Светлану разбудило глухое бормотание, доносившееся из комнаты отца. Натыкаясь в темноте на предметы, она открыла дверь и прислушалась. Вздохнув, включила верхний свет.
Отец лежал поперек постели и глухо стонал. Его глаза были закрыты, губы плотно сжаты. Подушка валялась на полу.
– Папа… Па-па, – негромко позвала Светлана. – Пожалуйста, проснись. – Он не шелохнулся. – Вадим! – громко и строго произнесла она маминым голосом.
Эффект был мгновенным. Он вздрогнул всем телом, как от электрошока, и начал невменяемо озираться по сторонам, не обращая внимания на дочь.
– Она позвала меня! Ты слышала? Правда ведь, слышала?
– Кто, папа? – Тон был самый невинный.
– Не притворяйся! Она была здесь. Рядом со мной. Я ее видел! – Худой, взъерошенный, несчастный, он меньше всего подходил на роль отца.
«Как странно, – подумала Светлана, сочувственно глядя на него. – Иногда он кажется мне стариком, иногда чужим, пугающе непонятным странником, а сейчас вот ну просто мальчишка-сирота.»
– Опять что-то привиделось? – Она покачала головой, совсем как мама. – С тобой не соскучишься.
Подняв с пола подушку, Светлана взбила ее и подсунула отцу под голову. Он тотчас обхватил ее руками, со страдальческой гримасой закрывая глаза:
– Одни и те же кошмары каждую божью ночь… Это просто невыносимо.
– Что тебе снится, папа? Расскажи. Может тогда они перестанут тебя беспоко-ить? – Светлана взяла отца за руку.
А он уже снова был во власти сна, иначе не стал бы пугать ее. И, подчиняясь требовательному голосу, так похожему на голос его жены, загипнотизированно заговорил, временами затихая или переходя на невнятное бормотание. Светлане приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова.
– Я вижу Землю. Большой, насквозь прогнивший шар. Изъеденный. Изрытый. Смердящий… О-о, этот жуткий треск! – Его лицо болезненно сморщилось. – Шар дрожит. Вибрирует и… Ой! Он лопается! Черные страшные трещины разбегаются во все стороны. Как черви…или змеи. Трещины по краям загибаются, закручиваются кожурой гниющего плода. Из них сочится черная жижа… клубится страшный смертоносный туман… Он переливается всеми цветами радуги. Он как живой. Густой и едкий… Я задыхаюсь. Он выжигает меня изнутри… О, Боже, что это?..
Отец умолк, вцепившись побелевшими пальцами в подушку. Светлана видела как неистово мечутся его глаза под закрытыми веками.
– Что ты сейчас видишь, папа, что?
Облизнув пересохшие губы, он неожиданно снова заговорил, невнятно и сбивчиво, ловя ртом воздух. – Они лезут! Лезут отовсюду. Из щелей, трещин, дыр. Из недр земных.
– Кто? Да кто же лезет?
– Не знаю. Нечисть. Нелюди. Монстры. Студенистые… Они просвечивают насквозь.
– Папа, папочка, проснись! Не надо больше. Я боюсь. Умоляю тебя, проснись.
– Да разве я сплю? Я вижу их. Вижу! Они все лезут и лезут. А те вон слепые, ушастые. Они отвратительны. Они хотят завладеть нами и миром. Этого нельзя допустить. Никак нельзя. Иначе случится непоправимое. – Последние слова он шептал уже одними губами, погружаясь в глубокий сон, пока окончательно не затих.
Светлана укрыла отца одеялом и, погасив свет, на цыпочках вернулась к себе. А потом долго не могла уснуть, тревожно вслушиваясь в ночную тишину.
Вот уже два года отца мучили кошмары. Это началось вскоре после смерти матери. Светлана тоже тяжело переносила утрату, но кошмаров не бывало. Да и при чем тут бедная мама, если он видит во сне такое. Может с отцом что-то неладное? Может ему следует показаться психиатру, невропатологу или кому там еще?.. Подобные мысли часто тревожили ее по ночам, но утро начиналось как обычно, и она успокаивалась.
Отец вставал раньше нее, надевал мамин передник и принимался готовить завтрак, пытаясь сохранить хоть видимость жестоко поломанной семьи. Готовить он не умел. Все, за что бы он не брался, получалось или недоваренным, или пережаренным. Но Светлана мужественно принимала отцовскую стряпню, а когда оставалась одна, садилась за изучение маминых кулинарных записей.
