– Уйди. Я потом спать не могу, – сказала ему Геновефа.
– А я не могу жить, когда тебя не вижу.
Она посмотрела на него светлыми серыми глазами, и он опять почувствовал, что этим своим взглядом она дотронулась до самой глубины его души. Геновефа поставила ведра на землю и отбросила прядку со лба.
– Возьми ведра и иди за мной на речку.
– Что скажет твой муж?
– Он у Помещика, во дворце.
– А что скажут работники?
– Ты мне помогаешь.
Эли подхватил ведра и двинулся за ней по каменистой дорожке.
– Ты возмужал, – сказала Геновефа, не оборачиваясь.
– А ты думаешь обо мне, когда мы не видимся?
– Я тогда думаю, когда ты обо мне думаешь. Каждый день. Ты мне снишься.
– Господи! Почему ты не прекратишь этого? – Эли резко поставил ведра на тропинке. – Что за грех совершил я сам или мои отцы? Почему я должен так мучиться?
Геновефа остановилась и смотрела себе под ноги.
– Не богохульствуй, Эли.
С минуту они молчали. Эли поднял ведра, и они двинулись дальше. Тропинка расширилась. И теперь они могли идти рядом.
– Мы больше не увидимся, Эли. Я беременна. Осенью рожу ребенка.
– Это должен был быть мой ребенок.
– Все разрешилось и утряслось само собой…
– Убежим в город, в Кельце.
– …Нас разделяет все. Ты молодой, я старая. Ты еврей, я полька. Ты из Ешкотлей, я из Правека. Ты свободный, я замужняя… Ты – движение, я – стояние на месте.
Они вошли на деревянный помост, и Геновефа начала вынимать белье из ведра. Погружала его в холодную воду. Темная вода вымывала светлую мыльную пену.
– Это ты мне голову заморочила, – сказал Эли.
– Знаю.
Она прервала стирку и впервые положила голову ему на плечо. Он почувствовал запах ее волос.
– Я полюбила тебя, как только увидела. Сразу. Такая любовь никогда не проходит.
– А это любовь?
Она не ответила.
– Из моих окон видно мельницу, – сказал Эли.