Никите часто снился снег. Такой, что наступает нежной и зыбкой стеной и потом начинает проглатывать этой зыбкостью, пушистыми снежинками, летящими удивительно скоро снизу вверх. И в этом снегу, летящем, он видит фонарь и кого-то отдаленно стоящего под ним. И у этого «кого-то» есть длинный, как в мультике, вьющийся покров. И Никите хочется поднести щепоть ко лбу, потом опустить её к животу и дотронуться дважды до плечей. Потом этот снег так же внезапно превращается в песчаную бурю, которая гораздо хуже. А фигура в покрове не исчезает. И даже приобретает очертание женщины. Только… то ли укороченной женщины, вроде как, безголовой. Женщина с крыльями и без головы – это может быть только богиня Победы. Смысл тот же. Победа может быть стремительной, как полёт, или медленной, как парение. И странной, как безголовая женщина, у которой в оружии лишь сердце, которое чутче оттого, что нет головы. А Победа всегда думает сердцем, как бы то ни было.
Он думал: может, это знак? Знак, что надо во что-то верить. Чего-то ждать?
Было такое, что в их располагу в одной тёплой стране приехала не известная никому журналистка, с круглым лицом и морщинками вокруг совиных желтоватых глаз. Она так была похожа на ту, пустынную птицу, которая живёт в камнях, что Никита даже расхохотался. Она привезла с собой полкового священника и предлагала покрестить всех, кто не крещён. Ребята, что помладше, по-идиотски поулыбались и разошлись, а Никита, в песочной форме, в арафатке и со стальным взглядом, подошёл к ней, держа руку на автомате.
– Вы что, реально думаете, что мы тут страдаем?
– А что же, нет? – спросила тогда журналистка и начала вести долгий, нервный разговор о том, как надо спасать Родину русскому солдату.
Никита тогда и задвинул ей теорию о безголовой богине Нике, которая думает сердцем, а не головой. Что для Победы только оно и нужно. А головы у других богов, не у неё. Хороша для солдата вот эта крылатая женщина, без глаз, обоняния, осязания… Безмозговая, в общем. В общем, видящая сердцем.
Журналистка спорила с Никитой о пользе христианского подхода. О том, что он такими суждениями признаёт своё язычество и что у него ничего хорошего в жизни поэтому не будет.
Никита и не ждал ничего хорошего. Да, у воина свой путь. Очень свой, очень прямой путь, иногда быстрый, как пинок.
– Как вы можете жить без веры? – терзала его журналистка синим душным вечером в палатке, когда Никита варил кофе в песке.
– Почему без веры? Мы верим… Но не хотим на эту тему разглагольствовать.
– Но нельзя так говорить!
– Очень можно!
– Славно… Но вы же раскаитесь в этом!
– Весьма.
Священник, совсем молоденький парень, забрал у вагнеров гитару и что-то пел в уголке.
– Поп-звезда у вас, – сказал Никита, и журналистка перестала смотреть на него враждебно.
Никита тогда понял, что не единожды в жизни будет встречать таких очумелых хоругвеносцев, которые заигрались в героев, даже ни разу не понюхав пороха. Сам-то он давно был если не язычником, то кем-то вроде того. Все ребята его роты носили необычные нашивки, были исколоты мьёлльнирами и «шлемами ужаса», и у каждого второго с левого плеча смотрели треугольники валькнутов.
– Быть воином – жить вечно, – говорили музыканты, и Никитино подразделение с ними было полностью согласно.
Конечно, когда-то совсем недавно, Никита от чистого сердца предполагал, что братья-славяне не подерутся. Но нет, толкали, сильно толкали малороссов к коричневой чуме. А какие нацисты могут быть среди украинцев? Кто, кроме галицко-волынских и западенцев?
Даже сперва неудобно было. Ну почему так сложилось? Наверное, это воинский древний дух был сильнее современного фанатичного христианства. Наверное, этот дух поднялся из старины, где жили рыцари, кмети, дружины, и было понятно, кто Черный бог, а кто Белый, и не нужно разбираться, какую щеку подставлять, достаточно действовать так же, как враг, и быть злее врага.
Так какое удивление потом получил Никита, глядя, что некоторые ребята, с которыми он многое пережил, начали языческие руны снимать, чтобы не перемешаться с украинскими правосеками и поверх старых татух бить новые.
И конечно, все постепенно стали православным воинством. Так повелели приказ и государство. А произошло это в последние годы, вот совсем недавно. Что не могло не удивлять. И все же некоторые остались при своём мнении.
Никита уговорил себя поехать к тем, кто ждёт уже больше года. Он поехал в место, под названием «Сполох». Бывший детский оздоровительный лагерь, где не осталось ни одного корпуса, только столовка и котельная. Перед самой границей заминировано всё: дома, и детские сады, и амбулатории, и свинарники, и коровники, и кладбища. Всё это оставлено пустым. А вокруг «Сполоха» живут пограничники и ждут.
С адским обольщением укропы минируют свои приграничные поселения, и им плевать на мирняк.
Тут, рядом этот «Сполох» и несколько тысяч наших, которые готовы вломить врагу при первой же возможности. Но этой возможности нет! И вот они стоят уже больше года, тренируются по стрелковке, выезжают с «саушками», «кошмарить всук». А враг отвечает. У него техника не то, что у нас. И очень хорошо долетает.