Речные воды, тяжёлые и маслянисто-чëрные, лениво перекатывались под ногами. Мирон перевесился через парапет, зачарованный бликами фонарного света на водной глади. Его штормило. И определить точно от количество алкоголя, гулявшего по венам, или от бессильной, иступляющей ярости, он не мог. Да и не хотел.
Прошёл почти год, но Мирон отлично помнил, как стоял точно так же, на совершенно другом мосту через совершенно другую реку. Тогда он не был пьян. Раздавлен? Да. Ошарашен, сбит с толку, потерян. Но совершенно трезв. Бабуля всегда говорила, что принимать ответственные решения нужно на трезвую голову и Мир этому завету послушно следовал. Даже после того, как бабули не стало.
Сердце привычно защемило. Кто бы что не говорил, у вампиров оно есть. Точно так же стучит в груди, замирает от боли, заходится от волнения. Во всей этой сверхъестественной биологии Мир не разбирался. Сначала был слишком зол на того, кто насильно превратил его в противоестественную тварь, потом с головой ухнул в новый мир вседозволенности и алкоголя. Некогда было, короче, учиться. Институт, на первый курс которого он, кажется, успел поступить, остался в прошлом. В прошлом году, в прошлом городе, в прошлой жизни.
А теперь, похоже, мир перевернулся снова.
На этот раз не было хмурого тощего мужика, перетаскивающего его назад через перила моста и плюющего в лицо что-то злое и надменное. Не было криков и споров, кривой ухмылки, всех этих «ах, не хочешь жить? Давай я тебе это организую». Не было обжигающей боли, когда чужие клыки вспороли шею и кровь освобождённым фонтаном ринулась прочь из вен. Не было нескольких дней бесконечной агонии и последующего понимания того, что жизнь не станет прежней.
В этот раз мир перевернул телефонный звонок. Безразличный женский голос уточнил, является ли он Вознесенским Мироном, сыном Вознесенского Германа и принёс свои соболезнования по поводу безвременной кончины последнего.
Признаться, Мир сперва решил, что это шутка. Ну как, скажите на милость, может умереть тот, чья регенерация едва ли не позволяет отращивать новые конечности? Кто прожил на свете возможно дольше, чем стоит этот город?
Оказывается, прогресс придумал штуки, надёжнее осиновых колов. Машины. Обычная автомобильная авария, сказали ему. Но тело мы вам не покажем, слишком неприятное зрелище. Автомобиль после столкновения загорелся, а пожарный экипаж ехал долго…
Мирон смутно надеялся, что не заржал в трубку. Буквально вытащить его с того света, чтобы через год так нелепо помереть самому?
Алкоголь в крови всколыхнулся и Мира качнуло вместе с ним. Он едва не перевалился через перила, на которых до сих пор бездумно висел, и пьяно захихикал над этой мыслью. Цикличность, мать её, жизни.
Флософские размышления Мирона грубо прервала чужая рука. Его дëрнули за шкирку, как пакостливого котëнка, оттаскивая от перил, и бросили на грязный асфальт.
Мир бросил заторможенный взгляд вверх, чувствуя острый приступ дежавю. Он почти наяву увидел костлявую высоченную фигуру Германа, скуластое породистое лицо со всей этой его презрительной, брезгливой миной.
Но нет, тот, кто нагло вторгся в рефлексию Мира был ни капли на Германа не похож. Слишком молод (дай бог дотягивает до тридцати), слишком низкий, шире в плечах и, главное, на голове такой беспорядок, что его вампирскую светлость старшего Вознесенского хватил бы апоплексический удар. А вот взгляд был похож, да. Презрительный, надменный… и такой же пьяный, как у самого Мирона.
В груди поднялась слепая клокочущая ярость. Да что всем этим спасателям от него нужно? Пусть для начала хотя бы уточняют, действительно ли объект спасения хочет прыгать, или просто висит пузом на перилах и медитирует.
– Жить не хочешь? – голос был другим. Глухим, хрипловатым, почти лишённым эмоционального окраса. Но фраза была похожей. И это сорвало последние вентили, сдерживающие поток неконтролируемой ярости.
Дальнейшие события он не смог бы описать и под угрозой пистолета. Цветные дергающиеся кадры калейдоскопом летели перед глазами, мозг уже не пытался их анализировать. Вот он врезается в чужое крепко сбитое тело. Вот они оба, потеряв равновесие, летят на асфальт. Незадачливый спаситель быстро приходит в себя, выворачивается и машет внушительным кулаком, метя Миру в лицо. Попадает. Они катаются по земле с переменным успехом и в какой-то момент вылетают на проезжую часть.
