Предметы первой необходимости
вовсе не хлеб и не вода,
а отсветы божьей милости —
немного жалости и стыда,
немного нежности и теплоты, —
этого хватит вполне.
И ещё, чтобы смертный – ты
отдан был смертной – мне.
Кот упал на козырёк подъезда…
Лапы переломаны, в бреду
Он мяучит. Я за ним полезу,
Ангелов на помощь приведу.
Не спасут. Я знаю – не спасут.
Я тем более спасти не в силах.
На руках, живого, понесу, —
Перед смертью он такой красивый.
Я хочу, чтоб и меня потом,
Если с высоты сорвусь всерьёз,
В безопасный и уютный дом
Кто-то на руках своих отнёс.
И. П.
Пусть проходит любой твой синяк
И срастается судьбы перелом —
Вниз летишь ли – кубарем, кое-как,
Или вверх – помахивая крылом.
И никакого в душе осадка
Огорчения или беды.
На языке хорошо и сладко
Чувствовать вкус воды.
И никогда не испытывать жажды,
Резей прежних обид…
И, удивлённый, ты спросишь однажды:
«Почему ничего не болит?»
И. П.
Подумаешь – влюбились два поэта,
Ведь их никто влюбляться не просил.
По жёнам он уже поколесил,
Она чужим теплом была согрета.
Сидят они на кухне, пьют пивко
И солонятся воблой икроносной,
И кажется судьба почти что сносной,
И в лучшее поверить так легко.
И верится: жестокий ветер стих,
И отступили на мгновенье бури,
Пока читает свой бессмертный стих
Дурак прекрасный своей лучшей дуре.
Хорошо, что нельзя вернуть,
хорошо, что не удержать.
Отправляясь в далёкий путь,
легче просто руки разжать,
чем вцепиться отчаянно в то,
что твоим никогда не бывало,
а лишь только тебя овевало
и несло как отцветший листок.
Что ж ты медлишь?
Попробуй, давай, —
отпусти, пока не приросло.
А потом уплывай, уплывай,
как от брошенной лодки весло.
Достала мясо – псы уж тут как тут.
Подкинула в печурку дров трескучих,
всё ждем мы дней счастливых и везучих,
а вот они – идут, идут.
Проходит дачный неуютный отпуск,
не задался – весь вымок от дождей
зато от дел пустяшных и людей
здесь можно отдохнуть. И даже опус
по ходу сочинить – и тут же в печь,
не жалко вовсе. Не о чем жалеть,
хоть отпуск мой прошёл уже на треть,
я дам остатку медленно утечь.
Пусть будто бы сквозь пальцы просочится,
и это лето, лучшее, быть может,
и этот день, что так бесцельно прожит,
и всё, что в нём хорошего случится.
Горсть переспелой смородины
Осыплется в траву вот-вот…
В августе любишь Родину
Неделями напролёт.
И ни за что не коришь,
Не сетуешь, не обличаешь, —
А только благодаришь
За радость и за отчаянье.
Наш август уходит. Ты зорко его стереги.
Вот только проснёмся – и сразу же любование…
Шаров золотых чуть качаются стебли тугие,
Приветствуют, нежно склонённые над умывальником.
Сегодня бездельничать будем – попьём кофейку
И сядем в качалку – прекрасные книги листать.
И бог с ним – что там уготовано нам на веку,
Весь день этот светлый и долгий влюблённым под стать.
Пускай же он длится и флоксами пахнет свежо,
И яблоком зреет уверенно и беспечально.
И мир так надёжен, так счастливо преображён,
Как будет в конце. Или было когда-то в начале.
День, как бисером, счастьем расшит.
А такое бывает нечасто…
Всё во мне принимает участье:
Лес и небо. Не чает души
Даже бабочка поздняя эта,
Вдруг настигнутая октябрём,
Улетевшая в новое лето
За желтеющий окоём.
Что мне делать с внезапным богатством
Тишины, подступившей, как боль?
Со светящимся радостным братством
Этих листьев, летящих гурьбой?
Я не знаю, но станет дороже
Всё, что день мне в тиши нашептал,
В тот момент, когда будет он прожит,
День, влюблённый в меня наповал.
Не за отчаянье и тяжкие труды
должно даваться счастье, – просто так —
как самый незатейливый пустяк,
как капли дождевой воды.
Как сорняки, растущие повсюду,
оно должно быть крепким и живучим,
чтоб всё, чем человек замучен,
переносить, как лёгкую простуду.
А проходить – легко и необидно,
как отпуск на курорте не в сезон,
когда уже торчать там не резон,
но и уехать повода не видно.
Горечь копится мерно, и пласт за пластом
высветляется жизнь. Но всё так же от тайны
прохожу далеко, и слова жадным ртом
всё хватаю, хватаю, а их не хватает…
И тогда я молчу. И как будто ясней
мне конечная цель, хоть и неразличима, —
и живу всё мучительней, всё честней,
всё чудесней – без всякой на то причины.
Мне всё на свете кажется последним:
И этот день, и дом, и куст.
Вот-вот исчезнет всё бесследно,
И станет мир торжественен и пуст.
Как хорошо в последних полчаса
Знать: кто-то начеку, и он готов
Бог весть зачем хранить, спасать
Планету бабочек и облаков.
Я день, будто бочку пустую, качу.
В ней время о стенки колотится гулко…
Я в ржавую темень кричу и кричу
О том, как живу: и прекрасно, и глупо.
Крик, может, ответный плеснётся на дне?
А нет – и не надо, не нужен он мне.
Упрямо качу я бесценную бочку
Бесцельным путём по цветущей обочине.
Засохший прошлогодний жук
качнулся на цветке,
и мне почудилось, что вдруг
с жужжаньем, налегке,
он в лето вылетит сквозь щель
в окне моём,
нарушим логику вещей
мы с ним вдвоём:
он – тем, что ожил невпопад,
я – тем, что подглядела,
как лето прошлое в мой сад
через окно летело.
Не удержать июль за тонкую травину,
обрежешь руки – только и всего.
Так отпусти же странствовать его
по этим нежным тропам муравьиным,
по бабочкиным бархатным путям
вслед дождевым душистым свежим стрелам, —
чем он растает в воздухе быстрее,
тем будет незабвенней для тебя.
Как хорошо не чувствовать опоры
ни в чём, ни в ком, и словно на весу
легчайшей бабочкою жить в лесу,
заворожённой собственным узором..
Пленившись траекторией полёта,
сквозь жаркий день лететь без цели всякой —
пока узор на крыльях не иссякнет,
пока ещё он дорог для кого-то.
Как же я небрежно проживаю
Даром мне доставшееся лето…
Будто скатерть дорогую прожигаю
Пьяной неразумной сигаретой.
Но я не грущу. Грустить о чём?