2001
Перефразируя Марка Твена, могу сказать: информация о кончине свободной прессы в нашей стране сильно преувеличена.
Россия навсегда рассталась с эпохой нигилизма и нравственной нищеты.
Ситуация, когда две скважины рядом работают, а одна платит в три раза меньше налогов, чем другая, мало кого устроит.
Я исхожу из того, что хуже всего молчать и дуться друг на друга.
Ради победы порядка над разрухой, торжества жизни над смертью и существует наша армия.
Я догадываюсь, что есть люди, которые хотели бы жить по прежнем правилам и ловить рыбку в мутной воде.
Не будет ни революций, ни контрреволюций.
Я прекрасно знаю, что во всем виноват, даже если не виноват. Это в полной мере относится и ко всем, кто сидит сегодня в зале. Вы тоже виноваты, даже если не знаете, о чем идет речь.
Когда смотришь на это, кажется, что своими руками бы задушил[4]. Но это эмоции.
Ужесточая наказание, государство не устраняет жестокость, а только порождает его вновь. Государство не может присваивать себе право, которое принадлежит только Всевышнему.
Корреспондент: Почему вы ждали несколько дней и лишь спустя несколько дней приехали в Москву?
Путин: Качество моего погружения в эту проблему не зависело от моего географического местонахождения. Но те, кто хотел подать это в качестве такой проблемы, сделали это успешно. Признаю. Должен сказать, что я не ожидал, что это будет использовано таким образом. И должен признать, что в этом смысле, с точки зрения пиаровского обеспечения, это просчет. Но я не очень сожалею об этом, потому что я об этом не думал. Я думал, прежде всего, о том, что происходит с людьми, с экипажем. И думаю, что в этой ситуации это не самое главное – пиар. Напротив, если бы мое присутствие где угодно – в Москве, в Баренцевом море, в любом другом месте – способствовало бы спасению экипажа, я был бы там немедленно. И сделал бы это немедленно.