Последнее, что слышит Мирон, это истерически длинный гудок машины.
***
Мирон даже не подозревал, что можно забыть, что такое боль. Год без мигреней, простуды, похмелья и прочих радостей человеческого бытия закончился раздирающей, после долгого затишья, болью в грудине.
Попытка разлепить глаза оказалось тем ещё квестом. Судя по ощущениям, вчерашний доброхот добрался-таки кулаком до его морды, потому что один глаз так и не повиновался. Второй же узрел жизнеутверждающе-белый потолок самого больничного вида.
Поворот головы дался с боем и повлёк за собой приступ дурноты, но картина дополнилась видом соседней койки. Мирон с трудом сдержал стон. Своего соседа по палате он отлично запомнил ещё вчера на мосту.
Спаситель был так же растрëпан и так же надменен. Разве что, не так пьян и, видимо по этой причине хмур, как туча.
– Доброе утро выжившим. Ты всегда такой благодарный к тем, кто пытается тебя спасти? – тон соседа был не дружелюбнее выражения его лица.
– Нет, ты особенный, – Мирон раздражённо фыркнул и осторожно повернулся набок. Ругаться лицом к лицу было удобнее. – С первого взгляда запал в душу.
– И ты решил, минуя все эти пошлые «жили долго и счастливо», умереть со мной в один день?
– План был хорош, не находишь? – ухмылка получилась кривой и болезненной.
– Не знаю, это ж ты его курил, – бровь соседа насмешливо выгнулась, – Попрошу медсестёр взять у тебя кровь на наркотики.
Он продолжал что-то язвить и дальше, но Мирон уже не слушал. В его голове настойчиво забилась фраза про анализы. Конечно, никаких наркотиков в его крови не найдут, но и без них в ней может быть много всего интересного. Кровь вампира. Чем она отличается от крови обычного человека? Почему Мир не слушал Германа, когда тот пытался вдолбить ему основные правила существования в новом мире?
Мирон так настойчиво напрягал извилины что это, видимо, отразилось на его лице, потому что сосед с равной долей брезгливости и сочувствия сказал:
– Да не переживай ты так. Не будет никто искать в твоей крови наркотики. Ты попал сюда как жертва ДТП. Тебе просто сделают общий анализ крови, чтобы назначить правильные препараты.
– Я и не переживал, – буркнул Мирон. За свою бытность вампиром кровь он сдавать не пробовал, так что перспектива «простого общего анализа» серьёзно пугала.
А вдруг окажется, что в его крови нет тех элементов, которые врачи будут искать? Вдруг у него и крови нет, а по венам течёт какая-то неведомая науке жидкость?
Развить мысль не получилось. Дверь палаты скрипнула и отворилась, пропуская круглую и пышущую жизнелюбием женщину в белом халате.
– Иван Сергеевич, здравствуйте! – улыбка, и без того широкая, буквально поползла до ушей, – Такая приятная встреча! А то вы из своих подвалов совсем не выбираетесь. Ну, то есть обстоятельства не очень приятные… Хотя у вас всё хорошо, анализы в норме, переломов нет, а ушибы пройдут быстро, какие ваши годы…
Врач трещала не умолкая, а Мирон с интересом наблюдал за соседом, которому повышенное внимание, похоже, не нравилось. Иван кривил тонкие губы, порываясь вставить хоть слово, но поток разума словоохотливого доктора смог прервать бы лишь кляп.
Мирон, в силу своей новообращённости и легкомыслия, был далëк от всех этих крутых вампирских штук вроде чтения мыслей, но отклики сильных чувств ему улавливать иногда удавалось. От женщины так несло приторно-восторженным обожанием, что на корне языка засвербело. Мирона замутило от переизбытка чужих чувств и тут, как ушат холодной воды, на него обрушилось бодрящее раздражение. Холодное, оно катилось за шиворот колотым льдом, но, на удивление, не вызывало дискомфорта.
Мир с удивлением уставился на Ивана, который полулежал с совершенно бесстрастным лицом, хотя внутри кипел так, что перекрыл всё вокруг.
– А вы… – врач переключила своё внимание так резко, что Мирон не сразу понял, что обращаются уже к нему, – Вознесенский Мирон? Странное имя.
Градус дружелюбия в палате резко упал. Женщину словно вывернули наизнанку. Сейчас она выглядела строгой, неприступной и осуждающей. Каждое слово шлëпало на лоб Мирона клеймо «раздолбай».
