Введение
Около 50 000 лет назад наши двоюродные братья, неандертальцы всех полов, красили лица тональным кремом и подчеркивали скулы сверкающим молотым пиритом. В следующие века уход за кожей и макияж оставались важным средством самовыражения в цивилизациях по всему миру, как среди фараонов, королей и воинов, так и среди обычных людей. Практика наведения красоты преследовала разные цели. Для кого-то она была священным ритуалом, для кого-то – источником вдохновения и даже средством выживания. Однако в западном обществе XXI века нанесение макияжа мужчинами стало весьма стигматизированной практикой, способной вызвать неодобрение со стороны семьи, работодателей и случайных прохожих на улице. Как получилось, что уход за собой так разошелся с концепцией маскулинности? Чтобы это выяснить, перенесемся в XVIII век.
Тогда самовыражение с помощью косметики было для мужчин таким же обычным делом, как и для женщин. Возьмем, к примеру, законодателей моды – красивых юношей и девушек того столетия: французов с их пышными париками, роскошно одетых итальянцев и англичан с накрашенными губами. Но к концу века культура радикально изменилась. Конечно, красота оставалась жизненно важной для цивилизаций за пределами Западного полушария – и эта книга рассматривает многие из них. Но в конечном счете, благодаря колонизации и стремлению смотреть на мир через европейскую призму, на первый план вышли именно западные модели стигматизации красоты.
В книге «Создание секса: тело и гендер от греков до Фрейда» автор Томас Лакер утверждает, что наша современная гендерная бинарность возникла в эпоху Просвещения. Прежде мужчины и женщины считались физически одинаковыми, поэтому забота о внешности казалась естественной для обоих полов. Но, по мнению Лакера, многие мыслители эпохи Просвещения от Франции до Великобритании насаждали идею о том, что женщины – на самом деле недоразвитые версии мужчин.
Исследователи называют этот период «Великим мужским отречением» – моментом в истории Великобритании, когда идентичность и связанные с нею ожидания стали определяться и разделяться гендерной бинарностью. Это название придумал в 1929 году доктор Джон Карл Флюгель, американский психолог и историк. Он отметил, что именно в эту эпоху мужчины «отказались от притязаний на красоту» и «отныне стремились быть только полезными».
И пока женщин обесценивали, мужчин, не соответствующих «серьезным» представлениям о маскулинности, презирали. Открытая критика в адрес монархов и аристократии распространялась и на связанные с ними легкомысленные практики (включая уход за собой), которые не имели такого значения для простого человека. Хотя мужчины всех слоев общества так или иначе заботились о внешности, именно знать могла позволить себе не только покупку косметических средств, но и регулярные походы к парикмахеру.
Уход за одеждой, использование косметики, а также любые броские элементы самовыражения теперь считались женскими. Мужские корсеты из Италии сменились костюмами-тройками и свободными силуэтами. Экстравагантные парики быстро вышли из моды. Сдержанность стала нормой. Мрачные зануды викторианской эпохи с постными (или в нашем контексте – ненакрашенными) лицами сменили щеголей «макарони», законодателей моды и «хипстеров» XVIII века, которые использовали ослепительно белый макияж, румяна и помаду.
Викторианская эпоха систематически глушила всю радость самовыражения. Из-за одержимости колонизацией и войной тенденция усугубилась. Европа стремилась всюду водрузить свои флаги, череда войн способствовала не только росту насилия, но и еще большей экспансии гипермаскулинности. Мир покоряли такие «байронические» персонажи, как Красавчик Браммелл; представление о том, как должны вести себя и выглядеть достойные люди, менялось. Мужчины, уделяющие чрезмерное внимание внешности, считались аморальными и недостойными внимания. Все неординарное смывалось волнами осуждения, а мужчины, которые интересовались «женскими» занятиями, воспринимались как слабые, неадекватные существа.
К концу XIX века мужскую красоту и все, что выходило за рамки гетеронормативности, криминализировали и признали «грубой непристойностью» в Акте о поправках к уголовному законодательству 1885 года. В новом веке, около 1924 года, мужчину по имени Томас Б. отправили в тюрьму на три месяца за то, что он имел при себе «дамскую пуховку, пудру и маленькое зеркальце». В суде обвинители заявили, что «мужчина с пуховкой женоподобен; женоподобный мужчина обладает незаконными сексуальными желаниями; такой мужчина… характеризуется “приставаниями к мужчинам”». Позже Уильяма К., портье в гостинице, приговорили к девяти месяцам каторжных работ и порке, после того как у него нашли «пудру для лица, надушенные носовые платки и две фотографии в женском костюме». За подобные «преступления» многих наказывали и в последующие годы.
В США случилась своя версия «Великого мужского отречения». Некоторые лидеры американской революции, например Бенджамин Франклин, отказались от таких модных вещей, как periwig – популярный в 1670-х годах парик со штопорообразными локонами, разделенными пробором. Согласно книге «Флакон надежды: создание американской культуры красоты» Кэти Пейс, маскулинные американцы «должны были отринуть вычурные детали аристократического стиля». Желание иметь роскошную одежду, духи или косметику казалось «немужским». В 1840 году члены Конгресса поставили под сомнение мужественность президента Мартина Ван Бюрена из-за косметики, найденной на его столе. «Коринфское масло и концентрированная персидская эссенция не соответствовали образу знатного джентльмена, а намекали на холощеного денди», – пишет Пейс.
