Появление не в то время не в том месте – основная причина поворота жизни в иное русло.
Девушка, лет двадцати с виду, сидела на подоконнике в подъезде одной из многоэтажек первого этажа крепости. В лёгком красном спортивном костюме, светлые распущенные волосы лежали на груди. Невысокая, стройная, она была объектом внимания многих парней в крепости, что ей несомненно нравилось, но она умела держать дистанцию.
Старый мир она не помнит, ей с матерью посчастливилось укрыться в крепости, когда старый мир катился в пропасть. Тысячи таких крепостей было возведено по миру. Неприступные, защищённые почти от любой внешней угрозы, они словно купол накрыли целые городские районы со всеми зданиями. А на остальных их этажах располагались километры коридоров и тысячи комнат любая крепость могла существовать полностью автономно.
Отец девушки, бывший инженер, был отправлен, как и многие, на оборону города. Он вернулся, но без левой ноги и с сильно подорванным здоровьем. Ей на тот момент было четыре года.
Через шесть лет мать умерла от болезни сердца. Отец часами пропадал на работе за чертежами и планами, после либо спал, либо пил. Девушка посещала кружок спортивной гимнастики, училась в университете на первом курсе на филологическом факультете. В общем, была самой обычной молодой девушкой, мечтательной романтичной и чувствительной. И хотя после смерти матери она и уходила в себя иногда, в основном она была открытым человеком.
Звали её Кира.
Кира закончила что-то писать в планшете, который из-за отсутствия интернета стал просто тетрадью и фотоальбомом. Убрав его в дипломат, она взглянула в окно. Внизу плыл поток прохожих. На часах над входом в какой-то бар горели цифры 02:15. Из-за отсутствия разницы во времени суток в крепости, за исключением частичного выключения освещения и постоянного хождения рабочих, заступающих на смену, люди перестали чувствовать разницу между днём и ночью.
Кира зевнула, устало спрыгнула с подоконника, закинула волосы назад и поплелась вниз.
Она поднималась по полутёмной лестнице, сейчас ей хотелось только одного – спать.
Перепрыгивая ступени, вниз неслись трое парней, один из которых был почему-то в туфлях, хотя к спортивным штанам и борцовке они явно не шли. Все трое – со спортивными сумками.
Они торопливо пробежали мимо Киры, оттолкнув её к стене, тот, в туфлях, Савелий, невысокий молодой человек с длинными волосами до плеч и серьгой в правом ухе, едва не сбив девушку. Он извинился и поздоровался.
– Отвали, козёл! – Огрызнулась Кира.
Парень остановился. Остальные, заметив его остановку, остановились тоже и тревожно поглядывали наверх.
– Я же просто поздоровался, чо ты психуешь? – Недоумённо спросил парень.
– Сава, я тебе в тот раз сказала, чтобы ты ко мне и на квартал не приближался. Я с придурками вроде тебя, не общаюсь.
Парень в шортах и майке схватил того за руку и буквально поволок вниз по лестнице, что-то злобно шипя. Кира успела разобрать только: «Ты чо, тормоз? Давай шевели поршнями!»
Она поднялась на второй этаж крепости. Перед ней простирался просторный холл с отполированной плиткой на полу, мягкими диванами и цветами в горшках. Из холла расходился десяток коридоров, тут же были лифт и отдельные лестницы на каждый из следующих семи этажей.
Кира, о чём-то задумавшись, пошла по одному из коридоров. Освещение в нём, как и в большинстве остальных, на ночь было частично выключено. От прогулки по тёмному узкому петляющему коридору со множеством развилок и дверей с обеих сторон Кира ещё больше захотела спать.
Вдруг она остановилась на одном из перекрёстков.
– Чёрт, долбанные лабиринты, – проворчала она. – Какого надо было переезжать сюда? На четвёртом этаже всё гораздо проще.
Она развернулась и пошла обратно, но уже сосредоточившись на пути.
Вдруг в одном из закоулков, ведущих к одной-единственной двери, которая была распахнута, что-то привлекло её внимание.
