Приключения Арсена Люпена - читать онлайн

Глава первая Номер 514, Серия 23

Восьмого декабря прошлого года господин Жербуа, учитель математики версальского лицея, среди хлама в лавке у старьевщика откопал маленький секретер красного дерева, который понравился ему обилием своих ящичков.

«Это именно то, что мне нужно, прекрасный подарок Сюзанне на день рождения», – подумал он.

И, стремясь в меру своих скромных средств доставить удовольствие дочери, он, поторговавшись, выложил шестьдесят пять франков.

Когда он давал свой адрес, молодой человек весьма элегантной наружности, уже некоторое время рывшийся в мебельном хламе, заметил секретер и спросил:

– Сколько?

– Продано, – ответил торговец.

– О!.. вероятно, вот этому господину?

Господин Жербуа поклонился и, почувствовав себя еще более счастливым, оттого что купленная вещь приглянулась ближнему, вышел из лавки.

Однако не успел он сделать и десяти шагов, как молодой человек догнал его и, держа шляпу на отлете, безупречно вежливым тоном спросил:

– Бесконечно виноват… но позволю себе задать вам бестактный вопрос… Вы искали именно этот секретер?

– Нет. Я хотел по случаю купить весы для кое-каких опытов по физике.

– Стало быть, он вам не очень дорог?

– Да нет, дорог, и кончено с этим.

– Потому что он старинный, быть может?

– Потому что он удобный.

– В таком случае не согласитесь ли вы обменять его на столь же удобный, но в лучшем состоянии?

– Этот в приличном состоянии, и менять его мне кажется бессмысленным.

– И все же…

Господин Жербуа был человеком раздражительным и нрава довольно мрачного. И потому он сухо ответил:

– Очень прошу вас, не надо настаивать.

Незнакомец забежал вперед:

– Не знаю, сколько вы заплатили, но предлагаю двойную цену.

– Нет.

– Тройную?

– Да прекратим же, – вскричал учитель, выведенный из себя, – это моя собственность, и она не продается.

Молодой человек пристально посмотрел на него – такой взгляд господину Жербуа вряд ли удалось бы забыть – и, ни слова не говоря, развернулся на каблуках и удалился.

Часом позже секретер принесли в домик на шоссе Вирофлэ, где жил учитель. Он позвал дочь.

– Это для тебя, Сюзанна, если, конечно, он тебе подходит.

Сюзанна была девушка красивая, экспансивная и счастливая. Она бросилась отцу на шею и так радостно поцеловала его, словно он сделал ей королевский подарок.

В тот же вечер, поставив секретер у себя в комнате, она вместе с Гортензией, горничной, протерла пыль в ящичках и разложила по ним свои бумажки, коробочки с письменными принадлежностями, всю свою переписку, коллекцию почтовых открыток, а также несколько тайных подарков своего кузена Филиппа, которые она бережно хранила.

Наутро, в половине восьмого, господин Жербуа отправился в лицей. В десять Сюзанна, как обычно, ждала его у выхода: он очень обрадовался, когда за воротами увидел ее стройную фигуру и детскую улыбку на устах.

Они вместе вернулись домой.

– Так тебе правится секретер?

– Настоящее чудо! Мы с Гортензией отчистили медные украшения. Ну прямо золото!

– Значит, ты довольна?

– Довольна ли я! Да я просто не знаю, как до сих пор без него обходилась!

Они прошли через палисад. Господин Жербуа предложил:

– Может, пойдем посмотрим на него до завтрака?

– О! Это прекрасная мысль.

Она поднялась первой, но, оказавшись на пороге своей комнаты, испуганно закричала.

– Что там такое? – пробормотал господин Жербуа.

И вслед за дочерью вошел в комнату. СЕКРЕТЕРА НА МЕСТЕ НЕ БЫЛО.

…Следователя поразила восхитительная простота, с которой все было проделано. Когда Сюзанны не было дома, а горничная отправилась за покупками, посыльный с бляхой на груди – соседи видели его – остановил свою повозку у ворот и два раза позвонил. Соседи, не знавшие, что горничная ушла, ничего не заподозрили, мнимый посыльный в полном спокойствии сделал свое дело.

И кстати: ни один шкаф не был поцарапан, ни одни стенные часы не задеты. Больше того, полный золотых монет кошелек Сюзанны, который лежал на мраморной столешнице секретера, нашелся на соседнем столе; так что цель кражи была совершенно ясна, отчего становилась еще менее понятной, да и к чему, в конце концов, идти на такой огромный риск ради такой минимальной добычи?

Единственной зацепкой был рассказ учителя об инциденте, случившемся накануне.

– Этот молодой человек был страшно недоволен моим отказом, и у меня осталось совершенно четкое ощущение, что он покидал меня с угрозой.

Все это звучало весьма туманно. Допросили торговца. Он никогда раньше не видел ни одного, ни другого джентльмена. Что до секретера, так его он купил за сорок франков в Шеврёзе на распродаже вещей одного умершего господина и считал, что хорошо перепродал вещь, взяв ее настоящую цену. Дальнейшее расследование никаких результатов не дало.

Но господин Жербуа был убежден, что ему нанесли огромный ущерб. Должно быть, в одном из ящичков с двойным дном хранилось целое состояние; потому-то молодой человек, знавший о тайнике, и действовал с такой решимостью.

– Отец, бедный ты мой, ну что бы мы стали делать с этим богатством? – повторяла Сюзанна.

– Как то есть! С таким приданым ты могла бы претендовать на самые блестящие партии.

Сюзанна, которая претендовала исключительно на кузена Филиппа, а он представлял собой партию ничтожную, горько вздыхала. В маленьком версальском домике жизнь потекла своим чередом, менее веселая, менее беззаботная, омраченная сожалениями и разочарованиями.

Минуло два месяца. И вдруг одно за другим – самые серьезные события, целая череда совершенно неожиданно открывшихся возможностей и катастроф!..

Первого февраля, в половине шестого, господин Жербуа, вернувшись из лицея с газетой в руках, надел очки и сел ее читать. Политика его не интересовала, он перевернул страницу. Внимание его тут же привлекла заметка, которая называлась «Третий тираж лотереи Ассоциации прессы».

«Номер 514, серия 23, выиграл миллион…»

Он выронил газету. Стены перед глазами зашатались, сердце перестало биться. Номер 514, серия 23, был его номером! Он купил билет случайно, оказав услугу одному из своих друзей, потому что совершенно не верил в удачу судьбы; и вот – выиграл!

Он тут же достал свою записную книжку. Там был записан номер 514, серия 23, на отдельной страничке, для памяти. Но где сам билет?

Господин Жербуа пошел к себе в кабинет, чтобы взять коробочку с почтовыми конвертами, куда он положил драгоценный теперь билет, и на пороге застыл со сжавшимся сердцем – коробочки с конвертами там не было, и, к своему ужасу, он сразу вспомнил, что не видел ее уже довольно давно, не одну неделю! Много недель он не замечал ее перед собой, часами сидя за столом и проверяя домашние задания учеников!

В саду зашуршал гравий… Он позвал:

– Сюзанна! Сюзанна!

Она возвращалась с прогулки. Быстро поднялась наверх. Он пробормотал сдавленным голосом:

– Сюзанна… коробочка… коробочка с конвертами?..

– Какая?

– Ну та, из Лувра… которую я принес как-то в четверг… она была здесь, на этом конце стола.

– Но вспомни, отец… мы же вместе с тобой положили ее…

– Когда?

– В тот вечер… ну, знаешь, накануне того дня…

– Но куда?.. Отвечай же… ты меня убиваешь…

– Куда?.. В секретер.

– В секретер, который у нас украли?

– Да.

– В секретер, который украли! – в ужасе повторил он.

Затем, схватив Сюзанну за руку, еще тише он сказал:

– В коробочке был миллион, дочка…

– О, отец, отчего ты мне не сказал этого? – наивно прошептала она.

– Миллион! – снова заговорил он. – Это был билет, выигравший в лотерее прессы.

Огромность катастрофы раздавила их, они погрузились в долгое молчание, не в силах нарушить его.

Наконец Сюзанна проговорила:

– Но, отец, тебе все-таки должны выплатить деньги.

– Почему? Какие у нас доказательства?

– А нужны доказательства?

– Черт побери!

– И у тебя их нет?

– Да есть одно…

– Так в чем дело?

– Оно было в той же коробочке.

– В коробочке, которая исчезла?

– Да. И теперь кто-то другой получит деньги.

– Но это же отвратительно! И ты никак не можешь помешать этому?

– Откуда я знаю? Откуда я знаю? Этот человек, должно быть, очень силен! У него такие возможности!.. Вспомни-ка историю с секретером…

И вдруг он энергично встал, пристукнув каблуком:

– Так вот нет, нет, не получит он этого миллиона, не получит он его! Как это он его получит? В конце концов, насколько бы он ловок ни был, он ничего не сможет сделать. Стоит ему предъявить билет, как его тут же схватят! Ну-ну, мил человек, мы еще посмотрим, чья возьмет!

– У тебя есть идея, отец?

– Мы будем защищать свои права до конца, что бы ни произошло! И мы победим!.. Миллион мой: я его получу!

Несколькими минутами позже он отправлял в банк такую телеграмму:

Почти одновременно с этой телеграммой в Земельные кредиты поступила другая:

Всякий раз, когда я принимаюсь рассказывать об одном из бесчисленных приключений, из коих состоит жизнь Арсена Люпена, я испытываю настоящее смущение, настолько мне кажется, что самая простая из этих историй известна всем, кто будет меня читать. То есть нет ни одного поступка нашего «национального вора», как его очень мило именуют, о котором бы самым звонким образом не растрезвонили бы, нет ни одного подвига, который бы не был изучен со всех возможных сторон, ни одного действия, которое не было бы откомментировано с тем обилием подробностей, каким свойственно окружать героические поступки.

Кому, к примеру, не известна эта странная история Белокурой дамы? Забавные рассказы о ней репортеры публиковали, выделяя заголовки крупным шрифтом: «НОМЕР 514, СЕРИЯ 23…», «ПРЕСТУПЛЕНИЕ НА ПРОСПЕКТЕ АНРИ МАРТЕН!..», «ГОЛУБОЙ БРИЛЛИАНТ…». Какой шум вызвал приезд знаменитого английского детектива Херлока Шолмса! Какое возбуждение в массах производила каждая перипетия борьбы этих великих художников! А какой содом был на бульварах в тот день, когда газетчики вопили: «Арест Арсена Люпена!»

Меня извиняет то, что я сообщаю новые сведения: я сообщаю разгадку. Приключения эти окутаны туманом – я его рассеиваю. Воспроизвожу читаные и перечитанные заметки, переписываю старые интервью, но все это я привожу в соответствие, классифицирую и докапываюсь до истины. Мой помощник – Арсен Люпен, чья любезность по отношению ко мне неисчерпаема. При случае мне помогает и неподражаемый Вильсон, друг и конфидент Шолмса.

Все помнят, сколько смеху было, когда опубликовали обе телеграммы. Одно имя Арсена Люпена было залогом всего непредвиденного, обещало галерке массу развлечений. А галеркой был весь мир.

Изыскания, тут же проведенные Земельными кредитами, выявили, что билет номер 514, серия 23, был вручен через посредничество версальского отделения Лионского кредита майору артиллерии Бесси. Но майор погиб, упав с лошади. От друзей его узнали, что незадолго до кончины он передал билет одному из своих друзей.

– Этот его друг – я, – подтвердил господин Жербуа.

– Докажите, – потребовал управляющий Земельными кредитами.

– Доказать это? С легкостью. Человек двадцать подтвердят вам, что я давно дружил с майором и что мы встречались с ним в кафе на Оружейной площади. И вот там однажды, когда у него были денежные затруднения, я за двадцать франков и купил у него билет.

– У вас есть свидетели?

– Нет.

– В таком случае на чем основывается ваше требование?

– На расписке, которую он дал мне.

– Покажите ее.

– Но она была в украденном секретере!

– Найдите ее.

