Мои истории с моей географией
Сколько я себя помню, а я себя помню, то всегда приходила в поросячий восторг при виде заграничных голубых старушек. Во времена моей юности их было довольно много, и они постоянно попадались на глаза – у театров, гостиниц, просто на улице. Эти мальвины на пенсии казались мне чрезвычайно привлекательными и совершенно необыкновенными. Их необычно-голубой цвет волос был отличительным знаком того, что все они приехали из далеких стран загнивающего капитализма и были ПУТЕШЕСТВЕННИЦАМИ.
Жили мы тогда на улице Горького, которая зовется нынче Тверской, центральной улице не только Москвы, но и всей страны. Окна наши выходили на Главный Почтамт и местами даже на Красную площадь. Квартира с валютным видом, как говорила моя бабушка Лида. По Горького важно и неповоротливо ездили огромные «Икарусы», автобусы, перевозящие мальвин и их благородных спутников в темных очках. «Икарусы» притормаживали у гостиницы «Интурист», здания уродского, совершенно никак не связанного по стилю с остальными домами на Горького, задуманного, видимо, как символ современной Москвы в то время. В этом символе – стекло, бетон, серость, отсутствие деталей и архитектурных излишеств – часто останавливались и папины друзья, когда приезжали в Москву. Было очень удобно – в самом центре, до всего рукой подать, да и у нас дома можно было засиживаться допоздна, а потом идти себе под утро в гостиницу, тихонько пошатываясь от выпитого. Пять минут – и ты на месте! И мы сами часто бывали у них в «Интуристе» и в «Национале», который стоял рядом. Там в обширных фойе и сидели эти прекрасные голубоволосые старушки в ожидании очередного «Икаруса». Эти великовозрастные дамы стали тогда для меня символом свободы и независимости и даже какой-то моложавой дерзости. Очень сильно отличались от наших отечественных застарелых тетенек, отличались всем – яркими нарядами, широтой жестов, открытыми взглядами, громким смехом и даже пухлыми чемоданами с разноцветными наклейками. Их, голубоволосых, никогда не останавливали швейцары. Другим же попасть в гостиницу было проблематично. Процесс входа занимал немало времени: нужно было, чтобы приглашающая сторона вас непременно ждала внизу и встречала с документами, подтверждающими регистрацию в гостинице, либо вы должны были дать энную сумму швейцару в качестве пропуска, обычно от трех до десяти рублей. При этом, несмотря на всю серьезность церберно-швейцарской службы и незатухающий огонь в глазах, внешний вид этих побитых молью старичков – кокетливая фуражка и невероятного зеленого цвета полупальто с золотыми галунами – делал их похожими на третьеразрядных опереточных лакеев. Швейцары стояли на страже во всех солидных гостиницах. Отдавали честь и брали чаевые. В основном они были вполне солидными и крепкими бывшими кагэбэшниками или военными, с серьезным подозрительным взглядом, в любом мужчине видевшим шпиона или фарцовщика, а в любой женщине от 15 до 70 – проститутку. Проституток, кстати, было немерено в интуристовских гостиницах, и многие девчонки из моего класса им завидовали, ведь очень хотелось заграничных шмоток и волшебной разгульной жизни с приключениями. Я-то точно не завидовала. Мне не нравился петушиный боевой раскрас этих затравленных дев и вечная половая готовность. Мне было странно, что можно вот так часами напролет бездельно сидеть, скудно одетой, в баре и просто попивать яркий коктейль, ничего особо не делая. И даже без книжки в руках. И изредка подниматься в номер совершенно незнакомого мужика. Фу… Эта проститучья жизнь была просто выкинутым из молодости временем. Швейцары имели какой-то процент с их бурной женской деятельности и, по-ленински прищуриваясь, отслеживали их передвижения по фойе. Ну, а моих голубоволосых мальвин пропускали мгновенно, с улыбкой, широко распахивая перед ними дверь. Ведь мальвины эти были совершенно из другой реальности и со временем стали важной частью моего представления о мире, который существовал за пределами Советского Союза.
Мир этот казался беззаботным и радостным, полным приключений и красивой жизни, подсмотренной в заграничных журналах. Эти дамы стали для меня ориентиром на будущее, хоть и страшно было так далеко заглядывать. Несмотря на то, что все они были в годах, за семьдесят точно, они продолжали выглядеть привлекательно, подкрашивали седину синькой и одевались по последней капиталистической моде, а не донашивали, как наши, сто раз перешитое и перелицованное. И еще они точно выглядели здоровыми и боевыми, уж если могли позволить себе долгие перелеты и переезды. Да и дома у них тоже все было налажено, внуки-правнуки присмотрены и свободного времени имелось в избытке, которое и тратили они на себя и со вкусом. Ну вот так я себе все разложила по полочкам. Мне очень хотелось стать когда-нибудь такой мальвиной, хотя я понимала, что одно лишь окрашивание волос не превратит меня в свободную духом путешественницу.
И, как пишут в книгах, прошло время. Голубоволосые старушки из того далекого времени немного подвыветрились. Я тех, европейских, почти перестала встречать. Хотя, возможно, стала немодной та небесная синька для волос. Вместо привычных заездили на огромных автобусах по Москве седые китайские старушки, на которых мне совсем не хотелось быть похожей, не вязались они с тем сказочным дымчатым образом из моего далекого детства.
А детство мое проходило в Москве, где, собственно, родилась мама, а спустя 24 года и я. Москва ведь тоже интересный город, и почему бы нам по нему не попутешествовать? Не к Царь-пушке, конечно, отправиться, не в Лужники и не к памятнику Маяковскому – нет, это вы, пожалуйста, без меня, а очень прицельно, очень избирательно, туда, где сердце замирает и переворачивается. Именно у меня. Ведь у всех есть любимые дворики, дома и переулки, правда? Вот я вам и покажу свои любимые московские места. Может, не все они любимые, но чем-то обязательно запомнившиеся.
Начнем?