Истоки гипермаскулинности подпитывали многие политики, такие как девятый президент США Уильям Генри Гаррисон. Он строил свою избирательную кампанию на «гипермужественном» образе – это был прямой выпад в адрес Ван Бюрена. Он рассказывал, что родился в простой бревенчатой хижине, и делал акцент на своих чисто мужских увлечениях (распитие крепкого сидра и отдых на природе). Когда его избрали в Белый дом, новый президент якобы отказывался надевать пальто, несмотря на рекордно низкие температуры, и утверждал, что крепкие парни не нуждаются в жалких накидках. Через месяц он умер от пневмонии.
В то же время в ответ на движение за женское избирательное право по стране прокатились мизогинные настроения. Хорас Бушнелл, влиятельный пастор, опубликовал книгу «Женский суфражизм: реформа вопреки природе». Он утверждал, что женщины никогда не смогут стать равными мужчинам, опять же из-за анатомии. «Мужчина выше и мускулистее, у него больше мозг и шире шаги, – писал он. – В физической силе мужчина значительно превосходит женщин. Низкий тон голоса, растительность на лице, а также размах плеч наделяют его некоторой громоподобностью. В женщине нет ничего от грома. Ее кожа слишком тонка, удивительно нежна, чтобы быть суровым пристанищем грома». Таким образом, кустистые бороды, закрученные усы, удлиненные бакенбарды и многое другое стало на Западе предметом культа.
Во времена политических, социальных и экономических потрясений волосы на лице были символическим напоминанием о главенстве мужчин, знаком их достоинства и негласным требованием уважения. «Женщина, стремящаяся к власти, так же нелепа, как и женщина, пытающаяся отрастить бороду» – гласила поговорка. Да, женщина могла проголосовать или выйти протестовать на улицу, но могла ли она отрастить густые усы? Бороды набирали популярность и продолжали символизировать власть из года в год: вспомните таких президентов второй половины XIX и начала XX века, как Авраам Линкольн с его узнаваемой бородой и Уильям Говард Тафт, щеголявший лохматыми усами.
По иронии судьбы, в XX веке это подтолкнуло развитие новой индустрии «груминга» (назвать ее «мужской красотой» было бы слишком по-женски). Уход за бородами стал профессией. По всей стране появлялось все больше подобных парикмахерских; мужчины ходили туда побриться, постричься и… побыть вдали от женщин. С другой стороны, возрождение христианской модели скромности привело к тому, что женщины лишились права на красоту – в начале 1900-х годов макияж носили, в основном, работницы секс-индустрии.
Мировые войны еще больше укоренили расхождения, связанные с гендерным самовыражением. Отцы, братья и мужья ушли в армию, их рабочие места опустели, и правительство США обратилось за помощью к женщинам. Теперь они трудились в Почтовой службе США и на заводах, водили транспорт и делали многое другое. Но чем активнее женщины приходили в традиционно мужские сферы, тем парадоксальнее менялся культурный сценарий. От тружениц тыла почему-то требовали гиперженственности: постоянно носить чулки, краситься и укладывать волосы. Пропаганда косметических брендов строилась на том, что мужчин нужно вдохновлять, пока они воюют, – отсюда рост популярности жанра пин-ап. «Рабочая красавица должна работать и над красотой» – проповедовала реклама, мелькавшая в каждой газете. Статья в Vogue за 1941 год вторила ей: «Выглядеть непривлекательно в наши дни – аморально и равносильно государственной измене».
НО СЕГОДНЯ, ВПЕРВЫЕ ЗА МНОГИЕ СТОЛЕТИЯ, НАЧИНАЕТСЯ ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ КРАСОТЫ. ОНА ИДЕТ ПАРАЛЛЕЛЬНО С НАШЕЙ БОРЬБОЙ ЗА РАВЕНСТВО
Многие флагманы индустрии красоты дебютировали в 1940-х. Крупные бренды, такие как помада Tangee, продвигали завуалированную идею женской хрупкости и превращали женственность в товар: «Красота – слава женщины. Свобода – слава нации. Защищайте их» – гласила одна реклама. «Красоте нужно служить… как на работе, так и вне ее» – гласил другой лозунг 1944 года. Руководители таких брендов, как Elizabeth Arden, пошли дальше, создав специально для женского резерва Корпуса морской пехоты США целый набор косметики, включая помаду, подходящую к цвету униформы. Элена Рубинштейн выпустила оттенки помады «Боевой красный», «Коммандос» и «Красный полковой». Войны вызвали бум в косметической промышленности, но привели к глубокой поляризации: косметика считалась частью женского мира, а умение и желание сражаться – частью мужского.
Сдвиг понимания гендера, начавшийся в 1800-е годы и усиленный капитализмом, ограничил наши взгляды на красоту и самовыражение. Долгое время миром правила бинарность, в которой мужчины – безэмоциональные герои-мачо, а женщины – их прекрасные болельщицы.
Красота перестала быть уделом богатых и знатных – мы увидим эту перемену, когда углубимся в историю. Благодаря YouTube, Instagram, TikTok, традиционным СМИ и самим косметическим брендам мы переживаем важный культурный сдвиг. Люди ставят под сомнение устоявшиеся гендерные роли, избавляются от бинарных представлений и бросают вызов закостенелым ожиданиям. Все вместе мы изучаем и развенчиваем угнетающую патриархальную пропаганду, господствовавшую последние двести лет и стиравшую всех, кто не вписывался в «традиционную маскулинность». Возможно, однажды мы шагнем в более свободное, не завязанное на гендере завтра.
Так давайте засучим рукава и перепишем историю, ведь от этого зависит наше будущее.
