Я редко говорю о международных вопросах, но сейчас, как мне кажется, есть повод. На прошлой неделе президент США Барак Обама заявил об отказе от плана Буша о размещении ракет-перехватчиков в Польше и радара в Чехии. Вообще в этом не было ничего неожиданного, это предполагалось, но тем не менее шума было очень много, очень много выступлений в самой Америке. Более либеральные, демократично настроенные люди это приветствовали, но есть немало и таких, которые были категорически против. Это наиболее ярко выраженные шовинисты, реакционно настроенные люди, и у них очень громкие голоса. И они просто зашлись, крича о том, что Обама прогнулся под Россию.
Что касается России, то и президент, и премьер-министр приветствовали решение Барака Обамы, как и многие другие. Но и у нас есть свои реакционеры и шовинисты среди политологов, политиков, моих коллег – журналистов телевизионных и не телевизионных, которые зашлись в истерике, а не по-другому. Что, мол, нельзя верить американцам, что это все ерунда, это не надо вообще принимать как что-то серьезное и прочее.
Вообще говоря, Обама принял решение совершенно здравое для Америки, потому что план Буша была абсолютно пустым. В новом плане речь идет о размещении ракет среднего радиуса действия на юге, ближе к Ирану. Американцы боятся, справедливо или нет – время покажет, но боятся возможной иранской угрозы, одновременно улучшая таким образом отношения с Россией. То есть это два раза «да», два раза позитив. Но вот в обеих странах, и в России, и в Америке, есть эти группы, которые считают себя патриотами и которые так или иначе критикуют то, что сделал Обама.
Какая моя основная мысль? Что и те, и другие очень похожи друг на друга, их объединяет одно: ни те, ни другие не хотят, чтобы улучшились отношения между Соединенными Штатами и Россией. В этом-то вся загвоздка, и я хотел именно на это обратить ваше внимание.
В мае мы со съемочной группой уехали во Францию, чтобы снимать документальный фильм об этой стране, что-то вроде «Одноэтажной Америки», которую мы снимали три года тому назад, но уже о Франции. Разумеется, за много месяцев накапливаются впечатления. И я хотел просто поделиться с вами об одном из самых, пожалуй, ярких впечатлений, которое только постепенно стало для меня ясным.
Это полное или почти полное отсутствие у французов каких-то имперских склонностей. Причем давайте вспомним: Франция была великой империей. Были колонии в Карибском бассейне, в Северной Америке, то есть и в Соединенных Штатах, и в Канаде. Были колонии в Азии, в частности, Индокитай. Были колонии в черной Африке, и в экваториальной Африке, и в Северной Африке. То есть было много колоний. И расставалась Франция со своими колониями очень непросто. Это были кровавые войны, в частности, во Вьетнаме, где французам нанесли очень тяжелое поражение, и затем в Алжире. В Алжире, заметьте, было восемь миллионов алжирцев и один миллион, как их называли, «черноногих» – это французы, колонизаторы, которые уже много поколений подряд жили в Алжире. То есть это были люди, которые считали, что это их страна.
Во время войны с Алжиром возникла организация, она называлась ОАС, это Организация секретной армии, лозунгом которой были слова: «Алжир был и останется французским». Были попытки убить де Голля, который в конце концов понял, что нужно отпустить Алжир. И несмотря на все это, прошло чуть больше сорока пяти лет – и действительно, во Франции нет этой ностальгии по империи. И это для меня очень важное впечатление.
Конечно, отказ от империи происходит тяжело, но это неизбежно. Все империи, которые мы когда-либо знали, в какой-то момент прекратили свое существование. И я думаю, для россиян важно помнить об этом: что это неизбежно, но что это вполне переживается. На самом деле, легче жить без этих имперских устремлений, чем с ними. Во всяком случае, мне так показалось во Франции.
Я хотел бы вернуться к вопросу о том, как из моего выступления вырезали несколько слов, когда я благодарил за получение ТЭФИ в Питере. Разумеется, речь не обо мне, а речь, на мой взгляд, о явлении.
Несколько лет тому назад, когда моего близкого друга Фила Донахью принимали в Зал славы телевидения США, меня попросили сказать о нем несколько слов, что я сделал с большим удовольствием. И, в частности, я сказал, что Донахью – один из немногих, кто еще во взрослом состоянии продолжает задавать вопрос «почему?» и требовать на него ответ. Вопрос, который не любят ни родители, ни учителя, ни тем более власть. Так вот, это тоже транслировалось, и это вырезали. Причем когда я стал выяснять – почему, мне сказали, что просто это совпало с днем учителя в Америке и что могли обидеться учителя. Вот такая была милая история.
Так вот, в трансляции из Питера вырезали мою благодарность Горбачеву и Яковлеву, а также мою ссылку на президента США Авраама Линкольна. Выяснить подлинную причину сего до сих пор никому не удалось, но сказали, что, мол, по техническим причинам. Вранье, конечно, это ясно. Но почему все-таки вырезали? Может быть, кто-то там наверху распорядился? Полная чепуха. Может быть, Горбачев стал персоной нон-грата, а заодно и Яковлев? Ну, и Линкольн тоже? Понятно, что это ерунда.
Значит, почему же это произошло? Я думаю, что у кого-то просто сработал такой автоцензор. Человек рассудил так: перестройка ныне в почете? Не очень. А гласность в почете? Не очень. А в почете ли Горбачев и Яковлев? Да кто его знает! А с другой стороны, если убрать это, то никаких неприятностей не будет, а вот если оставить, да кто его знает… лучше пусть будет так. А что до Линкольна, то тут и думать нечего. Во-первых, Линкольн – американец, а с Америкой у нас отношения, так сказать, неровные. Во-вторых, вообще Авраам – так что тут говорить? Конечно, его можно убрать.
Еще раз повторю: я не сомневаюсь, что это инициатива снизу, а не сверху. Но если бы сверху дали понять, что такая инициатива не приветствуется, я думаю, что это было бы неплохо.
Некоторое время назад было проведено чрезвычайно интересное исследование. В двадцати четырех странах пытались выявить отношение людей, живущих в этих странах, к разным аспектам демократии. Это были самые разные страны – от демократических, таких как Франция, Великобритания, Германия, Соединенные Штаты, до совсем других, как Китай, Нигерия, Кения, ну и так далее. Всего двадцать четыре страны.
Так вот, если посмотреть на ответы российских респондентов (а в России тоже было проведено это исследование) и сравнить их со средним баллом, если угодно, других стран, выявляется довольно интересная вещь. Вот вопрос: «Насколько важно жить в стране с демократическим способом управления?» В России сказали «очень важно» или «довольно важно» – 60 %. А в других странах, если взять среднее, сказали так 90 %. Вопрос другой: «Насколько вам важно, чтобы люди с нехарактерными для большинства политическими взглядами имели возможность выражать их, не опасаясь преследования?» Примерно 65 % россиян ответили, что это очень важно или довольно важно. А в других странах получилось 90 %. Наконец, вопрос: «Насколько свободно люди с нехарактерными для большинства политическими взглядами могут сейчас выражать их в вашей стране, не опасаясь преследования и наказания?» Среди россиян чуть более 10 % ответили, что полностью могут, и примерно 40 % – что довольно свободно могут. В других странах, соответственно, это было 22 % и 40 %.
Ну, в общем, хуже, наверное, ответили только в Китае. И меня это несколько расстроило, хотя, вообще говоря, это не было неожиданностью. Сейчас я объясню, что я имею в виду. Знаете, у меня есть внук, его зовут Коля. Но хоть он и Коля, но он родился в Германии, живет там, учится там, у него папа – немец. Ему пятнадцать лет. И Коля мне рассказывает, что когда их в школе учат истории Германии XX века, им говорят, что в нацизме виноваты не только нацисты, не только Гитлер, но весь немецкий народ. Потому что немецкий народ выбрал Гитлера и поддерживал его, и он несет за это ответственность. И в этом смысле очень правильное выражение, что каждый народ достоин своего правительства, достоин своей власти. А если задать этот вопрос применительно к России: кто несет ответственность за сталинизм, за советскую власть? Конечно, Сталин, конечно, ведущие люди в партии, но также и весь народ.
