Близятся выходные, и за несколько дней моё общение с Островским сократилось до минимума. С утра до его прихода стараюсь оставить тарелку с завтраком на столе, исчезнув за минуту до того, как отворится дверь на кухню. Собираю с утра Тасю и передаю Грише, который забирает ребёнка прямо у бокового входа. Так вероятность встретить Парето сокращается в несколько раз.
Моей девочке нравится новый сад, воспитатель и наличие огромного количества игр, которыми можно увлечься. Аронов молчит про сумму, внесённую за Тасю, да и Константин Сергеевич ни словом не обмолвился, что меня напрягает. Такие люди ничего и никогда не делают просто так, обязательно с выгодой для себя. Но какая выгода от меня такому влиятельному человеку, как Аронов? Я лишь женщина, попавшая в тяжёлые жизненные обстоятельства с ребёнком на руках, не имеющая за плечами денег, связей и даже собственного дома.
Уже привычно топчусь у ворот, ожидая, когда Гриша привезёт дочь из сада. Мороз, сыплет мелкий снежок, тонким покрывалом укладываясь на дорожки. Озираюсь, посматривая на камеры по периметру. Изначально я даже не обратила на них внимания, но когда более детально изучила территорию дома, обнаружила их больше тридцати. Интересно, где находится пункт просмотра видео и ведётся ли запись круглосуточно? Как только я задала себе этот вопрос, поняла: напрягаюсь лишь от одной мысли, что кто-то за мной наблюдает. Хотя кому я нужна, ведь всё это лишь меры предосторожности для Аронова.
– Мам, привет! – Таська несётся, запрыгивая мне на руки. – А мы сегодня лепили животных из воздушного пластилина. Я сделала зайку с ушками и хвостиком. Воспитательница сказала, что у меня самый красивый зайчик из всех! – хвалится, стараясь быстрее всё выдать и проглатывая слова.
– Ты его забрала или оставила в саду?
– Мам, ну ты что? Он ведь высохнуть должен, и тогда можно играть. В понедельник придём и сделаем зоопарк из животных.
– Прости, не подумала.
– Теперь знаешь.
Опускаю Тасю, и она направляется вприпрыжку в сторону коттеджа, путь к которому выучила наизусть, как и прилегающую территорию, которая доступна для нас.
– Лен, – окликает Гриша, – воспитательница попросила… – осекается, потирая нос и не смотря в глаза.
– О чём? Говори.
– Попросила… чтобы одели ребёнка поприличнее, – прокашливается, словно говорит о чём-то настолько неприятном, что меня должно это поддеть. Но я осознаю, что тот ограниченный набор вещей, который есть у Таси на данный момент, пополнить пока не представляется возможным. – В саду дети из состоятельных семей, и малая среди них значительно выделяется. Она не сказала, что это обязательно, просто опасается, как бы другие дети не стали клевать.
– Ничего страшного. Спасибо, что сказал, Гриша. Постараюсь исправить ситуацию.
Иного ответить не могу, не желая грузить постороннего человека незначительными проблемами. Пока я ничего не получала, а Петровна сказала, что расчёт обычно раз в две недели, я же отработала полторы. Проверяю Тасю, которая разделась и уже включила телевизор, чтобы посмотреть мультики. После сада она стандартно вымотана и спокойна, поэтому ложится рано и спит до самого утра не просыпаясь. Возвращаюсь, чтобы подготовиться к завтраку Островского, который заходит на кухню в семь тридцать, не разделяя дни недели на будни и выходные, когда звонит служебный телефон и Аронов приказывает явиться к нему в кабинет с двумя чашками чёрного кофе. Просьба сразу даёт понять, что компанию ему составляет Островский, которого мне удавалось избегать несколько дней.
Сварив кофе, выставляю на поднос кружки и иду к хозяину, приготовившись, что буду вновь дрожать под гнётом синих ледников.
– Входите. – Альберт Витальевич встречает улыбкой, которая меркнет в сравнении с придирчивым взглядом Островского.
– Ваш кофе, – выставляю кружку перед хозяином дома, на секунду замираю, ожидая приказа от Парето. Кивает в сторону журнального столика рядом.
– Это вам. – Аронов протягивает конверт. – Расчёт раз в две недели, но я подумал… лучше сейчас.
– Огромное спасибо, – прижимаю конверт к груди, словно это самое ценное для меня. Хотя так и есть, и теперь имеется возможность купить что-то дочери.
– Лучше, конечно, чтобы вы обзавелись картой.
– Была. Но украдена вместе с кошельком. Заказала перевыпуск и надеюсь, что через пару недель будет готова. – Аронов кивает, видимо, ждёт, когда я покину кабинет, но продолжаю: – Альберт Витальевич, можно я завтра поеду в город? Я быстро, только кое-что куплю Тасе. Гриша сказал, в саду просили приодеть её, она отличается от других детей. Правда, я не знаю, какой транспорт ходит отсюда и как добраться… но спрошу у Ларисы Петровны.
Аронов бросает взгляд на Парето, а затем переводит на меня. Молчит, будто последнее слово за Островским.
– Константин Сергеевич вас отвезёт. Но учтите, его терпение не бесконечно, поэтому постарайтесь всё сделать быстро.
А меня словно из ледяного душа окатили, заставив дрожать, потому как несколько часов рядом с Островским смерти подобны, а сброситься с моста куда лучший вариант в общей перспективе.
– Может, я сама? – перехожу на писк, возражая.
– Тебя не устраивает моё общество? – Парето поднимается, чтобы остановиться напротив, напрягая удушающей силой, которой я не способна сопротивляться.
– Не хочу вас утруждать своими проблемами. – Ответ находится сразу, но его, кажется, он не устраивает. – Вы очень занятой человек, а поездка займёт полдня, которые вы можете потратить на нечто более важное.
