Глава седьмая

Великий скандал. – Я доказываю капитану, что считаю его джентльменом, хотя прежде и говорил противное; в то же время доказываю мичманам, что и я тоже джентльмен. – Мичманы доказывают свою благодарность, тренируя меня, потому что дело мастера боится.

Капитан прибыл на борт около одиннадцати часов утра, и когда старший лейтенант донес ему о том, что случилось, он тотчас же отдал приказ об отставке мистера Троттера. Вслед за тем он приказал всем мичманам собраться на квартердеке.

– Джентльмены, – сказал он им со строгим видом, – я чувствую себя обязанным некоторым из вас за мнение, которое вам угодно было внушить о моем характере мистеру Симплу. Я требую, чтобы вы ответили мне на несколько вопросов, которые я намерен предложить вам в его присутствии. Сек ли я когда-нибудь вахту штирборта за то, что корабль делал не более девяти узлов на булине?

– Нет, сэр, нет! – отвечали они с перепуганным видом.

– Задавал ли я какому-нибудь мичману четыре дюжины палок за то, что он не подал своего еженедельного отчета, или пять дюжин другому за то, что он на дежурстве был в красной ленте?

– Нет, сэр, – отвечали они.

– Умирал ли какой-нибудь мичман от усталости на своем сундуке?

Тот же отрицательный ответ.

– Ну, джентльмены, теперь сделайте одолжение, отвечайте, кто из вас счел за нужное утверждать эту ложь в публичной кофейне, а также кто из вас принудил этого молодого человека рисковать жизнью на дуэли?

Всеобщее молчание.

– Вы мне ответите, джентльмены?

– О дуэли, сэр, – подал голос мичман, сражавшийся со мной, – я слышал, что пистолеты были заряжены одним порохом; это была шутка.

– Хорошо, сэр, положим, что дуэль была затеяна в шутку, я надеюсь и верю, что вы говорите правду; но репутация вашего капитана – тоже шутка, позвольте спросить? Я желаю знать, кто из вас осмелился распространять такую оскорбительную клевету?

Мертвое молчание последовало за этим вопросом.

– Хорошо, джентльмены, вы не хотите признаться, так я воспользуюсь властью. Мистер Симпл, будьте так добры, укажите мне лицо или лиц, которые рассказали вам все это.

Но я подумал, что исполнить это требование было бы дурно с моей стороны, и так как они очень ласково обращались со мной после дуэли, то я решил не говорить.

– С вашего позволения, сэр, – ответил я, – мне кажется, я сообщил вам все это под секретом.

– Под секретом, сэр? – возразил капитан. – Где это слыхано, чтоб существовали секреты между капитаном первого ранга и мичманом?

– Сэр, – заметил я, – не между капитаном первого ранга и мичманом, а между двумя джентльменами.

Старший лейтенант, стоявший около капитана, закрыл лицо рукой, чтобы скрыть улыбку.

– Он, может быть, и дурак, сэр, – шепнул он капитану, – но могу вас уверить, что он дурак чистосердечный.

Капитан закусил губу и, обращаясь к мичманам, сказал:

– Джентльмены! Вы должны благодарить мистера Симпла за то, что я прекращаю дальнейшее расследование; я верю, что вы не серьезно клеветали на меня; но помните: что говорится в шутку, то часто принимается всерьез. Надеюсь, что поведение мистера Симпла окажет на вас свое действие, и вы перестанете отыгрываться на нем, он избавил вас от весьма строгого наказания.

Сойдя вниз, мичманы пожали мне руку, говоря, что я добрый парень и не ябедник. Что же касается совета капитана, чтоб они, как он выразился, не играли на мне, это было забыто: они тут же начали снова и не переставали, пока не увидели, что меня уже нельзя обмануть.

Я не пробыл и десяти минут в мичманской каюте, как они уже приступили к своим розыгрышам. Один из них заметил, что я, кажется, очень силен и, вероятно, могу выдержать весьма долгий сон.

– Скажу, не хвастаясь, – ответил я, – что способен на это, в интересах службы.

Это рассмешило их, и я подумал, что отвечал умно.

– Вот Томкинс, – заявил мичман, – покажет вам, как исполнять эту часть ваших обязанностей. Он наследовал эти способности от отца, служившего морским офицером. Он в состоянии храпеть четырнадцать часов кряду, ни разу не повернувшись на другой бок, да еще и днем не откажется продолжить свой сон на сундуке.