Так вот, отношение к демократии. Мы видим по результатам опроса, как у нас к ней относятся. И это же не власть выражает такую точку зрения. Хотя, конечно, власть отвечает за состояние демократии сегодня в России. Отвечает, но не только одна власть. Отвечаем за это и мы, то есть каждый человек, то есть народ. И, наверное, надо как-то подумать, перед тем как жаловаться, что у нас многие любят.
Эта программа вышла в записи. Я вообще не люблю записанные программы, обычно мы выходим в прямом эфире. Вообще, все телевидение мира, в том числе и российское, все больше и больше идет в сторону записи. Ну, во‐первых, это удобно для рекламы – можно взять наиболее сочные кусочки и дать их в эфир, чтобы привлечь зрителя. А во‐вторых, это безопасно. Ну, записали, что-то там не понравилось, чик-чик – отрезали, и все хорошо. Так вот мы выходим в прямом эфире, но бывают непреодолимые обстоятельства: сейчас мы во Франции, завершаем съемки нашего фильма.
Поскольку я во Франции, хочу вам сказать два слова о французском телевидении. Я знал, что во Франции есть государственные каналы – второй, третий, четвертый. Кстати, во Франции они называются общественными. И есть, конечно, частные – первый канал, канал «Плюс» и так далее. Но вот чего я не знал. Примерно год тому назад президент Саркози заявил, что все государственные каналы вечером не будут давать рекламы, никакой. Вместе с тем он сказал, что правительство будет возмещать убытки, которые потерпят эти каналы из-за того, что вечером у них не будет рекламы. К чему это привело? Во-первых, к тому, что руководство этими каналами стало меньше думать о рейтинге. Рейтинг важен для рекламы. Собственно, стоимость рекламы определяется рейтингом. А тут рейтинг не имеет значения. Значит, можно было думать не о том, как найти самое большое количество зрителей, не обращаться к общему знаменателю, а наоборот, повышать уровень зрителя. Это первое.
И второе: нет рекламы – сокращается время. То есть в каждом часе нет этих десяти или двенадцати минут рекламы. И поэтому вообще телевизионный вечер кончается часа на полтора раньше, люди раньше ложатся спать, высыпаются. В общем, для здоровья неплохо. Вот так во Франции решили этот вопрос. Лично на меня это произвело сильное впечатление. Не знаю, как на вас.
На прошлой неделе в Великобритании разразился скандал, связанный с появлением в программе BBC «Время вопросов» некоего Ника Гриффина. Для тех, кто не знает, программа «Время вопросов» (а ей уже тридцать лет) выходит в 22:30 на BBC. Это дискуссионная программа, чрезвычайно уважаемая. А кто такой Ник Гриффин? Он лидер британской национальной партии, призывающей, скажем, к массовой высылке всех цветных иммигрантов, которые проживают в Великобритании. Вообще, кроме всего прочего, он проповедует враждебность к исламу, он назвал ислам извращенной и злобной религией. Он также не раз говорил о своем абсолютном отвращении к геям и лесбиянкам. Он отрицает холокост, он говорит, что на самом деле газовые печи были построены после войны специально, это была еврейская пропаганда. В общем, такой славный человек, который возглавляет славную партию.
Так вот, в июне этого года на выборах эта славная партия сумела выиграть два места из семидесяти двух, которые принадлежат Великобритании в Европейском парламенте, то есть получить чуть больше миллиона голосов, или 6,2 %. И исходя из этого BBC сочла, что Ник Гриффин имеет право появиться на экране. Ну тут разразился страшный скандал, даже кабинет министров публично разошелся во мнениях. А в прошлый четверг, когда как раз записывалась эта программа, более тысячи человек собрались перед зданием BBC, пытаясь помешать Гриффину пройти. Они столкнулись с полицией, полиция пустила в ход дубинки, шесть человек было арестовано. Ну, короче: он все-таки выступил, пять человек задавали ему вопросы, и еще сто человек присутствовали в аудитории.
Так вот, спор продолжается. Он сводится вот к чему. Надо ли, соблюдая формальные причины, давать фашисту возможность обратиться к массовой аудитории или не надо? Что важнее: свобода слова, свобода средств массовой информации или защита публики от опасных мыслей? Вот BBC считает – первое, все-таки важнее свобода слова и свобода средств массовой информации.
У меня есть вопрос: как считаете вы?
Всегда ли народ прав? Этот спор возник, когда мы обсуждали следующий вопрос: должно ли первое лицо – неважно, государства ли, города, области – должно ли оно быть избираемым всем народом или нет? Ну, конечно, спор шел применительно к России.
Одна точка зрения такая: в принципе, конечно, да, но в России избиратель еще не готов. Недостаточно политически развит, легко становится жертвой всяких демагогов, популистов и может избирать (и часто избирает) не того. Поэтому лучше, чтобы вот этих людей, скажем, на уровне города выбирала бы городская дума – все-таки люди в думе более компетентны, они лучше понимают в таких делах и так далее. Вот когда народ наберется опыта, тогда он пускай голосует. И вроде в этих рассуждениях есть некоторая логика. Но это только вроде.
Народ, конечно же, далеко не всегда выбирает правильно. Я могу вам привести несколько примеров, ну, например, немецкий народ выбрал – выбрал! – Гитлера. Американский народ аж дважды выбирал Джорджа Буша-младшего. Я не сравниваю Буша с Гитлером, но можно сказать, что это был не совсем правильный выбор.
Народ всегда может ошибаться, будет ошибаться, и никаких рецептов, чтобы этого не было, нет. Но вот какой вопрос. Какой такой мудрец в один прекрасный день скажет: «А вот теперь народ готов»? Такого человека нет и не будет. Как вы думаете, можно ли научиться плавать, если вообще не войти в воду? Вот если вас научат теоретически, как взмахивать руками, как работать ногами, как дышать, вы поплывете? Разумеется, нет.
Так вот, здесь то же самое. Теоретически научиться демократии нельзя, а выборы – это составная часть демократии. Пока научишься плавать, наглотаешься воды, будут судороги, а некоторые даже утонут. То же самое в демократии, все непросто, все неочевидно. Но, вообще говоря, так: либо ты умеешь плавать, либо не умеешь. Либо есть демократия, либо нет. По крайней мере, так думаю я. Как думаете вы?
Ровно двадцать лет тому назад, 9 ноября 1989 года, пала Берлинская стена, о чем сегодня говорят абсолютно все и, наверное, во всем мире. Сегодня вечером в Париже на Площади согласия состоится грандиозный праздник в связи с этим двадцатилетием. Хотя это будет происходить на Площади согласия, но согласия нет в одном вопросе, а именно: кто, собственно, есть тот человек, который привел к падению Берлинской стены?
Опросы общественного мнения в Соединенных Штатах показывают, что 90 % американцев считает – эта заслуга принадлежит Рональду Рейгану, сказавшему: «Мистер Горбачев, разрушьте эту стену», а также занявшему очень жесткую позицию в отношении Советского Союза. Те же опросы, проведенные в Европе, показывают: 99 % населения считают, что на самом деле это европейская политика, выраженная Колем – с одной стороны и Миттераном – с другой. То есть политика, которая называлась Real politic, направленная не на конфронтацию, а на то, чтобы как-то договориться, именно эта политика и привела к падению Берлинской стены.
