– Если ты хочешь…
– Нина с мужем вчера разбились. Похороны двух человек я не потяну. Надеюсь, ты поможешь деньгами. У тебя всё-таки своя клиника, а у меня только пенсия и небольшое дело. Нужно оплатить ритуальные услуги, кафе, отпевание и что там ещё… Работу сотрудников морга, потому как вид у тел, как ты понимаешь, не очень. Я подумала, может, хоронить в закрытых гробах? Но тогда будет дороже. А ещё можно…
И дальше не слушаю, потому как, съехав на обочину, осмысливаю полученную информацию, вываленную на меня равнодушным металлическим голосом той, кто является мне родственницей. Даже смерть дочери не внесла коррективы, и тётка начала разговор с привычной темы – деньги.
А у меня перед глазами стоит лицо Нины – светлой, улыбчивой, кроткой, так разительно отличающейся от матери, с которой сократила общение, отодвинув от своей семьи. И решение было верным, не позволившим потерять любимого человека и свой кусочек счастья.
И сейчас её мать, продолжающая что-то говорить, сухо оповещает меня о смерти единственного ребёнка, заботясь исключительно о тратах, которые придётся понести. Деньги как смысл жизни и конечная цель, к которой она стремится: сейчас, завтра, всегда.
– А Рома? – перебиваю тётку, не упомянувшую внука.
– Он был в саду.
– А сейчас?
– У меня. Я сказала, что тебе нужно оплатить похороны. Ты слышал? – Три минуты назад она просила помощи, а сейчас я тот, на кого ложатся все расходы.
– Когда похороны? – спрашиваю, прикрыв глаза и не веря в услышанное.
– Завтра, но оплатить всё нужно сегодня. Сейчас.
– Говори адрес.
Чеканит каждое слово, добавляя к расходам новое платье для себя, а я едва сдерживаюсь, чтобы не рыкнуть. Её чувства задеть не боюсь, потому как всегда сомневался, что эта женщина способна любить кого-то, кроме себя.
Заканчиваю разговор и невольно захожу в галерею, где открываю фото с Ниной. День рождения Вадима два месяца назад. Небольшая компания в кафе, неторопливые разговоры, негромкий смех и племянник, не слезавший с моих колен. Единственного родного человека больше нет. Именно с Ниной я позволял себе приоткрыться, поговорить об упущенном, несделанном, о мечтах, стремлениях, боли. Об Алисе. Нечасто, лишь несколько предложений, но она понимала, что внутри меня пропасть, в которую я сам готов спрыгнуть. А теперь у меня не будет и этого.
Один. Окончательно и бесповоротно.
Не знаю, сколько сижу, откинувшись на спинку сиденья и провалившись в воспоминания, но, встряхнувшись, выезжаю на трассу и направляюсь по указанному тёткой адресу. Отбросив предупреждение Островского, сейчас поглощён мыслями о Нине, до конца не веря, что её больше нет.
Могла ли тётка сыграть на моих эмоциях, тем самым выпросив деньги? Но по адресу, который она назвала, находится офис ритуальных услуг, а значит, всё сказанное правда. Мысли нехотя ворочаются, приводя меня к Роме и вопросу: с кем останется ребёнок? Есть сомнения, что бабушка изъявит желание взять опеку над ним в силу невозможности заботиться о ком-то, кроме себя любимой. Что тогда?
– Почему так долго? – Тётка возникает из ниоткуда, рявкая над ухом, пока я выползаю из машины. – Час жду. Я всё выбрала и оформила, необходимо только оплатить. Такое горе… такое горе, Герочка… – Показательно шмыгает носом, прикладывая платочек к лицу, хотя сожалений ноль, как и чувств по причине утраты дочери.
