Антонина Михайловна жила в обычной блочной девятиэтажке, которая оказалась зажатой между парочкой современных башен. Я поднялась в ободранном лифте на нужный этаж и нажала на звонок. Через пару минут стало понятно – дома никого нет. Решив так просто не сдаваться, я побеспокоила соседей.
Не успел мой палец вдавить коричневую пупочку, как давно не крашенная дверь распахнулась, и грубый голос громко произнес:
– Чего еще?
Я быстро оглядела крепко сбитую девицу, одетую в карикатурно узкую и неприлично короткую даже для домашней одежду. Она была в стрингах и в некоем подобии распашонки, вероятно, верхней части шелковой пижамы (нижнюю красавица забыла надеть), которая плохо сходилась на груди. Из пупка девицы торчала клипса в виде цветка, а волосы у нее были розово-голубого цвета.
– Чего тебе еще? – повторила хозяйка. – Не надоело шляться? Опять счетчики проверяете? Уже говорила: я снимаю двушку, дергайте за неуплату хозяина, он от меня сполна бабла имеет. Какие претензии?
– Не имею ни малейшего отношения к Мосэнерго, – миролюбиво ответила я. – Ваши счета за газ, телефон и коммунальные услуги находятся вне сферы моих интересов. Я пришла к Никите Кириллову, сыну Антонины Михайловны, а его нет. Не знаете, куда мог подеваться парень?
Если вы хотите узнать от соседей правду, начинайте издалека. Пусть девушка не знает, что на самом деле объект моего интереса – мать юноши.
– А что он натворил? – внезапно обрадовалась соседка. – Его посадили? Вы из милиции?
Я улыбнулась и уклонилась от прямого ответа на вопрос.
– Вашей догадливости можно позавидовать.
– Хочешь кофе? – неожиданно по-свойски предложила розово-голубая Мальвина.
– Не откажусь, – кивнула я.
Квартира соседки Кирилловой выглядела так, словно здесь час назад орудовала банда воров.
– Не обращай внимания, – бросила девушка, заметив мой изумленный взгляд, – вчера с концерта около пяти утра приехала, некогда было убирать.
Я посмотрела на лежащие посреди кухни туфли на головокружительной платформе и спросила:
– Ты, наверное, певица?
– Марина, – представилась соседка. – У меня свое шоу, танцы с элементами акробатики. Народ в экстазе! Выступления расписаны на полгода вперед, денег получаю лом. Черт!
Споткнувшись о небольшой кофр с косметикой, Марина едва удержалась на ногах, но не выронила кружку с кофе.
– Не все любят вести домашнее хозяйство, – вздохнула я, – найми помощницу.
Марина скорчила гримасу.
– Ей платить надо. Печенье будешь?
Я кивнула, открыла кухонный шкафчик, приговаривая:
– Точно помню, было оно у меня…
Мои глаза еще раз окинули кухню-столовую, туфельки с пятнадцатисантиметровой платформой, одежду в блестках, разноцветной кучкой лежавшую на табуретке. Я отхлебнула жидкий кофе. «Танцы с элементами акробатики» – это явно стриптиз. Марина пляшет в ночных клубах, но ее заработков не хватает на горничную.
– Никита Антонину придушил? – вдруг спросила она и плюхнула в центр стола жестяную коробку с дешевыми бисквитами.
Я вздрогнула.
– Придушил? Ты подозреваешь сына в убийстве матери? Почему?
Марина попыталась откусить печенье, не справилась с твердокаменным лакомством и принялась размачивать его в кофе, одновременно тараторя:
– Стены здесь бумажные. Сколько живу, столько они орут друг на друга. Каждое утро и вечер такие концерты закатывают! И всегда одно и то же. Антонина вопит: «Немедленно собирайся на занятия!» А сынишка ей в ответ матом. Сначала они визжат, затем мебелью швыряются. В конце концов мать парня выпихивает и сама уходит. И тут начинается самое интересное.
Марина захихикала, быстро проглотила размякшее печенье и продолжила:
– Только мадам за порог, Никитон через десять минут дома. Наверное, спать укладывается, потому что тихо становится. Затем к кадру девчонка приваливает. Около полудня от них травкой тянет – вентиляция здесь плохая, воздух между квартирами гоняет. Когда ко мне гости заглядывают, Антонина мигом в дверь колотит и орет: «Марина, прекратите курить! Если хотите дымить, отправляйтесь на балкон. Вся ваша вонь у меня!» Спрашивается, при чем тут я? Архитектор козел!
