Однажды ранним утром – мне тогда было около 12 лет – отец позвал меня в свою комнату. Я знал, что у него на уме было что-то важное. Когда я вошёл, я увидел его сидящим на постели. Из окна лился мягкий солнечный свет. Отец только проснулся. Я приблизился к нему на пару шагов и поклонился. Он подозвал меня любящим жестом, но его присутствие было очень интенсивным. Мы обнялись, и наше объятие показалось мне очень долгим. Затем, пристально в меня всматриваясь, он сказал: «Ты будешь следующим сакьонгом».
Эти слова потрясли самое моё естество – каким я был тогда и кем стал позже. Я также почувствовал расслабление. Я чувствовал, как меня переполняет энергия и в то же время тяжесть. Я смотрел прямо ему в глаза, и в тишине я почувствовал, что мне было сообщено что-то важное, передача, которая глубоко повлияет на всю мою жизнь.
Сакьонг – это тибетское слово, которое буквально означает «защитник земли» и указывает на объединение светской и духовной власти. Сакьонг олицетворяет принцип, согласно которому цель жизни – в создании хорошего человеческого общества, где человек проявляет отвагу и доброту для пользы мира. Это подобно дхармарадже, дхармическому королю в индийской традиции, или шен-хуану, мудрому правителю в китайской системе. На Западе мы можем это сравнить с идеей Платона о правителе-философе. В традиции Шамбалы это принцип просветлённого воина, который защищает землю не оружием агрессии, но оружием, которое воплощал мой отец: состраданием, отвагой и мудростью.
Мой отец, Чогьям Трунгпа Ринпоче, был известным мастером медитации, поэтом, учёным, художником и правителем. Он был последним из поколения великих тибетских учителей, получивших полную подготовку и образование в некогда одном из величайших духовных королевств на земле. Два его главных учителя, Шечен Конгтрул и Кхенпо Гангшар, были яркими светилами на небосклоне Дхармы. Они были не только искусными мастерами медитации, но также философами и учёными. Мой отец был их основным учеником, и они передали ему наиболее священные древние учения последних двух с половиной тысяч лет. Но что наиболее важно, они передали ему наивысшую буддийскую тантру – учение, известное как Великое Совершенство. Оно учит, что на высшем уровне сознания и переживания относительная и абсолютная природа являются одним и тем же – местом, которое невозможно определить, и где время и пространство растворяются друг в друге.
Мой отец был потомком Гесара из Линга, короля-воина из Восточного Тибета, который принёс гармонию, преодолев агрессию и установив мир. Отважный герой Гесар верил в добро людей и смог поднять дух и энергию своих поданных во времена смуты и хаоса из-за внешних и внутренних агрессоров. Таким образом, мой отец унаследовал кровь не только воинскую, но и королевскую.
Мой отец вырос в богатой и древней культуре, где уникальным образом сплелись суровый климат и традиция глубокого медитативного самоисследования, и был воспитан в доверии тому, что природа человека добра и что общество может проявлять это добро. Будучи духовным лидером и правителем области Сурманг в Восточном Тибете, он был хорошо осведомлён в духовных и мирских вопросах, так как постоянно сталкивался с глупостью и добродетелью человеческого поведения. Однако когда нужно было принять решение, он всегда оставался непреклонным в своём принципиальном решении полагаться на изначальное добро.
При спешке и агрессии нашего мира, при шатком состоянии нашей экосистемы кажется, что человечество забыло о своём врождённом добре. Но, несмотря на деградацию, жестокость и постоянную одержимость гневом и ревностью, человеческое добро тем не менее остаётся нетронутым, сокрытым внутри. И желанием моего отца было напомнить человечеству, что оно доброе.
В молодости мой отец был необычайно одарённой личностью. Он не только смог усвоить обширные и сложные знания, существовавшие в то время в Тибете, но также стал известен своими пророческими видениями и прозрением относительно будущих событий. Он даже предсказал падение Тибета, что позже помогло ему успешно осуществить побег через Гималаи в Индию, когда он вывел вместе с собой сотни других беженцев.