Не обращая на неё внимания, спешу внутрь, чтобы оценить «выбор» женщины. Нине и Вадиму уже всё равно, но в память о двоюродной сестре хочу сделать хоть что-то. Отменяю указанные позиции, заменяя другими – спокойными, лаконичными, на мой взгляд, больше подходящими для данного случая. Тётка закатывает глаза и недовольно цокает, но мне уже давно плевать на эмоции женщины.
– И ещё, Гера… нужно на опознание съездить.
– В смысле? – Резко обернувшись, едва не перехожу на крик. – Ты организуешь похороны, не убедившись, что твоя дочь действительно погибла?
– А зачем? Мне позвонили, сказали, что Нина с мужем разбились. Водитель грузовика уснул за рулём и выехал на встречку, или… Там как-то по-другому было… Или они выехали… – Задумчиво прикрывает глаза, а я хочу разорвать «сострадательную» мамашу. – Их машина, документы в бардачке, что ещё выяснять?
– Нет слов, – шиплю и направляюсь к машине, чтобы отправиться в морг.
– Рома теперь будет жить со мной. Ты поможешь материально?.. – кричит мне вслед, но я делаю вид, что не вопрос не достиг цели, и жму на газ.
– Да пошла ты… – произношу в пустоту.
Пока мама была жива, отец терпел Антонину Андреевну. Именно терпел, и никак иначе. Но когда мы остались вдвоём, обрубил контакты, потому что каждый разговор и визит родной сестры матери начинался со слов «ты обязан помогать нуждающимся». А нуждалась тётка всегда в вещах дорогих и эксклюзивных, что в категорию «нуждающаяся» никак не вписывалось.
Добравшись до морга, минут пятнадцать сижу в машине и лишь потом вхожу в здание, чтобы встретить знакомого. Учились на одном потоке, но затем он выбрал специализацию, и наши пути разошлись. Он приглашает меня в помещение, подведя к камерам для хранения тел. Через минуту выезжает полка, а затем я вижу Нину, точнее, то, что ещё вчера было моей сестрой. Я не раз стоял в операционной, но, когда смотришь на тело близкого тебе человека, всё воспринимается иначе.
Наступает очередь Вадима и, окинув взглядом тело, кивком подтверждаю – опознаны. Оказывается, тётка даже не удосужилась уладить документальные моменты, озаботившись лишь об оплате расходов мною.
Оставшееся время занимаюсь улаживанием вопросов, лишь получая от неё сообщения: «Ты всё оплатил?» Не отвечаю, успев побывать в полиции и выяснить нюансы аварии. В действительности у грузового автомобиля отказали тормоза, и он вылетел на встречку, вследствие чего зацепил три машины. Остальные пострадавшие в больнице, а Нине и Вадиму не повезло…
Приползаю домой под вечер, кормлю Самсона, посматривающего на меня исподлобья с укором, и разбираю оповещения из клиники. Я уже пару лет исключительно управляющий, редко появляющийся в операционной. Отсутствие практики влечёт за собой неблагоприятные последствия, но появление Ярого и Константина Сергеевича напомнили мне о способности применить полученные навыки даже в условиях нежелания оказывать помощь.
Что со мной было бы, согласись я продолжить дело отца? Звонки, ночные гости, вызовы неизвестно куда, отсутствие свободы и жизни как таковой. Бесконечное колесо обязательств перед людьми, которых ты не знаешь. Возможно, всё это продолжилось бы, но через Алису мне дали ясно понять – это не мой путь. Вот только отказ и помощь Парето не сделали меня счастливее, забрав ту, что являлась смыслом жизни…
Нина видела Алису дважды, но и эти короткие моменты давали ей чёткое понимание – она для меня. О том, чем занимается отец, я не распространялся, а когда Алиса узнала нюансы и плюсом стала рычагом, с помощью которого пытались воздействовать на меня, всё сломалось. Любовь сменилась презрением, а желание держаться от меня как можно дальше перевесило чувство, возникшее между нами.
