Скоро Годунову доложили о появлении в Польше воскресшего царевича. Это было очень серьёзная весть. Годунов сразу в ярости указал на Романовых, как источник провокации – это было вполне в казуистическом стиле этой ушлой
семейки.
Сыскной указ стал истошно проводить расследование, и вот что выяснил. Выяснил, что в центре проблемы был беглый чернец Юрий Отрепьев, которого Годунов лично знал и с которым общался в Думе. Естесственно, при описании произошедшего создатели донесения не могли отделаться от обличительных и сатирических описаний персонажа.
«Жизнь свою от юности Гришка проводил в бездельничестве, играл в карты и кости, постригся в цернецы…» – и далее всё в таком же духе. Удивительно, но эта государственная, наивная до омерзения пропагандонская блевотина на века станет потом становым хребтом канонической «Историографии Смутного времени»!
Сцецслужбы сразу вышли на семью Отрепьевых и собрали о них все сведения, какие возможны.
Отрепьевы были семьей малоземельных служивых дворян. Дед Гриши Богдановича Отрепьева, как опытный военный был выписан из Литвы и занимал крупные полицейские должности в Замоскворечье. Отец тоже служил к Кремлевском стрелецком полку до полковничьей должности и был убит, зарезан при загадочных обстоятельствах в Немецкой слободе каким-то литвином. Разумеется, при расследовании, чтобы закрыть дело, был найден самый расхожий повод убийства – пьяная драка. Логика была простой – раз в Немецкой слободе вольно торговали вином, и случалась масса драк, то и здесь всё случилось в результате пьяной драки. Полиция всех времён одинакова! Это случилось, когда Григорию Отрепьеву было не более 4—5 лет и он остался один «после отца своего юн зело».
Сын был любимцем матери и деда, которые в нём души не чаяли и с раннего детства постарались окружить его заботой и хорошим окружением. По смерти отца воспитанием сына занималась сначала исключительно мать, научившая его чтению библий, часословов и сборников псалмов. Неизвестно, когда его привезли из деревни близ Галича к деду в Москву. Здесь была крепкая основа семьи и крепкие старые связи. Здесь доживал свою жизнь дед, служил довольно высокопоставленный дядя Смирной и обретался родовой свояк дьяк Семейка Ефимьев. Дед, пользуясь старыми связями, отдал его в подмастерья к кремлёвским писцам, где его быстро научили грамоте. Естесственно предметом обучения и главным достижением писца в то время был выверенный, каллиграфический почерк. Судя по тому, что у Григория на самом деле до конца жизни был очень изящный, каллиграфический почерк, ему удалось поучиться в какой-то очень хорошей школе или с ним частным образом занимался кто-то из приказных чиновников. Отмечалось, что мальчик проявлял невиданную цепкость ума, смышлёность к наукам и учению, и сразу был выделен из окружения своими способностями. Похоже, хороший почерк и продвинул его в ранг переписчиков церковных книг и позволили войти в более высокий круг Московской элиты. Очень вероятно, что приезд Юшки из деревни осуществлялся уже с протекцией Романовых, соседей Отрепьевых и подмеченные у юного Отрепьева таланты позволили ему с юных лет осесть в ближайшем окружении этих аристократов, где он занимал должности то ли секретаря, то ли советника, то ли ещё какого высокого администратора.
Если самые ранние посольские документы поносят молодого Отрепьева, как беспрутного мерзавца, гуляку, игрока и кутаилу, то потом, уже во времена Шуйского интонация этих наветов меняется. Теперь его описываютсо скрытым восхищением его успехами и талантами, которыми едва ли можно не восхищаться. Однако при этом выссказывалось постоянное опасение, не вошёл ли этот чрезмерно молодой и амбициозный человек в сговор с нечистой силой, благодя потворству которой он блещет такими яркими талантами. Выражалось соображение, что дьявлдлу втемяшелось в голову вступитьв связь с «Юшкой» ещё тогда, когда тот был младенцем. Эти благочестивые подозрения основывались на том, что «Гришка» слишком свободно всему учиться, слишком блестящий оратор и организатор, чтобы можно было поверить в то, что из забитой среды простолюдинов выскочил такой интеллектуальный бриллиант. Слишком стремительно «Юшка» стал «невиданно горазд в грамоте».
