На стадионе в Ирландии, где играют местная и наша сборные, параллельно проходит еще одно сражение. Напротив трибуны с рашн-турист идет массированная реклама, в которой рубятся друг с другом наши водочные и пивные производители. Лишь изредка высунется что-нибудь постороннее: товар, который не принимают вовнутрь, какой-нибудь пылесос или мобильник.
Водочники пока давят со всей своей сорокаградусной мощью. Лишь изредка высунется какой-нибудь «Старый мельник», и опять на жидкокристаллическом экране сменяют друг друга «Пять озер», «Журавли», «Столичная», «Немирофф»…
Что же, подождём, что будет к концу игры, у пивняков наверняка в запасе немало тактических наработок.
(зачарованный битвой производителей)
Заходил в Пятерочку. По поводу ик-энда большое оживление. Все мущщины приобретают стандартный набор: одна водка и два пива. На мой сок и творог кассирша посмотрела с большим неодобрением. Дескать, от такого что угодно можно ожидать. Но смолчала.
Кем бы я был, если бы вдруг написал: «Метро – это кровеносная система столицы»? Да никем, одним из множества попугаев. И вы, друзья мои, могли бы на законных основаниях плеваться мне вослед.
За некий положительный результат вербального моделирования системы «человек – город» или «человек – страна» вполне можно признать давно написанную мной строчку «…разбегающиеся от сердца родины до самых склеротичностей узкоколейками».
Однако и это тоже была своего рода абстракция, не основанная на личных переживаниях.
И вот сегодня, перемещаясь в метро, я ощутил эту связь с пространством города прямо-таки физически. Станция – станция – станция – станция… И практически у всех у них обрублены продолжения, или от них тянутся омертвелые, а потому и не видимые нервные продолжения, фантомные:
Здесь выходил и ехал на чём-то к товарищу. Его уже нет.
Здесь полгода почти каждый день ездил в редакцию. Редакции той и след простыл. И Ани Политковской, с которой мы там вместе работали, тоже нет.
Еще одна редакция, журнала, которого тоже нет – по какой улице я к нему ходил? Или на чем-то ехал?
Здесь был сквот художников, который прибрал к рукам близстоящий храм.
А если выйти здесь, то попадёшь в студенческий театр, где мы сто лет назад, в прошлом веке, мощно выступали клубом «Поэзия». Но опять упираешься в церковную ограду.
Или что-то по-прежнему еще существует, но уже не для меня. Как театр с детским утренним спектаклем, на котором Лиса Патрикеевна фривольно пошучивала с отцовской частью зала, не угрожая при этом детской целомудренности…
Говорят, что в конце концов нервные окончаниями сожмутся в точку. Отсохнут. Или отгниют. Или обрубятся. И, по идее, и доживать не больно, и помирать не страшно. Без нервов. Однако это тоже чистое умозрение, схоластика. Поскольку существует такая отвратительная вещь, как фантомные боли.
Правда, не все до этого доживают.
Добывал консервы для кота. И параллельно боролся с американизацией родной речи. И где бы я ни просил «ОскАр», всюду надолго задумывались. А потом, хлопнув наманикюренной ладошкой по лбу, – «А, Оскар» – ударяя на первом слоге. Нет, говорю непреклонно, – ОскАр!!!
В общем, купил только в одном месте. Видимо, продавщица была в прошлом учительницей русского языка.
Сегодня ходил в деревенский магазин. Когда пил пиво на лавочке около оного, познакомился с человеком 47-ми лет. Он угостил меня самосадом, поскольку давно уже безработный и живёт на пенсию матери. Т. е. денег нет ни на что из того, чем в России принято разрушать здоровье. Сокрушался, что не может выпить в связи с яблочным спасом. Спросил – сколько? Оказалось, что 40 рублей на чекушку. Именно столько стоила и моя банка пива. Я спонсировал.
Рассказал мне этот человек о том, что поля близ моей дачи пахали его дед и отец. А теперь они огорожены забором в связи со строительством коттеджного посёлка.
Возвращаясь домой, опять встретил отару овец, голов пятьдесят, которую человек с гор загонял в бывший пионерлагерь ликероводочного завода «Кристалл».
Что здесь будет лет через тридцать, уму непостижимо.
Существует так называемая «золотая осень». В общем, штука всем понятная и всеми чтимая. Однако горожане не имеют ни малейшего представления о том, что бывает осень платиновая. И она драгоценнее, чем золотая. Поскольку являет себя реже и на непродолжительное время. В этом году она была два утра в середине октября. Это когда зелёная трава и пока еще не совсем облетевшая листва после крепкого ночного мороза (было минус восемь) утром от инея абсолютно платиновая. И ходить ногами по такому чуду как-то абсолютно неуместно, робеешь.
Понятно, что в городе такого нет и в помине.
В подмосковных дачных местах хоть какого-то минимального слияния с природой можно достичь лишь сейчас, когда ноябрь уж на пороге. Безлюдье. В полукилометре от меня кто-то периодически топит печь. Где-то в страшном далеке по ночам шумят машины на Ярославке. Иногда прибегает от сторожа Мухтар, вымогает лакомств. Ну, ещё в небе какие-то иногда летают, мигая лампочками. На речке живут выдры. Летом прячутся под какими-то корягами. А сейчас меня за своего считают – плавают мимо спокойно по своим выдриным делам. Разве что закурить не спрашивают.