Я с интересом слушала эмоциональный рассказ Марины. Один раз она не выдержала и ответила соседке:
– Антонина Михайловна, не лезьте в мою жизнь!
И тут Кириллову понесло по кочкам, она стала свои принципы высказывать. Мол, все обязаны работать, а не развлекаться. Трудиться надо на благо общества, а не задом на сцене крутить. Марина проститутка и хамка. Ей, Кирилловой, в ее возрасте недосуг было плясать, она на «отлично» училась.
Марина выслушала скандалистку и сказала:
– Не тратьте зря запал, лучше за Никитой смотрите! Он у вас занятия прогуливает и травой балуется.
Кириллова обомлела:
– Врешь!
Марина ухмыльнулась.
– Можете проверить. Завтра не ходите на службу, а зайдите ко мне. Вам все станет ясно.
– Спасибо, – тихо поблагодарила Антонина Михайловна.
Во вторник бухгалтер притаилась на кухне у стриптизерши. Как на грех, Никита в тот день решил погудеть с размахом. Он не завалился, как обычно, на боковую, вернувшись домой после ухода матери, а сразу привел девчонку. Сначала Марина с изрядной долей злорадства наблюдала, как вытягивается лицо Антонины Михайловны. Бедную Кириллову парализовало от звуков и запахов, которые летели из ее квартиры. Никита и девчонка после баталии в постели закурили «козьи ножки» и начали обсуждать свои проблемы.
– Хорошая у тебя хата, – одобрила гостья.
– К ней мать прилагается, блин, – выразился юноша. – Надоела, сил нет!
– Че ты за мужик, бабу обломать не можешь? – заржала девчонка. – Вмазал бы ей пару разов, и все. Как получит по носу, спорить побоится.
– Просто мечтаю от нее избавиться, – откровенно признался Никита. – Вернусь домой и думаю: «Хоть бы мутер под машину попала! Или убил бы ее кто в темном углу!» Андрею из моего класса повезло. У него предки в машине с эстакады слетели.
– Ну хватит! – перебила его девушка. – Мы че, только о твоей мамаше говорить будем? Или другая программа намечается?
Довольно посмеиваясь, парочка ушла из кухни.
– Как хорошо слышно… – пролепетала Кириллова. – А ведь они не особенно громко разговаривали. Они там курят? Запах странный, не табачный.
– Это марихуана, – пожала плечами Марина. – Сейчас травку купить легко. Вас на сигаретах переклинило? А то, что Никита мечтает о вашей смерти, не напрягло? Достали вы его своим воспитанием!
Антонина Михайловна горько вздохнула.
– Одна парня тяну, хочу из него человека сделать, хорошую профессию дать. А Никита неблагодарный, учиться не желает, по утрам на занятия его не добудишься. Все бы ему по ночам в клубах прыгать да на проституток у шеста любоваться… Хочу как лучше… А он сопротивляется. Вот положит в карман аттестат, пойдет в институт, устроится на службу, заработает авторитет, получит пост начальника, тогда может позволить себе небольшой загул. Но не в шестнадцать же лет!
Марине стало смешно.
– А когда? В стариковские тридцать пять? Вы сами-то в клубе бывали? Там редко дедулек с бабульками встретишь. На пенсии уже не до веселья станет, в молодости погулять надо. Вы не правы, долбежкой и зудежкой ничего не добьетесь. Человек должен сам собой распоряжаться. Оставьте Никиту в покое.
Антонина Михайловна пошла к двери. Но вдруг обернулась и сказала:
– Знаешь, Марина, ошибка, которую ты по глупости совершишь в молодости, может напомнить о себе в тот момент, когда уже сама о ней позабудешь. Живешь хорошо, вполне счастливо, а она в дверь стучит: «Здравствуй, Тоня, вот она я». И вся твоя судьба наперекосяк пойдет. Не хочу, чтобы Никита совершил подобную ошибку, и тебе желаю не делать глупостей. За них потом придется расплачиваться.