Впрочем, кастовая, непробиваемая, наследственнаясистема едва ли оставляла надежду на то, что такой отпрыск пойдёт слишком высоко по иерархической лестнице. Людям такого сорта грозила бедность, сиротство и нищета, а гордость могла только умножить количество проблем на жизненном пути. На Руси гордых бедяков высшие слои не любили и всегда старались щёлкнуть таких по носу. Ясно было, что чин воеводы ему не видать, как собственных ушей. Такие должности доставались высокородным соискателям ещё при их рождении, и при их занятии такие таланты, как «Юшка» были не нужны. А огромные богатства, достигнутые грабежом, наглостью и монопольным обладанием то и дело проходили перед глазами юного отрепьева, всё чаще ставя вопросы о смысле жизни и о том, как пробиться сквозь этот тернистый, колючий лес. Молодое, огненное честолюбие искало выходы, и эти поиски привели Григория в приёмные покои Романовых. Он поступил на службу к Михаилу Никитичу. Эта ветвь Романовых в то время числилась сренди первых претендентов на российский престол, что делало службу на такое сообщество дделом весьма перспективным в смысле карьеры и такая служба явно сулилав дальнейшем массу бонусов. Вряд ли этот шаг был неосмысленным или случайым. Во-первых, Отрепьев вынужден был считатьсяс ограниченностью своих возможностей и принуждён выбирать из того, что было доступно. А Романовы были знакомцами и соседями ещё по материнскому имению, и семья Отрепьевых была им хорошо известна. Целые гнёзда Отрепьевых сидели по берегам реки Момзы, притоке реки Костромы. Именно по соседству с этими гнёздами рамсполагалось имение московского боярина Фёдора Никитича – деревня Домнино. Мать Отрепьева жила рядом с монастырём, близ Железного Бора, в всего в каких-то десяти верстах от них располагался Романовский починок Кисели. Здесь все по надобности знали друг друга.
Юному Отрепьеву понадобилось всего несколько лет, чтобыдоказать свою крайнюю необходимость для Романовых и занял в их среде очень высокое положение. Это продвижение имело, впрочем, неожиданные последствия. Близость к престолу и начавшаяся там подковёрная грязня едва не сгубила Отрепьева, и точно на время разрушила его карьеру. На Романовых обрушилась царская опала. Обычная практика подкупа и содержания шпионов в среде конкурентов привели к тому, что интересы Отрепьева, который верно честно отрабатывал Романовым, были сметены. На службе у Александра Никитича прозябал некий помещик Бартенёв, который занимался казначейскими делами у боярина и в нужный момент донёс царю, что его хозяин тщательно скрывает какие-то тайные зелья в ящике для ценностей, и даже как-то обмолвился, что зелья должны извести всю семью ненавистных Годуновых. Были ли это отравы, наркотические средства с востока, или какие-то магические артефакты, мы не знаем, однако Борис Годунов, находившийся в состоянии постоянных подозрений относительно намерений своего окружения, взволновался и приказал провести расследование. Это привело к громкому колдовскому процессу, в который были вовлечены практически все элиты, включая Думу. Романовы были арестованы, ящик со злонамеренными предметами изъят, и в нём был обнаружен мешок с какими-то кореньями. Этот мешок был предъявлен Московской БоярскойДуме в качестве неопровержимой улики тайных Романовских умышлений и козней. Царское давление на приговор Думы было столь сильно, что все ничуть не сомневались в грядущей казни провинившихся, однако, как ни странно, Годунов ограничился всего лишь приговором и высылкой приговорённых. Это сопровождалось шумным, рекламным шоу, когда орда приставов, пиная приговорённых и толкая их в спины, кричала им в лица: «Злодеи! Изменники! Хотели достать наше Царство и отравить царскую семью колдовством к кореньями! Не выйдет у вас! Пшли!»