О расписке объявил Арсен Люпен. Заметочка, опубликованная в газете «Эко де Франс», которая имеет честь быть официальным органом Арсена Люпена (он, похоже, один из главных акционеров газеты), гласила, что он передал в руки мэтра Дэтинана, своего адвоката-консультанта, письмо майора Бесси, которое тот написал лично ему.

Последовал взрыв веселья: Арсен Люпен нанял адвоката, Арсен Люпен считается с общепринятыми правилами. Он доверился члену коллегии адвокатов!

Вся пресса ринулась к мэтру Дэтинану, влиятельному депутату-радикалу, человеку в высшей степени порядочному, известному к тому же острым, довольно скептическим умом и склонному к парадоксам.

Мэтр Дэтинан никогда не имел удовольствия встречаться с Арсеном Люпеном – о чем он живо сожалел, – но он действительно получил от него инструкции и был очень тронут и горд тем, что выбор Люпена остановился именно на нем. Он открыл только что заведенное досье и предъявил журналистам письмо майора. Оно подтверждало передачу билета, но в нем не упоминалось имя получателя. «Дорогой друг…» – значилось там, вот и все.

«„Дорогой друг“ – это я, – добавил Арсен Люпен в записочке, приложенной к письму майора, – и лучшее тому доказательство, что письмо это в моих руках».

Туча репортеров тут же налетела на господина Жербуа, а он лишь повторял:

– «Дорогой друг» – это я, и никто иной. Арсен Люпен украл письмо вместе с лотерейным билетом.

– Пусть он это докажет! – парировал Арсен Люпен.

– Но ведь это он украл секретер! – восклицал господин Жербуа в присутствии тех же журналистов.

– Пусть он это докажет! – опять парировал Арсен Люпен.

Что за прелестный и затейливый спектакль это был: публичная дуэль между двумя обладателями номера 514, серия 23, – беготня репортеров, хладнокровие Арсена Люпена и рядом – безумное отчаяние бедного господина Жербуа.

Несчастный, газеты были полны его жалобами. Он трогательно и простодушно делился своим невезением.

– Поймите, господа, ведь этот мерзавец крадет приданое у Сюзанны! Если бы речь шла обо мне, я бы наплевал, но ради Сюзанны… Только подумайте, миллион! Десять раз по сто тысяч франков! О! Я прекрасно знал, что секретер таил в себе сокровище!

Напрасно возражали ему, что его противник, унося секретер, никак не мог знать, что там был лотерейный билет, тем более предвидеть, что на этот билет выпадет такой огромный выигрыш; Жербуа только стенал:

– Да бросьте вы, знал он это!.. А иначе зачем бы ему понадобился этот жалкий секретер?

– По причинам нам неизвестным, но уж наверняка не для того, чтобы завладеть клочком бумаги, которому цена тогда была весьма скромная – двадцать франков.

– Цена – миллион! Он это знал!.. Он все знает!.. О, вы не представляете себе этого бандита! Он же не вас лишил миллиона, не вас!

Диалог мог бы длиться очень долго. Но на двадцатый день господин Жербуа получил от Арсена Люпена послание с надписью: «Конфиденциально». С нарастающим волнением он принялся читать:

Крайне раздраженный, господин Жербуа совершил колоссальную ошибку, показав письмо и позволив снять с него копию. Негодуя, он делал одну глупость за другой.

– Ничего он не получит! Ничего! – кричал Жербуа собравшимся репортерам. – Делить то, что принадлежит мне одному? Ни за что в жизни! Пусть порвет свой билет, если ему угодно!

– Но ведь пятьсот тысяч франков лучше, чем ничего.

– Не в этом суть, право на моей стороне, и я буду отстаивать его в суде!

– Вы возбудите дело против Арсена Люпена? Это же смешно.

– Нет, против Земельных кредитов. Они обязаны выдать мне мой миллион.

– Но вы ведь должны предъявить билет или, по крайней мере, доказательство, что вы приобрели его.

– Это доказательство существует, раз Арсен Люпен признал, что секретер украл он.

– Неужто суд удовлетворится словом Арсена Люпена?

– Не важно. Я буду добиваться своего.

Галерка неистовствовала. Заключались пари, одни ставили на Люпена, другие считали, что он будет наказан за свои угрозы. Все испытывали опасения, настолько неравны были силы противников. Один был изощрен в своих нападках, другой – растерян, как затравленное животное.

В пятницу все набросились на «Эко де Франс», жадно вчитываясь в маленькие объявления на пятой странице. Ни одна строчка для господина Арсена Люпена не предназначалась. На предписания Арсена Люпена господин Жербуа ответил молчанием. Война была объявлена.

Вечером из газет стало известно о похищении мадемуазель Жербуа.

Во всех, если так можно выразиться, спектаклях, которые устраивал Арсен Люпен, самое смешное – это комическая роль полиции. Все происходит помимо нее. Он говорит, он пишет, предупреждает, приказывает, угрожает, приводит свои угрозы в исполнение, и будто бы нет в природе ни шефа Сюрте, ни полицейских, ни комиссаров, словом, никого, способного разрушить его замыслы. Всех их словно нет и не было никогда. И все их усилия курам на смех.

А меж тем полиция из кожи вон лезет! Как только речь заходит об Арсене Люпене, вспыхивают, кипятятся, приходят в ярость все-все – от полицейского до шефа. Это враг, и враг, который плюет на вас, провоцирует, презирает вас или, хуже того, знать вас не желает.

Ну, что можно сделать с таким врагом? По свидетельству горничной, Сюзанна вышла из дома без двадцати минут десять. В пять минут одиннадцатого, выходя из лицея, отец не увидел ее на тротуаре, где она обычно ждала его. Стало быть, все произошло за время двадцатиминутной прогулки Сюзанны от дома до лицея.

Двое соседей утверждали, что она встретилась им в трехстах шагах от дома. Одна дама видела, как юная девушка, по описанию похожая на Сюзанну, шла по улице. А потом? Что было потом, не знал никто.

Искали повсюду, допрашивали служащих вокзалов, расспрашивали людей на выездах за городскую черту. Никто в тот день не заметил ничего, что могло бы иметь какое-то отношение к похищению девушки. Однако бакалейщик из Виль-д’Авре заявил, что он заправил маслом автомобиль с закрытым верхом, ехавший из Парижа. За рулем сидел шофер, а в машине была белокурая дама – поразительно белокурая, уточнил свидетель. Часом позже автомобиль возвращался из Версаля. Был затор, машине пришлось замедлить ход, и потому бакалейщик смог разглядеть рядом с уже примеченной им белокурой дамой другую, всю закутанную в шали и вуали. Никаких сомнений в том, что это была Сюзанна Жербуа, не оставалось.

Но тогда надо было предположить, что похищение состоялось среди бела дня, на дороге, где полно людей, да еще в самом центре города!

Каким образом? В каком месте? Ни крика не было слышно, ни чьих-нибудь подозрительных действий не замечено.

Бакалейщик сообщил приметы автомобиля: лимузин в 24 лошадиные силы, фирмы «Пежо», кузов темно-синий. На всякий случай навели справки у директрисы «Гранд гаража», мадам Боб-Вальтур, ставшей прямо-таки специалисткой по автомобильным похищениям. Выяснилось, что в пятницу утром она действительно сдала на один день лимузин марки «Пежо» белокурой даме, которой с тех пор так и не видела.

– А шофера?

– Это был некто по имени Эрнест, он только накануне устроился к нам на работу и был принят, поскольку пришел с блестящими рекомендациями.

– Он сейчас здесь?

– Нет, он возвратил автомобиль и с тех пор больше не появлялся.

– Можем ли мы отыскать его следы?

– Разумеется, следует обратиться к тем людям, которые его рекомендовали. Вот их имена.

Обратились к этим людям. Ни один из них назвавшегося Эрнестом не знал.

И вот так было все время: по какому бы следу ни двинулись, вместо того чтобы выбраться из потемок, опять в них оказывались, сталкиваясь со все новыми загадками.

У господина Жербуа не было никаких сил выдержать баталию, начавшуюся для него так чудовищно. Неутешный с тех самых пор, как исчезла дочь, мучимый угрызениями совести, он сдался.

В маленьком объявлении, бурно всеми обсуждавшемся, сообщалось о безоговорочной и полной капитуляции безо всякого подвоха.

Это была победа, война была закончена в четверо суток – четырежды двадцать четыре часа.

Двумя днями позже господин Жербуа шел через двор Земельных кредитов. Его провели к управляющему, и он протянул ему билет номер 514, серия 23. Управляющий вздрогнул:

– О! Так он, значит, у вас? Вам его вернули?

– Он потерялся, а теперь нашелся.

– Но ведь вы говорили… и даже собирались…

– Все это вранье и сплетни.

– Но в подтверждение нам нужен еще какой-нибудь документ.

– Расписки майора вам будет довольно?

– Разумеется.

– Вот она.

– Прекрасно. Оставьте билет и расписку. На все проверки нам даются две недели. Как только будет возможно вручить вам деньги, я приглашу вас. Я полагаю, сударь, что отныне в ваших же интересах ничего никому не говорить и завершить это дело в полнейшей тишине.

– Именно таковы мои намерения.

Господин Жербуа молчал, управляющий тоже. Но такие секреты, бывает, раскрываются, даже если никто и не пробалтывается: вдруг всем стало известно, что Арсен Люпен имел смелость послать господину Жербуа билет номер 514, серия 23! Новость была воспринята с изумлением, равным восхищению. Нет, решительно, это был великолепный игрок, выбросивший на стол такой важный козырь – драгоценный билет! И уж, конечно, решился он на это не без достаточных оснований, взамен карты, устанавливающей равновесие. Ну а вдруг девушка сбежит? Вдруг удастся отнять у него заложницу?

Полиция почувствовала слабое место у противника и удвоила свои усилия. Безоружный Арсен Люпен, сам лишивший себя защиты, запутавшийся в хитросплетениях собственных махинаций, не получающий ни одного подлого су из желанного миллиона… все насмешники разом окажутся в дураках.

Но для этого надо было найти Сюзанну. А она не находилась и, хуже того, не сбегала!

Ну и пусть, в одном он победил. Первый тур Арсен выиграл. Но ведь самое трудное впереди! У него мадемуазель Жербуа, мы это понимаем, и отдаст он ее только в обмен на пятьсот тысяч франков. Но где и как будет произведен обмен? Чтобы он состоялся, должно быть назначено свидание, а кто помешает господину Жербуа предупредить полицию и, таким образом, получить дочь, сохранив все деньги?

Обратились с вопросами к учителю. Страшно подавленный, он, не желая нарушать молчания, был непроницаем.

– Мне нечего сказать, я жду.

– А мадемуазель Жербуа?

– Поиски продолжаются.

– Но ведь Арсен Люпен написал вам письмо?

– Нет.

– Вы подтверждаете это?

– Нет.

– Значит, да. Какие он вам дал инструкции?

– Мне нечего сказать.

Стали допытываться, не скажет ли что-нибудь мэтр Дэтинан. То же молчание.

– Арсен Люпен – мой клиент, – отвечал он, подчеркивая весомость каждого сказанного им слова, – и вы должны понять, что я склонен по меньшей мере проявить сдержанность.

Публику раздражали все эти тайны. Разумеется, все планы вызревают не на виду. Арсен Люпен стягивает и растягивает свои сети, а полиция тем временем организует неусыпную слежку за господином Жербуа, не оставляя его без внимания ни днем ни ночью. Рассматривалось три возможных варианта развязки: арест, триумф и жалкая и смешная неудача.

Случилось так, что любопытство публики удовлетворено было лишь частично, и вот сейчас, на этих страницах, впервые будет открыта вся правда.

Во вторник, 12 марта, господин Жербуа получил обычное по виду письмо, в котором содержалось приглашение прийти в Земельные кредиты.

В четверг, в час дня, он сел на поезд, уходивший в Париж. А в два часа ему уже вручили тысячу купюр по тысяче франков.

