Буквально через каких-то мимолётных полчаса они въехали в административный центр – обширная деревня с приземистыми домами, но кроме этого здесь были высоченные фонари через каждые пятьдесят метров. И машины попадались куда чаще, чем до этого. И всё произошедшее недавно уже выглядело настолько ненатурально и абсолютно иррационально, что Вадим ещё больше убедился, что это точно всё было психическим
помутнением. Нервное перенапряжение, холод и удар головой при ДТП. Вот и всё…
– Если хочешь, я один могу, – неожиданно сказал Виталик.
– Я в порядке, – заверил его Вадим и полез в «бардачок» за ведомостями. – Сейчас всё перетаскаем. Подпишем-запишем. И всё.
Водитель хмыкнул, но уже куда более дружелюбно и полез на улицу, где, вопреки опасениям Вадима, снег уже начал сходить на нет. И это было хорошо. Вторым хорошим обстоятельством стало то, что владелец – лысеющий мужичок лет шестидесяти с чем-то в красном бархатном пиджаке и расстёгнутой необъятной куртке – не отказался от расчатого ящика.
– Бутылки из него я поставлю отдельно. И если кто траванётся, то у меня будут проблемы, – сообщил он гораздо спокойнее, чем мог бы. – Если вы, ребята, левачите, хорошее меняете на дешёвое, то у меня для вас плохие новости. Если кто отравится – повторяю – я и вам создам большие проблемы.
– Знаете, Илларион Николаевич, никак я не могу с Вами согласиться, – улыбнулся ему Вадим, когда они стояли у прилавка и заполняли документы о принятии. Кроме этого Илларион Николаевич успевал ещё и тыкать старый советский калькулятор. Вадим понимал, что выглядит всё равно отвратительно, да и водкой от него пахнет, это уж точно. Но ничего с этим поделать не мог. – Вы же должны понимать, что люди, кроме алкоголя, пьют и едят ещё много всего. И отравиться могут чем угодно, разве нет?
– Это, ребята, вы только что признались, что привезли мне «палёнку», я правильно понял? – спросил владелец магазинчика, но почему-то голос его не звучал серьёзно или враждебно. Звучал тон старого учителя при беседе со своим бывшим учеником.
– Не слушайте этого полудурка, – сказал появившийся в дверях Виталик с очередной позвякивающей коробкой в руках. Он злобно ткнул головой кисею – пресловутые плетёные шторки, неотъемлемую часть подобных магазинчиков. – Мы уже сколько раз вам привозили товар? Много. И хоть бы раз были с ним проблемы?
– Но ни разу ещё не было открытой коробки…
– Этот полудурок брал оттуда бутылку, мы же рассказали.
– Ладно, ребята, я помню. Так и тракториста-то нашёл?
У Вадима настолько много пота выступило на спине, что, казалось, он вот-вот потечёт струйками.
– Нашёл.
– А почему же вас мусорщик на самосвале вытаскивал?
– С трактористом не договорились. В цене не сошлись.
Вадим неожиданно вспомнил про монетку, отданную ему тем человеком. Он сунул руку в карман и, ничуть не удивившись, нашёл её там. Вытащил и положил на прилавок.
– Ух, ты! – воскликнул Илларион Николаевич. – Это что ж, семь рублей? Никогда такого не видел… Где взяли?
– В деревне нашёл, – честно признался Вадим. – У тракториста.
Виталик уже шёл обратно и остановился посмотреть.
– Думаю, ты за эту редкость можешь выудить кучу бабла, – сказал он с завистью.
– Может быть, – опять повторил Вадя и подумал, что очень устал. Отдать её им, что ли? И он уже честно собирался сказать «можешь забрать её себе», но удержался. Отчего-то удержался. Помешало ему что-то так сказать. Он взял её, повертел в руке и запихал в карман. – Посмотрим. Получите, распишитесь, Илларион Николаевич…
Через полчаса они ехали уже назад, испытывая громадное облегчение. В магазинчике было куда спокойнее и уютнее, чем в дороге, но дома должно стать ещё лучше.
– Пятничный вечер – это хорошо же, – сказал Виталий, чтобы развязать непринуждённый разговорчик. – Ты не согласен?
– Хорошо, – согласился Вадим, ощущая необычайную усталость, какую ещё не испытывал. – Чем хочешь заняться?
– Приглашу свою красотку на свидание. Опять.
– Она разве твоя уже?
– Ещё нет… Ну, а чего тянуть, дружище? Если я буду ждать, я просто спячу… Как ты.