– Будь готова к девяти.
– Но…
– Не обсуждается, – цедит сквозь зубы, сверкая гневным взглядом.
– Буду готова, – быстро соглашаюсь, забираю поднос и оставляю мужчин.
Рассказываю Тасе, что завтра отправимся в город, купим ей вещи и игрушку, а ещё любимый йогурт, сладкие шарики и печенье с клюквой. Носится, придумывая, какой ещё запрос озвучить, и наконец засыпает.
Но мне не спится, поэтому я выхожу на улицу и направляюсь к качелям. Удобно устроившись, укутываюсь в старенькую куртку и наблюдаю, как падает снег, накрывая землю белым одеялом. Спокойно, умиротворённо и тихо. Глубоко втянув морозный воздух, задерживаю дыхание на секунду, а затем выпускаю облако пара в пустоту.
Слышу за спиной шаги, которые сопровождаются хрустом снега, и не оборачиваясь понимаю, что они принадлежат Островскому. Из тысяч лиц и звуков я непременно узнаю его даже с закрытыми глазами и в состоянии полной глухоты, потому что его появление сопровождается мурашками по коже и истерикой каждой клеточки тела. Это не страх в классическом его понимании, когда сила и преимущество над тобой человека заставляют пригнуться и уступить, а нечто иное – завораживающее, встряхивающее каждый раз и даже, как бы парадоксально это ни звучало, вызывающее восхищение.
За то время, что нахожусь здесь, заметила, как все до единого охранники опускают голову перед Островским, не решаясь открыто смотреть в глаза, и сам Аронов, находясь в роли хозяина и работодателя, всегда отступает перед решениями начальника службы безопасности. Но их отношения скрывают нечто иное – тонкое и не известное никому, понятное лишь двоим, связанным неким событием из прошлого. Я бы сказала, что Аронов подобен провинившемуся, который не понимает, как искупить вину.
Константин Сергеевич проходит мимо меня не повернувшись и исчезает в соседнем коттедже, где сразу включается свет, а сквозь незашторенное окно чётко виден силуэт мужчины, стягивающего с плеч пальто, а следом пиджак. Не могу оторваться от представления, наблюдая за движениями Островского, но он, словно почувствовав мой интерес, подходит к окну и, опершись на подоконник, застывает в одной позе. Это не прямой взгляд на расстоянии метра без ощутимой преграды, но и он будоражит меня не меньше, заставляя вздрогнуть и быстрым шагом пойти к дому. И лишь когда дверь за моей спиной закрывается, с облегчением выдыхаю. Он живёт рядом, в нескольких шагах, но раньше я не видела его. Или же просто не обращала внимания? Не имеет значения, сколько метров между нами, я чувствую его ледяное дыхание даже сквозь толщину стен.
***
– Мам, а ты купишь мне куклу?
– Куплю.
– А пластилин, много цветов?
– Куплю.
– А машину?
– Зачем машина?
– Мам, ну ты чего? Для куклы!
И точно, как я не могу понять, что для куклы необходимо много дополнительных элементов. Улыбаюсь, радуясь вместе с Тасей, которая бесперебойно болтает, предвкушая поездку в город. Если в садике множество игр и развлечений, то здесь ей совсем нечем заняться.
Островский ждёт в машине, откинувшись на сиденье и постукивая по рулю. Открываю дверь и замечаю детское кресло, по-видимому новое, недавно купленное. Неужели для меня так расстарался, что удивительно и совершенно не укладывается в голове. Пристёгиваю Тасю, которая болтает ногами и осматривается в машине. Обхожу автомобиль с другой стороны, чтобы сесть рядом с дочкой, но, открыв дверь, слышу властное:
– На переднее.
Вот же чёрт! Мысленно издаю протяжный стон, не желая находиться слишком близко к Парето, но приходится подчиниться и выполнить требование. Около получаса в тишине и напряжении, только Тася спит в детском кресле.
– Можете оставить нас в торговом центре и заняться своими делами. Мы недолго. Я только возьму Тасе всё необходимое, и можно обратно.
– А себе?
– Я обойдусь, главное – она.
Возможно, Островский не понимает, что есть моменты, когда нужно выбрать: потратить деньги на сладкое или лекарства для бабули; купить игрушку или ботинки на зиму; накормить ребёнка или позволить себе лишнюю вещь. Некоторым людям вообще не приходится выбирать, но я им не завидую, вероятно, они даже не подозревают, а могут ли пожертвовать чем-то незначительным, лишив себя привычного комфорта ради действительно важного.
– Купи что-нибудь себе. Обязательно, – не унимается, а мне непонятно его желание навязать покупку. Мне кажется, он всегда смотрит сквозь меня, как на пустое место, не заслуживающее его концентрации. – Куртка тонкая, совсем не зимняя, – кивает на старый пуховичок, – обувь убогая, про джинсы могу сказать то же самое.
В любой другой ситуации я бы приняла это как оскорбление, но не сейчас и не от него. Смирилась с положением вещей и невозможностью приобретения нового каждый сезон, донашивая одежду, приобретённую ранее.
– Я подумаю.
– В конверте было достаточно. Или нет?
– Достаточно, – подтверждаю и вспоминаю, как вчера радовалась, пересчитывая деньги. – Но я не могу себе позволить тратить всё и сразу, не думая наперёд. У меня есть проблемы: я должна вам за телефон, Альберту Витальевичу за сад и соседке за похороны бабули.
– Какой соседке? – напрягается, понижая голос.
– Вале. В тот момент, когда умерла бабушка, накопленной мною суммы не хватало, а Рома отказался помочь. Пришлось обратиться к ней.