Томкинс защищался, утверждая, что некоторые обделывают свои дела проворно, а другие очень медленно, что он не из числа шустрых и что в сущности долгий сон освежает его не более, чем другого короткий, потому что он спит медленнее других.

Это остроумное доказательство было немедленно опровергнуто замечанием, что он съедает свой пудинг скорее всех прочих.

В это время почтальон, прибывший на борт с письмами, просунул голову в мичманскую каюту. У меня дух занялся от желания получить письмо из дому, но я обманулся в своих ожиданиях. Некоторые из мичманов получили письма, другие – нет. Те, которые не получили, называли своих родителей несознательными и объявили, что готовы сбыть их за шиллинг; те, которые получили, продавали свои письма после прочтения другим, обыкновенно за полцены. Мне казалась странной такая продажа, но среди них это было делом привычным. Одно письмо, преисполненное добрых советов, было продано три раза; это заставило меня составить лучшее мнение о нравственности моих товарищей. Самыми дешевыми письмами были письма от сестер. Мне предлагали такое письмо за один пенни, но я отказался, так как имел в достатке собственных сестер. Едва я это сообщил, как тотчас же меня осыпали вопросами об их именах и возрасте, хорошенькие ли они или нет и так далее. Я удовлетворил их любопытство; поднялся спор, кому они должны принадлежать. Один хотел Люси, другой брал Мэри; но самый жаркий спор завязался за Эллен, о которой я сказал, что она лучше всех. Наконец, они согласились продать ее на аукционе, и она досталась одному подшкиперу, по имени О'Брайен, который предложил за нее семнадцать шиллингов и бутылку рому. Меня просили засвидетельствовать их любовь к моим сестрам и потом объявить им их ответ. Такая просьба показалась мне очень странной; но цена, предложенная за Эллен, должна была льстить мне, потому что впоследствии я нередко был свидетелем, как очень хорошеньких сестриц продавали за стакан грогу.

В разговоре я упомянул о причине, почему с таким нетерпением ожидал письма: мне недоставало денег на покупку кинжала и загнутой набок фуражки. На это мичманы отвечали, что мне ни к чему тратить собственные деньги, так как по уставу службы интендант обязан снабжать ими офицеров, которые того потребуют. Зная, где находилась комната интенданта – я видел ее, когда был еще в кубрике с Троттерами, – я тотчас же отправился туда.

– Господин интендант, – сказал я, – прикажите выдать мне сию минуту загнутую на бок фуражку и кинжал.

– Слушаю, сэр, – ответил он и написал что-то на клочке бумаги, который подал мне. Вот приказ, сэр; но загнутые набок фуражки хранятся в сундуке на грот-стеньге; что же касается кинжала, то вы должны обратиться к мяснику; они хранятся у него.

Я отправился наверх с приказом, решив сначала вытребовать кинжал. С этою целью я стал отыскивать мясника и нашел его в овчарне, где он сидел в кругу овец, занятый починкой своих брюк.

В ответ на мое требование он сказал, что у него нет ключа от кладовой, потому что он находится в ведении одного из матросов.

На вопрос, как его зовут, он отвечал:

– Матрос Чикс[12].

Я ходил взад и вперед по кораблю, отыскивая матроса Чикса, но никак не мог найти его. Одни говорили, что он на фок-мачте приставлен караулить ветер, чтобы не изменился; другие, что он на камбузе присматривает за тем, чтобы мичманы не обмакивали свои сухари в капитанскую кастрюлю. Наконец, я спросил о нем у женщин, стоявших на большой палубе между пушками, и одна из них ответила, что искать его между ними дело лишнее, так как все они имеют мужей, а Чикс – вдовий муж[13].