Щелчок пальцев – и я потерял всё, что мне было дорого. А важность этой потери я осознал много позже, когда даже спустя несколько лет, закрывая глаза, видел Алису. И сейчас, думая о ней, медленно перехожу к мыслям о Нине, а затем и Ромке.
Тётка к внуку глубокой симпатии не испытывала, как и к дочери, которую называла исключительно «донором». Конечно же, финансовым. Вот только Вадим сумел переломить Нину, заставив выстроить приличную дистанцию с матерью, которая способна разрушить чужую жизнь в угоду своим интересам. Я даже интересовался у тётки, присутствуют ли в ней хоть какие-то чувства по отношению к дочери, зятю, внуку. Ответа не получил, потому что, скорее всего, знал, каким он будет.
Мама была другой. Похожей внешне, но совсем другой. Умерла, когда мне было пятнадцать и в моих воспоминаниях осталась светлой и всегда улыбающейся. От неё исходило столько тепла, что им она могла укрыть весь мир. Нина была такой же. Была… Как больно говорить о близких в прошедшем времени. Ещё больнее осознавать, что с этого момента тебе придётся топать по свету в одиночестве.
– Ты зачем его привела? – рявкаю на тётку, которая притащила Рому на кладбище.
– Он просился к маме. Ныл, и ныл, и ныл… – кривится, дёргая племянника за руку, чтобы он не отходил.
– Он ныл, как ты выразилась, потому что не понимает, что мама больше не придёт. И ты как взрослый человек должна осознавать, что вот так, – указываю на два стоящих гроба, – ребёнку о таких вещах не говорят.
– Так забрал бы его и сам рассказал. Я в няньки не нанималась.
– Это твой внук. – Подхожу к ней вплотную, оценив яркий макияж и салонную укладку, словно женщина, у которой погибла дочь, явилась не на похороны. – Просто напоминаю.
– Этот факт не делает меня обязанной его воспитывать.
– У него больше никого нет. – Едва сдерживаюсь, чтобы не прервать церемонию прощания криками.
– У Вадика есть тётка в Казахстане.
– Ей девяносто лет. Пожилой человек не в состоянии взять на себя ответственность в воспитании ребёнка. Тем более такого маленького.
– Я тоже пожилой человек.
– Серьёзно? – Наступаю на неё, заставляя увеличить дистанцию с людьми, которые пришли попрощаться с Ниной и Вадимом. – Сколько лет мужику, который ждёт тебя в машине? – Киваю в сторону дороги, где в припаркованном автомобиле сидит парень лет тридцати. – Он хотя бы совершеннолетний?
– Моя личная жизнь тебя не касается, – шипит, проявив истинное лицо.
– Касается, потому что теперь с тобой проживает Рома. Или ты сдашь его в детский дом? Нет, – качаю головой, наигранно улыбаясь, – ты оформишь опеку, потому что в этом случае сможешь получать выплаты. Так? Ещё один способ заработать не работая.
– Там не так много…
– Немного для чего? – Понимаю, что наша эмоциональная беседа привлекает внимание, и понижаю голос, заглушая злость.
– Я всё ещё рассчитываю на твою помощь.
– Я помогу. Роме. То есть деньги ты не получишь. – Показываю, чтобы она закрыла рот, готовая вывалить на меня недовольство. – Я оплачу расходы, но лично. В тебе как в посреднике не нуждаюсь.
Она желает сказать что-то ещё, но я разворачиваюсь и направляюсь к мелкому, который всё же вырвался и застыл в стороне, теряясь в происходящем. И пока идёт прощание, да и после, когда церемония окончена и присутствующие отправляются в кафе, держу Ромку на руках. Он молчит, уткнувшись в мою шею и пряча глаза под шапкой, а я признаюсь в своём бессилье, потому что не могу вернуть ему маму и папу.