Закончив рассказ, Марина пошла к чайнику, а я спросила:
– Они перестали ругаться?
Хозяйка квартиры оперлась о кухонный стол.
– На время Антонина попритихла. Никита поступил в училище. А потом заново у них баталии пошли. Тема та же: мать про учебу голосила. И Никита дома ночевать перестал. Как вернется, у Кирилловых война орков с гномами. Пару раз я всерьез хотела ментов звать, до того они расходились. Антонина на Никиту орала, тот в ответ вопил. В конце концов по батареям народ стучать начинал. Тогда они громкость убавляли, но отношения продолжали выяснять. Но вот уже два дня тишина стоит. Кириллова на сына не нападает. Я решила, что тот снова спать не является. У соседей, словно в могиле, ни одного звука, и запахи никакие не ползут. Наверняка в их квартире пусто. А сейчас ты пришла. И что я могу подумать? Придушил сынок маму.
– Где учится Никита? – насела я на Марину.
Она ткнула пальцем в окно.
– Решил поближе к дому устроиться. На той стороне шоссе учебное заведение имеется. Лучший выбор для парня – медучилище. На сто девок два мужика. Говорю же, лучший выбор!
Я простилась со стриптизершей, перешла через дорогу и отправилась на поиски Никиты. В учебной части меня встретили любезно, а вот о студенте Кириллове заведующая Елена Константиновна высказалась без восторга.
– Сплошная головная боль от него! Прогульщик, лодырь, балбес, в голове одни гулянки. Сессии сдает на тройки, да и то их ему из жалости ставят. Отзывы по практике хуже некуда.
– Почему же Кириллова держат в училище? – удивилась я.
Елена Константиновна пригорюнилась.
– Распоряжение директора. Игорь Иванович велит брать мальчиков вне конкурса и приказывает их, несмотря ни на что, до выпускного дотягивать. Говорит: «У нас тут не женский монастырь, надо, чтобы и парни в аудиториях сидели». Вот мы и мучаемся. Девочки у нас хорошие, многие нацелены на медвуз. А с юношами беда.
Елена Константиновна посмотрела на дверь и понизила голос:
– Уж извините, но мужской пол здесь – сущие отбросы. Не попали в хорошие институты, испугались армии и кинулись туда, куда стопроцентно примут и отсрочку дадут. По идее, наши студенты после трех лет обучения должны идти работать в больницу медсестрами и медбратьями. Тут есть некоторая хитрость: время обучения засчитывается как трудовой стаж, поэтому, поступая в профильный институт, бывшие наши воспитанники имеют льготы. Да, они теряют несколько годков, но потом, если, конечно, захотят, непременно станут врачами. Вот только мальчики, похоже, здесь просто отсиживаются. Кое-кто, покинув нас, бежит в вузы совсем иной направленности, не имеющие ни малейшего отношения к лечению людей. Возьмем Ваню Рябинкина. Отсидел здесь на лекциях с сентября по июнь, и пожалуйста – прошел по конкурсу на экономический факультет МГУ. Зачем ему понадобилось наше училище? Требовалась тихая гавань, чтобы не забрали в казармы. Рябинкин с репетитором занимался и со второй попытки поступил в университет. И подобных ему много. Хотя бывают исключения. Например, Николай Пересветов. Поступил сюда от безнадежности, увлекся хирургией, теперь…
Я бесцеремонно прервала Елену Константиновну:
– Вернемся к Никите Кириллову.
– Из него ничего не выйдет, – вынесла вердикт зав. учебной частью, – он прогульщик и лентяй.
– Кириллов сейчас на занятиях? – спросила я.
– Несколько дней не показывался, – ответила женщина.
– Заболел? – уточнила я.
– Понятия не имею, – скривилась Елена Константиновна. – Заявится, потребую справку, посмотрю, что бездельник врать будет.
– Мальчик не посещает лекций, а вы не забеспокоились, – укорила я ее.
Елена Константиновна возмутилась:
– Мальчик?! Еще скажите – малыш… Никита здоровенный лось, на две головы выше нас с вами! И ничего с ним не случилось. Ники Малышевой тоже нет. Думаю, они вместе гуляют.
– Малышева – девушка Никиты? – уцепилась я за кончик тоненькой ниточки.