Пока господин Жербуа дрожащими руками пересчитывал купюру за купюрой, ведь эти деньги – выкуп за Сюзанну, – двое сидели в машине, стоявшей в некотором отдалении от парадного входа. У одного из них седеющие волосы и выразительное лицо контрастировали с одеждой и повадками скромного клерка. Это был старший инспектор Ганимар, старина Ганимар, извечный враг Люпена. Ганимар говорил инспектору Фолянфану:

– Недолго нам осталось ждать… не пройдет и пяти минут, как мы увидим нашего дорогого… Все готово?

– Абсолютно все.

– Сколько нас?

– Восемь человек, двое на велосипедах.

– И я, которого можно считать за троих. Этого достаточно, но не слишком. Никоим образом нельзя упустить Жербуа… если упустим… пиши пропало: он встретится с Люпеном, они, конечно же, должны были где-то назначить свидание, обменяет мадемуазель на полмиллиона, и игра будет сыграна.

– Но почему же этот человечек не действует заодно с нами? Все было бы так просто. Приняв нас в свою игру, он сохранил бы весь свой миллион.

– Да, но он боится. Если он попробует посадить того в тюрьму, он не получит дочери.

– Кого того?

– Его.

Ганимар произнес это слово слегка боязливо и таким серьезным тоном, будто говорил о существе сверхъестественном, чьи коготки уже почти коснулись его.

– Это довольно забавно, – разумно заметил Фолянфан, – мы должны защищать этого человека против его воли.

– С Люпеном мир перевернулся, – вздохнул Ганимар.

Прошла минута.

– Внимание, – сказал он.

Выходил господин Жербуа. В конце бульвара Капуцинок он свернул на бульвары, пошел по левой стороне. Он медленно удалялся, шел мимо магазинов, рассматривая витрины.

– Слишком спокоен наш клиент, – сказал Ганимар. – Человек, в кармане которого лежит миллион, не может быть таким спокойным.

– Что он может сделать?

– О, ничего, по всей вероятности… Не важно, я все равно начеку. Люпен – это Люпен.

В ту же минуту господин Жербуа подошел к киоску, купил газету, взяв сдачу, перевернул страницу и на ходу, держа в вытянутых руках газету, принялся ее читать. Вдруг одним прыжком он подскочил к машине, стоявшей у тротуара, и сел в нее. Мотор был заведен, потому что автомобиль рванул в одну секунду, объехал площадь Мадлен и скрылся из виду.

– Черт побери! – вскричал Ганимар, – еще один трюк в его духе!

Он устремился вперед, за ним бросились остальные, все они бегали по площади Мадлен.

И вдруг Ганимар рассмеялся. В начале бульвара Мальзерба стоял тот самый автомобиль, что-то в нем испортилось, и господин Жербуа выходил из него.

– Быстро, Фолянфан… шофер… может, это тот самый Эрнест.

Фолянфан занялся шофером. Его звали Гастон, он был служащим Общества автомобилей и фиакров; его наняли десять минут назад, некий господин остановил его и попросил ждать с включенным мотором, пока не появится другой господин.

– А второй клиент, – спросил Фолянфан, – какой адрес он вам дал?

– Никакого адреса… «Бульвар Мальзерба… улица Мессины… чаевые в двойном размере…» Вот и все.

А тем временем, не теряя ни минуты, господин Жербуа сел в первую подъехавшую машину.

– Шофер, станция метро «Пляс-де-ля-Конкорд».

Учитель вышел из метро на площади Пале-Руаяль, подбежал к еще одному автомобилю и доехал до биржи. Второе путешествие на метро, затем улица Вилье и третий автомобиль.

– Шофер, улица Клаперон, двадцать пять.

Дом 25 по улице Клаперон отделяет от бульвара Батиньоль угловой дом. Господин Жербуа поднялся на второй этаж и позвонил. Ему открыл мужчина.

– Это ведь здесь живет мэтр Дэтинан?

– Он самый и есть. Господин Жербуа, без всякого сомнения?

– Именно.

– Я вас ждал. Извольте войти.

Когда господин Жербуа вошел в кабинет адвоката, на стенных часах было три часа, и он тут же сказал:

– Именно это время он мне и назначил. Его нет?

– Пока нет.

Господин Жербуа сел, отер рукой лоб, посмотрел на свои часы, словно не знал, сколько времени, и снова нетерпеливо заговорил:

– А он придет?

– Вы спрашиваете меня о том, господин Жербуа, – ответил ему адвокат, – что мне более всего на свете любопытно знать самому. Никогда в жизни я не испытывал подобного нетерпения. Во всяком случае, если он придет, он здорово рискует, вот уже две недели, как за домом ведется постоянное наблюдение… Мне не доверяют.

– А мне еще меньше. И я не могу ручаться, что полицейские, приставленные ко мне, потеряли мой след.

– Но в таком случае…

– Это случилось бы никак не по моей вине, – живо воскликнул учитель, – меня упрекнуть не в чем. Что я обещал? Во всем следовать его распоряжениям. Ну так я слепо выполнял его распоряжения: я получил деньги в час, им назначенный, и добирался до вас тем способом, который он мне предписал. Я в ответе за несчастье, случившееся с дочерью, и я честно сдержал свои обещания. Теперь очередь за ним.

И добавил так же нетерпеливо:

– Он ведь придет с моей дочерью, правда?

– Надеюсь.

– И все-таки… Скажите, вы его видели?

– Я? Да нет же! Просто он прислал мне письмо, в котором просил принять вас обоих, отослать слуг, не дожидаясь трех часов, и не пускать никого в свою квартиру от вашего прихода до его ухода. Если бы я не согласился на это предложение, он просил предупредить его двумя строчками в «Эко де Франс». Но я счастлив оказать услугу Арсену Люпену и на все согласен.

– Увы! И чем все это только кончится? – простонал господин Жербуа.

Он вынул деньги из кармана, разложил их на столе и поделил на две равные пачки. Они замолчали. Время от времени господин Жербуа прислушивался… Разве не звонили?

С каждой минутой тревога его росла, да и мэтр Дэтинан испытывал ощущения почти болезненные.

В какой-то момент адвокат потерял все свое хладнокровие. Он резко встал:

– Мы его не увидим… А как бы вы хотели?.. Это с его стороны было бы глупостью! Пусть он даже доверяет нам, мы – честные люди, неспособные на предательство. Но опасность подстерегает его не только здесь.

И тогда господин Жербуа, теряя последние силы и положа руки на купюры, прошептал:

– Бог мой, только бы он пришел, только бы он пришел! Я бы все это отдал, чтобы вернуть Сюзанну.

Дверь открылась.

– Хватит и половины, господин Жербуа.

На пороге стоял человек, молодой, элегантно одетый, в котором Жербуа сразу же узнал того, кто приставал к нему в лавке старьевщика в Версале. Он кинулся к нему.

– А Сюзанна? Где моя дочь?

Арсен Люпен тщательно закрыл за собой дверь и, спокойно снимая перчатки, сказал, обращаясь к адвокату:

– Дорогой мэтр, моя благодарность за ваше любезное согласие взять на себя защиту моих прав безгранична. Я этого никогда не забуду.

Мэтр Дэтинан пробормотал:

– Но вы же не звонили. Я не слышал, чтобы дверь…

– Звонки и двери должны работать так, чтобы их никогда не было слышно. Но ведь я здесь, и это – самое главное.

– А моя дочь! Сюзанна! Что вы с ней сделали? – повторил учитель.

– Господи боже, – сказал Люпен, – господин Жербуа, ну что вы так спешите! Успокойтесь, еще минута, и дочь ваша будет в ваших объятиях.

Он прошелся по комнате и затем, тоном властелина, раздающего награды, произнес:

– Поздравляю вас, господин Жербуа, вы весьма ловко проделали все сегодня. Если бы не эта нелепая поломка автомобиля, мы бы просто встретились на площади Этуаль и избавили бы мэтра Дэтинана от неудобств, связанных с нашим визитом… Ну да ладно! Видно, так надо было.

Он заметил две пачки банкнот на столе и воскликнул:

– О, это отлично! Миллион здесь… Не будем терять времени. Вы позволите?

– Но, – возразил мэтр Дэтинан, закрывая собой стол, – ведь мадемуазель Жербуа еще не появилась.

– Ну так и что же?

– Ну так разве присутствие ее не обязательно?

– Понимаю! Понимаю! Арсен Люпен внушает лишь относительное доверие. Он может присвоить полмиллиона и не отдать выкупа. Ах, дорогой мой мэтр, я – великий незнакомец! Раз судьба уготовила мне поступки довольно… необычного свойства, моя честь под подозрением… моя честь! Честь такого щепетильного и деликатного человека. Впрочем, дорогой мэтр, если вы чего-то опасаетесь, откройте окно и только крикните. Там, на улице, не меньше дюжины полицейских.

– Вы так полагаете?

Арсен Люпен приподнял штору:

– Я полагаю, что господин Жербуа неспособен сбить со следа Ганимара… Так что я вам говорил? Вот он, наш славный друг!

– Возможно ли это! – воскликнул учитель. – Я вас тем не менее уверяю…

– Что вы меня ни в чем не предали?.. Я и не сомневаюсь, но ребята довольно ловкие. Смотрите-ка, вон я вижу Фолянфана!.. И Греома!.. И Дьези!.. Все мои лучшие друзья, вот так-то!

Мэтр Дэтинан изумленно смотрел на него. Какое спокойствие! Люпен смеялся счастливым смехом, словно получал удовольствие от какой-то детской игры, будто угрозы для него никакой и не существовало.

Еще больше, чем вид полицейских, адвоката успокоила эта беззаботность. Он отошел от стола, где лежали банкноты.

Арсен Люпен взял в руки одну пачку, затем другую, отсчитал от каждой по двадцать пять банкнот и протянул мэтру Дэтинану образовавшиеся таким образом пятьдесят тысяч:

– Часть гонорара от господина Жербуа, дорогой мэтр, и часть от Арсена Люпена. Мы вполне обязаны вам этим.

– Вы мне ничего не должны, – ответствовал мэтр Дэтинан.

– Как? А сколько неприятностей мы вам причинили!

– А сколько удовольствия я получаю от этих неприятностей!

– Иными словами, дорогой мэтр, от Арсена Люпена вы ничего не примете. Вот что значит, – вздохнул он, – иметь дурную репутацию.

Он протянул пятьдесят тысяч учителю.

– Господин Жербуа, в честь нашей доброй встречи позвольте преподнести вам это: мой свадебный подарок мадемуазель Жербуа.

Господин Жербуа быстро взял деньги, но возразил:

– Моя дочь замуж не выходит.

– Она не выходит замуж, если вы отказываетесь дать ей свое согласие на брак. Но она сгорает от желания выйти замуж.

– Да что вы об этом знаете?

– Я знаю, что юные девушки часто мечтают, не спрашивая разрешения у своих папочек. К счастью, есть на свете добрые гении, которых зовут Арсенами Люпенами и которые в глубине секретеров обнаруживают сердечные тайны этих очаровательных особ.

– А больше вы там ничего не обнаружили? – поинтересовался мэтр Дэтинан. – Признаюсь, мне было бы очень любопытно знать, почему этот секретер так заинтересовал вас.

– Вещь эта имеет историческую ценность, дорогой мэтр. И хотя, вопреки тому, что считал господин Жербуа, в нем не было никаких сокровищ, кроме лотерейного билета – а об этом я не знал, – я очень хотел его иметь и давно искал. Этот секретер из тиса и красного дерева с резными капителями в форме акантовых листьев был найден в скромном маленьком домишке в Булони, где жила Мария Валевская[44], на одном из ящичков – надпись: «Наполеону I, Императору Франции, от его преданнейшего слуги Мансиона». И чуть пониже вырезано кончиком ножа: «Тебе, Мария». Потом Наполеон заказал копию этого секретера для императрицы Жозефины[45] – так что секретер, которым все восхищаются в Мальмезоне, всего лишь далеко не идеальная копия того, который теперь в моей коллекции.

– Увы, если бы я знал это тогда, в лавке старьевщика, с какой бы радостью я уступил бы его вам! – простонал учитель.