– 19 лет, студент? Нет? Безработный, значит… Живëте по прописке? Алкоголь часто употребляете? Мм, понятно… У вас, Мирон Германович, очень плохие анализы.
Мир внутренне сжался, ожидая приговора. Сейчас ему скажут, что в его крови не обнаружено крови и вызовут… Кого? Полицию? Инквизиторов? Что делают с вампирами в современном демократическом мире? Мирон не очень интересовался содержимым уголовного кодекса, но статьи за излишнюю клыкастость в нём, вроде, не имелось. Это успокаивало, но не до конца.
Врач же не замечая внутренних метаний пациента продолжала:
– Тромбоцитов перебор, зато гемоглобин ниже плинтуса. Вы, молодой человек, как будто стали жертвой вампира.
В повисшей многозначительной тишине истеричный смешок Мирона прозвучал как выстрел. Слово было произнесено, но совсем не в том контексте, которого он ожидал.
Мир вдруг резко осознал, что последний раз пил кровь больше недели назад. Этот процесс всегда казался ему омерзительным, и он тянул до последнего, пока от жажды не начинали плясать круги под глазами, а тело не прекращало регенерацию даже банальных царапин. Вот почему так ныли рёбра и не затягивался синяк. Его вампирской тушке просто не хватало топлива на ускоренную починку.
Накатила запоздалая паника от мысли, что он мог спалиться даже не приходя в себя. Просто потому, что привезли Вознесенского Мирона с оплывшей отëчной мордой, а через час он сверкает чистенькой белой кожей. В кои-то веки врождённое раздолбайство принесло пользу.
Доктор, поняв, что её слова не принесли должного эффекта поджала губы и продолжила:
– Такую картину можно наблюдать у многих молодых людей вашего возраста, которые питаются разводной лапшой и ведут антисоциальный образ жизни, – «в отличии от расчудесного Ивана Сергеевича» читалось невысказанное. Помянутый ни к ночи сосед лучился ехидством и, казалось, искренне наслаждался тем, что про него временно забыли. – Я пропишу вам препараты для разжижения крови и поднятия уровня железа… Надеюсь, вы будете их принимать. Больше жалоб нет?
Мирон отрицательно покачал головой. Говорить про рёбра он не станет. Даже истощённый, его организм залатает перелом быстрее, чем требуется для конспирации.
Доктор, снова переключившись на Ивана, ещё добрых пятнадцать минут пела дифирамбы его силе и выносливости, позволившей выбраться из-под колëс машины без серьёзных увечий, но Мирон, убаюканный нахлынувшим облегчением, потерял нить разговора и, кажется, задремал.
***
Больничная жизнь оказалась до невозможности скучной. Минуты перетекали в часы и путались между собой. Если бы не открытые жалюзи, Мирон запутался бы даже во времени суток. Он никогда раньше не лежал в больницах и смутно представлял врачебную кухню, но предполагал, что их оставили, чтобы проконтролировать состояние. А ещё, возможно, по причине того, что наступили выходные и те, кто оформлял документы на выписку в отделении отсутствовали.
– Ты правда нигде не учишься? – поинтересовался вдруг Иван. Он лежал, вперив бездумный взгляд в потолок и заложив руки за голову. В отличие от Мирона, у него не было даже возможности позалипать в телефон, который безнадёжно сдох от недостатка зарядки ещё вчера. Какая-то сердобольная санитарка прошлым вечером принесла ему книгу, но, видимо, та не пришлась соседу по вкусу.
– Не учусь, – несмотря на долгое отсутствие крови, вампирская регенерация делала своё дело и отёк с глаза начал потихоньку спадать. Да и дышать стало легче, видимо, рёбра тоже начали восстанавливаться.
– Почему? Не знаешь, чем хочешь заниматься? – Иван повернулся набок, чтобы видеть собеседника. Не дождавшись ответа он продолжил сам. – Я тоже не знал, но родители продавили. В мед пошёл именно по их настоянию. И не прогадал, кстати. Оказалось, правда, что лечить людей это не моё, но вот с мëртвыми я сработался.
Мирон едва не расхохотался, но вовремя себя остановил. Практически все интернет-источники считают вампиров ходячими трупами и его буквально подмывало брякнуть что-то вроде «тогда мы с тобой отлично поладим».
– Ты вскрываешь трупы? – нужно было говорить хоть что-то, пока изо рта не полезли глупости.
– Ага, я судмедэксперт. Делаю экспертизы, когда причина смерти не очевидна.