У распахнутой железной двери, за которой сгустился зловещий мрак, порождающий детские страхи, на краю пятна света, отбрасываемого тусклой лампой, висевшей в коридоре, лежал лысый мужчина в шлёпанцах, в камуфляжных шортах и клетчатой рубашке. Он лежал в луже свежей крови. Какой-то железный ящик, напоминающий холодильник, обтянутый плёнкой, стоял рядом, его угол был запачкан кровью. На стенах тоже виднелись тёмные пятна, но разобрать в темноте, что это за пятна, было невозможно.
Кира подбежала к мужчине, бросила дипломат на пол и стала тормошить тело, спрашивая: «Что с вами? Вы меня слышите?»
Она перевернула тело и от ужаса вскрикнула и вскочила. Лицо мужчины представляло собой кровавое месиво, но она всё же узнала его. Это был Дмитрич – необычайно вредный и заносчивый старикан, работавший преподавателем истории в университете. С Дмитричем у Киры сложились особо скверные отношения.
Кира в ужасе попятилась назад, закрыв рот испачканными в крови ладонями. Окровавленные кроссовки прилипали к полу. Она развернулась и хотела убежать подальше, но налетела на четверых крепких мужиков в военной форме. Это был патруль, вернувшийся с дежурства.
– Смотри, куда летишь, – сурово буркнул один из них, но, увидев окровавленные руки Киры, тут же схватил её за плечо, прижал к стене лицом. – Руки подними! Жека, проверь, чо там.
Один из бойцов заглянул в закоулок и выматерился.
– Мокруха, – сказал он.
Другой достал рацию и торопливо сообщил: «Девяносто седьмой на связи, в холл второго этажа следственную группу. Подозреваемый задержан».
– Вызов принят, – прохрипела рация женским голосом.
– Я встречу, – сказал мужик и побежал по коридору.
– Руки подняла! – Рявкнул державший Киру.
Та робко подняла руки, и, начиная заливаться слезами, что-то испуганно лепетала. Часто повторяла: «Это не я. Я просто мимо шла. Отпустите».
Один из патрульных обыскал её.
Дверь допросной распахнулась. Кира, сидящая за железным столом в наручниках, подняла голову, но свет от настольной лампы, направленной в её заплаканное лицо, не дал увидеть вошедшего. Дверь закрылась, и кругом снова воцарилась тьма, – только стол с лампой и небольшой пятачок грязного бетонного пола, освещаемого лампой.
Напротив неё сел чёрный силуэт. Из-за света, бившего в лицо, нельзя было разглядеть ни малейшей детали человека, сидящего напротив.
– Ну, – неожиданно строгим женским голосом заговорил силуэт так, что Кира вздрогнула. – Чистосердечное подписывать будешь?
– Я никого не убивала. Я шла домой, увидела всё это, думала, что он ещё жив, и подбежала помочь, – монотонно говорила Кира, засыпая.
– Я эту фразу уже наизусть знаю. Все так говорят, от тех, кто по хулиганке попал, до макрушников. Ты понимаешь, что тебе грозит? Все доказательства против тебя.
– Это не я. Почему вы мне не верите? – Хлюпая носом, повторила подозреваемая.
– Тело свежее, буквально несколько минут прошло со времени смерти. Смерть наступила вследствие двух ударов об угол кофейного автомата, того, что стоял там, завёрнутый в плёнку. После его били по лицу ногами. Нам известно, что у тебя с потерпевшим были, мягко говоря, конфликтные отношения.
– Да он со многими в контрах был. Да и откуда у меня столько силы, чтобы его завалить?
– Силы немного надо, тем более что потерпевший был пьян, и ты воспользовалась моментом и убила его. Кстати, там только твои следы, от твоих кроссовок. Ты наследила, когда убегала, а других там не найдено. Так что сознавайся, дрянь! Я с тобой не собираюсь до утра возиться.
– Я не виновата! – Истерично выкрикнула Кира и ударила по столу обеими руками, скованными наручниками.
– Дура. Ты там и двух дней не протянешь, в твоём случае это смертный приговор. А ты делаешь себе только хуже. Сиди и думай. Сон тебе сегодня не светит.
Следователь вышел, и Кира положила голову на стол.
Её разбудил бархатный мужской голос. Она приподняла голову, напротив снова сидел силуэт, но более крупный.
– Ну, что вы, – говорил всё тот же голос, говорил спокойно, размеренно, – Не передумали?
– И вы туда же, – зевая, проговорила Кира.