– И имели бы, кроме всего прочего, замечательное преимущество сохранить для себя одного билет номер пятьсот четырнадцать, серия двадцать три.

– Что не привело бы вас к похищению моей дочери, которую все это, должно быть, сильно потрясло.

– Все это… Что именно?

– Это похищение…

– Но, дорогой господин Жербуа, вы ошибаетесь. Мадемуазель Жербуа не была похищена.

– Моя дочь не была похищена?!

– Никоим образом. Когда говорят о похищении, подразумевается насилие. А она совершенно добровольно согласилась стать заложницей.

– Совершенно добровольно!.. – смущенно повторил господин Жербуа.

– И почти сама просила об этом! Еще бы! Какая юная особа, сообразительная к тому же, как мадемуазель Жербуа, и, больше того, в тайниках своего сердца вынашивающая тайную страсть, отказалась бы от возможности заработать себе приданое! Уверяю вас, очень несложно было дать ей понять, что другого способа победить ваше упрямство просто не существует.

Мэтр Дэтинан был в восторге от всего услышанного. Но возразил:

– Самое трудное, однако, было с ней договориться. Невозможно поверить, что она позволила вам даже подойти к ней с этим.

– О, мне – нет. Я даже не имею чести знать ее. Одна из моих приятельниц с удовольствием согласилась вести переговоры.

– Белокурая дама, которая была в автомобиле, без сомнения, – перебил его мэтр Дэтинан.

– Совершенно верно. В первом же разговоре возле лицея все решилось. С тех пор мадемуазель Жербуа и ее новая приятельница путешествовали: они побывали в Бельгии и Голландии, причем путешествие было очень приятным и весьма познавательным для юной девушки. Впрочем, она сама вам все объяснит…

В холле у входных дверей раздались звонки, три коротких, потом, после паузы, еще один и еще один.

– Это они, – сказал Люпен. – Дорогой мэтр, пожалуйста…

Адвокат поспешил к дверям.

Появились две молодые женщины. Одна из них бросилась в объятия господина Жербуа. Другая подошла к Люпену. Она была довольно высокого роста, с хорошей фигурой, и ее светлые волосы, яркие, светящиеся белокурые волосы, распадались на прямой пробор свободными волнистыми локонами. Одетая во все черное, с единственным украшением на шее – колье в пять ниток из гагата, – она производила впечатление изысканной элегантности.

Арсен Люпен сказал ей несколько слов; затем, приветственно поклонившись мадемуазель Жербуа, обратился к той:

– Прошу прощения, мадемуазель, за все мучения, но надеюсь, что вы не были слишком несчастны…

– Несчастна! Я была бы даже счастлива, если бы не бедный мой отец!

– Тогда все к лучшему. Поцелуйте его еще раз и воспользуйтесь случаем – он великолепно подходит для этого, – чтобы поговорить с ним о вашем кузене.

– О моем кузене… что это значит?.. Я не понимаю…

– Ну да, вы все прекрасно понимаете… Ваш кузен Филипп… тот молодой человек, чьи письма вы так бережно храните…

Сюзанна покраснела, смутилась и в конце концов, поступила так, как ей советовал Люпен, снова бросившись к отцу на шею.

Люпен смотрел на них обоих с нежностью.

«Какая награда за добрые дела! Трогательная картина! Счастлив отец! Счастлива дочь! И ты можешь сказать себе: это счастье – твоя работа, Люпен! Эти люди потом будут благословлять тебя… Твое имя благочестиво будут повторять внукам… О! Семья!.. Семья!..»

Он подошел к окну:

– Голубчик Ганимар все еще здесь?.. Как бы ему хотелось присутствовать при этой трогательной и очаровательной сцене!.. Но нет, его уже нет… Никого уже нет… ни его, ни всех остальных… Черт! Ситуация становится серьезной… Ничего удивительного, если они уже у черного хода… у консьержа, может быть, или даже на лестнице!

Господин Жербуа невольно рванулся с места. Теперь, когда дочь была ему возвращена, к нему вернулось чувство реальности. Арест противника означал для него получение полумиллиона. Инстинктивно он сделал шаг… Будто невзначай Люпен оказался на его пути.

– Куда вы, господин Жербуа? Защитить меня от них? Боже, как мило с вашей стороны! Но не беспокойтесь. К тому же они куда больше волнуются, чем я.

И, размышляя, он продолжал:

– Собственно говоря, что им известно? Что вы здесь, а может, и мадемуазель Жербуа тоже, они должны были видеть, как она появилась с неизвестной им дамой. Но я? Они уверены, что меня нет. Как бы я мог появиться в доме, который они утром тщательно обыскали от чердака до подвала? Нет, по всей вероятности, они ждут меня, чтобы перехватить на пути сюда… Бедняжки!.. Если только они не догадались, что неизвестная им дама послана мной, и подозревают, что ей поручено произвести обмен… В этом случае они готовятся арестовать ее, когда она будет уходить…

Раздался звонок в дверь.

Резким жестом Люпен остановил господина Жербуа и сухо, повелительно сказал ему:

– Стойте, Жербуа, подумайте о своей дочери и будьте благоразумны, если же нет… Что до вас, мэтр Дэтинан, то я рассчитываю на ваше слово.

Господина Жербуа словно пригвоздили к месту. Адвокат даже не пошевелился.

Без малейшей спешки Люпен взял шляпу. Она немного запылилась, и он краем рукава почистил ее.

– Дорогой мэтр, если я когда-нибудь понадоблюсь вам… Мои наилучшие пожелания, мадемуазель Сюзанна, и дружеский привет господину Филиппу.

Он вынул из кармана тяжелые часы с двойной золотой крышкой.

– Господин Жербуа, сейчас три часа сорок две минуты; в три сорок шесть я разрешаю вам покинуть гостиную… Ни минутой раньше чем в три сорок шесть, вы согласны?

– Но они же силой войдут, – не сдержавшись, сказал мэтр Дэтинан.

– Вы забываете о законах, дорогой мой мэтр! Никогда Ганимар не осмелится ворваться в жилище французского гражданина. Мы могли бы даже сыграть чудную партию в бридж. Но простите меня, вы трое, кажется, немного взволнованы, я не хотел бы злоупотреблять вашим терпением…

Он положил свои часы на стол, открыл дверь из гостиной и обратился к Белокурой даме:

– Вы готовы, дорогая?

Он пропустил ее вперед и, в последний раз вежливо поклонившись мадемуазель Жербуа, вышел и закрыл за собой дверь.

Из вестибюля послышался его громкий голос:

– Добрый день, Ганимар, как поживаете? Напомните обо мне мадам Ганимар… На днях я приглашу ее позавтракать со мной… До свидания, Ганимар.

Опять раздался звонок, резкий, сильный, потом снова, один за другим; послышался шум голосов за дверью.

– Три часа сорок пять, – прошептал господин Жербуа.

Через несколько секунд он решительно двинулся в вестибюль. Люпена и Белокурой дамы там не было.

– Отец!.. Не надо!.. Подожди!.. – закричала Сюзанна.

– Ждать? Ты с ума сошла! Джентльменский договор с этим негодяем… А полмиллиона?

Он отпер дверь.

Ганимар тут же влетел в вестибюль.

– Эта дама… где она? А Люпен?

– Он был здесь… Он здесь.

Ганимар издал победный клич:

– Мы его захватили… дом окружен.

Мэтр Дэтинан возразил:

– Но ведь есть же еще черный ход?

– Черный ход ведет во двор, и есть только один выход – через парадную дверь: ее охраняют десять человек.

– Но он не входил через парадную дверь… и не станет так выходить…

– А как он выйдет? – парировал Ганимар. – По воздуху?

Он отодвинул штору. Длинный коридор вел в кухню. Ганимар побежал туда и удостоверился, что дверь черного хода заперта на два оборота ключа.

Высунувшись из окна, он позвал одного из полицейских:

– Ну что, никого?

– Никого.

– Стало быть, они в квартире!.. Они спрятались в одной из комнат!.. Физически невозможно, чтобы они улизнули… О, малыш Люпен, ты посмеялся надо мной, но на этот раз – мой реванш.

В семь часов вечера господин Дюдуи, шеф Сюрте, удивленный тем, что до сих пор у него нет никаких новостей, сам явился на улицу Клаперон. Порасспросив полицейских, охранявших здание, он поднялся к мэтру Дэтинану, который провел его к себе в спальню. Там он увидел человека, точнее, две его ноги, шевелящиеся на ковре, тогда как торс того, кому они принадлежали, засел глубоко в камине.

– Ау!.. Ау!.. – вопил придушенный голос.

И еще более дальний голос, идущий откуда-то совсем сверху, ответил ему: «Ау! Ау!..»

Господин Дюдуи, смеясь, закричал:

– Что там такое, Ганимар, с чего это вы решили заделаться печным мастером?

Инспектор вытащил свое бренное тело из дымохода. Почерневшее лицо, одежда, перепачканная сажей, лихорадочно блестящие глаза – узнать Ганимара было невозможно.

– Я ищу его, – проворчал он.

– Кого?

– Арсена Люпена… Арсена Люпена и его приятельницу.

– Ах вот оно что! Но не воображаете же вы, что они прячутся в печных трубах?

Ганимар поднялся, положил на рукав начальника свою измазанную углем пятерню и глухо и гневно произнес:

– А где вам угодно, чтобы они были, шеф? Они же где-то здесь. Это такие же, как мы с вами, люди, из плоти и крови. Они же не улетучились вместе с дымом.

– Нет, конечно, но они все же улетучились.

– Каким образом? Как? Дом окружен! Несколько полицейских дежурят на крыше.

– А через соседний дом?

– С ним нет коммуникаций.

– А как насчет квартир на других этажах?

– Я знаю всех жильцов: они никого не видели… они даже не слышали никого.

– Вы совершенно уверены, что знаете их всех?

– Всех знаю. Консьерж за них ручается. Впрочем, я для контроля в каждой квартире оставил по полицейскому.

– Надо все-таки его взять.

– Вот и я говорю, шеф, вот и я о том же. Надо его взять, и так оно и будет, раз они здесь вдвоем, их не может здесь не быть. Будьте покойны, шеф, не сегодня вечером, так завтра они будут у меня в руках… Я здесь на ночь останусь! Останусь на ночь!..

Он и правда остался на эту ночь, и на следующую, и на третью. А когда целых три дня и три ночи истекли, он не только не обнаружил ни неуловимого Люпена, ни его не менее неуловимую спутницу, он даже не нашел ни малейшего следа, который позволил бы ему выстроить хоть какую-нибудь гипотезу.

Вот почему его мнение, составленное им в первый же час, оставалось неизменным.

«Раз нет никаких следов их бегства, значит они здесь!»

Быть может, где-то в глубине души он был менее убежден в этом. Но сознаваться не желал. Нет, тысячу раз нет, мужчина и женина не исчезают так, как злые духи в детских сказках. И, не теряя мужества, он продолжал поиски и расспросы, словно надеялся обнаружить их, спрятавшихся в каком-то непроницаемом убежище, скрытом в каменных стенах дома.

Глава вторая Голубой бриллиант

Вечером 27 марта в доме № 134 по проспекту Анри Мартен старый генерал, барон д’Отрек, посол в Берлине во времена Второй империи[46], унаследовавший этот особнячок от брата, умершего полгода тому назад, дремал под чтение своей молодой компаньонки в глубине удобного кресла, пока сестра Августа грела грелкой ему постель и зажигала ночник.

В одиннадцать часов монахиня, которой этим вечером нужно было вернуться к себе в монастырь и в виде исключения провести ночь подле старшей по чину монахини, напомнила об этом компаньонке:

– Мадемуазель Антуанетта, моя работа окончена, я ухожу.

– Хорошо, сестра.

– Главное, не забудьте, что у кухарки сегодня выходной и вы в доме одна, не считая слуги.

– Не беспокойтесь о господине бароне, я буду спать в соседней комнате; как мы и договаривались, оставлю свою дверь открытой.