И он невесело рассмеялся.
– Точно. Мне надо записаться к неврологу. Или психиатру. Или кто там такими делами заправляет.
– Так ты же служил в армии, – напомнил Виталик. – Что ж, тебя не проверял мозгоправ?
– Проверял. Он спросил, что значит пословица «шило в мешке не утаишь». Прикольно, да?
– На дурачка?
– На него, родимого. Но самое смешное, что кто-то не прошёл этот тест.
– Не переживай, Вадя, может, ты просто перенервничал. Переработал. Сейчас придёшь к своей торбе, она обнимет тебя пухлыми ручонками, проведёт на кухоньку, и будешь ты жрать свою курицу, зажаренную целиком. И запьёшь это чем-то вроде того, что мы только что отдали Ларину.
Вадим всё же улыбнулся – не от того, что Иллариона Николаевича его напарник назвал Лариным; и не из-за того, что он опять только что стебался по поводу веса его девушки; а по поводу того, что хороший ужин в компании с любимой девушкой действительно делает любой вечер куда лучше.
– И потом она потащит тебя в спальню, я уверен…
– Угомонись, Виталя.
– Нет, ты скажи мне, – не унимался напарник. – Ты никогда не хотел найти кого-то посимпатичнее?
– Нет, – отрезал Вадя.
– А надо было бы. Глядишь, тогда и не сбрендил бы от всей этой бытовухи.
– А ты почему не сбрендил? У тебя же вообще никого нет.
– А я творческая натура. Я учился на художника… Я всё воспринимаю куда легче.
– Кроме своей настоящей работы.
– Кроме неё.
Они замолчали, слушая мерное гудение мотора. И вскоре они опять проезжали ту деревню, в которой всё это произошло…
«Что произошло? Ничего и не было. Это как в школе. Если на тебя сегодня наплевали старшеклассники, поставили подножку, толкнули, это очень обидно. Но только сегодня. Через неделю ты уже живёшь дальше и просто не вспоминаешь о том неприятном дне».
И тут же сильно нахмурился.
«Если это не происходит каждый день».
Завыл ветер, причём так мощно, что Виталий даже немного дёрнулся.
– Ну и ветрюга, – сказал он. – Опять притащит…
– Это не ветер, – коротко бросил Вадим. – Тормози! Тормози!
Виталий посмотрел на Вадю как на умалишённого, но всё же плавно притормозил и посмотрел укоризненно. Тот молча открыл дверь, впустив поздневечерний зимний воздух и прислушался. Вой – внезапный, глубокий, многоголосый – взрывом прокатился по окрестностям.
– Ветер, говоришь?
– Неприятно тут жить, согласен, – сказал водитель. – Волки. Уверен на сто процентов. я представляю, какие они тут здоровые… Эх, был у меня один знакомый охотник, собиратель шкур. Сейчас бы сказал ему, он бы приехал, пострелял. Давай-давай, закрывай дверь, поехали уже!
– А почему не постреляет? – Хлопок дверью.
– Он повесился два месяца назад, – сказал Виталий, снова помрачнев. – Вот ты представь, у человека и карабин, и нож охотничий – настоящее мачете… А он берёт и вешается.
– Невесёлая история, – признался Вадим. – А причина?
– Застукал жену с каким-то боксёром. В общем, ещё и от любовника её получил… Вот и не вынес позора. Оставил жену с сыном-подростком.
– Тоже охотник?
– Нет, любитель компьютеров. Эрудит. Книжный червь. Видел его. Тощий, щуплый, очки такие большие. Глядишь, что вот-вот свалится под весом своих же очков. Ты вдупляешь?
Вадим «вдуплял», но решил промолчать и в этот раз, что-то ему меньше всего хотелось обсуждать такие истории сейчас. Они ехали и ехали, пока вскоре не показался город: мириады огней в темноте, и этот пейзаж принёс не просто облегчение, а даже абсолютное успокоение. Так чувствуют себя люди, вынырнувшие, наконец, из проруби и добравшиеся до тёплого пледа с печенюшками.
– Давай я тебя подброшу до дома, а то ты сегодня не в духе.
Вадим не стал спорить, и минут через двадцать фургон уже въезжал в спальный район, застроенный девятиэтажками, обставленными со всех сторон машинами – и на парковках, и во дворах. Везде. Почти во всех окнах горел свет, а около некоторых подъездов сидела молодёжь, студентнота.