– Боец, включи свет, а то и я сейчас зевать начну.
В комнате зажёгся свет. На чёрном потолке мягким белым светом загорелись лампы дневного света. Вся комната, включая потолок, была выкрашена чёрной краской. Бетонный пол был усеян окурками от сигарет. У железной двери стоял полицейский с автоматом за плечом и шашкой на поясе.
Напротив Киры сидел мужчина лет 27-30-ти, в обычной гражданской одежде. Он потушил настольную лампу.
– Курите? – Спросил он, достав пачку сигарет.
Кира отрицательно покачала головой.
– Не против, если я закурю? – спросил тот. Услышав в ответ лишь молчание, он прикурил от спички и продолжил: «Давайте начистоту. Вся полиция уже в курсе дела, в конце концов, убийство – большая редкость у нас. Ни один адвокат не хочет браться за это дело, поскольку оно бесперспективное».
– А вы кто? – Спросила Кира, смотря в одну точку на столе.
– Я помощник прокурора. Я хочу вам помочь. Если начистоту, то скажу откровенно, что никому не нужна шумиха и бесполезное расследование, когда всё очевидно. Сейчас военное время, и такие дела решаются быстро. Вы понимаете, к чему я виду? Наказание вы понесёте в любом случае, и назначено оно будет в ближайшие дни. Только от вас зависит, каким оно будет, – говорил он спокойно, учтиво, не отрывая взгляд от Киры, подперевшей голову руками и смотревшей в одну точку. – Давай так, ты подписываешь чистосердечное, и мы прекращаем эти ночные мучения, суд пройдёт быстро, а я посодействую в смягчении наказания.
Помощник достал лист бумаги и ручку. На листе уже было что-то написано, но написанного Кира не могла разобрать, в глазах всё плыло.
– Подпишешь и вполне возможно, что отбывать наказание ты будешь в крепости. Да, в камере, под надзором, возможно срок будет немного больше, но ты не погибнешь. Через несколько лет выйдешь и будешь жить дальше, в крайнем случае переедешь в другую крепость. Тебе нужно это клеймо на правой руке? Срок истечёт, а оно останется и тогда каждый будет знать о твоей судимости, даже не отправляя запрос в базу данных.
Он ещё что-то говорил, пока Кира просто не отключилась.
Двое полицейских, сняв наручники, взяли её под руки и отволокли в карцер.
Кира очнулась в карцере на деревянной кушетке. Комната была размером всего три на полтора метра с низким потолком. Стены, пол и потолок были бетонными. Над железной тюремной дверью тускло горела лампа в пожелтевшем плафоне. В углу – санузел.
Кира взглянула на свои руки, запачканные запёкшейся кровью. Жутко болела голова.
Она тяжело встала, подошла к старой раковине, на которой лежал кусок хозяйственного мыла. Помыв руки и умывшись, она стала расхаживать от стены к стене. Головная боль притупилась от ледяной воды, а из крана текла только такая. Время от времени слёзы текли по щекам.
Наконец она взъерошила волосы и со злостью ударила несколько раз кулаками по двери, подняв гулкий грохот. Сморщившись от боли, она подскочила к раковине и, открыв кран, сунула руки под ледяную струю и продержала до тех пор, пока их не свело по локоть от ледяной воды.
Она села в углу у двери, обхватила колени руками и опустила голову. На побледневших от ледяной воды разбитых кулаках понемногу стала выступать кровь.
В голове мелькали несвязные мысли. Она всё ещё не могла поверить в то, что произошло.
Вдруг ей вспомнилось, как три года назад она с друзьями выходила на крышу крепости. Те кучевые облака, висящие в воздухе, а между ними – синяя пустота. Кругом – огромное пространство и невесть откуда берущийся ветер. Низко, над самой крышей между труб пролетела ВПС, издавая низкий гул, пролетела на сумасшедшей скоростью и исчезла где-то далеко-далеко, там куда не достигал человеческий взор. Кира, привыкшая к вечному окружению стен и потолков, вдруг запаниковала и убежала вниз, а восторженные друзья остались на крыше. Позже она придумала оправдание, якобы забыла забрать троюродного брата из садика, хотя тот самый брат уже ходил во второй класс. Впрочем, её друзья и так догадывались в чём дело. Многие жители крепостей наряду с депрессией страдали агорафобией – боязнью открытого пространства.
