– Ну, что… Вот и добрались… – Высказался довольный Николай Николаевич.
Он одернул пиджак, сдвинул шляпу на лоб, покрутил головой по сторонам, будто опасался встретить кого-то знакомого, а потом махнул мне рукой. Этот жест, судя по всему, означал – нужно следовать за ним.
Чекист, перепрыгивая через рельсы, шустро рванул в сторону станции. Просто вылезли мы на каких-то запасных путях, на самых задворках железнодорожной цивилизации. Хотя вдалеке я заметил здание, весьма приблизительно напоминавшее Ярославский вокзал. Правда, до конца не уверен. Слишком большое расстояние, могу ошибаться.
– Добрались… точнее не скажешь. – Пробормотал я тихо себе под нос, чтоб Николай Николаевич не услышал, ибо доверия к этому товарищу не прибавилось ни на грамм, а затем двинулся следом.
Просто за время нашего путешествия, продлившегося без малого четыре дня, мы ни разу не стали близкими друзьями. Даже при том, что он очень старался. Особенно поначалу. Постоянно о чем-то говорил, что-то рассказывал, пытался балагурить, но больше всего выспрашивал. Делал вид, будто ему до задницы интересно, как я жил все эти годы. Видимо, в его представлении Алёша должен был расчувствоваться, что наконец хоть кому-то есть дело до его беспризорной души, заплакать, упасть на грудь новому другу и сразу же начать каяться во всем. Даже если каяться не в чем.
А я наоборот – отмалчивался, изображая из себя чрезвычайно замкнутого, скромного парня, который пребывает в шоке от столь внезапных перемен в своей жизни. Решил, это самая лучшая тактика. Тем более, думаю, такое поведение вполне правдоподобно.
Причина моего молчания достаточно проста. Боялся ляпнуть не то. И сейчас, в компании Николая Николаевича – это именно страх. Потому что все так же оставалась неизвестной конечная цель – зачем меня забрали из детского дома? А если копнуть глубже, то вопрос становится совсем интересным. Зачем сотрудник НКВД тащит нафиг никому не нужного сироту за херову тучу километров? Выходит, пацан имеет какую-то ценность. А ценность для НКВД – очень сомнительный момент. Опасный даже, я бы сказал.
Тем более, мой сопровождающий делиться данной информацией не спешил. Тоже интересный тип. Главное сам не говорит ни черта, а я должен ему душу наизнанку вывернуть. Нашел идиота!
Николай Николаевич упорно все свои разговоры неизменно сводил к воспоминаниям. К моим, естественно. Начинал с какой-нибудь истории из своей жизни, но в итоге эта история отчего-то вытекала совсем в другое.
– Алексей, ну, честное слово, исключительно любопытства ради… На самом деле ничего нет в башке? Ни капельки? Детские годы, колыбельная, мамины руки… Ну, как там обычно бывает… Нет? В детском доме, ясное дело, ничего особого интересного не происходило. Да? Ты же вон какой молодец. Кто-то баклуши бил, а кто-то делом занимался. Ага… Но вот про детство? Ты пойми правильно. Мне то все равно. Пытаюсь вникнуть в твою жизнь, потому что нам предстоит часто видеться и я, в некотором роде, буду старшим товарищем для тебя…
Повторил он в сотый раз с выражением фальшивой вселенской любви в холодных, змеиных глазах.
– Николай Николаевич, не могу никак сообразить, откуда все это? – Я в ответ обвел взглядом старый деревянный вагон, в котором мы тряслись уже приличное количество времени. – Вот Вы говорите, будем часто видеться… Почему? Куда мы едем? У меня неожиданно нашлись родственники?
Насчёт родственников, конечно, ерунду сказал. Просто, чтоб выглядело достоверно.
– Алексей, есть четкие указания. Должен доставить тебя по месту назначения. Служба, сам понимаешь… – Чекист покачал головой и с сожалением причмокнул губами. Мол, он бы исключительно не против поделиться сведениями, но положение обязывает держать язык за зубами.
– Жаль…
Я изобразил на физиономии еще большее сожаление, чем демонстрировал мой собеседник. Хочет выяснить, кто из нас тупее? Не вопрос. У меня нет ни малейшего желания претендовать на это звание. Так что, хрен тебе, товарищ чекист, а не откровенные беседы.
– Жаль, что не помню… Хотел бы помнить. Но… – Я развел руками, – Всё, как и указано в личном деле. Вы ведь сами так сказали. Место рождения неизвестно. Родители неизвестны. Нашли на улице, воспоминания отсутствуют.
– Ну, ничего… Это неважно. – Чекист натянуто улыбнулся. – Просто планировал узнать тебя получше.