Я же придерживаюсь другой точки зрения. Представьте на одну секундочку, что в марте 1985 года генеральным секретарем ЦК КПСС на Политбюро избран был не Горбачев, а, скажем, Гришин или, не дай бог, Романов. Мне говорят так: «История не знает сослагательного наклонения», что правда. Действительно, что случилось, то и случилось. Но все-таки этот вопрос можно обсудить. Вот если б не было Горбачева, то что могло бы быть? На мой взгляд, вот что. Ведь СССР находился, в общем, в абсолютно проигрышном положении: экономически все больше отставал как от США, так и от Европы, даже от Китая. Сплошной дефицит. Все так называемые соцстраны хотели вообще выйти из этого соцлагеря, который все больше напоминал тюрьму. Вспомните, что было в Польше, как один пример. Советские республики, особенно республики прибалтийские, тоже вообще мечтали, как бы выйти. В самой Германии народ, я имею в виду в ГДР, совершенно уже хотел объединения. Вот эти чувства – уйти, объединиться и так далее – хлестали через край. Что можно было с этим сделать, если бы это был не Горбачев, а кто-то другой? Да очень просто – применить силу. Это мы делали не раз: делали в Венгрии в 1956 году, делали в Чехословакии в 1968 году, были готовы это сделать, конечно, и в Польше. Если бы применили силу – а я думаю, что выхода бы другого не было, – началась бы третья мировая война.
Все дело в том, что был Горбачев. И для меня совершенно очевидно, что именно его заслуга в том, что СССР не пошел на конфронтацию, не пошел на столкновение, а согласился на то, на что согласился. Я думаю, что ему за это должны быть благодарны сотни миллионов людей. Это мое абсолютное убеждение. Сегодня двадцатилетие этого события, лично я за него выпью. А вы?
Я хочу сказать несколько слов о том, что я называю жизнью декларируемой и жизнью реальной. Причем на совершенно конкретном примере. Я начну с того, что председатель правительства РФ Владимир Владимирович Путин совсем недавно и далеко не в первый раз сказал, что «процедуры выдачи разного рода справок, правоустанавливающих документов далеки от совершенства. Надо здесь принимать энергичные меры для того, чтобы изменить ситуацию».
Это то, что декларируется, и это замечательно. Теперь посмотрим, что происходит в реальности. Совсем недавно у моего коллеги родился сын. Огромная радость, естественно. В связи с рождением решили получить материнский капитал – кстати, вещь совершенно замечательная. Но для того чтобы получить этот материнский капитал, нужно собрать некие справки. Вот что нужно собрать. Нужно прописать, то есть зарегистрировать ребенка, и для его регистрации, а потом получения материнского капитала нужно собрать такие документы. Первое – заявление родителей по форме № 6. Это заполняет специалист по паспортной работе. Второе – заявление, написанное от руки, на имя отделения управления Федеральной миграционной службы района с просьбой о регистрации ребенка у матери или отца. Третье – заявление о том, что мать (отец) не возражает против регистрации ребенка по адресу отца (матери), заверенное по месту проживания отца (матери). Если один из родителей не гражданин РФ, то нотариально заверенное заявление. Четвертое – выписка из домовой книги, в которой прописан ребенок, или справка о том, что ребенок не зарегистрирован по адресу отца или матери. Пятое – единый жилищный документ, так называемый ЕЖД, с адреса, где будет регистрироваться ребенок. Шестое – если квартира в собственности, то свидетельство о собственности плюс ксерокопия. Седьмое – если квартира муниципальная, договор социального найма плюс ксерокопия с включенным в договор социального найма ребенком. Затем документы, подтверждающие родство: это свидетельство о рождении плюс ксерокопия, штамп о гражданстве РФ на свидетельстве о рождении плюс ксерокопия детям, родившимся до определенной даты, если один из родителей не является гражданином РФ. И, наконец, паспорт матери, отца и, конечно, обязательно личное присутствие.
Я вас спрашиваю: вы представляете, сколько времени нужно, чтобы собрать эти документы? У меня возникает вопрос: а в каком воспаленном мозгу вообще возник этот весь реестр? И имеет ли это отношение к сугубо российскому выражению, очень меткому, которое называется «взяткоемкость»? Вообще, чем объяснить поразительное несоответствие жизни вот этой декларируемой, которую хотят, и той жизни, которая реальная, которая есть? Лично у меня нет ответа на этот вопрос. А у вас?
Некоторое время тому назад Верховный суд РФ обратился в Конституционный суд с просьбой разъяснить, противоречит ли смертная казнь нашей Конституции. Это было связано с тем, что в свое время, когда Россия стала членом Совета Европы, она ввела мораторий на смертную казнь, поскольку нельзя быть членом Совета Европы, если есть смертная казнь. Но было сказано так: этот мораторий будет продолжаться, а вот смертная казнь может быть применена только после того, как суд присяжных будет введен во всех субъектах РФ. Что, собственно говоря, и произошло в 2009 году. И вот отсюда запрос.
Теперь надо вам сказать, что вообще во всех странах, которые принято считать цивилизованными, смертная казнь отменена, причем уже довольно давно. И как показывает статистика в этих же странах, после отмены смертной казни убийств стало меньше, чем было до отмены. Единственная страна, где это не так, это США, где в 38 из 50 штатов есть еще смертная казнь. Но я не уверен, что США для нас в этом смысле являются примером цивилизованности.
Так вот, Верховный суд обратился в Конституционный суд, и на прошлой неделе Конституционный суд ответил так: «Мораторий продолжается. Пока. Сколько – неизвестно». И вот у меня возникает вопрос: а откуда такая робость у Конституционного суда по этому вопросу? У меня есть ответ. А вот интересно, у вас он есть?
На прошлой неделе член Генсовета «Единой России» Андрей Макаров выступил необычайно резко по поводу состояния Министерства внутренних дел. Вот несколько цитат, взятых мной наугад. «Модернизовать МВД, реформировать МВД невозможно, его можно только ликвидировать». «Система создана таким образом, что она убивает порядочность в людях, заставляет их работать непорядочно». «Надо вывести всю милицию за штат и начать очищение милиции с участием общественности, правозащитников». «Сегодня милицию боятся больше, чем бандитов. От бандита можно убежать, если повезет, его можно обезвредить. От милиции убежать нельзя, обезвредить ее тоже невозможно». «Если вдруг ты попытаешься сопротивляться тому человеку в погонах, который тебя избивает, тебя тут же посадят за покушение на жизнь представителя власти». Ну и так далее.
Руководство «Единой России» быстренько сообщило, что это не есть точка зрения «Единой России», это точка зрения гражданина Андрея Макарова, чтобы это просто имели в виду. Один высокопоставленный милицейский чин высказался в том духе, что Андрей Макаров – враг страны. Вообще-то говоря, он, наверное, хотел сказать «враг народа», но вовремя сдержался. Он сказал, что если не будет милиции, то в стране будет полный произвол. Я думаю, что Макаров с ним согласен, просто речь идет о другой милиции. Правда, другой милицейский чин сказал: «А другой милиции у нас нет».
На следующий день, выступая перед курсантами милицейских вузов, министр внутренних дел Рашид Нургалиев сказал, я его цитирую: «Если идет нападение, то в любом случае должна быть самооборона. Например, я иду, допустим, по улице, а какой-то милиционер меня начинает бить. На основании чего? Я что, преступник? Конечно, наверное, здесь будет именно та заваруха, о которой мы говорим. Поэтому мы здесь все равны, а гражданин будет вдвойне равен». Вот как хотите, а для меня это заявление просто сенсационное. Получается, главный милиционер страны говорит нам с вами, что если на нас напал милиционер, ну вот такой распоясавшийся, то мы имеем право, по сути дела, дать ему в морду. Это напоминает мне советский анекдот: «Имею ли я право? – Да, имеете. – А могу ли я?.. – Нет, не можете». Потому что если только предположить, что мы дадим сдачи милиционеру (даже если их будет двое или трое), в конце концов, скажут, что это мы напали на несчастных милиционеров и им пришлось защищаться. Ну а получилось то, что получилось.
Но вообще если министр сказал такие слова, можно представить, как его достали те самые люди, которыми он руководит. Это просто фантастика. Я в целом считаю, что Андрей Макаров молодец и что он прав. А как считаете вы?
Тема, о которой пойдет речь, непростая, для меня она непростая, я думаю, что для вас тоже. Она связана с памятником, который когда-то сделала Вера Мухина, замечательный скульптор. Это монумент «Рабочий и колхозница». Вы помните, памятник из нержавеющей стали, они устремлены вперед, держат в руках серп и молот? Вообще этот монумент впервые появился в 1937 году на всемирной выставке в Париже, постаментом ему служило как раз здание советской выставки. И это сразу было признано как совершенно замечательное творение, как очень талантливая штука.