Я лишился матери в подростковом возрасте, уже понимая и принимая случившееся, Рома же растерян, оставшись без поддержки. Он не плачет, не жалуется и ничего не просит, только прижимается ко мне и беззвучно шевелит губами, словно общается с невидимым собеседником.
И всё же мне приходится отрывать ребёнка, вцепившегося ладошками в воротник пальто. Рома по-прежнему не издаёт ни звука, лишь смотрит так, что самому хочется разрыдаться.
– Пойдём. – Тётка озвучивает приказ, утягивая за собой внука.
Не знаю, понимает ли он, что произошло, но теперь его жизнь изменится. А вот в худшую или в лучшую сторону… И, пока размышляю о судьбе племянника, упускаю момент, что давно не один, а рядом застыла женщина средних лет, едва дотягивающая макушкой до моего плеча. Она в унисон со мной провожает взглядом тётку и Рому.
– Я могу помочь? – Решаю нарушить странное молчание.
– Меня зовут Татьяна Михайловна. Я представитель службы опеки. – Протягивает визитку, отпечатанную на обычной бумаге. – Кем вы приходитесь мальчику?
– Двоюродный дядя. Моя мать и Антонина Андреевна – родные сёстры.
– Я могу поговорить с вашей мамой?
– Она умерла больше двадцати лет назад. Отец – десять.
– Ваше полное имя?
– Чайковский Герман Аркадьевич.
– Вы женаты?
– Нет.
– Дети есть?
– Нет.
– Ваше финансовое положение?
– Владею медицинской клиникой.
– Какой средний доход? Годовой.
Она не поднимает голову, делая пометки на листе бумаги, которая чудесным образом появилась из папки.
– Простите, а для чего вам данная информация?
Чуть наклонив голову, придирчиво осматривает меня с головы до ног, возвращая свой взгляд к лицу.
– Герман Аркадьевич, ваш племянник потерял родителей. Как правило, в таких ситуациях опеку оформляют бабушка и дедушка или же родные тёти и дяди. В случае Романа есть только бабушка по линии матери, родственники по линии отца отсутствуют. Точнее, имеется тётя, но довольно пожилая и являющаяся гражданином другой страны. Я обязана отработать все варианты.
– Для чего? – И пока не совсем понимаю, к чему клонит женщина.
– Я беседовала с ребёнком, а также с воспитателями, которые уточнили, что бабушку в саду ни разу не видели, а мама мальчика ни разу о ней не упоминала. Сам Рома сказал, что с бабушкой общался редко, в гостях не бывал. Исходя из моих наблюдений, – обводит ручкой пространство, и я понимаю, с какой целью Татьяна Михайловна появилась на похоронах, – у неё нет контакта с внуком. Плюсом к стрессу идёт почти чужой человек, хотя и родной по крови. А вот к вам ребёнок тянется.
– И? – Почти понимаю, к чему она ведёт, но такой вариант принять не готов.
– Бабушка начала оформление документов, но… Если она откажется от опеки, вы сможете взять племянника?
– Нет, – отвечаю очень быстро, даже не рассматривая подобный вариант. – Я живу один. Не знаю, как обращаться с детьми и стать родителем не готов.
– В таком случае Рому отправят в детский дом.
– Почему вы вообще предположили, что Антонина Андреевна откажется?
– Потому что ей сообщили размер выплат и, видимо, она рассчитывала на бо́льшую сумму. Энтузиазм угасал по мере озвучивания цифр, по её словам, «неудовлетворительных».
Даже здесь тётка показала себя, не сумев сдержаться. В который раз убеждаюсь, что алчность появилась на свет раньше, чем она сама.
– Повторю: я не знаю, как обращаться с детьми. Да, я неоднократно бывал в гостях у сестры, уделяя внимание племяннику, но заботу о нём взять на себя не готов. Уверен, бабушка свои обязательства исполнит. Всего доброго.