Возможно, с настоящим Реутовым это прокатило бы. И возможно, настоящий Алеша поверил бы, что мужик, от взгляда которого хочется спрятаться, способен испытывать хоть какие-то добрые, искренние эмоции. Со мной – хренушки. Я, как человек, живущий во времена глобального эгоизма и личной выгоды, привык не доверять никому. Если кто-то что-то хочет получить, даже обычную на первый взгляд информацию, значит в этом есть интерес. И вообще не факт, что для меня такой интерес будет безопасен. Особенно учитывая, с кем сейчас нахожусь рядом.
Из-за его подозрительной настойчивости я все больше убеждался, Николай Николаевич пытается что-то вызнать. Что-то связанное с далеким прошлым Реутова. Ему эта информация нужна для личных целей. Потому что в случае профессионального интереса, никто меня ни о чем спрашивать не стал бы. Тем более, вот так по-хитрожопому. Слишком сложно. Взяли бы за шиворот, тряхнули, как надо, и все. Я бы вспомнил даже то, чего никогда не было. Нет… Николай Николаевич мутит что-то свое.
При этом он явно считает себя очень умным товарищем, а Реутова, прямо скажем, не особо продуманным. Этаким простачком, который в силу возраста не заметит подвоха. Хотя, может, тупо рассчитывал на то, что пацан, которого постоянно доставали в детском доме, расчувствуется и начнет ему доверять.
А вообще, конечно, странно… Что такого особенного могло быть в юном возрасте Реутова? Даже этот сон, который я вижу. В нем ничего удивительного не произошло. Имею в виду, конечно, для этого времени. Подобных историй, уверен, случалось до хрена. Да и потом, пацан вообще сидел в комоде. Ни черта не видел. А больше мне, за неимением сведений, и предположить нечего.
В любом случае, при всем желании, даже если бы оно появилось, я ни черта сказать не могу. У меня не то, чтоб с прошлым Реутова, у меня с его настоящим проблемы. По-прежнему отсутствует информация, что происходило с пацаном до той самой «прекрасной» ночи, когда я проснулся в вонючем тряпье.
На второй день Николай Николаевич, видимо, решил, что его подопечный либо слишком стеснительный, либо слишком тупой. Бывает такое. В учёбе – гений, а в жизни – идиот. Он плюнул на свои попытки наладить контакт и просто дрых всю дорогу, вызывая у меня приступ острой зависти. Потому что лично я, как не пытался, заснуть не мог. Только периодически проваливался в состояние полудрёма. И то, исключительно потому, что организм, видимо, успел охренеть от столь «замечательного» путешествия. Холодно, сыро, в маленькое окошко без стекла летит какая-то срань. Постоянно хотелось сожрать что-нибудь. Еще сильнее хотелось, чтоб весь этот бесконечный сюрреализм уже закончился. Просто какое-то долбанное кино получается. Сериал, твою мать… Про современного человека, переместившегося в прошлое. Только в главной роли по непонятной причине оказался я.
Мысли крутившиеся в голове, становились все мрачнее и мрачнее.
Если поначалу, находясь в детском доме, я искренне верил, вот, сейчас лягу в постель, закрою глаза, утром проснусь – здравствуй родная жизнь! И все. Забуду этот непонятный выверт моего сознания, который вылился перемещением в прошлое. Выкину навсегда из головы странный фокус вселенского разума. Или насмешку злодейки-судьбы. Оценивать можно по-разному. Забуду Реутова, детский дом. С особым удовольствием забуду теперь еще и путешествие в древнем, как остатки жизнедеятельности мамонта, вагоне.
Но с каждым прошедшим днем мой оптимизм насчет столь долгожданного развития событий неуклонно шел на убыль. Вполне понятно, почему. Реальность вокруг меня не менялась, я все так же находился в 1938 году. Более того, начал понимать, похоже, не все так просто. Похоже, не торопится Реутов обратно на свое законное место. И где он вообще? Где настоящий пацан? Где его сознание, душа или как там называется все это. Короче, вопросов было все больше, а надежды все меньше.
На момент прибытия в конечную точку я мог с уверенностью говорить лишь о двух вещах.
Первая – мы действительно, как выразился Николай Николаевич, добрались. Не доехали, а именно добрались. И это еще самое приличное слово, которое возможно применить к нашему путешествию.
Когда в детдоме Николай Николаевич сказал, что нас ждёт поезд, я так себе это и представлял. Поезд, значит, поезд. То есть приехали, сели, колеса тук-тук, чай в подстаканниках и какое-никакое удобство. Даже учитывая время, в котором нахожусь. Наивный дурачок… Хрен там плавал!
Мы, вот именно, что – добирались. На каком-то сраном товарняке. В каком-то сраном деревянном вагоне. Судя по внешнему виду и запаху, в этом вагоне прежде возили что угодно, но только не людей.