Но у меня возникает вопрос. Теперь скульптура уже находится на своем старом месте. После долгих лет («Рабочего и колхозницу» установили в 1939 году) она стала разваливаться. Поэтому монумент был демонтирован и восстановлен. И то ли уже его вернули на место, то ли вот-вот вернут, это не принципиально. Так вот, что символизировал этот монумент? Что это такое? Это памятник чему, если уж так поставить вопрос? На мой взгляд, это памятник советской власти, совершенно очевидно. Очень яркий, талантливый памятник.
Вообще говоря, таких памятников, разных символов советской власти, в стране очень много осталось. Большей частью они совершенно бездарны. Причем «бездарные» – не то слово. Это бесконечные памятники Ленину во многих городах. Это всякого рода серпы и молоты на фоне земного шара, которые можно увидеть на многих зданиях – в том числе, кстати говоря, на весьма официальных, в частности, на здании МИД РФ. Я уже не говорю о бесконечных улицах, носящих названия советских государственных деятелей. И даже на домах мраморные, металлические, ну и прочие доски, говорящие, что здесь жил такой-то. Совсем недавно, может быть, вы помните, шли горячие споры о том, надо ли поставить бюст Сталина на станции метро «Курская», которую восстановили, чтобы эта станция выглядела так, как в самом начале. Так вот, ради исторической достоверности надо поставить бюст Сталина, потому что вот тогда это так было. Не поставили, но зато красуется в рамке надпись, которая гласит: «Нас вырастил Сталин на верность народу», – слова из старого гимна.
Вот мой вопрос. Советский строй – это был какой строй? Этот вопрос, на мой взгляд, не решен. Скажем, немцы решили, что нацистский строй – преступный, и они категорически запретили любые виды этой символики, их нет в Германии. Итальянцы примерно то же самое решили по поводу времени Муссолини, хотя, может быть, не так строго. Испанцы вообще не так считают, и под Мадридом есть огромный памятник примирения, где захоронены как франкисты, так и их жертвы по линии гражданской войны, что, по-моему, вообще безобразие, потому что ни те и не другие не хотели бы лежать рядом. Ну, так решили. А что у нас?
То ли советский строй считается преступным, то ли, наоборот, он считается замечательным. Я бы хотел ясности в этом вопросе. А то получается вообще не история, а какой-то козлотур – ни то ни сe. Поэтому меня смущают все эти вопросы, и поэтому я их ставлю перед вами. Я для себя пока полностью не ответил, хотя вроде бы приближаюсь к ответу. А вот вы? У вас есть свой ответ?
Ровно день в день двадцать лет тому назад в Москве умер Андрей Дмитриевич Сахаров. Двадцать лет назад, 1989 год. Год, когда мечты о перестройке и о гласности постепенно стали затихать. Время кровопролитий и в Риге, и в Вильнюсе, и в Баку, и в Тбилиси, и это было время, когда Андрей Сахаров возвышал свой голос, защищая то, что он считал началом демократии в России. Было, правда, и другое время. Было время Брежнева и Андропова, время, когда людей сажали за инакомыслие либо запихивали в сумасшедшие дома – кстати, это личная выдумка Андропова. Либо лишали гражданства, выбрасывали за рубеж.
Вообще, в сталинское время того же Сахарова расстреляли бы, даже не моргнув глазом. Но в постсталинское это уже было невозможно, и поэтому его сослали в город Горький, ныне Нижний Новгород. Ну и как отреагировали на это советские люди? С большим восторгом. Правда, они не слышали никогда Сахарова, не читали ничего о Сахарове. Но какое это имеет значение? Зачем слышать и зачем читать? Раз партия сказала, что он враг, значит, он враг. Ну а насчет того, чтобы самому думать – а это зачем? Ничего хорошего от собственных мыслей не бывает. Вот было так. Ну, конечно, были другие люди, диссиденты. Люди невероятной смелости и отваги. Но их было крайне мало. Кто их слышал и кто их слушал? Потом все изменилось, Горбачев вернул Сахарова в Москву. Он стал, можно сказать, эталоном порядочности, эталоном гражданского отношения. Правда, все равно его захлопывали, когда он выступал в Верховном Совете СССР, но он хотя бы мог говорить. А это было очень важно.
Вот сегодня широко отмечается двадцатилетие со дня его смерти. О нем пишут, о нем делают фильмы. О нем говорят высокопоставленные лица, и это, конечно, очень хорошо. Но вот у меня вопрос: а что если бы вдруг Сахаров был жив? Как вы думаете, что бы о нем говорили? И что бы говорил он о нынешнем обществе? Конечно, это сугубо теоретическая штука, так сказать, этого быть не может – его нет. Но все-таки можно над этим поразмыслить. У меня есть некоторое представление и о том, что говорили бы о нем, и о том, что Сахаров говорил бы о нас сегодня. А что думаете вы?
Сегодня, 21 декабря 1879 года, родился один из величайших злодеев в истории мира, по крайней мере, на мой взгляд, звали его Иосиф Виссарионович Джугашвили, но он был известен как Сталин.
Люди, ненавидевшие его, сравнивали и сравнивают его с Гитлером, и совершенно напрасно. Гитлер, конечно, был злодеем, можно сказать, людоедом, тут спора нет. Но он сжирал все-таки чужие народы, а не собственный. Он повинен в убийстве шести миллионов евреев, он повинен в гибели миллионов людей на фронтах войны, он повинен в гибели определенного количества немцев, которые придерживались иных политических взглядов, и понятно, ему нет прощения, и никогда не будет. Но надо признать, что Гитлер не истреблял все-таки собственный народ, в отличие от Сталина.
Трудно сосчитать, в гибели скольких миллионов советских людей, я подчеркиваю, советских людей, виноват Сталин. Известно, что лагерей в Советском Союзе было значительно больше, чем концлагерей в Германии или в Польше.
Поклонники Сталина – их немало, между прочим, – говорят о том, что именно он превратил Советский Союз в индустриальную державу и именно благодаря ему Советский Союз победил в войне. Это, мягко говоря, заблуждение. Сталин своей насильственной коллективизацией уничтожил крестьянство, в результате чего страна, которая когда-то экспортировала зерно, стала импортировать его, стала страной вечных очередей, страной недоедания, страной дефицита. Это результат того, что он делал.
Что касается индустриализации, то какой ценой? Сколько людей работали как рабы, я имею в виду зеков, которые строили так называемые замечательные стройки социализма? Сколько там погибло людей ради этой самой индустриализации?
А что касается войны, то есть две очень яркие цифры. Германия, воюя на два фронта, потеряла 10 миллионов человек. Советский Союз, воюя на одном, потерял 27 миллионов, почти в три раза больше. А почему? Да потому что Сталин совершенно не готов был к этой войне, и именно эти огромные потери произошли в начале войны.
А кто победил? А победил народ и, конечно, победили замечательные маршалы, такие как Жуков, как Конев, как Рокоссовский. Но все-таки самое страшное Сталин сотворил с самим народом. Что он сделал из этого народа?
Я хотел бы вам прочитать маленький отрывок из замечательной пьесы Евгения Шварца «Дракон», как раз на эту тему. Вот на площади встретились Дракон и рыцарь Ланцелот.
Дракон: Мои люди очень страшные, таких больше нигде не найдешь – моя работа, я их кроил.
Ланцелот: И все-таки они люди.
Дракон: Это только снаружи.
Ланцелот: Нет.
Дракон: Если бы ты увидел их души, ох, задрожал бы.
Ланцелот: Нет.
Дракон: Убежал бы даже. Не стал бы умирать из-за калек. Я же их, любезный мой, лично покалечил, как требуется, так и покалечил. Человеческие души, любезный, очень живучи. Разрубишь тело пополам – человек околеет. А душу разорвешь – станет послушнее, и только. Нет-нет, таких душ нигде не подберешь, только в моем городе. Безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные души, легавые души, окаянные души, дырявые души, продажные души, мертвые души. Нет-нет. Жалко, что они невидимы.