Вадим… Он всегда был немного странным. По крайней мере не таким как все. Жил, как в коконе, в своем собственном замкнутом мире, никого в него не допуская, даже жену, которую боготворил. А последние несколько месяцев он стал совсем как одержимый. Обложился стопками книг, из-за которых даже головы его видно не бы-ло, иной раз сутками не вылезая из-за письменного стола. Целый месяц ежедневно, как на работу, он ходил в библиотеку. Потом началась полоса «командировок» за свой счет. Он летал на Север, на Дальний Восток, на озеро Байкал. И всякий раз, возвращаясь, что-то сосредоточенно вычерчивал, высчитывал, измерял и сопоста-влял. А по ночам мучился кошмарами. «Еще бы, ни один мозг не выдержал бы такую нагрузку, – сокрушалась Светлана. – Беда с ним да и только.»
А с неделю назад Вадим принялся расчищать на столе книжные завалы. Разорвал и сжег несколько килограммов исписанной и исчерченной бумаги, пока не осталась на столе одна единственная тонкая папка. Наутро, поместив папку в дипломат, Вадим начал поспешно собираться.
– Пап, ты куда?
– На финишную прямую, – напряженно улыбнулся он. – Люди должны узнать то, что знаю теперь я. Это очень важно, дочка.
– А как же я? – взбунтовалась вдруг Светлана. – У меня последние летние каникулы, ты знаешь. Все следующее лето мне придется готовиться к вступительным экзаменам. Мои друзья и одноклассники разъехались – кто на море, кто на даче, кто заграницей. Одна я в душной Москве торчу. Так нечестно, папка! Я умру от скуки в этих четырех стенах.
На какой-то момент Вадим растерялся. На его лице отразились мучительные раздумья, впрочем быстро сменившиеся упрямой решимостью.
– Я все понимаю, но видишь ли, Лана, – хмуро проговорил он, не глядя на нее, – если я не сумею довести начатое до конца, следующего лета может просто не быть. И нас с тобой тоже.
– Что ты такое говоришь!?. – опешила Светлана.
– Что говорю? – отключенно повторил он и, спохватившись, поспешно добавил: – Не бери в голову. Кажется, я неудачно пошутил. Будь умницей и не хнычь. Утешь себя тем, что ты дочь великого провидца… или великого болвана. Право же, я многое бы дал, чтобы оказалось верным второе.
Теперь каждое утро, в 9 часов, он уходил из дома как на работу. В руке неизменный дипломат с таинственной папкой. Возвращался лишь под вечер, усталый, мрачный и неразговорчивый. И в довершение ко всему эти его ночные кошмары. Светлана и предположить не могла, что он видит такое.
– Папа, ты запоминаешь свои сны? – как бы между прочим спросила она за завтраком.
– Еще бы, – на лице Вадима появилась гримаса отвращения. – Я знаю их все наизусть.
– Расскажешь? – Светлана бросила на отца лукавый взгляд.
– Ни в коем случае. На что тебе всякие бредни, – отмахнулся он.
– Ну почему же бредни. Мама всегда говорила, что твои сны вещие. Что они обязательно все сбываются.
– Твоя бедная мама заблуждалась.
– А эта ужасная авиакатастрофа, – не унималась она. – Ты увидел во сне пожар на самолете за неделю до ее возвращения из Канады. Ты же сам мне потом… когда все это случилось, сказал.
– Было такое. – Вадим тяжело вздохнул и, помолчав, задумчиво добавил: – Но то, что мне снится теперь, ни в какие ворота не лезет. Маразм какой-то. Такого в жизни просто не существует. Может сны мои аллегоричны, иносказательны… не знаю. Не могу сам ничего понять.
Бросив взгляд на часы, Вадим заспешил и, приложившись горячими от кофе губами к светланиному лбу, подхватил свой неизменный дипломат.
– Надеюсь, хоть сегодня мне повезет. Не дуйся и не скучай, – крикнул он уже из передней. – Иначе я не могу. Просто не имею права.
Тяжело хлопнувшая входная дверь возвестила о начале тоскливого одино-чества. Но к счастью… к счастью ли?.. на сей раз Светлане скучать не пришлось. Более того, с этого самого дня не только со скукой, но и с прежним образом жизни было покончено навсегда.
Позвонил Андрей – мамин двоюродный брат, и позвал Свету с собой на смену. Она с радостью согласилась. Андрей – машинист московского метрополитена, весе-лый, общительный холостяк. Он был лет на 10 старше Светланы, и ей нравилось, что он обращается с ней как с равной. Рядом с ним она чувствовала себя взрослой, самостоятельной и в то же время защищенной. Уже само общение с дядей было для нее праздником.