На полу валялись кучки соломы, старые тряпки и еще какое-то дерьмо. Вот в этой соломе и в этом дерьме мы ехали несколько дней. От кого или от чего мы прячемся? Что за шпионские игры? Меня, как будто, украли. Почему нельзя было поехать в пассажирском вагоне? Среди людей, сидя на скамейке, а не в куче говна и соломы. Как говорится, всё познаётся в сравнении. Если поначалу я думал, что детский дом – весьма убогое место для существования, то за время нашего путешествия понял, как сильно ошибался. Хороший детский дом! Теплый! Чистый! Жрать давали…
Сколько раз я вспоминал его с тоской за время нашего путешествия…
Получить кипяток удавалось только на немногочисленных станциях, где поезд тормозил на несколько часов. Про чай разговора вообще не шло. Я спросил Николая Николаевича один раз, нет ли возможности попить чайку, он посмотрел на меня, как на психа, и все. Больше подобных вопросов с моей стороны не поступало.
С едой – то же самое. Единственное, в некоторых местах, когда делали остановку, Николай Николаевич ухитрялся, как фокусник, который вытаскивает кролика из шляпы, притараканить откуда-то пирожки или бутерброды. Он просто исчезал минут на тридцать, а потом возвращался с едой. Но ее, конечно, было слишком мало. Чекист делил порцию по-братски на двоих, хлебал кипятка из железной кружки, а потом снова заваливался на солому и дрых. Позавидуешь человеку. У меня вот так быстро отрубиться не выходило.
Первый раз, когда мой сопровождающий ушел и его не было почти тридцать минут, я, если честно, немного напрягся. Грешным делом подумал, что он меня попросту бросил. Ну, мало ли. Может, ему реально нужно было что-то узнать, а раз я ни черта не рассказываю, он решил, иди ты на хрен, Алёша.
Вообще, конечно, гадкое ощущение… Как у ребенка, которого мама оставила в очереди возле кассы и побежала за творогом. Касса всё ближе, а мамы всё нет…
Особенно гадко, что я, взрослый человек, хотя таковым сейчас и не выгляжу, испытываю нечто подобное. Просто… Как бы не был мне неприятен чекист, но сейчас он – моя единственная соломинка. Одному, где-то в глуши, в грязном вагоне, выжить получится вряд ли. Да и без вагона тоже ерунда выйдет. Мало того, время сложное, так еще о Реутове ничего не знаю.
Это, наверное, только в фильмах герои все круто решают. На ходу из поезда выпрыгнул, чекисту средний палец показал и помчался на личную встречу со Сталиным, чтоб предотвратить, к примеру, войну.
А потом стать первым человеком в стране. Вернее, вторым. Первый жив, здоров и нескоро данный факт изменится. В реальности – попробуй я выкинуть что-то подобное, очень быстро окажусь в обществе коллег Николая Николаевича. Только настрой у них будет совсем другой.
Поэтому, когда чекист нарисовался с пирожками, я испытал чувство некоторого облегчения.
– Так… Пожрать раздобыл… – Он положил передо мной мою долю, сам уселся напротив и принялся сосредоточенно жевать, о чем-то размышляя.
Спали мы прямо на деревянных досках, которыми застелен вагон. Было офигеть как холодно, между прочим. Выручала та самая солома и те самые тряпки. Из них удалось соорудить некое подобие лежбища.
Я в этом путешествии до конца понял, что означает выражение «добирались по медвежьему говну». Только мы по нему не просто добирались, мы в нем ехали.
Сам поезд тоже значительно отличался от тех, которые привычны мне. Хотя бы потому, что это был настоящий паровоз. Он пыхтел, гудел, трясся и издавал такое огромное количество посторонних звуков, что я первые сутки вообще испытывал сильное волнение. Казалось, еще немного, и мы просто пойдём на взлет. Или нас от такой тряски скинет к чертям собачьим с рельс.
И бессонница эта проклятая… Реально сложно заснуть, когда под задницей – деревяшки, под головой – скромный узелок с вещами, вместо одеяла – солома и тряпки неизвестного происхождения, а рядом храпит человек из НКВД, имеющий насчёт моей персоны очень туманные цели.
Вещей, кстати, оказалось очень мало. Пара штанов, ботинки печального вида, рубаха. Одна. Одна рубаха. И это при том, что директор, провожая нас из детского дома, утверждал, мол, теперь я их своим видом не опозорю. То есть, по мнению директора, собрали меня на зависть всем. Еще имелась скромная курточка. Ее я нацепил сразу. На улице так-то октябрь месяц. Хотя греть она ни черта не грела, но немного теплее, чем просто в рубашке.