Это про нас с вами, уважаемые дамы и господа. И пока мы как народ не признаем именно это, не извергнем из своих душ наследие дракона, то не будет ни толку, ни счастья. По крайней мере, так думаю я. А вы?
Украина у всех на устах, и это совершенно понятно. Непонятно же пока, кого украинский народ выберет в президенты – Юлию Тимошенко или Виктора Януковича? И вообще, это здорово, потому что так и должно быть при демократических выборах. А вот я задаюсь вопросами, мне это непонятно: здоров ли Виктор Ющенко? У меня этот вопрос возник после того, как он своим указом в пятницу наградил званием Героя Украины лидера Организации украинских националистов и Украинской повстанческой армии Степана Бандеру. Званием, я повторяю, Героя Украины. Я хочу напомнить вам, что летом 1941 года Бандера призывал украинский народ вместе с немецкой армией бороться, чтобы сломить Москву и убрать большевиков, ну и так далее.
Виктор Ющенко, конечно, потерпел очень тяжелое, я бы сказал, унизительное поражение во время первого тура голосования, не собрав даже и 6 % народных голосов, чего он, конечно, не ожидал. Вот я и подумал: может быть, он того? Может быть, от переживаний что-то с ним случилось? Ведь это можно понять, все-таки удар очень тяжелый. Потому что человек в здоровом уме и здравой памяти сделал героя из фашиствующего бандита. Ну, этому поверить трудно. Правда, если считать крайний национализм болезнью, то надо признать, что таких людей много, и, увы, не только на Украине. Но чтобы президент… Любопытна реакция, вернее, любопытно ее отсутствие у нынешних кандидатов в президенты Украины, как у Тимошенко, так и у Януковича. Янукович, находясь в Херсоне, если я не ошибаюсь, как-то очень невнятно ответил на поставленный вопрос, сказав что-то по поводу того, что нужно быть президентом всей Украины, а не части. А Тимошенко, будучи во Львове, просто отменила пресс-конференцию, на которой, конечно, ей бы задали этот вопрос.
Но это понятно. Ведь каждый голос теперь на вес золота. И что бы ты ни сказал, кого-то ты обязательно заденешь. Поэтому-то и молчание золото, лучше ничего не говорить. В пятницу, между прочим, Ющенко сказал: «Я ухожу, чтобы вернуться». Звучит здорово, конечно, но лучше бы он сказал так: «Вы меня ушли, вы меня и вернете». Я в этом сомневаюсь. А вы?
Я долго думал, прежде чем решился затронуть ту тему, о которой собираюсь говорить. Дело в том, что в России, что бы ты ни говорил, тебе обязательно приклеят какой-нибудь ярлык. Но когда люди определенной политической ориентации приклеивают мне ярлык американца, врага, русофоба, чужого, меня это не очень волнует, потому что эти люди мне настолько чужие, что мне, в общем, безразлично, что они говорят. Другое дело – те, которых называют демократами. Я говорю «которых называют», потому что все-таки я-то считаю, что большинство этих людей на самом деле не демократы, а радикалы. Это вещи разные, но, конечно, они мне много ближе, и мне небезразлично, что они думают и говорят обо мне. Тем не менее я буду говорить о том, о чем я долго думал.
Речь идет о разгоне вчерашнего митинга несогласных, который произошел на Триумфальной площади. Митинг должен был пройти как одна из акций протеста или защиты 31 статьи Конституции РФ, которая гласит следующее: «Граждане РФ имеют право собираться мирно, без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование». Вот это и есть вся статья. И вот, видимо, несогласные считают, что эта статья нарушается, и приняли решение 31 числа каждого месяца, в котором есть 31 день, проводить митинг защиты этой самой статьи. И они обратились заблаговременно к властям, говоря, что они будут проводить этот митинг именно 31 января на Триумфальной площади. Власти сказали «нет», то есть «Пожалуйста, проводите, но не на Триумфальной площади, вот вам три других места» – кажется, Болотная площадь, Тургеневская площадь и какая-то набережная. Несогласные не согласились, сказали: «Нет, мы все равно будем проводить митинг на Триумфальной площади». На это власти ответили: «В таком случае ваш митинг будет разогнан». Собственно, так все оно и произошло.
Теперь я спрашиваю. Говорит ли 31 статья Конституции о том, что можно проводить митинги и все прочее где угодно и когда угодно? Нет, не говорит. И, в общем, так не говорит ни одна из знакомых мне конституций, это совершенно очевидная вещь. Значит, предложив несогласным несколько вариантов, где можно проводить этот митинг, власти совершенно не нарушали Конституцию. А вот возразив и сказав «Мы все равно будем проводить митинг там, где хотим», практически несогласные выступили против закона. И не только закона. На мой взгляд, в данном случае они даже нарушают дух Конституции. Понимаете, я за гражданское неповиновение, когда речь идет о борьбе с репрессивными законами – тут надо бороться. Но это не тот случай. И как мне кажется, то, что произошло, скорее отдаляет перспективы развития демократии в России, чем приближает. По крайней мере, так мне кажется. А вам?
Если бы неделю тому назад меня спросили, что у меня общего с председателем Совета Федерации Сергеем Михайловичем Мироновым, я бы сказал: «Ничего общего у нас нет». И ошибся бы. Потому что, как оказалось, общее есть, а именно то, что после программы «Познер», гостем которой он был, и на него, и на меня обрушился вал критики.
На него навалилась целая группа депутатов «Единой России» за то, что он сказал не слишком комплиментарно об этой партии, и кроме того, о ужас, позволил себе не соглашаться с некоторыми политическими мерами председателя правительства. Дело дошло до того, что они потребовали, чтобы он ушел с должности. Ну а Андрей Исаев, который является первым заместителем секретаря Президиума Генерального совета партии, сравнил Миронова с крысой, бегущей с корабля. Я думаю, что в пылу, так сказать, своих переживаний он просто немножко заблудился, потому что – с какого корабля-то? Имеется в виду, что «Единая Россия», что ли, тонет? В общем, тут надо еще подумать.
Что до моей персоны, то я получил по полной за то, что я выразил некоторое несогласие с определенным действием несогласных. Ну, конечно, ни в случае с Мироновым, ни в случае со мной, по сути дела, не разговаривали, то есть не разбирали то, что мы говорили, это в России не принято, сразу просто перешли на личности. Но это было вполне ожидаемо.
А вот неожиданно было следующее: я совершенно не предполагал, что Миронов так ответит на эту критику. Я думал, что если будут его критиковать, он скажет: «Вы меня не так поняли». Ничего подобного. Он абсолютно резко ответил, сказав примерно следующее: «Я говорил что думаю, и буду дальше так говорить». Кстати, вот это тоже у нас с ним общее, потому что я говорил что думаю, говорю что думаю, и буду говорить что думаю. А если это кому-то не нравится – ну, что поделаешь.
Эта программа вышла в записи. Так получилось, что ее надо было записать, потому что я не мог на ней присутствовать в день, когда мы должны были выйти в прямом эфире. Ну, иногда так случается, хотя вообще очень редко. Подавляющее большинство программ «Познер» идут в прямом эфире, потому что я абсолютный сторонник именно прямого эфира. По нескольким причинам.
Во-первых, совершенно другой нерв, другое напряжение. Потому что никто не знает – ни я, ни гость, – что будет через секунду. Это как игра в хоккей. Что будет – никто не знает. Этот нерв, он очень важен для настроения.
Во-вторых, именно из-за этого и я как ведущий, и мой гость или гостья ведут себя совсем по-другому. Когда запись, мы как-то расслаблены, а тут приходится быть начеку.