Годунов, надо сказать, давно искал повод для расправы над Романовыми – слишком большую силу и власть те обрели, и поневоле конкурировали с ненаследным царём, статус которого был изначально подмочен низким происхождением. Он искал, и, возможно, сам инспирировал эту ситуацию, а потом воспользовался ей для ослабления Романовых.
Иностранные разведки, включая ушлую Польскую, обили каблуки, бегая по Москве в попытке узнать причины разгрома романовского гнездовища. Им удалось получить информацию лишь от членов семьи царя Фёдора.
Вот этот доклад из «Польского Дневника».
«Нам удалось выведать, что нынешний Великий князь Борис силой вторгся в Царство и отобрал его у Никитичей-Романовичей, кровных сродственников почившего Великого Князя. Вышеуказанные Никитичи в последнее время сильно усилились в своих позициях и, как полагают, снова вознамерились отнять бразды правления и взять власть в свои руки, что было бы справедливым исходом, и при них было много верных людей, но царь Борис ночью опередил и напал на них».
Для Отрепьева это была полная катастрофа. Не для того он шёл в услужение, чтобы страдать или погибнуть, он шёл работать на силу, набиравшую обороты и возможности. Он хотел быть действующим советником и воеводой царя! И всё говорило о том, что осуществлённые мечты идут прямо к нему в руки. 1600 год ознаменовался тем, что царь Борис серьёзно занемог. Этот факт скрыть не удалось, и он просочился на улицы Москвы, вызвав целый вал сплетен и толков.
Власть вынуждена была созвать Боярскую Думу для обсуждения ситуации. Попутно для демонстрации живого правителя, его медленно пронесли на носилках по Москве по пути из терема в Церковь. Это вызвало лишь минимальное успокоение народа, и тревога о состоянии верхушки власти продолжилась.
Польские шпионы, отметившие колебания власти, предвидели нарастание борьбы за обладание престолом. В их докладах особо подчёркивалось, что в народе, не говоря уж об окружении царя Бориса, наблюдается масса сомневающихся в его праве руководить и такие сомнения уже высказываются повсюду открыто. Посему Годунов проявляет активность и повсюду хватает крамольников, которых мучают, пытают и убивают массами без разбора.
«Нет сомнений, что каждую минуту там может вспыхнуть мятеж» – резюмирует Польша.
Кто это был?
Конрада Буссов «По его глазам, ушам, рукам и ногам было видно, а по словам и поступкам чувствовалось, что был он multo alius Hector (совсем иной Гектор), чем прежние, и что он получил хорошее воспитание, много видел и много знал».
«Дмитрий обладал большою силою в руках… был отважен и неустрашим, не любил кровопролития, хотя не давал это приметить».
Польский гетман Станислав Жолкевский, относившийся к авантюре Самозванца враждебно и считавший его обманщиком, признает: «У Гришки было довольно ума, красноречия и смелости».
Поднявшись на вершину власти, Лжедмитрий оставался прост и некичлив, был нежесток и склонен к милосердию, а в гневе отходчив. К этому нужно прибавить редкостную сообразительность и феноменальные способности к обучению. Ему легко давались языки, он поражал советников знаниями и остротой суждений, а более всего широтой и масштабностью планов.
«Когда я с Божиею помощью стану царем, то заведу школы, чтоб у меня по всему государству выучились читать и писать; в Москве университет заложу, как в Кракове; буду посылать своих в чужие земли, а к себе стану принимать умных и знающих иностранцев, чтоб их примером побудить моих русских учить своих детей всяким наукам и искусствам».