Монахиня ушла. Через какое-то время Шарль, слуга, явился за распоряжениями. Барон проснулся и ответил сам:

– Все то же, Шарль: проверьте, хорошо ли работает в вашей комнате электрический звонок, и будьте готовы по первому зову спуститься и бежать за доктором.

– Мой генерал все беспокоится.

– Да плоховато мне… здорово плохо. Так что же, мадемуазель, что там мы читаем?

– Господин барон не собирается ложиться спать?

– Нет, нет, я ложусь очень поздно, впрочем, мне никто не нужен.

Двадцать минут спустя старик снова задремал, и Антуанетта на цыпочках вышла из комнаты.

В это время Шарль, как обычно, тщательно закрывал все ставни на первом этаже.

В кухне он запер на засов дверь, выходящую в сад, и сверх того надел предохранительную цепь, соединяющую обе створки. Потом он пошел к себе в мансарду на четвертом этаже, улегся и заснул.

Прошел, быть может, час, когда он вдруг мигом соскочил с кровати: звенел звонок. Он звучал долго, секунд семь или восемь, и очень настойчиво, без передышки…

«Ладно, – подумал Шарль, приходя в себя, – очередная причуда барона».

Он оделся, быстро спустился по лестнице, остановился перед дверью и по привычке постучал. Ответа не последовало. Он вошел.

– Надо же, – прошептал он, – свет не горит… Почему, черт возьми, они его погасили?

И тихо позвал:

– Мадемуазель?

Никто не ответил.

– Мадемуазель, вы здесь?.. Что происходит, в конце концов? Господину барону плохо?

И то же молчание, тяжелое молчание, которое наконец испугало его. Он сделал два шага вперед: ногой задев кресло, он понял, что оно перевернуто. И тут же рукой нащупал на полу другие предметы: одноногий столик, ширму. Встревоженный, он подошел к стене и на ощупь стал искать выключатель. Найдя, повернул его.

В середине комнаты между столом и зеркальным шкафом лежало распростертое тело его хозяина, барона д’Отрека.

– Что!.. Не может быть!.. – пробормотал Шарль.

Не понимая, что делать дальше, не шевелясь, он, вытаращив глаза, смотрел на комнату, в которой все было перевернуто вверх дном: стулья валялись на полу, большой хрустальный канделябр разбился на тысячи осколков, часы лежали на мраморной каминной полке – все свидетельствовало о жуткой и зверской борьбе. Недалеко от трупа поблескивало лезвие кинжала. На нем была кровь. Со стола свисал носовой платок, весь в красных пятнах.

Шарль в ужасе закричал: тело в последнем невероятном усилии напряглось и скрючилось… Две или три судороги, и все было кончено.

Он наклонился. Из тонкого пореза на шее сочилась кровь, оставляя на ковре темные пятна. На лице покойного застыло выражение безумного страха.

– Его убили, – бормотал Шарль, – его убили.

И вздрогнул при мысли о том, что, возможно, совершено еще одно убийство: ведь в соседней комнате спала компаньонка, мадемуазель Антуанетта. И не убил ли и ее убийца барона?

Он открыл дверь: в комнате никого не было. Шарль сделал вывод, что Антуанетту либо похитили, либо она ушла до того, как произошло преступление.

Он вернулся в комнату барона и, увидев секретер, сразу понял, что он не взломан.

Больше того, на столе возле связки ключей и кошелька (барон каждый вечер клал их сюда) лежала кучка луидоров. Шарль схватил кошелек и вывернул его содержимое. В одном из отделений лежали банкноты. Он пересчитал их: тринадцать купюр по сто франков.

Это было сильнее его: инстинктивно, почти механически, не отдавая себе отчета в том, что делает, он взял деньги, спрятал их в карман куртки, затем побежал вниз по лестнице, отодвинул засов, снял цепочку, закрыл дверь и бросился бегом через сад.

Шарль был честным человеком. Не успев выйти за ворота, оказавшись на свежем воздухе и почувствовав на своем лице освежающие капли дождя, он застыл на месте. Совершенный им проступок предстал перед ним в истинном свете, и он внезапно ужаснулся ему.

Мимо проезжал фиакр. Он окликнул кучера:

– Приятель, быстро езжай в полицейский участок и привези комиссара… Галопом! Скажи, здесь смерть.

Кучер погнал лошадь. Когда Шарль захотел вернуться, это было невозможно; он сам закрыл ворота, а снаружи они не отпирались.

Звонить тоже было бесполезно – в особняке никого не было.

Тогда он пошел прогуляться по улице, по той стороне, где расположен Охотничий двор, окруженный очаровательным, аккуратно подстриженным зеленым кустарником. И только прождав целый час, он смог наконец рассказать комиссару все подробности преступления и вручить ему тринадцать купюр по сто франков.

Пока Шарль рассказывал о случившемся, сыскали слесаря, которому с большим трудом удалось открыть ворота и входную дверь. Комиссар поднялся наверх и сразу же, едва бросив взгляд в комнату, сказал слуге:

– Послушайте-ка, вы мне только что заявили, что комната была в страшном беспорядке.

Шарль обернулся. Его словно пригвоздило на пороге, он стоял как загипнотизированный: все было как всегда! Круглый столик на одной ноге красовался между двумя окнами, и стулья были на своих местах, и каминные часы стояли, как всегда, на мраморной полке. Осколки канделябра исчезли.

Шарль едва мог говорить, открытый рот его в оцепенении едва закрывался.

– Труп… господин барон…

– Да, действительно, – воскликнул комиссар, – где же жертва?

Он двинулся к кровати. Под большой простыней, которую откинул комиссар, покоился генерал, барон д’Отрек, бывший посол Франции в Берлине. Он был покрыт широким генеральским плащом, украшенным орденом Почетного легиона.

Лицо его было спокойным. Глаза закрыты.

Слуга прошептал:

– Кто-то приходил сюда.

– Каким образом он мог войти?

– Не знаю, но кто-то приходил, пока меня не было… Постойте-ка, здесь, на полу, лежал маленький кинжал, стальной… И потом, на столе был платок, весь в крови… А теперь ничего этого нет… Все унесли… Навели порядок…

– Но кто?

– Убийца!

– Но ведь все двери были заперты, когда мы пришли.

– Значит, он оставался в доме.

– В таком случае он и сейчас, должно быть, здесь, вы же от ворот далеко не уходили.

Слуга подумал и медленно произнес:

– В самом деле… в самом деле… я не уходил… и все-таки…

– Послушайте, кого последнего вы видели подле барона?

– Мадемуазель Антуанетту, компаньонку.

– Что с ней сталось?

– Как мне показалось, постель ее даже не была разобрана, она, должно быть, воспользовалась отсутствием сестры Августы, чтобы тоже уйти. Это меня не очень-то удивляет, она хороша собой… молода…

– Но как она могла выйти?

– Через дверь.

– Вы же закрыли ее на задвижку и навесили цепь!

– Это было гораздо позже! К этому времени она, верно, уже ушла из особняка.

– А преступление свершилось уже после ее ухода?

– Естественно.

Дом обыскали сверху донизу, облазили подвалы и чердаки, но убийца сбежал. Как? И в какой момент? Он ли сам или его соучастник вернулся на место преступления и убрал все, что могло его скомпрометировать? Все эти вопросы предстояло решить правосудию.

В семь часов прибыл медицинский эксперт, в восемь – шеф Сюрте. Потом настала очередь прокурора Республики и следователя. Еще в особняке толпились полицейские, инспекторы, журналисты, племянник барона д’Отрека и другие члены его семейства.

Повсюду шел обыск, изучали положение трупа по тому, как его описал Шарль, допросили, как только она появилась, сестру Августу. Обнаружить ничего не удалось. Больше всего сестру Августу поразило исчезновение Антуанетты Бреа. Она наняла эту девушку двенадцать дней назад, поверив ее блестящему аттестату, и отказывалась даже подумать, что она могла бросить больного, которого ей доверили, и сбежала одна среди ночи.

– И в этом случае, – поддержал ее следователь, – она бы уже вернулась сюда. Перед нами все тот же вопрос: что с ней произошло?

– По-моему, – сказал Шарль, – она была похищена убийцей.

Гипотеза эта была приемлемой и довольно логичной. Однако шеф Сюрте возразил:

– Похищена? Но, клянусь честью, это совершенно невероятно.

– Не только невероятно, – сказал кто-то, – но находится в полном противоречии с фактами, с результатами следствия, короче, с самой очевидностью.

Голос был грубый, с резким акцентом, и никто не удивился, узнав Ганимара. Впрочем, только ему одному прощалась эта кавалерийская манера так высказывать свое мнение.

– Надо же, это вы, Ганимар? – воскликнул господин Дюдуи. – А я вас и не видел.

– Я уже два часа как здесь.

– Вам, значит, сколько-нибудь интересно что-то, помимо лотерейного билета номер пятьсот четырнадцать, серия двадцать три, случая на улице Клаперон, Белокурой дамы и Арсена Люпена?

– Хо-хо! – усмехнулся старый инспектор. – Я бы не взялся утверждать, что в деле, которым мы тут занимаемся, Люпен ни при чем… Но оставим пока, до новых событий, историю с лотерейным билетом и посмотрим, в чем дело здесь.

Ганимар не принадлежит к тем талантливым и блестящим сыщикам, чей опыт изучают и чьи имена остаются в анналах правосудия. Ему не хватает гениальных озарений, которые вдохновляют Дюпенов, Лекоков и Херлоков Шолмсов. Но у него есть отличные рабочие качества: он наблюдателен, прозорлив, упорен и даже обладает интуицией. Его достоинство в том, что он умеет работать совершенно независимо. Ничто, разве только воздействие гипноза Арсена Люпена, не способно смутить его или оказать на него влияние.

Какой бы она ни была, его роль в это утро принесла ему известность, и его участие в расследовании высоко оценил бы любой судья.

– Прежде всего, – начал он, – я попросил бы господина Шарля уточнить следующее: все ли предметы, которые он видел перевернутыми или переставленными куда-то, точно возвращены на свои обычные места?

– Совершенно точно.

– Стало быть, очевидно, что предметы эти были поставлены на свои места кем-то, кто прекрасно знал, где они стояли.

Это замечание поразило всех присутствующих. Ганимар заговорил снова:

– Еще один вопрос, господин Шарль… Вас разбудил звонок… Как по-вашему, кто звал вас?

– Господин барон, черт побери.

– Пусть так, но в какой момент он мог позвонить?

– После схватки… когда умирал.

– Это невозможно, потому что вы нашли его распростертым, без признаков жизни, в четырех метрах от кнопки звонка.

– Значит, он звонил, когда шла борьба.

– Тоже невозможно, потому что, как вы сказали, звонок был долгим, звонили беспрерывно семь или восемь секунд. Вы полагаете, что тот, кто напал на барона, мог позволить ему звонить так долго?

– Значит, это было до того, как на него напали.

– Невозможно, вы же нам сказали, что от звонка до того момента, когда вы вошли в комнату, прошло самое большее три минуты. Таким образом, если барон звонил раньше, борьба, убийство, агония и бегство должны были произойти в этот короткий промежуток в три минуты. Повторяю, это невозможно.

– И однако, – сказал следователь, – кто-то ведь звонил. Если не барон, то кто же?

– Убийца.

– Зачем?

– Я не знаю, зачем ему это было нужно. Но в любом случае это доказывает нам, что он знал, что звонок соединен с комнатой слуги. А кто мог знать эту подробность, кроме человека, живущего в доме?

Круг подозрений сужался. Несколькими быстрыми, четкими и логичными фразами Ганимар ставил все с головы на ноги, мысль старого полицейского становилась понятной, и никто не удивился, когда следователь сделал вывод:

– Короче, в двух словах, вы подозреваете Антуанетту Бреа.

– Я не подозреваю ее, я ее обвиняю.

– Вы обвиняете ее в соучастии в убийстве?

– Я обвиняю ее в том, что она убила генерала барона д’Отрека.

– Ну и ну! А где доказательства?

– Волосы, которые я обнаружил в правой руке жертвы: когда барон с силой сжал руку, ногти впились ему в ладонь и волосы попали под кожу.