– Подумайте, Герман…
Оставляю без внимания её слова, брошенные в спину, и спешу к машине, чтобы отправиться в кафе, где заказан поминальный обед. И какой бы отвратительной ни была тётка в моих глазах, я отчего-то уверен, что от внука она не откажется. Рома – единственное, что осталось от Нины.
В кафе Рома вновь у меня на руках, вцепившись в свитер, тихонько сидит, а затем засыпает. Я же, не смея пошевелиться, обдумываю слова представителя опеки. Смог бы я взять на себя ответственность за ребёнка? Отец, оставшись со мной один на один, справился. Но мне было пятнадцать, и наши отношения всегда были тесными. Мама угасала два года, и за это время, как мне показалось, мы ещё больше сблизились.
Я осознавал, что в какой-то момент её не станет, но не чувствовал себя брошенным или же одиноким. Папа всегда готов был прийти на помощь, не отмахиваясь от меня и не выказывая равнодушия. Роме же волею судьбы придётся жить с человеком, который никогда не испытывал к нему тёплых чувств. Но и это лучше, чем взрослый мужик, непонимающий, как воспитывать детей. Где гарантия, что я не сделаю ещё хуже, усугубив его эмоциональное состояние?
Глажу его по голове, подстраиваясь под маленькое тельце, согнувшееся на моих коленях. Вспоминаю, как Алиса планировала семью, мечтая о детях. Желательно троих. Три года назад у неё был один ребёнок, возможно, сейчас уже больше. В груди щемит от осознания, что отцом её детей являюсь не я, но жизнь расставила приоритеты за нас, разлучив когда-то навсегда. Думает ли она обо мне хоть иногда? Я о ней постоянно. Её образ врывается в мысли в самые неподходящие моменты, дезориентируя и отключая от реальности. Сколько ещё должно пройти времени, чтобы я перестал вздрагивать, когда рядом произносят «Алиса»?
Тётка, как приглашённая звезда, рассказывает всем о невосполнимой потере и сложном материальном положении, вынуждая людей сочувствовать и вручать ей купюры. Отвратительное зрелище, направленное на то, чтобы вызвать жалость. Не знай я эту женщину, безоговорочно поверил бы в искренность каждой скатившейся слезы. Но сегодня тот самый момент, когда скорбь имеет все шансы окупиться.
– Почти все разошлись. Оплати счёт, – приказ раздаётся над головой. – Нам пора.
Тянет Рому, который спросонья не понимает, что от него требуется. Ребёнок обвивает мою шею, впервые за день всхлипывая.
– Я хочу с тобой. Дядя Гела, я хочу с тобой…
– Ромка, ты теперь живёшь с бабушкой. – Глажу его по волосам, успокаивая и шипя на тётку, которой плевать на жалобы ребёнка. – Я буду к тебе в гости приезжать. Обязательно привезу поезд и пожарную часть, которую ты хотел. Договорились?
– Нет. Не хочу с ней! – переходит на визг, вырываясь из захвата Антонины Андреевны.
– Рома, ты должен пойти с бабушкой, понимаешь?
Что удивительно, тётка молчит, даже не пытаясь применить ласку в качестве успокоительного. Просто дёргает внука на себя, а затем тащит к двери, прихватив куртку с вешалки.
Понимаю, что всё должно быть иначе и ребёнок, потерявший самых родных людей, заслуживает сочувствия, но и взять на себя ответственность не могу. Не имею права при наличии живой бабушки. Пусть паршивой, но всё же родной. Возможно, нахождение Ромы рядом пробудит в тётке хоть какие-то чувства, заставив думать о нём, а не о размере выплат и моей помощи.
Ещё несколько минут сижу, наблюдая, как бабушка заталкивает внука в машину, а затем отъезжает, оставив финансовые вопросы мне. Оплачиваю внушительный счёт и сам отправляюсь домой, чтобы переварить паршивый день, даже не подозревая, что уже завтра слова Островского начнут сбываться, а моя жизнь станет иной.