Но все-таки главная причина – это то, что прямой эфир, он и есть прямой эфир. Программа ушла – и до свидания, никто не может сказать: «Э, стоп-стоп! Одну минуточку! Вот тут давайте это перечитаем и скажем не так, а эдак». В этом смысле прямой эфир – это настоящее телевидение, это то, что происходит в данный момент, и никто вмешаться в это не может. Правда, мне могут сказать: «Ну, Владимир Владимирович, это вы немножко хитрите, потому что ваша программа действительно уходит на Дальний Восток как в прямом эфире, но потом повторяется по орбитам, и тут-то могут вмешаться». Это правда. Вообще мне очень жаль, что солнце встает не на Западе, а на Востоке. Потому что вставало бы на Западе, и прямой эфир был бы на Москву, на европейскую часть, где подавляющее большинство населения, – этого очень хотелось бы. Но с солнцем не поспоришь. Правда, был один человек, который даже пригласил солнце на чай и поговорил. Это тоже был Владимир Владимирович, но Маяковский. К сожалению, я этого сделать не могу. Но если говорить серьезно, ведь можно добиться того, и в этом я просто уверен, чтобы в этот процесс не вмешивались. Не вмешивались в орбиты, и даже не вмешивались бы в записанные программы. Можно так поставить вопрос.
И все-таки, возвращаясь к прямому эфиру, я хочу сказать, что для меня прямой эфир – это настоящее телевидение, а записанная программа – это как музыка под фонограмму. По крайней мере, так я это ощущаю. А вы?
Конечно, главная тема недели – это ГИБДД. Вчера в воскресной программе «Время» именно ГИБДД был посвящен первый сюжет, который длился чуть ли не пятнадцать минут. Речь там шла и об операции «Живой щит», и о представителе ГИБДД, который с видимым удовольствием ломает палец водителю машины за то, что тот потребовал объяснения, почему его остановили. Ну и, конечно, об этом трагическом столкновении машин на Ленинском проспекте в Москве.
Я хотел бы коснуться именно последнего, потому что это наиболее вопиющий, если угодно, факт. И в то же время там есть ключ, на мой взгляд, к пониманию того, что происходит. Напомню вам, что на Ленинском проспекте столкнулись две машины. В одной машине были две женщины, это французская машина «ситроен». В другой машине, это «мерседес», помимо водителя был вице-президент компании «Лукойл». Столкновение произошло, потому что одна из машин выехала на полосу встречного движения. Обе эти женщины погибли. Очень быстро ГИБДД сообщило, что именно они-то и виноваты, что именно они-то и выехали на полосу встречного движения. Кроме сотрудников ГИБДД, в это не поверил, по-моему, никто. Во-первых, потому что у нас вообще считается, что если происходит столкновение, прямое или непрямое, между начальником и рядовым человеком, то всегда не прав начальник. Причем есть определенная причина, почему это происходит. А причина простая. Закон все-таки не одинаков для всех. Есть целый общественный слой, для которого закон не существует. А в данном конкретном случае, если добавить к этому, что вдруг не оказалось камер слежения, что куда-то исчезли съемки этого столкновения, что, вообще-то говоря, большой начальник более склонен выезжать на полосу встречного движения, чем обыкновенный водитель, – все это вместе взятое, конечно, не оставляет особых сомнений у людей. Ну, значит, плохие работники ГИБДД.
Я не большой их поклонник, но хочу вам вот что предложить. Вот свежеиспеченный инспектор, свежеиспеченный, повторяю, получает наставление и выходит на дорогу. Ему сказано: он должен следить за порядком, чтобы законы выполнялись. И он видит, как целый ряд машин – ну, «мерседесы», «ауди», БМВ и прочие машины класса люкс – абсолютно спокойно нарушают правила, и при этом он даже не имеет права их останавливать. Это происходит все время. Значит, закон для этих людей вроде не писан. Тогда этот инспектор должен подумать: «Ну а для меня он писан?» А мы все с вами как реагируем? Да точно так же. Каждый из нас про себя думает: «Закон не для меня писан – это для другого». И там, где можем, мы пытаемся этот закон не выполнять. Вот в чем реальные проблемы, а не просто в ГИБДД. По крайней мере, так я думаю. А что думаете вы?
Буквально только что в Ванкувере закончились Паралимпийские игры. Да, это так называется – Паралимпийские игры по зимним видам спорта. Кто не знает, паралимпийцы – это люди, которых мы в России довольно обидно называем инвалидами, но во всем мире обычно о них говорят, что это люди с ограниченными возможностями. Это люди, которые занимаются спортом, но при этом у кого-то нет ноги, у кого-то нет руки, ну и так далее. Так вот, наши паралимпийцы всех побили, выиграли эти Олимпийские игры с огромным отрывом. Я уверен, что им никаких особых денег не заплатят, особых машин (скажем, «ауди», переделанных для них) не дадут. Я даже сомневаюсь, что их примут в Кремле. И тем не менее выступили они совершенно блистательно. Насколько мне известно, кстати говоря, настоящие олимпийцы таких стран, как Канада, США, Норвегия, Германия, Корея, то есть которые очень сильно выступили, ничего не получали – никаких подарков, никаких особых денег.
В чем, на мой взгляд, истинная разница между нашими паралимпийцами и просто олимпийцами? Как мне кажется, эта разница заключается в мотивации. В одном случае – я говорю о паралимпийцах – это преданность спорту, это преданность делу, это стремление победить во что бы то ни стало, не ожидая никаких наград за это, кроме, разумеется, олимпийских медалей. Я не уверен, что это так в отношении так называемых олимпийцев. Кстати, как мне кажется, и во многих странах вот эта мотивация, просто победить и не завоевать ничего, кроме восхищения своего народа, очень характерна.
Вообще, без этой мотивации ни о каких громких победах говорить не приходится и надеяться не на что. По крайней мере, так мне кажется. Как вам? Ну, подумайте сами.
Не говорить о теракте, который произошел в московском метро, невозможно. Но и говорить крайне тяжело. И не только потому, что речь о горе, о смерти людей, о потере близкими своих любимых и так далее. Невыразимо трудно говорить, потому что, в общем, не знаешь, что сказать. Ведь как понять мозг террориста, который взрывается, чтобы унести жизнь десятков, а может быть, сотен людей, которые ему не нанесли никогда никакого зла? Вообще, на что рассчитывают те люди, которые подготовили этого террориста и сделали из него смертника? На то, что из-за террора что-то изменится в стране? Что они раскачают политическую систему? Что будет всеобщий страх и подавленность? Да нет, на это и не рассчитывают они. Они прекрасно знают, что в истории нет примера, когда терроризм одолел бы, когда народ уступил бы террору. Так, может быть, расчет на то, что из-за терактов в стране начнут завинчивать гайки? Запретят критиковать правительство, Государственную думу, займутся газетами, которые выражают несогласие, с инакомыслием, начнут за это наказывать. И что в результате этих мер не только прекратится движение к демократии, не только перестанут гулять какие-то либеральные идеи, но резко испортятся отношения с Западом. Может быть, тогда, думают они, не встретятся в Праге два президента, Медведев и Обама, чтобы подписать договор об СНВ. И даже если и встретятся и подпишут, ну уж тогда точно этот договор не будет ратифицирован ни сенатом Соединенных Штатов, ни Государственной думой РФ.
Я высказываю эти предположения не случайно. Потому что уже у нас раздаются голоса, говорящие, что эти теракты произошли потому, что у нас такое положение в МВД, что у нас критикуют МВД, что у нас в последнее время гуляет некий негатив по стране, в политической части страны. Что у нас есть какие-то конфликты, и вот поэтому, почувствовав нашу слабость, ударили террористы. Хотя на самом деле все эти вещи говорят о силе.
На самом деле, терроризм – это ведь жест отчаяния, когда все проиграно, когда выиграть нельзя. Во-первых, есть только желание мстить, и есть надежда, что, может быть, мы попадемся на эту ловушку, ну, как в шахматах – «зевнем ферзя». Этим ферзем будет как раз движение к демократии, либерализму и сближение с Западом. Вот, возможно, на что расчет. Так вот, не дай бог нам попасться. Не дай бог.