Благодаря его авторитету, остроте мышления и глубокой проницательности, высокие ламы и короли, а также миряне постоянно обращались к нему за советом. Из непрерывного сочетания глубокого духовного прозрения и повседневных мирских занятий стало возникать видение просветлённого человеческого общества, сутью которого является осознание и признание человеческого добра. Его видения возникли, вдохновлённые легендарным королевством Шамбалы, страной мира, счастья и процветания. Размышляя о природе человечества, отец начал писать тексты, которые составили много томов. Позже они стали известны как «драгоценные учения» Шамбалы.
Во время вторжения в Тибет мой отец был непосредственным свидетелем жестокого и дикого поведения людей, охваченных агрессией и потерявших контакт со своим изначальным добром. Были разрушены города, деревни и монастыри. Монахов, монахинь, его друзей бросали в темницу, пытали и убивали. В 1959 году насилие возросло до таких пределов, что он вынужден был покинуть свою родину. Некогда правитель, символ мирской и духовной власти, он стал беженцем, человеком без дома и страны.
Вынужденный покинуть свой дом и отважно вступить в большой неизвестный мир, мой отец начал обдумывать понятия человеческой природы и общества в целом. Именно во время побега, высоко в Гималаях, когда отец смотрел на обширные равнины Индии, у него зародилась идея просветлённого человеческого общества, сообщества мудрости и доброты. Такое общество будет чтить и поощрять врождённое добро и развивать мудрость всех культур и традиций. Он чувствовал, что существенным элементом построения такого общества была отвага. Не отказываться от человечества – неотъемлемое качество этой отваги. В то же время отец понимал, что для осуществления этого он должен быть предельно открытым и непредубеждённым.
Это шамбалинское видение просветлённого общества – как он его позже называл – подсказало ему, как может возникнуть хорошее человеческое общество, и происходило это в то самое время, когда оккупанты уничтожали его собственную древнюю культуру. Его вдохновлённость просветлённым обществом не имела целью возродить Тибет, так как он хорошо знал недостатки своей собственной культуры. Скорее, он подхватил глубокое устремление создать просветлённое общество, существовавшее на протяжении всей эволюции человечества. Такое глубокое, сильное и явное желание жить на земле хорошим и достойным образом, стало фокусом его жизни. Он отдал свой ум, сердце и энергию на реализацию этого глубокого вдохновения.
Видение моего отца о создании просветлённого общества не было утопической фантазией, и его желание, чтобы человечество жило в гармонии, исходило не из наивного понимания мировых процессов. Оно возникло из-за того, что он стал очевидцем ужасов человеческой жестокости. И поскольку он настолько глубоко и лично пережил свидетельства человеческой деградации, его желание создать доброе общество стало свидетельством его характера и отражением его способности простить, понять и оценить. Поэтому источником этого социального видения была стойкость человеческого сердца.
Видения моего отца вдохновили его получить западное образование с конкретной целью – попыткой построить просветлённое общество. Он изучил английский язык в Индии и в 1963 году поехал в Англию учиться в Оксфорде, где он окунулся в изучение богатой традиции западной философии и сравнительного религиоведения. Он изучал теологию и проявлял большой интерес к искусству Японии, в том числе цветочной композиции и каллиграфии. Не имея дома, находясь в изгнании, он нашёл путь к познанию и ассимиляции.
Я не хочу сказать, что ему было легко потерять своих друзей, дом и страну. Он проходил через периоды большой неуверенности, и временами он активно подвергал сомнению свою идентичность. Прибыв в Оксфорд, мой отец всё ещё носил платье тибетского монаха. По иронии судьбы, представляемая им традиция, подлинность которой насчитывала тысячи лет, в это время считалась эксцентричной. В реалиях нового окружения он, почитаемая фигура духовной иерархии, стал считаться маргинальной и подозрительной личностью, которую не понимали и увешивали ярлыками. Он мне говорил, что его спрашивали не «Кто ты?», а «Что ты?». И он на это отвечал: «Я человек».