Он показал эти волосы: они были невероятно яркого цвета, похожие на золотые нити, и Шарль прошептал:

– Это волосы мадемуазель Антуанетты, без всякого сомнения, ошибиться никак невозможно.

И добавил:

– Потом… вот еще что… Я уверен, что нож, которого я потом не увидел… это был ее нож… Она пользовалась им для разрезания страниц в книгах.

Молчание было долгим и мучительным, словно преступление становилось еще более ужасным, оттого что его совершила женщина. Следователь начал размышлять вслух:

– Предположим, до получения более подробных сведений, что барон убит Антуанеттой Бреа. Но надо будет еще объяснить, каким путем она могла выйти после того, как совершила преступление, войти после ухода Шарля и снова выйти до того, как появился комиссар. У вас есть мнение по этому поводу, Ганимар?

– Никакого.

– Так как же?

У Ганимара был обескураженный вид. Наконец он заговорил, с видимым усилием:

– По этому поводу я могу сказать только то, что мы сталкиваемся здесь с тем же, что было в деле с билетом пятьсот четырнадцать – двадцать три, с тем же феноменом, который можно назвать способностью исчезать. Антуанетта Бреа появляется и исчезает в этом особняке так же таинственно, как Арсен Люпен оказался у мэтра Дэтинана и сбежал оттуда вместе с Белокурой дамой.

– Что значит?..

– Что значит, что я не могу не думать о двух совпадениях по меньшей мере странных: Антуанетта Бреа была нанята сестрой Августой двенадцать дней назад, то есть на следующий день после того, как Белокурая дама выскользнула у меня из рук. И второе: волосы Белокурой дамы точно такого же яркого цвета, с тем же золотым отблеском, как и те, которые мы обнаружили здесь.

– Иными словами, по-вашему, Антуанетта Бреа…

– Не кто иная, как Белокурая дама.

– И следовательно, Арсен Люпен провернул обе эти аферы?

– Я полагаю, что так.

Кто-то рассмеялся. Это был шеф Сюрте, ему было весело.

– Люпен! Как всегда, Люпен! Люпен во всем, Люпен повсюду!

– Где он есть, там он и есть, – раздельно и обиженно произнес Ганимар.

– Но ведь у него должны быть какие-то причины, чтобы оказываться там или сям, – заметил господин Дюдуи, – а в данном случае его резоны совершенно не ясны мне. Секретер не взломали, кошелек не был украден. На столе даже осталось золото.

– Да, но знаменитый бриллиант?

– Какой бриллиант?

– Голубой бриллиант! Знаменитый голубой бриллиант из французской королевской короны, подаренный герцогом д’А. Леониду Л. и после смерти Леонида Л. купленный бароном д’Отреком в память актрисы, которую он безумно любил. Это одно из тех воспоминаний, что не забываются, тем более такими старыми парижанами, как я.

– Тогда, если бриллиант не найдется, – сказал следователь, – все станет очевидным, все разъяснится… Но где его искать?

– На пальце господина барона, – ответил Шарль. – Он никогда не снимал его со своей левой руки.

– Я видел эту руку, – заявил Ганимар, подходя к жертве, – и, как вы можете убедиться, на ней только обычное золотое кольцо.

– Посмотрите со стороны ладони, – сказал слуга. Ганимар разжал руку барона. Кольцо было повернуто оправой внутрь, и в центре ее сиял голубой бриллиант.

– Черт побери, – озадаченно прошептал Ганимар, – я уже ничего не понимаю.

– И надеюсь, больше не подозреваете бедного Люпена? – ухмыльнулся господин Дюдуи.

Ганимар выдержал паузу, подумал и ответил сентенцией:

– Именно тогда, когда я отказываюсь что-либо понимать, я и подозреваю Арсена Люпена.

Таковы были первые выводы следствия. Выводы нетвердые и непоследовательные, которые и в ходе следствия тверже и последовательнее не стали. Приходы и уходы Антуанетты оставались абсолютно необъяснимыми, как и визиты Белокурой дамы, и даже больше: полиции так и не удалось выяснить, что за златовласое создание это было, убившее барона д’Отрека и не надевшее себе на палец сказочный бриллиант из короны французских королей.

И сверх всего, любопытство, вызванное ее персоной, придавало преступлению характер чудовищного злодеяния, крайне раздражавшего общественное мнение.

Наследники барона д’Отрека могли только радоваться подобной рекламе. Они устроили на проспекте Анри Мартен, прямо в особняке, выставку всех предметов и мебели, предназначавшихся на продажу в салоне Друо. Мебель была современная, довольно посредственного вкуса, предметы художественной ценности не имели, но в самой середине комнаты, на постаменте, обтянутом малиновым бархатом, защищенный стеклянным колпаком и охраняемый двумя полицейскими, поблескивал перстень с голубым бриллиантом.

Бриллиант был великолепный, огромный, несравненной чистоты и того неопределенно голубого цвета, какой приобретает чистая вода, когда в ней отражается небо, того голубого цвета, которым светится белоснежное белье. Им восхищались, восторгались и… с ужасом оглядывали комнату жертвы, то место, где лежал труп, паркет, с которого был убран окровавленный ковер, а главное, стены, непроницаемые стены, сквозь которые проникла преступница. Убеждались, что мрамор камина неподвижен, что резная рама зеркала не таит в себе скрытой пружины, способной вращать его. Представляли себе зияющие провалы в стенах – входы в тоннели с водосточными трубами и катакомбами…

Продажа голубого бриллианта должна была состояться в отеле Друо. Публика давилась у входа, и аукционная лихорадка порождала безумие.

Как всегда по торжественным случаям, там был весь Париж, все, кто мог купить, и все, кто хотел показать, что может купить, – биржевики, художники, дамы света и полусвета, два министра, один итальянский тенор и даже один король в изгнании, который, дабы укрепить свои кредиты, позволил себе роскошь выкрикнуть дрожащим голосом, но с большим апломбом сумму в сто тысяч франков. Сто тысяч франков! Он мог выложить их, чтобы не скомпрометировать себя. Итальянский тенор рискнул на сто пятьдесят тысяч, а один член Общества французских кредитов на сто шестьдесят.

На двухстах тысячах франков тем не менее любители сдались. Когда была названа сумма в двести пятьдесят тысяч, остались только двое: Гершманн, известный финансист, король золотых приисков, и графиня де Крозон, богатейшая американка, чья коллекция бриллиантов и драгоценных камней ценилась очень высоко.

– Двести шестьдесят тысяч… двести семьдесят тысяч… двести семьдесят пять… двести восемьдесят… – произносил аукционист, вопросительно поглядывая то на одного, то на другого участника борьбы… – Двести восемьдесят тысяч предлагает мадам… Никто больше не желает сказать свое слово?..

– Триста тысяч, – прошептал Гершманн.

Стояла тишина. Все смотрели на графиню де Крозон. Она улыбалась, опершись на спинку стула, стоявшего перед ней, но бледность выдавала ее замешательство. В самом деле, графиня, так же как и все здесь присутствующие, знала, что исход дуэли не вызывает никаких сомнений: логически рассуждая, она неизбежно должна была закончиться в пользу финансиста, чьи прихоти обеспечивались более чем полумиллиардным состоянием. И все-таки она произнесла:

– Триста пять тысяч.

И опять наступила тишина. Все обернулись к королю приисков в ожидании, что он непременно увеличит названную сумму. Наверняка же это произойдет, и сумма будет увеличена резко, существенно и окончательно.

Однако этого вовсе не случилось. Гершманн безучастно смотрел на какой-то листок, который он держал в правой руке, в левой у него был разорванный конверт.

– Триста пять тысяч, – повторил аукционист… – Триста пять тысяч – раз… триста пять тысяч – два… Еще есть время… никто не говорит своего слова? Я повторяю: триста пять тысяч – раз… триста пять тысяч – два…

Гершманн даже не пошевелился. В последний раз наступила тишина. Раздался удар молотка.

– Четыреста тысяч, – закричал Гершманн, вздрогнув, словно раздавшийся звук вывел его из оцепенения.

Слишком поздно. Торг был закончен, и бесповоротно.

Вокруг Гершманна столпился народ. Что произошло? Почему он раньше не заговорил?

Он рассмеялся:

– Что произошло? Честное слово, понятия не имею. Я на минуту отвлекся.

– Разве это возможно?

– Ну конечно, мне вручили письмо.

– И этого письма оказалось достаточно, чтобы вас…

– Чтобы я растерялся, да, и как раз в тот момент.

Ганимар тоже был там. Перстень купили при нем. Он подошел к одному из рассыльных:

– Это, без сомнения, вы передали письмо господину Гершманну?

– Да.

– От кого?

– От одной дамы.

– Где она?

– Где она?.. Смотрите, вон там, та дама в густой вуали.

– Которая уходит?

– Да.

Ганимар поспешил к двери и увидел даму уже на лестнице. Он побежал за ней. Толпа преградила ему путь, и он на секунду застрял в дверях. Когда он вышел на улицу, дамы найти уже не удалось.

Он вернулся в салон, подошел к Гершманну, представился и спросил его о письме. Гершманн протянул ему это письмо. В спешке кто-то, чей почерк финансисту был незнаком, карандашом написал вот такие простые слова:

Треволнения вокруг голубого бриллианта еще не утихли, когда ставший известным после убийства барона д’Отрека и инцидента в отеле Друо этот голубой бриллиант через полгода приобрел чуть не всемирную славу. Дело в том, что перстень, с таким трудом доставшийся графине, летом у нее украли.

Расскажем вкратце эту забавную историю, полную драматизма и насыщенную впечатляющими подробностями, историю, на которую мне наконец-то позволено пролить немного света.

Вечером 10 августа гости господина и госпожи де Крозон собрались в гостиной великолепного замка, возвышающегося над заливом Соммы. Они музицировали. Графиня, сев за пианино, поставила на маленький столик возле инструмента свой ларчик с драгоценностями, среди которых был и перстень барона д’Отрека.

Час спустя ушел граф, два его кузена д’Андели и госпожа де Реаль, близкая приятельница графини де Крозон. Графиня осталась в гостиной с господином Блейшеном, австрийским консулом, и его супругой. Они еще немного поболтали, затем графиня погасила большую настольную лампу. В ту же минуту господин Блейшен потушил обе лампы, стоявшие на пианино. Какое-то время было совершенно темно, они слегка растерялись, потом консул зажег свечу, и все трое спокойно разошлись по своим апартаментам. Но, едва перешагнув порог, графиня тут же вспомнила об оставленных драгоценностях и отправила за ними горничную. Та вскоре вернулась с ларчиком и поставила его на каминную полку. Хозяйка драгоценностей ларчика не открывала. Наутро она обнаружила, что одного кольца, а именно перстня с голубым бриллиантом, не хватает.

Она сказала об этом мужу. Поскольку горничная была вне подозрений, они немедленно сделали вывод, что виновным может быть только один человек: господин Блейшен.

Граф дал знать о случившемся главному комиссару Амьена, и тот, заведя дело, организовал тайную, но неусыпную слежку за австрийским консулом, чтобы он не мог продать или отослать куда-нибудь перстень.

Днем и ночью замок был окружен полицейскими.

Две недели протекли без всяких происшествий. Господин Блейшен объявил о своем отъезде. В тот же день на него поступила жалоба. Комиссар появился в доме официально и потребовал досмотра багажа. В небольшом саквояже, с ключом от которого консул никогда не расставался, во флаконе с зубным порошком был обнаружен перстень!

Госпожа Блейшен упала в обморок. Ее мужа арестовали.

Все помнят, какую защиту избрал обвиняемый. Он заявил, что не может объяснить, как к нему попал перстень, и считает это местью господина де Крозона. «Граф очень груб, и жена его из-за этого несчастна. Я имел с ней долгую беседу и горячо советовал ей развестись с ним. Узнав о пропаже перстня, он отомстил мне, когда, воспользовавшись моим отсутствием, подбросил мне его в несессер». Граф и графиня энергично настаивали на своем иске. Из двух объяснений (оба были вполне вероятными, вполне допустимыми) публике предоставлялось выбирать любое. Ни один новый факт чаши весов не перевешивал. Месяц болтовни, догадок и расследований не добавил ни грана уверенности.

