Угрюмо уставившись в грязное окно, Дюк сосредоточенно смотрел на двух тощих крыс, которые совокуплялись на грязном крыльце. Казалось удивительным, как у этих изможденных животных нашлись силы для подобного никчемного занятия, но уж такова, наверное, крысиная порода, так что Дюку оставалось лишь наблюдать, проводя близкие ему аналогии.
Вчерашняя погоня за большим стадом туков обернулась поражением. Откуда ни возьмись, появились «барсуки», которых «собаки» немного побаивались – все, кроме Дюка Лозмара. Он еще не был знаком со свирепой хваткой этой немногочисленной команды, однако теперь и ему стало понятно, почему о них ходит такая слава…
Они стреляли до однообразия метко и не боялись ничего, держась в традиционной парной дуэли до последнего человека.
«Собаки» потеряли двадцать семь человек убитыми, и еще полтора десятка находились между жизнью и смертью. Это был жестокий урок, и теперь Дюк думал о мщении. Ни о чем другом он думать просто не мог.
На кровати снова заворочалась Триш. Дюк по-прежнему считал ее грязной старухой, однако предательское вожделение было сильнее его. Оно превращало Дюка во всеядного самца, не брезговавшего никакой плотью.
– Что у нас есть выпить, Дюк? – простонала Триш, выпростав из-под одеяла ногу с серой, нездоровой кожей.
– Пиво теплое… – просипел Лозмар. Неаппетитный вид Триш вызывал в нем неясную обиду, и он сказал: – Я привезу из города бабу помоложе тебя, так что готовься сдохнуть…
Триш была немолода, однако вместе с годами к ней пришла некоторая мудрость. Добравшись до склянки с пивом, она запрокинула голову, Дюк не менее минуты наблюдал, как вздрагивает ее горло.
Отставив наконец полупустую емкость в сторону, женщина сказала:
– Не спеши отправлять меня подыхать, Дюк. Мало найти молодую подружку. Нужно еще заставить ее жить здесь, среди всего этого дерьма. – Триш обвела рукой помещение, брезгливо скривившись, будто прежде жила в апартаментах имперского наместника. – В свое время я влюбилась в Джема Лифшица и постепенно привыкла к этому бардаку. Ты не поверишь, но за эти пятнадцать лет, что я провела на острове, я ни разу не изменила Лифшицу, кроме разве что одного случая, когда мне понравился еще один парень… Ну а ты… ты – молодой ублюдок, с которым я должна была спать, чтобы меня не удавили или не отдали остальной сотне злобных псов.
О, если бы ты знал, как я всех вас ненавижу… Была б моя воля, я бы резала вас на куски… Каждого собственными руками…
Дюк зачарованно слушал Триш, пораженный неподдельной ненавистью, которая звучала в ее голосе.
– Ах ты, сука старая, что ты несешь! – прошипел он, наконец очнувшись, и глаза его налились кровью. – Я же тебя с рук кормлю, а ты такое…
Словно зверь, он рванулся вперед, одним прыжком оказался рядом с Триш, схватил ее за горло и сжал своими стальными пальцами. Он ожидал увидеть в ее глазах страх, однако увидел только насмешку, ненависть и торжество.
Дюк сдавливал горло все сильнее, однако стекленеющий взор выпученных глаз не терял оскорбительного выражения, и посмертная маска Триш все так же смеялась и укоряла.
Еще через минуту все было кончено, шея Триш хрустнула в руках Дюка, однако обида все не проходила, так что ему пришлось ударить Триш кулаком по лицу. Затем, не помня себя от ярости, он схватил столовый нож и несколько раз ткнул им жертву в живот. Но ничего, ничего не произошло. Триш была трупом, ей было все равно, и он ничего не мог ей сделать.
Поняв, что в очередной раз обманут, Дюк хрипло разрыдался.