Было бы неудивительно, если бы после таких ударов судьбы, грубости и цинизма людей мой отец стал сомневаться в шамбалинском принципе изначального добра. Это было бы понятным и даже допустимым. Было бы естественным прийти к заключению, что человеческая жизнь есть одиночество, несчастное, мерзкое, жестокое и короткое, как это сделали Гоббс и другие философы. Но даже в тяжёлые времена отец сохранял свою убеждённость в изначальном добре. Действительно, его межкультурное путешествие ещё больше убедило его в необходимости провозгласить свою идею именно для этого века сомнений и цинизма.
До конца своей жизни отец работал над пробуждением других к изначальному добру. Он был основной силой, представившей учения тибетского буддизма современному миру, но его не удовлетворяло просто считаться духовным учителем. Скорее, он чувствовал, что его призвание было быть сакьонгом, «защитником земли», и помочь человечеству в целом. Поэтому он представил учение пути воина Шамбалы, которое подчёркивает связь с нашей человечностью, признание нашего врождённого добра и общение через доброту и отвагу как средства установления хорошего, просветлённого человеческого общества.
В тот ключевой момент, когда отец пристально смотрел на меня тем утром, я понял, что он просил меня взять ответственность за это глубокое видение, которое было так дорого его сердцу, всему его существу. Это видение – самое естественное желание жить в хорошем человеческом обществе – поддерживало его на протяжении всей его яркой и бурной жизни, и сейчас он просил меня как защитника земли сохранить его.
После этого судьбоносного разговора с отцом я также проходил сложный и порой тернистый путь понимания и примирения с человеческой природой. Так же, как и у отца, на моём пути принцип изначального добра подвергался испытаниям, когда я переживал страдания и агрессию нашего мира. Понимая свой долг защитника земли – защищать природу человека от сомнения и разочарования, – я пришёл к выводу, что защищать землю значит защищать сам дух жизни.
В человечестве есть добро, живое и невредимое, но в наше время оно окутано тьмой неуверенности и страха. Если, немного поразмыслив, мы поймём драгоценность нашей жизни и связи с другими, мы сможем начать чувствовать добро, которое поддерживало нас всё время. В этот, казалось бы, незначительный момент, когда мы чувствуем наше собственное добро, происходит тектонический сдвиг. Освобождённые от сомнений относительно нашей собственной природы, мы видим обширный новый горизонт человеческих возможностей.
В пятом столетии до нашей эры Будда и Сократ странствовали по земле и пришли к своим собственным выводам относительно врождённого добра человечества. По каким-то причинам человечество к таким выводам приходит нечасто. Поскольку оно сейчас находится на критическом стыке, на распутье, где мы глубоко размышляем о природе нашей планеты и нашего вида, выводы мы должны делать осторожно. Экономическая нестабильность и многочисленные природные бедствия современности – всё это сигналы к пробуждению.
Даже в духовной сфере мы на перепутье. Из-за постоянной игры взаимозависимости и непостоянства крайне маловероятно, что мир, такой огромный и буйный, когда-либо будет подчинён или объединён одной духовной традицией. Мы должны поддерживать уникальные качества различных традиций, потому что они представляют структуру человечества. Разнообразие и многогранность человечества даёт нам силу, как и сама природа. В то же время, если мы будем связаны объединяющим принципом, человечество будет чувствовать себя одной семьёй. И шамбалинский принцип изначального добра обладает такой силой.
Глубоко в душе я с ранних лет знал, что быть сакьонгом – предназначение моей жизни, но, когда мой отец сделал это официально, я понял, что в действительности не очень понимаю, что значит быть сакьонгом. Когда я спросил отца, чем занимается сакьонг, он ответил: «Сакьонг пробуждает в людях их изначальное добро».
«И это всё?» – подумал я. Не может же быть, чтобы всё было так просто? И что он имел в виду, когда говорил, что люди изначально добры? И если это правда, почему тогда вокруг так много страданий? Это был коан, нечто, над чем следовало подумать. Я тогда не подозревал, что следующие тридцать пять лет своей жизни я проведу, пытаясь понять – и пережить – простоту и сложность того, чему учил меня отец.