Давайте для разнообразия поговорим о приятном. Совсем недавно, накануне окончания Паралимпийских игр в Ванкувере, я в этой программе восторгался результатами наших паралимпийцев. Но, кроме того, я говорил о том, что им вряд ли дадут такие денежные премии, какие получили наши олимпийцы-медалисты. Что, конечно, никаких машин класса люкс, для них переделанных, они не получат, никакого приема в Кремле с президентом, конечно, не будет. Все это я предсказал – и ошибся. То есть все получилось ровно наоборот. То есть, действительно, им дали денежные премии, причем сильно увеличили их по сравнению с тем, что должно было быть изначально. Машины они получили. И в Кремле их принимал, поздравлял и награждал президент Медведев.
Повторяю, я ошибся. Вообще, если бы я был человеком самонадеянным, я бы сказал, что скорее всего, это из-за нашей программы – мол, мы подсказали, и они так и поступили. Но я человек не самонадеянный и прекрасно понимаю, что на фоне провального выступления наших основных олимпийцев и блестящего выступления паралимпийцев и без меня догадались, как надо поступить. Так что в своих негативных предположениях я ошибся. И дай бы мне бог почаще так ошибаться.
В завершение этой передачи я скажу несколько слов. Я хотел бы сказать, во‐первых, что история Катыни все-таки совершенно определенно доказывает: в конце концов правда рано или поздно обязательно становится известна. Это может быть через десять лет, через семьдесят лет, это может быть через сто лет – неважно. Она становится известна. Я это говорю именно в этой программе тем, кто не хочет слышать правды, либо, зная ее, не хочет о ней говорить, причем оправдывая это чувством патриотизма, или, так сказать, своей любви к стране. Так вот, патриотизм и любовь, по моему убеждению, не могут иметь в качестве фундамента ложь. Потому что этот фундамент в конце концов все равно развалится, и тогда-то развалится и патриотизм, и любовь к стране.
История Катыни, на мой взгляд, доказывающая, что правда все-таки вырывается наружу, не позволяет сомневаться в том, что Сталин был преступником. И не только один Сталин. Что люди, его окружавшие, были преступниками. И что их были не только сотни и не только тысячи, но даже и миллионы. Потому что партия, которую он возглавлял и которая принимала все решения, была преступной партией. Неприятно это говорить, но когда-нибудь надо. И я считаю, что до тех пор, пока будут сопротивляться этой правде, не давать ей возможности выйти на поверхность, это будет как кандалы на ногах страны и страна не сможет сделать широкий и свободный шаг. Придется признать эту правду. И чем раньше, тем лучше, потому что тогда это будет светлый день не только для России. И об этом, еще раз хочу подчеркнуть, говорит то, что произошло в Катыни.
Совсем недавно я встречался со студентами МГИМО, разговор шел о разных вещах, в том числе об интернете. И у студентов возник вопрос: не вытеснит ли интернет телевидение? Я сказал, что, по-моему, нет. Я вспомнил, что, когда возникло телевидение, пошли разговоры, что из-за телевидения исчезнет кино, исчезнет театр. Но, как видите, не исчезли. Но потом я стал размышлять над этим и подумал, что если телевидение будет закрыто для острых разговоров, для серьезных дискуссий по социальным и политическим вопросам, для критики властей, тогда, может быть, тут и произойдет для него смерть.
Я об этом подумал после того, как прочитал интервью Андрея Лошака с Андреем Хартли. Если вы не знаете, кто это, то я вам напомню очень коротко. 31 марта вот этот господин Хартли на своей машине Ford Focus ехал по Кутузовскому проспекту в сторону области в крайней левой полосе. И вдруг навстречу ему выезжает оттуда, навстречу BMW седьмой серии, то есть здоровенная представительская машина, и прямо упирается ему в капот, мол, давай, уступай дорогу. Но он не стал уступать, он взял свой фотоаппарат, установил на видео, вышел с этим фотоаппаратом, стал снимать, подошел к этой машине и попросил хозяина представиться. Тот хлопнул дверью, не стал отвечать. Из этого BMW вышел шофер и попытался отнять камеру у Хартли. А тут из другой машины вышел какой-то человек и говорит: «Ты чего?» Тогда этот шофер понял, что ему лучше ретироваться. В общем, так закончилась эта история, и Хартли разместил это видео в интернете. Было огромное количество ответов, восторженных, поддерживающих и так далее. И Лошак с ним встретился и сделал интервью.
Я не собираюсь вам пересказывать содержание этого интервью, можете сами прочитать его в интернете. Но я хочу сказать, что я подписываюсь под каждым словом господина Хартли. В частности, под тем, что «надоело бояться», под тем, что «надоело мириться с высокопоставленными чиновниками, которым плевать на тебя, да и на закон», и что «надоело молчать». И по поводу молчания вот что я хочу сказать. Если пресса, как печатная, так и электронная, будет молчать, то в этом случае интернет их, конечно же, заменит. И если, задавая свои вопросы, студенты МГИМО, элитного вуза, именно это имели в виду, то, как мне кажется, они были правы.
Ровно двадцать четыре года тому назад, 26 апреля 1986 года, произошла катастрофа на Чернобыльской атомной электростанции. Если вам достаточно лет, чтобы помнить то время, то вы помните о том, что вам об этом тогда ничего не сказали. Ни одно печатное СМИ, ни одно радио, ни одна телевизионная станция ничего об этом не сообщила. Ни 26, ни 27, ни 28, ни 29, ни 30 апреля, ни 1 мая. И, кстати, о 1 мая. В этот Международный день солидарности трудящихся наши трудящиеся участвовали в парадах в разных городах, в том числе и в Киеве. В Киеве этот день был пасмурный, серое небо, и шел мелкий противный дождь, радиоактивный дождь. Только те, которые шли с детьми под этим дождем, этого не знали. Кое-кто знал, в частности, партийное руководство, конечно, они-то знали. И они вывезли своих близких и любимых из города Киева подальше. Партийная элита так понимала свой долг перед народом.
Вы скажете, что это дела давно минувших дней? Я согласен. Но это дело, которое надо помнить хотя бы для того, чтобы не забывать, в чем все-таки главный смысл журналистики. Он не в том, чтобы кому-то доказывать свою точку зрения. Он не в том, чтобы красоваться на бумаге, или в эфире, или на экране. Смысл и долг журналиста только в том, чтобы информировать как можно более точно, как можно более беспристрастно, как можно более честно. И только этот долг и существует у журналиста, другого нет.
В начале этой программы я сказал, что интервью с маршалом Жуковым было приказано уничтожить. Почему? Только по одной причине: потому что он говорил правду. Я считаю, что все те, кто участвовал в этой войне, ветераны, их дети, близкие, имеют право знать о войне. И это, если хотите, шаг в эту сторону. В этот день я от себя, от всех тех, кто делает программу «Познер», от всей души, от всего сердца поздравляю всех ветеранов, всех их близких с этим замечательным праздником – победой в Великой Отечественной войне.
В этот день, 24 мая, поэту Иосифу Бродскому исполнилось бы семьдесят лет. Человек, которым ныне гордится вся Россия, лауреат Нобелевской премии, в свое время был выброшен из страны. До этого его судили как тунеядца. Он говорил, что он поэт, но, поскольку он не был членом Союза советских писателей, поэтом он не считался. Считался он тунеядцем.
Я помню, я тогда работал у Самуила Яковлевича Маршака литературным секретарем, и помню, как Самуил Яковлевич дико возмущался процессом над Бродским, которого судили за тунеядство.
Помню, как вся советская печать, все советские средства массовой информации единодушно осуждали и поносили Бродского. Помню и то, как множество людей, никогда Бродского не читавших, говорили: да, действительно, он враг, он никакой не поэт, он не советский, ну и всякое такое. Так же точно, как осуждали они и Пастернака, и Солженицына. Говорили примерно так: «Я не читал того-то или того-то, но раз партия говорит, то я ей доверяю».
Вот прошла четверть века. Я хотел бы вас спросить: мы изменились по сравнению с тем, какими были тогда? Если вот нам вдруг скажут, что такой-то – вор, такой-то – враг, а мы этих людей не знаем, мы сразу примем на веру? Скажем: «Да-да, конечно!» Будем кричать: «Ату его, ату!» Нет?