Утомленные всем этим шумом, будучи не в состоянии предоставить улики, которые подтвердили бы их обвинения, господин и госпожа де Крозон потребовали присылки из Парижа сыщика Сюрте, способного распутать этот клубок. Прислали Ганимара.

Целых четыре дня старый инспектор все выведывал, разнюхивал, гулял в парке, подолгу разговаривал с горничной, шофером, садовниками и служащими с соседней почты, побывал в апартаментах, которые занимали супруги Блейшен, кузены д’Андели и госпожа де Реаль. И вдруг утром исчез, не сказав хозяевам замка даже «до свидания».

Однако через неделю они получили такую телеграмму:

Ровно в пять часов в пятницу их автомобиль остановился у дома № 9 по улице Буасси д’Англа. Без единого слова объяснений старый инспектор, поджидавший их на тротуаре, повел их на второй этаж кафе «Японский чай».

В одном из залов сидели двое, Ганимар представил их:

– Господин Жербуа, учитель лицея в Версале, вы его помните – Арсен Люпен украл у него полмиллиона, господин Леоне д’Отрек, племянник и единственный наследник барона д’Отрека.

Все четверо сели. Через несколько минут подошел и пятый. Это был шеф Сюрте.

Господин Дюдуи был в довольно плохом настроении. Он поздоровался и спросил:

– В чем дело, Ганимар? В префектуре мне передали ваш телефонный вызов. Что-нибудь серьезное?

– Очень серьезное, шеф. Не пройдет и часа, как последние приключения, в которых мне пришлось участвовать, найдут здесь свою развязку. Мне показалось, что ваше присутствие совершенно необходимо.

– А также присутствие Дьези и Фолянфана, которых я заметил внизу, у двери?

– Да, шеф.

– И что это будет за развязка? Речь идет об аресте? Ну и мизансцена! Но давайте же, Ганимар, мы вас слушаем.

Несколько секунд Ганимар в нерешительности помолчал, затем, с очевидным намерением потрясти своих слушателей, сказал:

– Прежде всего я утверждаю, что господин Блейшен в краже перстня не замешан.

– Ну-ну! – фыркнул господин Дюдуи. – Это просто заявление, и… довольно серьезное.

А граф спросил:

– И этим… открытием и исчерпываются все ваши усилия?

– Нет, господин де Крозон. Через день после кражи трое из ваших гостей, совершая экскурсию на автомобиле, доехали до городка Креси. И пока двое из них осматривали знаменитое поле сражения[47], третья особа поспешила в почтовое отделение и отправила оттуда маленькую коробочку, упакованную по всем правилам, с объявленной ценностью в сто франков.

Господин де Крозон возразил:

– Во всем этом нет ничего неестественного.

– Быть может, вам покажется менее естественным, что эта особа, вместо того чтобы назвать свое подлинное имя, сделала отправление от имени Руссо, а получатель, некто господин Белу, проживающий в Париже, вечером того же дня, когда он получил эту коробочку, то есть перстень, переехал.

– Может быть, – спросил граф, – речь идет об одном из моих кузенов д’Анделей?

– Нет, об этих господах речь не идет.

– Стало быть, о госпоже де Реаль?

– Да.

Потрясенная услышанным, графиня воскликнула:

– Вы обвиняете мою подругу госпожу де Реаль?

– Один простой вопрос, госпожа де Крозон, – ответил Ганимар. – Присутствовала ли госпожа де Реаль при продаже голубого бриллианта?

– Да, но сама по себе. Мы были не вместе.

– Она предлагала вам приобрести перстень?

Графиня стала припоминать:

– Да… в самом деле… я даже думаю, что это именно она первая сказала мне о нем…

– Беру на заметку ваш ответ, госпожа де Крозон. Теперь мы точно установили, что госпожа де Реаль первая сообщила вам об этом перстне и она же уговаривала вас купить его.

– И все же… моя приятельница не способна…

– Простите, простите, пожалуйста, но госпожа де Реаль – ваша случайная знакомая, а не близкая подруга, как было напечатано в газетах, что избавило ее от подозрений. Вы познакомились с ней только этой зимой. И я ручаюсь, что докажу вам, что все, что она рассказала вам о себе, о своем прошлом, о своих связях, – совершеннейшая ложь, никакой госпожи Бланш де Реаль вообще не существовало до тех пор, пока она не встретила вас, не существует ее и сейчас.

– И что тогда?

– Когда? – не понял Ганимар.

– Эта ваша история очень забавна, но какое она имеет отношение к нашему делу? Коль скоро и уж если госпожа де Реаль взяла перстень, что никоим образом не доказано, с чего бы она стала прятать его в зубном порошке господина Блейшена? Черт побери! Уж если дают себе труд украсть голубой бриллиант, с ним не расстаются. Что вы на это можете ответить?

– Я – ничего, но госпожа де Реаль вам ответит.

– Стало быть, она существует?

– Она есть, но… ее нет. В нескольких словах я вот что вам скажу. Три дня назад, читая газету, которую я читаю каждый день, я увидел в самом начале списка приехавших в Трувиль: «Гостиница „Бориваж“: госпожа де Реаль и т. д.». Вы, конечно, понимаете, что в тот же вечер я был в Трувиле и разговаривал с директором гостиницы «Бориваж». По его описанию и еще по нескольким приметам, которые мне удалось раздобыть, эта госпожа де Реаль была именно той особой, которую я искал, но она покинула отель, оставив свой парижский адрес: улица Колизея, дом 3. Позавчера я отправился по этому адресу и выяснил, что там на третьем этаже живет не госпожа де Реаль, а просто некая госпожа Реаль, посредница по продаже бриллиантов, часто бывающая в отлучке. Только вчера она вернулась откуда-то. Вчера же вечером я был у нее и под чужим именем предложил ей свои посреднические услуги от лица тех, кто хочет купить драгоценные камни. Сегодня здесь у нас с ней первое деловое свидание.

– Как! Вы ее ожидаете?

– В пять часов тридцать минут.

– И вы уверены?..

– Что это госпожа де Реаль из замка Крозон? У меня неопровержимые доказательства. Но… послушайте-ка… Фолянфан подает мне сигнал…

Раздался свисток Фолянфана. Ганимар мгновенно поднялся со своего места:

– Нельзя терять ни минуты. Господин и госпожа де Крозон, извольте пройти в соседнюю комнату. И вы, господин д’Отрек… и вы тоже, господин Жербуа… Дверь будет открыта, и по первому зову я попрошу вас войти. Шеф, вас я прошу остаться.

– А если еще кто-нибудь явится? – спросил господин Дюдуи.

– Нет. Это заведение недавно открылось, и его хозяин – мой друг, он не позволит подняться сюда ни одной живой душе… кроме Белокурой дамы.

– Белокурой дамы? Что вы такое говорите!

– Да, Белокурой дамы собственной персоной, шеф, соучастницы Арсена Люпена, таинственной Белокурой дамы, против кого у меня есть кое-какие улики, но я хочу собрать здесь, перед вами, свидетельства всех тех, кого она обчистила.

Он выглянул из окна.

– Она подходит к двери… Вошла… У нее нет никакой возможности ускользнуть от нас: Фолянфан и Дьези стерегут дверь… Белокурая дама в наших руках, шеф!

Почти сразу же на пороге появилась женщина, она была высокого роста, худенькая, очень бледная, волосы ее были ярко-золотого цвета.

Волнение так душило Ганимара, что он замолк, не в силах произнести ни слова. Она была здесь, перед ним, в его распоряжении. Какая победа над Арсеном Люпеном! И какой реванш! В то же время эта победа показалась ему слишком легко доставшейся, и он уже задумывался, не выскользнет ли Белокурая дама у него из рук благодаря какому-нибудь чуду, на которые такой мастак Арсен Люпен.

Тем временем она ждала, изумленная наступившей вокруг нее тишиной, и оглядывалась по сторонам, не скрывая беспокойства.

«Она уйдет! Она исчезнет!» – с ужасом подумал Ганимар.

Он резко встал между ней и дверью. Она повернулась и хотела выйти.

– Нет, нет, – сказал он, – почему вы хотите покинуть нас?

– Но в конце концов, сударь, что за поведение, я ничего не понимаю. Оставьте меня в покое…

– Уходить, сударыня, вам нет никаких резонов, зато их множество для того, чтобы остаться.

– И все-таки позвольте…

– Бесполезно. Вы не выйдете.

Совершенно бледная, обессилевшая, она села и прошептала:

– Что вам угодно?..

Ганимар чувствовал себя победителем. Белокурая дама была у него в руках.

Прекрасно владея собой, он четко выговорил следующее:

– Позвольте представить вам моего друга, о котором я вам говорил и который хотел бы купить драгоценности… в основном его интересуют бриллианты. Вам удалось достать тот, который вы мне обещали?

– Нет… нет… я не знаю… я что-то не помню.

– Да ну… Припомните-ка… Какая-то ваша знакомая должна была передать вам слегка окрашенный бриллиант… «что-то вроде голубого бриллианта», – сказал я, смеясь, и вы ответили мне: «Совершенно точно, я, наверно, смогу помочь вам». Припоминаете?

Она молчала, сумочка выпала у нее из рук. Она живо подняла ее с пола и прижала к груди. Руки ее слегка дрожали.

– Похоже, – сказал Ганимар, – вы нам не доверяете, госпожа де Реаль; я подам вам хороший пример и покажу, что есть у меня.

Он достал из своего портфеля свернутый листок бумаги, развернул его и протянул ей несколько волос.

– Вот для начала волосы Антуанетты Бреа, вырванные бароном и найденные в руке покойного. Я показывал их мадемуазель Жербуа: она определенно узнала цвет волос Белокурой дамы… тот же цвет, что и у вас, кстати… точно тот же.

Госпожа Реаль тупо смотрела на него, словно она и в самом деле не понимала смысла сказанных им слов. Он продолжал:

– А вот два флакона из-под духов, без этикеток, правда, и пустые, но вполне еще пахнущие для того, чтобы мадемуазель Жербуа смогла сегодня утром различить запах духов той самой Белокурой дамы, которая была ее спутницей по путешествию в течение двух недель. А ведь один из флаконов был в комнате, которую занимала в замке Крозон госпожа де Реаль, а другой – в вашей, в той, которую вы занимали в гостинице «Бориваж».

– Что вы такое говорите!.. Белокурая дама… замок Крозон…

Не говоря ни слова, инспектор выложил на стол четыре листка.

– И наконец, – сказал он, – на этих четырех листках – образцы почерков: Антуанетты Бреа; той дамы, которая написала записочку господину Гершманну во время аукциона; госпожи де Реаль в пору ее пребывания в замке; и четвертый – ваш собственный, сударыня… это ваше имя и ваш адрес – вы оставили его у портье в гостинице «Бориваж» в Трувиле. Так вот, сличите эти четыре почерка. Они ничем не отличаются друг от друга.

– Но вы, сударь, сошли с ума! Вы с ума сошли! Что все это значит?

– Это значит, сударыня, – вскочив с места, прокричал Ганимар, – что Белокурая дама, приятельница и соучастница Арсена Люпена, не кто иная, как вы!..

Он рывком распахнул дверь в соседнюю комнату, налетел на господина Жербуа, развернул его за плечи и поставил перед госпожой Реаль:

– Господин Жербуа, признаете ли вы особу, похитившую вашу дочь, особу, которую вы видели у мэтра Дэтинана?

– Нет.

Все испытали такой шок, словно сотряслись стены. Ганимар отказывался поверить услышанному.

– Да нет!.. Не может быть… послушайте-ка, ну, подумайте хорошенько…

– Да чего тут думать… сударыня действительно так же белокура, как и Белокурая дама, так же бледна… но вовсе на нее не похожа.

– Я не могу в это поверить… с подобной ошибкой нельзя смириться… Господин д’Отрек, вы ведь узнаете Антуанетту Бреа?

