«КТО ВЫ, ПОЧЕМУ Я ПОМНЮ ВАШЕ ИМЯ?»
Так начиналось длинное письмо. Эмилия, увидев эту фразу, немедленно закрыла почту. Вот и попробуй теперь заснуть. А надо, надо. После обеда начинается работа. Выпить снотворное? Пожалуй. Несмотря на все слабости характера, Эмилия Карловна обладала железной волей и здравым смыслом.
Звонит телефон. Просится забежать Митя, оставит какой-то документ для перевода.
– Давай, только быстро. Я отключаюсь от цивилизации до тринадцати тридцати.
– А я уже у ворот, захожу в подъезд.
Входит в дверь, она, как всегда, открыта. С ним барышня.
– Давай текст. Как обычно, срочно? Что за девушка? Невеста?
Прелестное дитя пролепетало: «Здрассте», а Митрофан (Митя – в данном случае сокращение от чудесного русского имени, опозоренного господином фон-Визиным, и потому надолго вышедшего из употребления), этот дамский угодник, покраснел не слабее своей подруги:
– Да нет, это сестра Кронгауза.
Надо же так нескладно врать! Кукольное личико, ну просто Настя из кинофильма «Морозко», сестра Вовки Кронгауза, ярко выраженного еврея, по-прозвищу Негр.
– А как зовут сестру Кронгауза? Вы, барышня, с ним не двойняшки, случайно? Очень похожи. Ты бы врал аккуратнее, Митроша, и зачем врать-то? Это дитя ведь здесь уже бывало, не так ли? Твой текст, срочно? Давно бы уже сам выучил немецкий. Двадцать страниц? Двадцатку давай. Хорошую, конечно. Всё, прощайте. А ты сам-то когда спишь? Настя, уложите его спать, он всю ночь трудился, я свидетель.
– ЭмильКарлна, к субботе успеете? А откуда вы знаете, что она Настя?
– Ну, раз она сестра Кронгауза, так кем же ей быть, если не Настей. Счастливо, голуби мои. Я – спать. Митя, вечером жду, ты мне нужен. О-чень!
Эмилия ушла в голубиную спальню, по дороге бормотала:
– Именно Митя мне поможет. Митя-Митроша-Митрофан. Так она бормотала, бормотала, глаза закрылись, усталость победила…
Вечером Митя пришёл поздновато. За столом уже играли на пару Лохматый с Болтом. Эти бандиты не могут без подзаборных игр. Пока переходили под землёй Новый Арбат, Болтянский проиграл Лохматому десятку в Железку. Ну надо быть такими идиотами? У Лохматого купюра на четвёртой цифре победила.
– Так, орлы, в моём доме прошу в Буру не играть. И в Очко не вздумайте. Это в тюрьме будете упражняться. Сейчас приедет Плютто, и распишем культурную пульку.
– Эмилия, не сердитесь, мы только в Деберчик. Хотите войти рубликом?
– Нет, у нас с Митей важный разговор, а я буду нервничать, что ты тут меня разоряешь. Не смогу сосредоточиться. Пойдём, Митроша, к голубям.
Эмилия включила компьютер, открыла почту. Весь день первая строка письма стоит у неё перед глазами. Сели рядом на диван, придвинули столик.
– Вот, смотри, Митенька, сегодня получила и испугалась читать одна. Давай, составь мне компанию.
– Знаете, Эмилия Карловна, давайте я почитаю один, а вы идите к ребятам. Там, я слышу, Плютто уже пришёл. Играйте, а я к вам половиной войду. Так спокойнее на мой взгляд, а?
– Ну, пожалуй, ты прав. Тогда я тоже потом одна читать буду, мне после тебя уже не страшно. Пошла играть. Обещаю не продуть.
Эмилия погладила голубей: Серого по клювику, у Белой проверила больную лапку, и ушла играть в преферанс.
Митрофан вернулся к почте Эмилии. Вот оно, испугавшее пожилую женщину письмо. Открыл:
«Кто Вы, почему мне знакомо Ваше имя, почему оно мне дорого?»
Да, начало интригует. А вы-то кто? Не мешало бы представиться.
«Если я правильно вспомнил своё имя, меня зовут, должно быть, Алекс Рубан. Во всяком случае, здесь я именуюсь именно так. Попробую, не вдаваясь в подробности, изложить суть моей проблемы.
Я осознал себя – как будто родился приблизительно сорокалетним мужчиной, с сильными физическими повреждениями внешних и внутренних органов.