Возможно, я ошибаюсь, когда считаю, что не сильно мы изменились. Но полагаю, что все-таки нет, не ошибаюсь. Ну, в общем, как бы там ни было, как мне показалось, в день семидесятилетия великого поэта Иосифа Бродского стоило бы над этим чуть-чуть подумать.
В начале этой программы я упоминал, что у меня была спортивная травма. В результате ее надо было сделать операцию на плечевом суставе, и я ее сделал в Мюнхене, в одной клинике. И вот интересно получилось. Как раз когда я был в Мюнхене, состоялся матч, финальный матч на Кубок европейских чемпионов по футболу между командами «Бавария» и «Интер» (Милан). «Интер» (Милан) – итальянская команда, понятное дело, «Бавария» – немецкая команда, как раз из города Мюнхена. Ну и конечно, в день игры весь город был в форме и в цветах «Баварии» – это красное с черным, а к вечеру не было ни одного свободного места ни в одном баре, где был телевизор, там просто битком было набито. И я смотрел по телевизору, ну и многие из вас, наверное, смотрели и видели, как «Интер» играючи, вообще говоря, расправился с «Баварией». То есть было совершенно очевидно, что у этих команд разный класс.
На следующий день «Бавария» прилетала в Мюнхен. Я в это время гулял, операция уже была сделана, я мог гулять по городу. И я увидел, что десятки тысяч, я не преувеличиваю, десятки тысяч мюнхенцев собираются на площади возле ратуши. Там была установлена эстрада, и туда привезли игроков. Вы бы видели, какой им устроили праздник, как им аплодировали, как им кричали «Молодцы!». Это при том, что они проиграли, причем проиграли так явно. Но вот чувство, я не знаю, благодарности, преданности выражалось таким образом. И это заставило меня кое о чем подумать. Попробуйте догадаться, о чем.
Хочу поделиться с вами одним материалом, который мой приятель прислал на электронную почту.
Вот представьте себе, что есть мир, и мы его сократили до 100 человек, но сохранив все пропорции, которые существуют. В этом случае 57 из них были бы жителями Азии, 21 – Европы, 14 – Америки (имеется в виду вся Америка, и Южная, и Северная, и так далее), и всего лишь 8 – из Африки. 52 человека были бы женщинами и 48 – мужчинами. 30 из них были бы белые, 70 – не белые. 30 христиан, 70 не христиан. 89 – гетеросексуалы и 11 – гомосексуалы. Шесть человек обладали бы 59 % всех богатств в мире, и все они были бы американцами из США. 80 человек из 100 жили бы в бедности. 70 не умели бы читать, 50 голодали бы или недоедали. 1 умирал бы в данный момент и 1 рождался бы в данный момент. 1 из 100 имел бы компьютер, и 1 из 100 имел бы высшее образование.
Теперь подумаем вот еще о чем. Если вы можете отправиться молиться там, где вы молитесь, без боязни того, что вас изобьют или убьют, то вы один из счастливчиков по сравнению с тремя миллиардами людей, которые этого счастья не имеют. Если у вас есть холодильник хоть с какой-то едой, если у вас есть хоть какая-то одежда, крыша над головой и где спать, то вы богаче 75 % всего населения Земли. Если у вас есть хоть какой-то счет в банке, хоть какие-то деньги в кошельке или какие-то монетки в сумке, то вы относитесь к восьми наиболее счастливым людям из 100.
Вот таков наш мир. Я думаю, что об этом иногда надо размышлять. Особенно когда мы жалуемся.
Я не знаю, смотрите ли вы футбол, первенство мира. Я смотрю. И смотрю с превеликим удовольствием. Даже не столько потому, что это такой замечательный футбол. Он разный, бывает и замечательный, бывает не очень. Я смотрю с удовольствием потому, что там не играет сборная России. Я прошу не кидаться на меня с кулаками, дайте мне объясниться.
Дело в том, что в отсутствие сборной России наши телекомментаторы, самые разные спортивные телекомментаторы с разных каналов, могут комментировать футбол. Они не должны объяснять неудачи российской команды тем, что ветер дул не в ту сторону, что судья необъективный, что из-за этих вувузел там чего-то не услышали, что вообще погода не та. Ничего они не должны. Они просто комментируют футбол и делают это, на мой взгляд, с удовольствием и профессионально. Я лично, повторяю, получаю от этого колоссальное удовольствие.
Это не значит, что я бы не хотел видеть сборную России на первенстве мира. Я надеюсь, что в следующий раз она все-таки пройдет. Но я также надеюсь, что к этому времени спортивные комментаторы не будут считать обязательным проявлять патриотизм именно в том, чтобы все время оправдывать неудачи нашей команды, а тоже будут, как они делают сегодня, просто комментировать футбол. И от этого те, которые любят эту игру, а нас очень много, будут получать удовольствие.
Сделаю такое признание. Эта программа транслируется в записи. И вот почему. Обычно программа моя уходит, так сказать, в отпуск в последний понедельник июня. И, соответственно, я тоже готовлюсь уехать. Но вдруг я получаю сообщение, что она должна выходить до 19 июля. Ну что делать? Значит, надо записывать программу, что я и сделал. Теперь главное. Вообще все мои программы выходят в прямом эфире. Их видят в таком качестве зрители на Дальнем Востоке. Ну а потом они повторяются, идут, так сказать, соответственно по орбитам. Солнце встает на востоке, поэтому, конечно, в первый раз программа в прямом эфире выходит на Дальнем Востоке. Прямой эфир, вообще говоря, это и есть для меня телевидение. В этом весь смысл. Смысл в том, что никто, ни ведущий, ни гость, ни зритель – вообще никто не знает, что будет через секунду. Этот нерв, эта сиюминутность, тот факт, что вы свидетель того, что происходит тогда, когда это происходит, это, конечно, и есть телевидение.
К большому сожалению, прямого телевидения все меньше и меньше. Не только в России, вообще. Тому две причины. Первая, конечно, реклама. Если вы запишете программу заранее, потом можно взять наиболее сочные куски и выдать их в эфир для рекламирования программы, чтобы зрители посмотрели. Ну это понятно.
Второе – это, конечно, то, что имеет некоторое отношение к цензуре. Потому что если записали программу, то если что-то в ней не понравилось кое-кому, это можно вырезать. И вырезают.
Вот именно поэтому я всегда отказываюсь участвовать в программах, которые записывают. И именно поэтому я настаиваю на том, чтобы программа «Познер» выходила в прямом эфире. Но бывают некоторые исключения.
Поскольку эта программа записана, то я в этой своей «прощалке» не скажу ничего такого, что могло бы вызвать раздражение кого-либо – я имею в виду, из начальства. Чтобы, не дай бог, они ничего не вырезали.
Это последняя программа «Познер» в телевизионном сезоне, и поэтому я решил не нагружать вас каким-то серьезным разговором, а сделал я вот что. Я выписал все вопросы Марселя Пруста, свернул их в бумажки, положил в мисочку и вытащил десять штук. И вот я теперь буду отвечать на вопросы Марселя Пруста, которые мне достались. Это может быть любопытно.
«Кто ваш любимый литературный герой?» Д’Артаньян.
«Какая ваша главная черта?» Терпение.
«Каким талантом вы хотели бы обладать?» Умением рисовать.
«О чем вы больше всего сожалеете?» О том, что лучшие свои годы жизни я отдал пропаганде советской системы.
«Какое слово вы больше всего не любите?» Слово «никогда».
«Если бы дьявол предложил вам вечную жизнь без всяких условий, вы согласились бы?» Нет.
«Если бы вы могли встретиться с одним-единственным человеком из всех, которые когда-либо жили, кто бы это был?» Леонардо да Винчи.
«Чего вы больше всего боитесь?» Акул.
«Что для вас предел счастья?» Полностью выразить себя в любви, в детях и в работе.
«Представ перед Богом, что вы скажете ему?» «Как тебе не стыдно?»
Это был Владимир Познер.