В общем, когда на четвертый день довольный Николай Николаевич объявил – скоро Москва, я реально испытал прилив огромного, просто огромнейшего счастья. Кто бы мог подумать, что столь обычные слова могут принести человеку радость. И кстати, да… Конечной точкой нашего загадочного путешествия оказалась столица. Мне, правда, было уже пофигу, лишь бы, наконец, оказаться в нормальном месте, где тепло, можно искупаться и пожрать.
Я с самого начала, едва только загрузились в вагон, пытался выяснить, куда мы вообще едем. Не в плане места, про Москву Николай Николаевич объявил сразу, а в плане цели. На кой черт мне нужно в столицу? Но мой провожатый с умным видом сказал:
– Всему свое время, Алексей. Вот окажемся там, где должны, тогда и поговорим. Сейчас набирайся сил.
После это фразы он расправил пиджак, который постелил прямо на солому, повернулся ко мне спиной и в одну секунду захрапел. Видимо, это была ответочка за моё нежелание откровенничать.
– Класс… – Я попытался глубже зарыться в тряпки, мысленно проклиная всё и всех.
Особенно Реутова. Вот пацан казался мне особенно виноватым в случившемся. И еще не давала покоя мысль. Если я тут, в нем, то… Он вполне может быть там, во мне…
Сука! То есть пока я тут корячусь в холодном вагоне, опасаясь подставы от чекиста, Алеша может прекрасно спать в моей постели, жить в моей квартире и…
На этом фантазия заканчивалась, ибо двух первых пунктов достаточно. Конечно, если рассудить здраво, такой вариант маловероятен. Я способен в 1938 году закосить под Реутова, а вот он под меня точно не сможет. Я, к счастью, достаточно взрослый, чтоб у малолетки прокатило сыграть мою роль. Но тем не менее, жаба давила сильно. Сто́ило подумать, вдруг мы с ним поменялись местами, аж с души воротило.
Хотя, в большей мере волновало, конечно, другое. Вопросы имелись к Николаю Николаевичу в первую очередь. Даже немало вопросов. Самый главный – на кой черт он меня забрал? Вернее, на кой черт ему понадобился этот долбаный Реутов. Однако, за недолгое время нашего знакомства понял, если чекист, в чьей компании я оказался, не хочет говорить правду, то смысла спрашивать нет. А спектакль, который он передо мной разыгрывает, изображая хорошего дядю, – муде́ по воде.
И кстати, мои догадки насчет Николая Николаевича оказались верны. Это – второй факт, который больше сомнения не вызывал. Николай Николаевич – чекист. Самый настоящий. Данный нюанс подтвердился практически сразу, еще как только мы прибыли в Свердловск, из которого уже, в свою очередь, отправились в Москву.
Он прямой наводкой отправился к вокзалу, разыскал там мужика, который был кем-то типа дежурного по станции, и сунул ему под нос документ. Этот документ я рассмотреть не успел, а вот лицо мужика – вполне. Оно сильно вытянулось и побледнело.
– Товарищ старший лейтенант государственной безопасности… Мы… Я… Чем могу, все в Вашем распоряжении. – Начал, заикаясь, бедолага.
– Нам нужно до Москвы. – Коротко бросил Николай Николаевич. А потом уточнил. – Срочно. Прямо сейчас. Подойдёт любой вариант.
– Конечно! Сделаем в лучшем виде. – Мужик суетливо кивал и заглядывал моему спутнику в глаза с выражением глубочайшего почтения.
«Лучший вид», правда, оказался сильно не лучшим, но это в моем понимании. Чекиста наоборот все устраивало и ни капли не смущало.
По прибытию в столицу, Николай Николаевич тоже вел себя достаточно уверенно. Когда я догнал его возле вокзала, он уже разыскал грузовик, внешний вид которого радовал меня ничуть не больше недавно покинутого вагона. Снова в голове мелькнула мысль – просто, блин, кино и немцы… По-другому не скажешь. Хотя, насчёт немцев… Тьфу-тьфу-тьфу… Точно не собираюсь ошиваться тут еще три года. Нужно что-то придумать. Непременно. Не бывает безвыходных ситуаций. Если меня сюда занесло каким-то чудом, то и обратно вернуться должен быть способ.
– В Мытищи едем. – Заявил мой сопровождающий водителю.
Тот не успел открыть рта, как ему был продемонстрирован соответствующий документ. В общем-то, на этом все возражения закончились. Даже если в планы водилы Мытищи не входили, сейчас он сильно захотел туда попасть.
Мы залезли в кузов, уселись возле стенки кабины и продолжили свой путь в неизвестность. Звучит красиво, по факту – хрень полная. Потому что неизвестностью все происходящее было только для меня. Николай Николаевич точно знал, куда и зачем мы едем.