Очнулся в больнице, где и прошла моя дальнейшая жизнь. Вначале, в качестве пациента, затем я освоил множество медицинских манипуляций, вплоть до сложнейших операций.
Постепенно я сделался ведущим нейрохирургом, а теперь и одним из владельцев этой больницы. На ум приходит естественная мысль о том, что в прошлой жизни я был обученным врачом-хирургом. Руки помнили множество движений, над которыми надо долго и тщательно работать.
Забыл сообщить, больница, где я пришёл в себя, находится в городе Гамильтон, на островах Новая Зеландия. Для вас это – на краю света, среди чужого океана.
В настоящее время я пожилой мужчина, мне, наверняка, пошёл девятый десяток. Конечно, операциями в такие годы заниматься никто не рискнёт, но до сих пор я консультирую, а ещё совсем недавно ассистировал в сложных и интересных случаях.
Я был невероятно занят, пока занимался практикой вплотную, и только два последние года занимаюсь делом, с которого, безусловно, следовало бы начать. Да я бы и начал, если бы была возможность.
Память возвращалась ко мне постепенно в виде отдельных картин, часто во сне. Первое, что я вспомнил хорошо, это английский язык. Вокруг все говорили на английском, и я всё понимал.
Потом сразу вспомнился русский язык, но говорить было не с кем. И всё же очень хотелось, из чего я сделал вывод о своём российском происхождении.
Я не буду сейчас загружать вас подробностями, только среди имён, пришедших мне в голову, лучше всего я помнил Алекс Рубан. Затем вспомнил имена Нина, Карл и Эмилия Янсонс.
Это имя мне почему-то особенно дорого. Потом я вспомнил, что Нина была Рубановская, а Карл, как и Эмилия, тоже Янсонс, из чего я предположил, что я, возможно, Рубановский, Нина моя жена или мама. А Карл Янсонс, очевидно, Ваш муж. Или отец.
Я пробовал разные варианты, и только сочетание Эмилия Карловна Янсонс, нечастое имя в России, дало мне три результата. Первая Эмилия – 1899 года рождения, её искать нет смысла, вторая, наоборот, ей всего пять лет. А вот ваш год рождения показался мне подходящим.
Прошу Вас, если моё имя Вам знакомо, откликнитесь. Помогите Вашему соотечественнику познакомиться с самим собой на закате жизни. Благодарю за потраченное на это письмо время и за Вашу доброту, если Вы соблаговолите написать мне любой ответ.
Искренне Ваш, Алекс Рубановский.
P.S. Если, о, счастье!, окажется, что я не чужой Вам человек, я пришлю новое, более подробное письмо о себе и своей жизни. Отвечу на любые Ваши вопросы и задам миллион своих. А.Р.»
Митя прочитал письмо три раза. Вот он, поворот в жизни. Эмилия никогда больше не выходила замуж, это при её-то красоте, образованности и материальной независимости.
Митрофан однажды задавал этот щекотливый вопрос, и она ответила, что нет на свете подобного мужчины, каким был её муж, что для неё он – целый мир и вся жизнь. Что два года замужества – не один день. Что она не видела его неживым, и никто ничего не сказал ей о гибели Александра Рубановского.
Митя запомнил тот разговор и никогда больше к нему не возвращался. Эмилия Карловна была его педагогом в институте, руководителем диплома, и теперь он уговаривает её быть руководителем диссертации.
Но она хорошо знает характер Митрофана Ломова и уверена, что тот никогда не напишет никакую диссертацию. Карты не дадут. Он в них погряз гораздо сильнее, чем просто «расписать вечернюю пульку». Он погиб в игре, примерно, как она в лошадях. Не придётся им, ни ей, ни ему, сказать в науке своего слова.
А в этой истории они вместе, пожалуй, разберутся. Вот и нашла прекрасная женщина, его хороший друг и учитель, близкий по духу товарищ и партнёр, нашла свой давно пропавший «целый мир».
Митрофан вышел к игрокам:
– Как дела, Эмилия Карловна? У меня всё хорошо. Хотите, поменяемся местами? Идите, почитайте. Очень интересно.
– Вот наш выигрыш, твоя десятка. Смотри, не проигрывай. Не страшно, говоришь?
– Всё отлично. – И уже картёжникам, – У меня мизер.
Эмилия, испуганно:
– Начинается! Рискуешь, аспирант!, – и закрыла за собой дверь в голубиную комнату.