Выхода не было видно. Продолжить всё отрицать – стопроцентное изгнание, а там, снаружи, неподготовленный человек долго не протянет. Подписать признание – значит, согласиться со статусом убийцы, абсолютная перспектива попасть в тюрьму и стать единственной заключённой по этой статье – ничем не лучше, до звонка мало шансов дожить. Следствие явно не хочет мусолить это дело, к тому же по законам военного времени таких наказывают без суда и следствия, тем более что доказательств против неё предостаточно.
Кира настолько ушла в себя, что не заметила, как за ней пришли.
Дальше её вновь отвели в допросную, где допрашивали разные люди. Но все допросы длились не более двадцати минут, так как диалога не получалось, Кира молчала, уставившись в одну точку на полу. Пробовали разные подходы, и уговорами, и угрозами, и запугиваниями, и даже попытками найти компромисс. Но за семь с половиной часов допроса она не только звука не произнесла, но и практически не шевельнулась.
– Не хочешь вообще говорить?! Тогда суд над тобой пройдёт заочно! Навела шороху и сидит, отмалчивается, стерва! – Кричал полный лысый прокурор, брызгая слюной. Лицо его покраснело от гнева, он без конца вытирал пот пожелтевшим платком. – Так, в КПЗ её, за двойную решётку! Никаких свиданий! Хотел я как лучше, хотел помочь, а ты всё глубже себя закапываешь своим молчанием. Всё, хватит возни, передаю дело в суд. Гарантирую, ты сдохнешь там, среди руин, выжить в одиночку там могут только профи.
Он вышел, хлопнув дверью.
Кира сидела в тёмной комнате в углу за двойной решёткой. Угол был освещён лампой дневного света. Белый свет заливал клетку размером метр на метр, в которой даже лечь не получится. Заключённая сидела на дощатом полу у обшарпанной стены. Внутри клетки не было совсем ничего, кроме самой подсудимой в грязном спортивном костюме с растрёпанными волосами.
Дверь открылась, и в неё вошёл хромой мужчина в старых классических джинсах и серой футболке, одна нога была в коричневом ботинке а из-под другой штанины виднелся протез. Густые седые волосы были взъерошены, тонкие линзы поблёскивали в толстой чёрной оправе очков.
Дверь за ним закрылась, и он исчез во тьме. Послышался торопливый стук протеза по дощатому полу, и мужчина подошёл к клетке. Кира подняла голову и тут же вскочила.
– Папа, – бросилась она к решётке. – Я думала, свидание не дадут.
– Мне и не дали, – негромко признался отец и просунул руку сквозь первую решётку, насколько смог. – Не думал, что когда-то скажу так, но хорошо, что есть люди, которых можно подкупить. Мне дали всего три минуты.
Кира просунула обе руки в решётку и обхватила ими руку отца. Слёзы неудержимо потекли по её щекам. Отец старался держаться спокойно.
– Мне-то хоть скажи, чтобы хотя бы я знал, – попросил мужчина.
– Я его не трогала, я подошла, чтобы помочь, а он…
– Я верю. Только им этого не объяснить. Я постараюсь тебе чем-нибудь помочь, ты только держись.
Кира молча смотрела на него, едва сдерживаясь, чтобы не разреветься.
Дверь вновь открылась.
– Время, – негромко сказал охранник и огляделся по сторонам.
– Я люблю тебя, – дрожащим голосом сказала Кира, сжав руку отца. Губы её задрожали, плечи затряслись, слёзы потекли по подбородку.
– Я тоже тебя люблю. Держись, может, там кто-то тебе поверит и поможет.
Он отошёл от клетки, смотря на дочь, крепко сжавшую стальные прутья руками.
– Быстрей, быстрей, – поторопил охранник.
Отец, хромая, вышел, дверь сразу захлопнулась. Кира сползла на пол и закрыла лицо руками.
Спустя несколько часов снова вошли. Это были двое полицейских и ещё какой-то мужчина в гражданском.
– Встать, – потребовал тот, в гражданском.
Кира сидящая на полу, опустив, голову не отреагировала.
– Встать, оглашается приговор, – немного борзо снова потребовал мужчина.
– Идите вы на… – непечатно выругалась Кира.
