теперь там другая страна, – сказал я.

– Другая, – легко согласился отец. Было видно, что говорить ему об этом не хочется, даже со мной. Поэтому я взял газету, которую всучил мне Бегемот, и отправился на кухню, чтобы прочитать, наконец, опус, о котором столь много интересного поведал мне отец.

Попивая холодный зеленый чай, я ознакомился с текстом уже по-настоящему – прочитал от начала и до конца. Собственно, можно было уже и не читать, настолько грамотно и ясно разложил все отец, но я прочитал, чтобы удостовериться в одной догадке, которая мелькнула у меня, когда отец стал расхваливать автора материала. И удостоверился. Автором, без всякого сомнения, был мой давний университетский друг и бывший начальник времен журналистской деятельности Женька Веригин. Отец, конечно, этого вычислить не мог.

Когда я уходил, на огромном экране телевизора в который раз показывали киевский Майдан и Крещатик, запруженные толпами возбужденных людей с оранжевыми флагами, повязками, ленточками.