Елена Константиновна издала булькающий звук. Вероятно, это был смех.
– Девушка? Вот уж неподходящее слово для Ники! Они с Никитой не разлей вода, что, впрочем, не мешает им ругаться. Совсем стыд потеряли – дней десять назад подрались в компьютерном классе, стол сломали. Теперь жду, когда их родители ущерб возместят. Впрочем, на Малышеву надежды нет, у нее мать – алкоголичка. А Кириллова – приличная женщина, но пока сюда не спешит. Правда, Антонина Михайловна сразу деньги предложила, но я ей ответила: «Спасибо, конечно, да я не имею права наличными брать. Езжайте в магазин и привезите мебель».
– У вас есть адрес Малышевой? – перебила я заведующую.
Елена Константиновна положила ладонь на мышку, перевела взгляд на монитор.
– Улица Радько, дом пятнадцать. Здесь рядом, идите мимо супермаркета, увидите там у двери бабу в зеленой шубе, можете познакомиться. Это Алла, мамаша Ники. Она в магазине полы моет, если, конечно, трезвая, а с пьяных глаз у порога топчется, выпрашивает на выпивку. Одного не понимаю – почему ее директор не гонит?
– Номер квартиры подскажите, – попросила я.
– Там барак, – поморщилась заведующая. – Сама я в гости к Малышевой не заглядывала, но предполагаю, что отдельных апартаментов в здании не сыщется, коридорная система.
На улице неожиданно оказалось солнечно, дождь закончился, сентябрь решил порадовать москвичей бабьим летом. Улица Радько начиналась сразу за училищем, и я решила пойти пешком. Пусть машина пока постоит у дома Кирилловой, мне полезно прогуляться. На пути, как и обещала Елена Константиновна, оказался супермаркет. Возле стеклянных дверей маячило существо, облаченное в наряд из шкуры убитого чебурашки, который перед смертью позеленел от неведомой болезни.
Я поднялась по ступенькам и спросила у потерявшего человеческий вид создания:
– Вы Малышева?
– Не помню, – затряслась пьяница. – Дай на пиво!
– Где Ника? – задала я следующий вопрос.
– Кто? – икнула алкоголичка.
– Ваша дочь, – уточнила я, – Вероника.
Заботливая мамаша подняла руку, черными ногтями поскребла макушку и изумилась:
– Дочка? Моя?
– Твоя, – подтвердила я, решив больше не «выкать» тетке.
– Чтой-то не припомню, – прохрипела та, – ваще из головы вымело. Недалеко я тут поселилась, за оврагом. Через лес надо перейти. Туда!
Я молча посмотрела в ту сторону, куда показала пьянчужка. Ни малейшего намека на лес в радиусе полукилометра не было и в помине. Автобусная остановка, ряд палаток с мелочовкой, дальше несколько двухэтажных домов.
Двери супермаркета раздвинулись, появилась черноволосая женщина с ведром и шваброй.
– Не пугай покупателей, Алла, – тихо сказала она. – Максим Львович рассердится. Ступай домой, проспись.
Малышева встряхнулась, словно облитая водой кошка, и заорала:
– Пошла вон! Стану я от чебуреков замечания слушать! Понаехали сюда из аулов… Я коренная москвичка, с пропиской. Максим Львович не меня, а тебя вон выставит. Хамло! Дай на пиво!
Последняя фраза адресовалась мне.
– Ничего не получишь, – отрезала я, – лучше послушай добрый совет: иди домой.
Алла шагнула в сторону, ударила ногой по ведру и завопила. Наверное, хулиганка надеялась, что емкость перевернется, но она почему-то даже не вздрогнула.
– Ой-ой-ой! – присела Малышева. – Я пальцы сломала! Щас пойду к Максиму Львовичу, расскажу, как на меня Курага Урюковна напала и ногу повредила! Нехай мне компенсацию платят! Тыщу рублей! Мало всем не покажется! Урою! Тебя, чебуречина, выпрут, денег не заплатят, – узнаешь, как на москвичей наезжать! Я не пьяная! На опохмел прошу с трезвых глаз!
Продолжая ругаться и твердо наступая на якобы поврежденную ступню, Алла влетела в магазин.