– Звучит жутко, – хмыкнул Мир. Не то, чтобы мёртвые тела его очень пугали, но перспектива копаться в чужих внутренностях приятной не казалась.
– На самом деле, нет, – сосед зашарил пустым бездумным взглядом по стенам, полностью погрузившись в мысли. – По началу тяжело, особенно морально, но со временем срабатывают психологические барьеры, и ты отстраняешься.
– Мухи отдельно, котлеты отдельно, – пробормотал Мирон. Иван усмехнулся, его глаза приняли осмысленный вид.
– А твои родители не против, что ты бездельничаешь? – поинтересовался он.
– Родителей я почти не помню, – Мир брякнул это не задумываясь и едва не застонал, поняв, что прокололся. У Вознесенского Мирона отец был. Насильно его обративший, так и не заслуживший доверия и прощения, но был. Это Старкова Мирона Романовича вырастила бабуля. Это он после её смерти остался совершенно одинок, раздавлен и потерян. Но Иван смотрел требовательно и пришлось продолжать. – Меня вырастила бабушка по материнской линии. А после её смерти я попал на попечение к… дальнему родственнику.
– У вас плохие отношения? С родственником? – Иван явно уловил заминку.
– Не плохие. Просто холодные. Были. – Мир поставил интонацией жирную точку. Оба замолчали, думая каждый о своём.
После обеда заявились посетители. Двое полицейских вида хмурого и задолбанного. В звёздах Мирон не разбирался, но тот, что повыше и коренастее вёл себя увереннее и Мир мысленно окрестил его старшим.
– Капитан полиции Васильев Игнат Александрович, – представился старший, пробегая по палате скучающим взглядом, – мне нужно опросить вас по поводу случившегося. У вас есть с собой документы?
Мир полез в прикроватную тумбочку. Во всей этой кутерьме он чудом не потерял свой паспорт, а вот сосед документы посеял. Мирон со злорадством понаблюдал, как он пытается объяснить это полицейским и протянул свой паспорт Игнату Александровичу. Тот раскрыл документ, пробежался глазами и на его лице промелькнуло странное выражение.
– Вознесенский Герман ваш отец? – спросил полицейский нечитаемым тоном.
– Да, – пробормотал Мирон после короткой заминки. Он вдруг осознал, что делом Германа тоже занимается полиция и как странно, наверное, выглядит второе ДТП подряд с участием Вознесенского.
– Соболезную, – коротко бросил полицейский, доставая планшетку.
Им устроили настоящий перекрёстный допрос. Судя по вопросам, служители правопорядка ни на грамм не верили, что они вышли на дорогу случайно. Что, в принципе, было правдой, но оба не сговариваясь стояли на обратном.
– То есть, вы вместе с гражданином Лисицыным выпивали, затем решили перейти проезжую часть в неположенном месте и ввиду сильного алкогольного опьянения не смогли оценить состояние на дороге? – допытывался старший, прожигая в Мире дыры пустым холодным взглядом.
– Не, – Мирон ëжился, но продолжал стоять на своëм. – Мы встретились прям там, на мосту. А пили по отдельности. Решили продолжить веселье в баре на другой стороне дороги и вот…
– Вы понимаете, что своими безответственными действиями едва не подвели невиновного человека под статью? А если бы он не успел сбавить скорость?
Мирон покаянно опускал голову, кивал и ждал, пока пытка кончится.
С Иваном, кстати, полицейские не закусывались. Мир завистливо запыхтел, когда капитан Васильев, закончив черкать что-то в планшетке и сунув ему под нос исписанную мелким почерком бумажку для подписи, повернулся к соседу и любезно осведомился:
– Иван Сергеевич, как там поживают наши дикие собаки?
Лисицын окинул полицейского рассеянным взглядом.
– Без изменений, – ответил он после недолгой паузы. – Собак, кстати, мы исключили. Размер укусов неподходящий. До сих пор пытаемся понять, что за зверь их убивает…
– Я слышал, на днях появилась новая жертва?
– Да, меньше недели назад. Ваши коллеги уже принесли направления на экспертизу, но сами понимаете… Мы уже месяц бьëмся и бестолку. В холодильнике четыре трупа, вот и весь прогресс…
Сердце Мирона пропустило удар. В городе завелась тварь, которая убивает людей? Укусы? Размеры челюсти не похожи на собачьи?
В памяти словно по команде всплыл Герман, сующий ему прямо в лицо пакет с донорской кровью. «Ты должен пить кровь хотя бы раз в неделю, бестолковый щенок! В противном случае у тебя сорвëт тормоза, и ты нападëшь на первого встречного. Я не хочу убивать собственноручно обращённого лишь потому, что ему противно питаться кровью!».