– Я так смотрю, на официальную форму можно забить. Ты приговорена заочно к изгнанию и запретом на укрытие в любой крепости Альянса, сроком на три года. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Один из полицейских открыл клетку и, подняв Киру за плечо, вывел.
Спустя какое-то время её вели по техническому коридору крепости. На немного опухшей правой её кисти – свежая наколка. Изображён человеческий череп, за ним две пятиконечные звезды со сложной окантовкой и символами, снизу дата 14.05.0015. – дата вынесения приговора. Это была ещё одна особенность наказания, ведь даже по истечению срока наколка остаётся, и все сразу понимают, что это за человек.
В зависимости от тяжести преступления было разное количество звёзд, от одной до пяти. Звёзды – это печать, наносимая специальным аппаратом практически мгновенно, в отличие от черепа и даты, набиваемых по-старинке. Скопировать печать вручную было крайне сложно. Наносилось клеймо на разные части тела. Дело в том, что конечности, на которые набивались наколки, могли быть утеряны в бою, и не только в бою…
Наколка с пятью звёздами имела больший размер и набивалась на лице и частично на шее. Также, в зависимости от тяжести преступления, изгоняли с разным набором амуниции. К примеру, за убийство более трёх лиц с особой жестокостью осуждённого вывозили подальше от крепости и оставляли связанным по рукам и ногам, не оставляя ничего. В таком случае смерть была почти неминуема. Или приговаривали к казни на электрическом стуле.
Приговорённую ввели в комнату. Это напоминало обычную однокомнатную квартирку, только без кухни. Обстановка тут была обычная, домашняя. На стене напротив двуспальной кровати висел ЖК-телевизор, через USB-вход к нему был подключён носитель со множеством фильмов и музыки. Правда, полки были полупустыми. На них стояли в основном фото городов и природы в рамках и стопки дисков. По закону, приговорённый проводил последние сутки в этой квартире. Ему давали возможность выспаться на нормальной кровати, хорошо кормили, вне зависимости от степени тяжести его преступления. Ведь в большинстве случаев приговорённые по истечению срока не появлялись в крепостях по разным причинам, в основном они погибали в первые полгода наказания, в большинстве случаев от болезней и химического отравления.
Дверь за спиной плавно закрылась. Кира подошла к окну. Комната находилась в стене крепости под самым потолком первого этажа. Окно было без решёток, но стеклопакет был сплошной и не открывался.
Она села на подоконник, обхватила колени руками, голову положила на холодное стекло. Сквозь собственное отражение в стекле она смотрела на город, на серые крыши, на слабо светящиеся улицы-трещины, расползшиеся меж бетонных коробок, настроенных вплотную друг с другом. Хотя сам город её абсолютно не интересовал, она ушла глубоко в себя и смотрела в никуда. Слёзы больше не текли из её серо-зелёных глаз, они будто кончились.
Просидев так несколько часов, пока освещение в городе не переключили с бледно-жёлтого на белое и синее, что означало наступление полуночи, она лениво сползла с окна. Она приняла душ, пробыв там почти час. После она развалилась на кровати.
В нише с небольшим окошком возле двери появился поднос с едой. Кира почувствовала ароматный запах, но кусок в горло не лез.
Она взяла валяющийся на кровати пульт и включила первый попавшийся фильм. Как на зло, это оказался один из новых триллеров о группе людей, выживающих в руинах бывшего города. Она не вникала в сюжет, она просто смотрела на мелькающие кадры, погрузившись в себя.
На следующий день, когда принесли завтрак, Кира всё же не отказалась от него, пара дней голодовки дала о себе знать.
Через пару часов в комнату вошёл парень лет двадцати, в синем военном камуфляже, в бронежилете, но без оружия. Его коротко остриженные светлые волосы и гладкое лицо с карими, слегка прикрытыми глазами имели спокойный, но в тоже время собранный вид. Манера его движений и не громкая, но чёткая речь, говорили многое о его характере. Его нельзя было назвать простым и понятным парнем, капля скрытности всё же присутствовала в этом светлом с виду человеке.
Он положил на кровать сложенную чёрную форму с широкой серой полосой по бокам, сверху положил чёрную кепку, на пол поставил ботинки.