– Я видел Антуанетту Бреа у дядюшки… это не она.

– И эта сударыня вовсе не госпожа де Реаль, – подтвердил граф де Крозон.

Это был сокрушительный удар. Ганимар, совершенно ошеломленный, стоял не шевелясь, ничего не видя перед собой. Ото всех его комбинаций ничего не осталось. Здание рушилось.

Господин Дюдуи встал со своего места.

– Простите нас, сударыня, вышла печальная ошибка, и я очень прошу вас ее забыть. Но чего я толком не могу понять, так это вашего странного поведения… вашего замешательства на протяжении всего времени, пока вы здесь с нами.

– О боже, сударь, да я просто боялась… у меня в сумочке драгоценностей больше, чем на сто тысяч франков, а манеры вашего друга меня никак не успокаивали.

– А ваши вечные отлучки, это что значит?

– Но разве дело, которым я занимаюсь, не требует этого?

Господину Дюдуи ответить было нечего. Он повернулся к своему подчиненному:

– Вы с прискорбным легкомыслием собрали вашу информацию, Ганимар, и вели себя только что самым неучтивым образом по отношению к сударыне. Извольте явиться ко мне в кабинет для объяснений.

Разговор был закончен, и шеф Сюрте уже собрался уходить, когда произошло нечто из ряда вон выходящее. Госпожа Реаль подошла к инспектору и сказала ему:

– Я так поняла, что ваша фамилия – Ганимар… Я не ошибаюсь?

– Нет.

– Тогда, значит, письмо это для вас, я получила его сегодня утром, вот, смотрите, какой адрес указан здесь: «Господину Жюстену Ганимару, в заботливые руки „госпожи де Реаль“». Я подумала, что это – шутка, я ведь под этим именем вас не знала, но этому неизвестному корреспонденту, без сомнения, было известно о нашем с вами свидании.

Какое-то странное предчувствие подсказывало Жюстену Ганимару, что надо немедленно схватить и уничтожить письмо. Но в присутствии начальника он на это не осмелился и вскрыл его. Едва внятным голосом он прочел следующее:

– «Жили-были некая Белокурая дама, некий Люпен и некий Ганимар. И злой Ганимар хотел причинить зло красивой Белокурой даме, а добрый Люпен не хотел допустить этого. И тогда добрый Люпен, которому нужно было, чтобы Белокурая дама подружилась с графиней де Крозон, велел ей назваться именем госпожи де Реаль, почти совпадавшим с именем честной коммерсантки, такой же золотоволосой и бледнолицей. Добрый Люпен рассуждал так: „Если когда-нибудь злой Ганимар нападет на след Белокурой дамы, как мне будет удобно навести его на след честной коммерсантки!“ Разумная предосторожность принесла свои плоды. Маленькое объявление, посланное мною в газету, которую читает злой Ганимар, флакон из-под духов, нарочно оставленный в гостинице „Бориваж“ самой Белокурой дамой, имя и адрес госпожи Реаль, оставленный ею же в регистрационной книге гостиницы, и игра была сыграна. Что вы на это скажете, а, Ганимар? Я хотел поведать вам об этом приключении со всеми подробностями, зная, что с вашим умом вы первый и посмеетесь над ним. Оно и в самом деле довольно пикантно, и, должен признаться, я, со своей стороны, здорово развлекся. А вам, дорогой друг, большое спасибо, и передайте мои наилучшие пожелания блистательному господину Дюдуи. Арсен Люпен».

– Да он знает все! – простонал Ганимар, которому было вовсе не до смеха. – Он знает даже то, чего я никому не говорил! Как он мог знать, что я попрошу вас прийти, шеф? Как мог он узнать о том, что я обнаружил первый флакон?.. Как мог он это узнать?..

Он топал, стучал ногами, рвал на себе волосы, был в самом глубоком отчаянии.

Господину Дюдуи стало жаль его.

– Ну ладно, Ганимар, успокойтесь, в следующий раз мы попытаемся быть удачливее.

И шеф Сюрте удалился вместе с госпожой Реаль.

Прошло десять минут. Ганимар читал и перечитывал письмо Люпена. В углу комнаты господин и госпожа де Крозон, господин д’Отрек и господин Жербуа с жаром что-то обсуждали. Наконец граф подошел к инспектору и сказал ему:

– В общем, получается, сударь, что мы ни на шаг не продвинулись.

– Простите. В результате моего расследования установлено, что Белокурая дама, вне всяких сомнений, героиня всех этих событий и что руководит ею Люпен. Это уже огромный шаг вперед.

– Который никуда не ведет. Задача, быть может, стала еще менее определенной. Белокурая дама убивает, чтобы украсть бриллиант, и не крадет его. Затем она крадет его, и только для того, чтобы избавиться от него и отдать в чужие руки.

– Тут уж я ничего не могу поделать.

– Конечно, но, быть может, кто-нибудь другой смог бы…

– Что вы хотите этим сказать?

Граф никак не решался заговорить, и тогда слово взяла графиня и очень четко произнесла:

– Есть только один человек, единственный, кто, кроме вас, по моему мнению, способен победить Люпена и заставить его сдаться. Господин Ганимар, вы не обидитесь, если мы попросим помощи у Херлока Шолмса?

Ганимар вконец растерялся:

– Да нет… только… я не очень хорошо понимаю…

– Так вот. Все эти тайны меня крайне раздражают. Я хочу разобраться. И господин Жербуа, и господин д’Отрек тоже, поэтому мы решили обратиться к знаменитому английскому сыщику.

– Вы правы, сударыня, – сказал инспектор, и нельзя было не оценить его скромности, – вы правы; у старого Ганимара не хватает сил сражаться с Арсеном Люпеном. Удастся ли это Херлоку Шолмсу? Я желаю ему победы, потому что в высшей степени восхищаюсь им. Однако… маловероятно, что…

– Маловероятно, что у него это получится?

– Да, таково мое мнение. Я считаю, что исход дуэли между Херлоком Шолмсом и Арсеном Люпеном заранее предрешен. Англичанин потерпит поражение.

– Но на вас, во всяком случае, он может рассчитывать?

– Целиком и полностью, сударыня. Мое содействие ему обеспечено.

– Вы знаете его адрес?

– Да, Паркер-стрит, двести девятнадцать.

В тот же вечер господин и госпожа де Крозон отказались от своего иска к консулу Блейшену и отправили коллективное письмо Херлоку Шолмсу.

Глава третья Херлок Шолмс открывает военные действия

– Что угодно господам?

– Все, что хотите, – ответил Арсен Люпен, как человек, которого меньше всего интересует, что именно он будет есть… – Все, что угодно, только никакого мяса и ничего спиртного.

Гарсон, высокомерно поглядев на нас, удалился.

– Как, вы еще и вегетарианец? – воскликнул я.

– Да, все больше и больше становлюсь им, – подтвердил Люпен.

– И из каких же соображений? Вкуса, веры, а может, привычки?

– Из соображений режима питания.

– И вы не делаете исключений из своих правил?

– Да нет, почему же! Когда я бываю в свете… чтобы не выделяться…

Мы ужинали с Арсеном Люпеном вдвоем неподалеку от Северного вокзала, сидели в глубине ресторанчика, куда он меня пригласил. Он любит вот так время от времени позвонить мне утром и назначить свидание в каком-нибудь уголке Парижа. Он всегда неистощимо остроумен, полон жизненных сил, простой и добрый ребенок, и всегда у него есть для меня какая-нибудь неожиданная история, воспоминание, рассказ о приключении, о котором я ничего не знал.

В тот вечер он показался мне более возбужденным, чем обычно. Он смеялся и болтал с необычайным воодушевлением, со своей особенной ироничностью, ироничностью без горечи, легкой и очень непосредственной. Было приятно видеть его таким, и я не мог отказать себе в удовольствии сказать ему об этом.

– О да! – воскликнул он. – Последнее время мне все кажется восхитительным, жизнь свою я ощущаю как бесконечное богатство, которого никогда не растрачу. А я ведь, видит Бог, своих сил не жалею и счет своей жизни не веду!

– Может, зря?

– Я же вам говорю, богатство это неисчерпаемо, я могу тратить сколько угодно, даже разбазаривать его, могу пускать все свои силы, всю свою молодость по ветру, это только освобождает место для новых, еще более жизненных сил, для еще большей молодости… И потом, действительно, моя жизнь прекрасна! Стоит мне только захотеть, не так ли, и не сегодня завтра – как знать – я могу стать… спикером, директором завода, политическим деятелем… Ну так вот, клянусь вам, ничего подобного мне никогда и в голову не приходило! Я – Арсен Люпен, Арсеном Люпеном и останусь. И я совершенно напрасно ищу в истории судьбу, которую можно было бы сравнить с моей, жизнь более яркую и более насыщенную… Наполеон, быть может? Вот разве что… Но ведь Наполеон в конце своей императорской карьеры, во время французской кампании, когда Европа уже почти раздавила его, шел на каждую свою битву, думая, а не последняя ли она для него![48]

Был ли Люпен серьезен? А может, шутил? Он опять загорелся, видимо, новой мыслью и продолжал:

– Видите ли, весь секрет – в опасности! В постоянном ощущении опасности! Дышать ею, как дышат воздухом, окружать себя ею; она подсказывает, вопит, подстерегает, приближается… А ты посреди бури остаешься спокойным, не двигаешься!.. В противном случае – погибнешь… Есть только одно ощущение, которое чего-то стоит, – ощущение гонщика, сидящего за рулем! Но гонки длятся одно утро, а мои гонки – всю мою жизнь!

– Какая восторженность! – воскликнул я… – И вы хотите, чтобы я поверил, будто у вас сегодня нет каких-то особых причин для возбужденности?

Он улыбнулся.

– Ну-ну, – сказал он, – вы тонкий психолог. В самом деле, кое-что есть.

Он налил себе полный стакан воды, залпом проглотил его и спросил меня:

– Вы «Тан» сегодняшний не видели?

– Да нет, а что?

– Сегодня во второй половине дня Херлок Шолмс должен был пересечь Ла-Манш и прибыть к шести часам в Париж.

– Черт возьми! А зачем?

– Это небольшое путешествие ему предложили совершить де Крозоны, племянник д’Отрека и Жербуа. Они встретились на Северном вокзале, и там к ним присоединился Ганимар. Теперь они уже все шестеро вместе.

Я никогда, несмотря на горячее любопытство, которое он у меня вызывает, не позволяю себе расспрашивать Арсена Люпена о его личных делах, пока он сам не заговорит о них. Это с моей стороны вопрос деликатности, и я ею не поступаюсь. Впрочем, на тот момент в связи с голубым бриллиантом его имя, во всяком случае официально, еще не упоминалось. Так что я набрался терпения и помалкивал. Он заговорил снова:

– «Тан» публикует также интервью с этим великолепным Ганимаром, из которого следует, что некая Белокурая дама, моя приятельница, убила барона д’Отрека и попыталась похитить у госпожи де Крозон ее знаменитый перстень. Ну и, конечно же, он обвиняет меня в том, что я тут подстрекатель.

Меня пробила дрожь. Неужели это правда? Должен ли я поверить, что привычка к воровству – его способ существования, – сама логика событий довела этого человека до подобного преступления? Я внимательно смотрел на него. Он казался таким спокойным, взгляд его был таким открытым!

Я рассматривал его руки: они были бесконечно изящны, просто скульптурной безупречности, это были руки не преступника, а артиста.

– У Ганимара галлюцинации, – прошептал я.

Он стал возражать:

– Нет, нет. Ганимар наделен некоторой проницательностью, а порой… даже умом.

– Умом!

– Да, да. Вот, например, это интервью, оно сделано рукой мастера. Во-первых, он сообщает о прибытии своего английского соперника, чтобы я был начеку, тем самым усложняя ему задачу. Во-вторых, он уточняет, что именно ему удалось сделать, насколько он продвинулся в расследовании, чтобы Шолмс мог похвастаться только своими собственными открытиями. Это честная игра.

– Как бы там ни было, но у вас теперь два соперника, и каких!