О, моя молодость! Оказывается, я еще способен влюбляться. Я анализирую это новое чувство, внезапно озарившлее мою жизнь, светлое и прекрасное, и оно отвлекает меня от шершавого и колючего Мандельшпрота, но свет, проливаемый на все окружающее моей влюбленной душой, смягчает своей частицей угрюмость самого Мандельшпрота. Она – ангел, и мне кажется, что и у меня скоро вырастут крылья, и я буду порхать вместе с ней над грешной землей, как мотылек беззаботный в своем истинном произволении. Как хорошо! А потом я пришёл домой и тайно настроил свой приёмник. Представляете, из него брызнула прекрасная «Лили Марлейн», слава Богу не в исполнении этой гнилой беглой бабы, а в сильном и оригинальном исполнении. А потом я убавил громкость, ибо из динамика потёкла музыка столь же прекрасная, сколь запрещённая! Брутальный хор! Идеальное исполнение! Мужчины поют мужскими голосами! Никаких голубых! Гадость!!! Нельзя народцу такого слушать! Нельзя!
Цветок, Луна и Грош
Длинна твоя дорога,
И ты на ней найдешь
Любви, несчастий много,
Цветок, Луну и грош.
Любой в дороге знает,
Что будет честь в чести.
И если путь петляет,
То отдых – впереди.
Когда ты скажешь: «Хватит!
Иди один, Гаврош!»
Тогда другой подхватит
Цветок, Луну и грош.
***
Из лучших выберу такого,
Кто бы мне баки городил.
Надо прямо сказать, что в детстве Мандельшпрот был бумпфелькопфом и вунденхиндом, что отразилось на его ускоренном развитии менталитета. Мандельшпрот очень любил на виолончели собачий вальс тренькать и очень этим гордился. Он вообще был очень музыкален от факта рождения чрева и частенько напевал оригинальные партии из различных зарубежных импортных опереток. Кальмар австрийский. Эти способности, как говорили в около Мандельшпротмовских кругах, достались ему в наследство от его отчима, который, будучи завсегдатаем одного отечественного питейного заведения, сыграл однажды на гребенке «Марсельезу» так, что ему расстрогавшийся владелец дал полтинник. Тремоло давешнее! Ранняя пташка… – гроза червяков. Когда Мандельшпрот в средней школе пребывал, то Тараканью Мазурку так властно отбил, что все педы и гоги были восхищены до чрезвычайности зоба и стали его даже уважать, чего он, в общем, не заслуживал. Байстрюк. Но Моцарта не любил и считал его «простоватой немчурой» и злобно ногти кусал, когда слушал. Титотито!
Лох Несс
Снова воскрес
Древний Лох Несс,
Сажень в гиганте большом,
И через лес
В город залез,
В город залез.
Хорошо!
Есть в мире немало чудесных чудес
И в сказках они, и в легендах.
Всего же чудесней чудесный Лох Несс
Не нужно ему комплиментов.
Всей репортерьей банде,
Покинувшей дома,
Озеро в Шотландии
Понравилось весьма.
Когда, спускаясь, мрак ночной
Темнит зерцало вод,
Дракон из вод идет войной
И кровь людскую пьет.
Коль взвесить озера на вкус и на вес,
На запах и цвет и так далее,
То все перетянет ужасный Лох Несс,
Лох Несс, не носящий медалей.
Вкруг Лоха гранит,
Тосклив он на вид,
Узка его стройная талия,
Но даже Байкал,
Где я не бывал,
Пред Лохом не устоит…
И так далее.
В испуге вкруг озера ходит народ,
И принята в Англии хартия.
Три века, сменяясь, его стережет
Вах-вах, Королевская гвардия.
Пугают нас мамы,
Но мы так упрямы
Мы любим смотреть из окон.
На дне этой ямы,
Не любит рекламы,
Загадочный древний дракон.
Большими глазами
Он смотрит за нами,
Из носа пускает струю,
И над кораблями
Возносится пламя
И вопль громовой «Потоплю!»
Гонконг и Корея,
От сплетен дурея,
В бинокль изучают следы
В надежде: алея,
Огромная шея
Ударит винтом из воды.
Но Вам скажу я,
Ничего не тая,
Что с Несси в воде не все чисто:
Сглодала забота
И выдумал кто-то
Его для приманки туристов.
Есть в мире немало чудесных чудес
И в сказках они и в легендах.
Всего же чудесней чудесный Лох Несс
Не нужно ему комплиментов.
Посерьезнел Мандельшпрот. Заматерел. Усы стал брить бритвой. Атмосфера кругом уникально удушливая. Блок стишки кропает изящные, дамы многогрудые запели томные куплеты. Нерусские люди бьют в барабанные груди и поносят ценз оседлости и отсечную позицию. Император глазами хлопает и парады принимает с дочками. Шарадами увлечены кругом. Одни крестьяне тяжко вздыхают и молются на гумно, но очень далеко от больших городов. Нету ни в чем смысла, и нет почти нормальных кроманьонских людишек. Поп Гапон повел народ на Измаил, да вовремя утек, а народ поддался и пострадал страшно и неправедно. Гниет все, и самое противное, гниет тогда, когда есть все возможности. Тут, ба, на Красной Пресне редкая стрельба пошла, дяди в шляпах комоды на баррикады повлекли, и красные девки им вышитыми платочками махают и машут. Всеобщий протест кругом нарастает и ожидание Конституции от его Преосвященства государя императора. Все ждут конституции и палят из всех калибров стволов. Выскочил Мандельшпрот из-за угла, сорвал гимназическую фуру с головы и только изготовился заорать: «Долой кровопийцев и сосунков!» – как получил шашкой по башке и впал в прострацию комы. Когда очухался, кругом – грязь, пепел и дымок. Домой, не мешкая, поскакал Мандельшпрот, бросив гимназическую свою фуражку врагам. Смотрит, а на стенах уже висит Конституция, и все уже априори равны, а дяди комоды уже свои ищут в головешках пепелища. Учиться уже не хотелось. Ха! Какая тут учеба, когда такие глобальные сдвиги кругом наметились? Обрился Мандельшпрот налысо и в подполье ушел Маркса читать в подлиннике. Тут у него глазенки и открылись, и общественный инстинкт обострился. Не до онанизма тут!