– Оденешь это. На выход через три часа, – мягко сказал парень, подойдя ближе к Кире, сидящей на окне и наблюдающей за прохожими внизу.
– Я это не одену, – заявила Кира, не поворачиваясь к парню.
Это был её бывший одноклассник Антон Тихий, с пятого по одиннадцатый класс они сидели за одной партой. Хотя они и не были лучшими друзьями или что-то вроде того, всё же хорошо общались и подумать не могли, что вот так окажутся по разные стороны закона.
– Кир, не обрекай себя на очередную унизительную процедуру. Не наденешь сама, тебя оденут, но повезут тебя только в этом и ни в чём другом, – всё так же мягко и тихо говорил Антон. – Дело сшили быстро, белыми нитками, но… похоже, всё не так просто.
Кира сидела молча, презрительно глядя на бывшего одноклассника.
Он подошёл ещё ближе и заговорил вполголоса: «Кто будет тебя конвоировать, уже известно, в их число вхожу и я. Я кое-что успел подготовить. Немного, конечно, но всё же лучше, чем ничего. Там, где тебя оставят, стоит старый автобус, заглянешь под него. Выслеживай патрули. Время патрулирования нашего отряда, в котором я с недавнего времени, с 9:40-ка до 12:40-ка. Просто высматривай меня и дай знак, желательно, чтобы заметил его только я».
Кира недоверчиво покосилась на Антона.
– Тихий, тебе чо от меня надо?
– Ничо мне от тебя не надо, расслабься.
– Ну и зачем тогда всё это? Давай выкладывай.
– Мы с тобой с пятого класса вместе. Похоже, я второй человек в крепости, который тебе полностью верит, я и твой отец.
– А если всё-таки я его убила? – Спросила Кира, внимательно смотря ему в глаза.
Антон ничуть не смутился и ответил сразу же: «Это не могла быть ты».
Он многозначительно улыбнулся и торопливо вышел.
Кира, в чёрной форме с серой полосой по бокам и солдатским мешком-рюкзаком за спиной, шла в сопровождении двух бойцов спецподразделения отряда «Тигр». Руки её были скованны наручниками. Они шли по кабельному коллектору, над головой светили голубоватые лампы дневного света. Местами пол был решетчатый и под ним проходили то жёлтые газовые трубы, то паропроводы, то какие-то провода.
Спустя двадцать минут они вышли из подвала одной из многоэтажек. На улице ждали ещё четверо бойцов «Тигр».
Киру закованную в наручники вели по одной из главных улиц, под конвоем шестерых бойцов с автоматами, готовыми выпустить очередь на любое неверное движение приговорённой. Это было очередное унижение, приговорённую должны были вести несколько кварталов до ворот по наполненной людьми улице. Специально, разумеется, граждан никто не предупреждал во избежание столпотворений и провокаций. Хотя такие случаи были редкостью, этот нюанс был прописан как один из обязательных пунктов приговора.
Один из конвоиров повернул кепку Киры козырьком назад, козырёк до этого был опущен на глаза. Люди расступались перед конвоем. Кто-то смотрел на Киру с презрением, кто-то с ненавистью, кто-то показывал пальцем, а кому-то и вовсе не было никакого дела.
Наконец её довели до огромных ворот. Двустворчатые огромные ворота толщиной около полуметра были выпуклой формы. Выпуклыми во внешнюю сторону крепости они были для того, чтобы лучше выдерживать взрывную волну от ядерного удара. Таких ворот было семь.
За воротами стояли БМП и военный «хаммер». Возле машин находились восемь солдат в обычном солдатском камуфляже с автоматами за спиной, латах и мечами на поясе. Среди них был и Антон Тихий.
Киру усадили на заднее сидение «хаммера», от водителя она была отгорожена решёткой и стальной сеткой. Бойцы попрыгали в БМП, кроме Антона и ещё одного, севших на броне.
Ворота позади закрылись, в воздухе повис выхлопной дым от боевых машин. Ворота впереди открылись, за ними оказался следующий отсек коридора, такой же, как и первый. Машины проехали в него, ворота позади закрылись, открылись следующие. И так до тех пор, пока не открылись седьмые ворота, толщиной полтора метра. Полукруглые ворота, обшитые сталью и заполненные внутри бетоном, отъехали в нишу в стене, и внутрь тёмного коридора хлынул свет.