Так и не найдя этого матроса, я решил тогда похлопотать о загнутой набок фуражке и потом уже добыть себе кинжал. Мне не очень-то нравилась перспектива лазания по снастям: я боялся головокружения, зная, что если упаду за борт, то не сумею выплыть. Но один из мичманов вызвался меня провожать, уверяя, что, если я упаду за борт, мне нечего бояться утонуть, потому что если у меня закружится голова, то она непременно поплывет. Это заставило меня решиться. Я долез почти до самой грот-стеньги, иногда, впрочем, обрываясь с какого-нибудь тонкого каната и обдирая кожу на коленях. Я дошел до того места, где протягиваются с мачт толстые канаты, так что приходится лезть с запрокинутой назад головой. Мичман сказал мне, что эти канаты называются кошачьими баграми, потому что лазить по ним так трудно, что даже кошки протестуют, когда им приказывают это. Я не решился, и он предложил мне пролезть через отверстие лентяев, по словам его, нарочно устроенное для подобных мне. Так как это казалось гораздо легче, то я согласился и взобрался наконец на грот-стеньгу, запыхавшийся и счастливый окончанием путешествия.

Здесь находился капитан грот-стеньги с двумя другими моряками. Мичман представил меня по всей форме:

– Мистер Дженкинс – мистер Симпл, мичман. Мистер Симпл – мистер Дженкинс, капитан грог-стеньги. Мистер Дженкинс, мистер Симпл пришел к вам с приказом о выдаче ему загнутой набок фуражки.

Капитан грот-стеньги отвечал, что очень жалеет, но у него нет их в кладовке, так как он выдал капитанской обезьяне последнюю. Это было очень досадно. Затем капитан грот-стеньги спросил, есть ли у меня след.

Я признался, что нет, потому что, подымаясь наверх, раза два или три терял его. Он засмеялся и ответил, что прежде, нежели сойти вниз, я неизбежно должен снова его потерять, а потому он просит вручить его скорее.

– Вручить ему мой след! – вскричал я, сбитый с толку, и, обращаясь к мичману, спросил:

– Что он хочет этим сказать?

– Он хочет сказать, что вы должны выдать ему монетку в семь шиллингов.

Это было так же непонятно, как и то, что я уже слышал; я выпучил глаза. Мистер Дженкинс приказал бывшим при нем людям принести полдюжины лисиц – пеньковых тонких веревок и сделать из меня орла с распростертыми крыльями, если я не исполню его требования. Я никогда не догадался бы, чего он хочет, если бы мичман, смеявшийся до упаду, наконец не объяснил мне, что, по существующему обычаю, всякий, в первый раз вошедший на марс, должен дать что-нибудь на выпивку этим людям и что, если я не сделаю этого, они привяжут меня к снастям.

Не имея денег в кармане, я обещал заплатить тотчас же, как сойду вниз; но мистер Дженкинс не хотел верить мне. Я рассердился и спросил, неужели он сомневается в моем честном слове.

– Нет, – сказал он, – но я хочу иметь семь шиллингов прежде, нежели вы сойдете вниз.

– Как, сэр! – вскричал я. – Знаете ли, с кем вы говорите? Я – офицер и джентльмен. Знаете ли вы, кто мой дедушка?

– Знаю, очень хорошо, – возразил он.

– Так кто же он, сэр? – спросил я рассерженный.

– Кто он! Ха! Он – Невесть кто.

– Не правда, – возразил я, – его не так зовут, он лорд Привиледж.

Я, однако ж, был очень удивлен тем, что он знает, что мой дедушка – аристократ.

– Так неужели вы думаете, – продолжал я, – что я соглашусь запятнать честь своего рода из-за жалких семи шиллингов?

Это замечание и ходатайство мичмана, взявшего меня на поруки, смягчили мистера Дженкинса, и он позволил мне спуститься вниз. Я отправился к своему сундуку и заплатил семь шиллингов провожавшему меня караульному марс-стеньги. Потом я отправился на главную палубу с намерением поучиться своему ремеслу. Я предлагал кучу вопросов касательно пушек своим мичманам, которые, окружив меня, удовлетворяли мое любопытство. Один говорил, что они называются зубами фрегата, потому что вырывают куски из французских кораблей. Другой уверял, что он так часто бывал в деле, что его прозвали огнеедом. Я спросил, каким же образом он остался в живых. Он отвечал, что держится правила: как только ядро ударит в бок корабля, тотчас же просовывать голову в отверстие, которое оно сделает, потому что, по исчислению профессора Трактирного, вероятность второго попадания ядра в то же место составляет единицу, деленную на 32647 с несколькими десятыми в придачу, так что другое ядро никак уже не войдет в это отверстие. Это была новость, которая мне никогда и в голову не пришла бы.

Загрузка...