Мирон, тогда, сдался. Но лишь потому, что и сам чувствовал, что на грани. Нападать на людей ему хотелось даже меньше, чем пить кровь из пластикового пакета.
Значит ли это, что в городе орудует вампир? Мирон не знал ответа на этот вопрос, но очень хотел бы, чтобы он был отрицательным.
– Мирон Германович, – Васильев окинул парня цепким взглядом. У Мирона внутри что-то натянулось и задрожало, готовое лопнуть, – насчёт смерти вашего отца… Я не знаю всех обстоятельств, но советую вам не покидать город, на случай, если к вам возникнут вопросы.
И ушёл, негромко хлопнув дверью, оставив Мира оглушенным и растерянным.
А через час накатила первая волна жажды…
Секундная стрелка на часах дрожала и перескакивала на следующую цифру с оглушительным треском. Но ещё более оглушительно стучало сердце соседа по палате. Тудум… Тудум…
Кровь ритмично шуршала по венам и Мир слышал её ток, чувствовал вкус.
Иван давно уснул и даже представить не мог, на каком тонком волоске болталась сейчас его жизнь.
Перед глазами повисла мутная розовая пелена. За стеной изредка проползала сонная медсестра, пищали приборы из чужих палат, за окном трепыхалась ветка дерева. Но обострившийся слух отказывался фокусироваться на чём-то, кроме ритма чужого пульса. Тудум-тудум… Тудум…
Десна над клыками нещадно засаднила. Заботливая вампирская природа готовила для него оружие, способное разодрать чужую глотку и добраться до тёплой, солоноватой, густой живительной влаги.
Первый раз, когда у него полезли клыки, Мирон запаниковал. Они были не такие миниатюрные и аккуратные, как в кино. Шесть здоровенных зубов (четыре сверху, два снизу) за считанные минуты вылезли поверх собственных, исказив лицо оскалом бешеной собаки. Мир тогда решил, что это навсегда. Думал даже, как эту дрянь выбить, не задев родные коренные, но крайние меры не понадобились. После того, как желудок наполнился кровью, клыки ушли обратно в десны, не оставив и следа.
Но сейчас они настойчиво лезли наружу. Болезненно и мучительно, из-за низкой регенерации, но неотвратимо. И запихать их назад могли лишь пара добрых глотков крови. Которая осталась в холодильнике, в квартире Германа. Которая билась в венах соседа по палате…
Желудок скрутило болезненным спазмом, и Мирон закашлялся, чувствуя вкус подступающей к горлу желчи. Последняя фаза была близка как никогда. Фаза отключения контроля. Нужно было срочно что-то предпринимать, иначе что-то древнее и голодное выкинет Мирона из собственного тела и устроит бойню в отдельно взятом отделении городской больницы.
Почти ничего не соображая, Мир сполз с кровати и, держась за стены, поплëлся к выходу.
Медсестра на посту смерила его настороженным взглядом, вышла из-за своей стойки и засеменила навстречу.
– Что случилось? Вам плохо?
Мирон, который собирался просить о немедленной выписке посмотрел в её встревоженные глаза и вдруг понял, как выглядит со стороны. Бледный, весь в испарине, дрожащий. Если он заикнётся сейчас о чём-то вроде выписки, его, скорее всего, примотают ремнями к койке и накачают успокоительным.
Он помотал головой и еле слышно просипел, что просто идёт в туалет. Постовая медсестра поджала губы, колебаясь, стоит ли отпускать такого болезного пациента одного, но всё же указала рукой в сторону искомого помещения.
Нарастающая паника накатывала тошнотой. Мирон ввалился в туалет, едва не вышибив плечо из сустава о дверной косяк. Шатаясь, подошёл к окну, дёрнул ручки и высунул голову навстречу ночной прохладе.
Второй этаж. Окна выходят на тихий задний двор. Высоковато, но тело, жаждущее пищи, выбросило в кровь столько адреналина, что даже боль в груди отошла на задний план.
Если сломает ногу, организм подлатает. Из последних сил, вытягивая жизнь из собственной крови, но даст добрести до безопасного места. А там хоть камни с неба.
Голые ноги царапнуло плохо ошкуренное дерево подоконника. Мир сел, перевесив ноги через оконную раму и вдруг подумал, что второй раз за последние несколько дней ведёт себя как чокнутый суицидник. То свешивается с моста, то прыгает из окон.
Хихикнув, Мирон оттолкнулся и полетел вниз.