Дорогая Айлин. Я так долго ждала ответа на свое предыдущее письмо, что в конце концов – представь! – пишу тебе новое, не дожидаясь, пока получу твое. В оправдание скажу: у меня так много всего накопилось, что, если я еще подожду, могу что-то и забыть. Знай же, что наша с тобой переписка – это мой способ не терять связи с жизнью, делать заметки о ней и сохранять что-то от моего – в остальном почти бесполезного или даже совсем бесполезного – существования на этой стремительно деградирующей планете… Я пишу этот абзац в основном для того, чтобы ты почувствовала себя виноватой, и тем самым хочу на этот раз обеспечить себе быстрый ответ. Чем ты там занимаешься вообще, вместо того чтобы писать мне? Только не говори, что работаешь.
Меня с ума сводит, сколько ты платишь за съемную квартиру в Дублине. Выходит дороже, чем в Париже, ты в курсе? И прости, но Дублин далеко не Париж. Начать с того, что Дублин, буквально и топографически, плоский – всё в нем на одном уровне. В других городах есть метро, что добавляет глубины, и крутые холмы, и небоскребы – то есть высоты, а в Дублине только скромные, приземистые серые дома да трамваи, снующие по улицам. И никаких внутренних двориков или садов на крышах, которые есть на материке и заметно разнообразят пространство – если не вертикально, то концептуально. Ты никогда над этим не задумывалась? Даже если нет, думаю, на каком-то подсознательном уровне ты тоже замечала. В Дублине сложно высоко вознестись или опуститься слишком низко, сложно потерять себя или кого-то другого, обрести перспективу. Возможно, ты считаешь, что это демократичный способ организовать город – все происходит лицом к лицу, в смысле – на равных. Действительно, никто не смотрит на тебя сверху вниз. Но в результате надо всем тотально господствует небо. В небо нигде и ничто значимо не вторгается, не прерывает его. Ты можешь сказать – «Игла»1, и, ладно, я соглашусь насчет «Иглы», хотя на самом деле она самый узкий из возможных прорывов, болтается, как линейка, и показывает, насколько миниатюрное все вокруг. Тамошний подавляющий эффект неба плохо действует на людей. Ничто и никогда не закрывает его от глаз людских. Эдакое memento mori2. Хотелось бы мне, чтобы кто-нибудь проделал в нем дыру для тебя.
На днях я думала о политических правых (а кто из нас не думал) и о том, как вышло, что консерватизм (социальное течение) начал ассоциироваться с хищническим рыночным капитализмом. Связь не очевидна, по крайней мере для меня, ведь рынок ничего не сохраняет, но пожирает все существующие социальные практики и перерабатывает их в транзакции, лишая смысла и памяти. Что «консервативного» в этом процессе? Кроме того, мне кажется, что идея «консерватизма» ложна сама по себе, ведь ничего нельзя «законсервировать» как есть – я имею в виду, что время движется только в одном направлении. Идея настолько проста, что, впервые подумав об этом, я почувствовала себя блестящим умом, но потом задумалась: может, я идиотка? Как думаешь, дело я говорю? Мы ничего не можем законсервировать, особенно социальные отношения, не изменив их природу, не обрубив хотя бы часть их взаимосвязей со временем самым неестественным образом. Просто посмотри, что консерваторы делают с природой: их «сохранная» идея состоит в том, чтобы добывать, грабить и уничтожать «потому что мы всегда так делали», – но именно потому, что они так делали всегда, это уже не та земля, с которой они проделывали все это прежде. Подозреваю, ты думаешь, что мои мысли ужасно примитивны, а я, наверное, не диалектична. Но это просто мои теоретические размышления, которые мне хотелось записать, а тебе (желала ты того или нет) пришлось прочитать.
Сегодня я была в местном магазине, ходила купить чего-нибудь на обед, и вдруг меня накрыло странное чувство – внезапное осознание невероятности этой жизни. То есть я подумала о всех тех людях – а их большинство, – что живут в условиях, которые мы с тобой сочли бы абсолютной нищетой; они никогда даже не бывали в таких магазинах. И всё, всё это держится их трудом! Весь наш стиль жизни! Всевозможные сорта прохладительных напитков в пластиковых бутылках, и готовые обеды «только разогрей», и сладости – каждая в отдельной упаковке, и выпечка в магазине – вот она, кульминация всего труда в мире, всего сжигаемого топлива, добытого из земли, всей непосильной работы на кофейных и сахарных плантациях. Все ради этого! Ради такого круглосуточного магазина! При мысли об этом у меня закружилась голова. Реально замутило. Чувство было такое, словно я вдруг вспомнила, что участвую в телешоу, – и каждый день люди умирают, чтобы шоу продолжалось, их мучают до смерти жутчайшим образом, детей, женщин, а все для того, чтобы я смогла выбрать один из вариантов готового обеда, и каждый упакован во множество слоев одноразового пластика. Вот ради чего они умирают – вот он, великий эксперимент. Я думала, меня вырвет. Конечно, такое чувство невозможно носить в себе долго. Может, до конца дня мне все еще будет плохо, а может, даже до конца недели – и что? Обедать-то надо. И на случай, если ты за меня волнуешься, позволь тебя уверить, что обед я купила.
Еще немного о моей сельской жизни, и на этом я закончу. Дом абсурдно огромен, он словно внезапно обрастает новыми комнатами, которых я раньше не замечала. Еще здесь холодно, а местами и сыро. Я живу в двадцати минутах ходьбы от вышеупомянутого местного магазина, и такое чувство, будто я только и делаю, что хожу туда и обратно докупить то, о чем забыла в предыдущий поход. Это, наверное, воспитывает характер, и в следующий раз, когда мы увидимся, я буду во всех отношениях замечательной личностью. Дней десять назад я ходила на свидание – он работает на складе доставки и окатил меня презрением. Если не врать себе (а это мой принцип), наверное, я разучилась общаться с людьми. Боюсь представить, как я гримасничала, пытаясь изобразить человека, который регулярно коммуницирует с другими. Даже когда пишу это письмо, чувствую себя какой-то разобранной, диссоциативной. У Рильке есть стихотворение, которое заканчивается так: «Кто и теперь один, и без угла, / тот будет знать всегда одни скитанья; / тот будет каждой ночью, досветла, / писать кому-то длинные посланья, – / и проходить в аллеях, средь молчанья, / где буря много листьев намела»3. Лучшего описания моего нынешнего состояния и не придумать, за исключением того, что сейчас апрель и буря листьев не наметает. Прости за «длинное посланье». Надеюсь, ты приедешь повидаться. Люблю люблю люблю навсегда. Элис