Отец хотел, чтобы моё образование было таким же, как и у него в более поздний период жизни, отражающим баланс Востока и Запада. Я получил духовное наследие своей собственной традиции, с её глубокой эзотерической мудростью, изучая буддийскую философию и учения тантры. На протяжении многих лет я изучал западную мысль, философию, политику и экономику, а также поэзию и литературу. Физически я тренировался в стрельбе из лука, верховой езде и боевых искусствах. Моё образование было и классическим, и современным. А также я практиковал медитацию и размышление как в Азии, так и на Западе. Тренировки и практика научили меня, что само по себе обучение к мудрости не приводит. Скорее, через саморефлексию мне нужно было усвоить то, чему я научился, попробовать применить в жизни и затем размышлять над результатами. Вот процесс, ведущий к мудрости.
Меня поглотил ещё более глубокий внутренний процесс, когда мой отец скончался в 1987 году. Мне было двадцать четыре года, его уход стал временем большой боли и смятения не только для меня, но также для шамбалинской общины и всего мира. Так как я был его духовным наследником, то моей задачей было его заменить. Однако я не чувствовал ни готовности, ни способности продолжить его дело. Я был ещё молод, и мне нужно было выковывать собственный духовный путь. Предстоящий путь казался туманным, неизвестным и навевал плохие предчувствия. Тем не менее из чувства долга и глубокой любви к моему отцу я продолжал учиться, практиковать буддизм и старался следовать пути воина Шамбалы.
Временами этот путь был трудным и полным испытаний. Я не только углублял своё духовное понимание, меня также пригласили руководить большой и многоликой общиной, располагавшейся как на Востоке, так и на Западе. Одновременно я работал с человеческой неуверенностью, потерями, гневом и запутанностью. Вдобавок ко всему этому я чувствовал огромную ответственность как держатель линии, которая насчитывала тысячи лет, и теперь от меня зависело, как она будет развиваться дальше. Я должен был не только понять суть собственной традиции, но также определить, как продолжить её в контексте современной культуры. Я подвергался постоянным испытаниям как в моей собственной общине, так и в мире в целом. Порой люди убеждали меня заботиться не столько об общем тяжёлом состоянии мира, сколько сфокусироваться на собственной традиции. Однако по мере того, как я продолжал выполнять свою роль лидера, я начинал понимать, что и в духовных, и в светских стремлениях всё время возникает понятие человеческой природы, и я был вынужден ежедневно размышлять об изначальном добре.
В этот период я часто думал о том, почему мой отец захотел выйти за пределы его собственных духовных границ и войти в мир глобальной экономики, политики и окружающей среды. Позиционировать себя как тибетского буддийского ламу и учителя было бы гораздо безопаснее и проще. Однако мой отец был не такой. И что более важно, это было не то, кем он себя чувствовал. Его учителя говорили ему, что мир, который они знали и любили, приближается к концу и что передача сути тибетской мудрости – что люди и общество добры вне рамок буддизма или любой другой религии – зависит от него. Он считал, что самый лучший путь совершить это – взять на себя роль защитника земли, защищая добро, пробуждая его в других.
И я спросил себя, почему такая яркая личность придаёт такое большое значение такой простой идее изначального добра?
Мой отец глубоко верил в человечество. Как на Востоке, так и на Западе он всегда объединял получаемые им знания, стараясь понять и сравнить не только то, чему учил Будда, но также то, чему учили Платон, Аристотель, Иисус, последователи иудаизма и ислама, а также и великие умы Китая – Лао Цзы и Конфуций. Особенное уважение он испытывал к великому индийскому правителю царю Ашоке, а также к Догэну из традиции дзэн и Сётоку Тайси в Японии. Несмотря на различия этих традиций, каждую из них можно было бы сжато, но без потери интенсивности изложить и выразить в двух главных идеях: человечество доброе, и добро – это природа общества.
Именно благодаря изучению и размышлению я начал ощущать внутренний сдвиг в моём понимании, что принцип Шамбалы – это универсальная тема, которая лежит в основе всех очевидных и не совсем очевидных нитей человеческой мысли. Эта универсальность не разбавляет ни одну из традиций, это самое сердце всех традиций. И мы его не создаём. Мы его открываем.