– Тебя, может, проводить надо? А то как бы не накостыляли вон те ребята…
Вадим посмотрел на своего напарника, но так и не понял, шутит тот или говорит серьёзно.
– До понедельника.
Он выбрался из машины, прокручивая в голове строчки Айовы о том, что «осталось лишь снять усталость», и медленно поплёлся к дому, думая, что промокшие сегодня ноги просто так ему не простят его забеги по глубокому снегу… Студенты притихли, когда он подходил к подъезду, а фургон, напротив, заурчал посильнее – Виталик поехал домой тоже.
– Я дома, – сказал он в домофон.
– Наконец-то, – ответил ему женский голос, и, даже не видя свою суженую, Вадим понял, что та улыбается. Но перед тем, как войти в подъезд, он всё же остановился… Нащупав в кармане семь рублей одной монетой, он прицелился в стоящую неподалёку урну и кинул её прямиком туда. Монета грустно звякнула.
– Трёхочковый, дядь, – прокомментировал один из подростков, впрочем, совершенно беззлобно, и остальные тихо рассмеялись.
Вадим вошёл в подъезд, теперь уже будучи уверенным в полной безопасности. Последнее, что он сделал, вообще добавило ему уверенности в том, что всё случившееся – не больше, чем плод его фантазии, и, довольно посвистывая, он побежал вверх по ступеням, не дожидаясь занятого кем-то лифта.
Тап-тап-тап-тап-тап-тап-тап…
Его же КРАСАВИЦА (а по-другому он её и не называл), уже готовилась ко сну, хотя время было ещё ранее – не было даже десяти, и встретила его в шёлковой синей ночнушке
и с распущенными волосами, падающими на плечи блестящими каштановыми волнами. Может, фигура у неё была и на любителя, но волосы её были выше всяких похвал, и уж они-то точно понравились бы всякому мужику.
– Что с тобой случилось? – спросила она взволнованно, когда он принялся снимать обувь и стаскивать мокрющие носки.
– Да… Случается всякое, – он вовсе не хотел её огорчать разными подробностями. – Вылетели в кювет. Но потом нас достали, и мы поехали дальше, всё.
Он натянуто улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Он хотел обнять её и сказать, что-то ласковое, но покинувшие его силы никак не хотели возвращаться. И он просто пошёл мыться, взяв с собой свежий спортивный костюм, чтобы в него переодеться.
Когда он стоял под душем, намылившись земляничным гелем, и намывая свою голову, ему показалось, что его дорогая с кем-то разговаривает. Наверное, по телефону. Она очень часто разговаривала с подружками, которые устроились в жизни получше, чем девушками логистов. И почему-то именно это обстоятельство именно сейчас его покоробило. Бывает же такое, что заедает какая-то мысль тебе… И начинает крутиться. Об одном, да об одном.
Он вышел из душа, насухо вытершись и надев плотное трико. И события вечера оставались всё дальше и дальше, будто их и не было. Она же сидела за столом, сложив свои коротенькие ручки с толстенькими пальчиками на синей клеёнке, увлечённо смотря какую-то передачу по телевизору, где ведущая с хриплым прокуренным голосом на потеху напомаженным элитным тётькам материла и унижала маргинальную семью.
– Не думал, что тебе нравятся такие фрик-шоу, – сказал он, усаживаясь за стол. Спрогнозированной Виталиком курицы не было, зато была рыба. И салат, густо сдобренный подсолнечным маслом.
– Забавно же, – ответила она, не отводя взгляд от экрана.
– Ничего забавного, дорогая моя, – ответил он, принимаясь за еду. – Это же не просто так они подбирают таких вот… Героев для передачи. Как бы проводят черту: это вот мы, такие красивые, пахнем апельсинами, и у нас шмотки за сто тысяч, а вот это – быдло какое-то, которое даже не знает, от кого рожает. Понимаешь?
– Ну и что, – ответила она особенно безучастно.
– Да ничего, – сказал он, но еда не шла. Хоть поесть Вадя любил, но сейчас еда не шла в горло. Да и синяк, уже налившийся на руке вишнёвым пятном, всё не давал покоя и попросту вопил о произошедшем. Но заговорил он о другом. – Тебе разве не надоело жить с нищебродом?
– Нет, – просто ответила она.
– А мне кажется, что да… Я же знаю, о чём говорят твои подружки: у одной мужик купил завод, у другой – стал начальником отдела. У третьей – просто сладкий иностранец. А я, да что с меня взять? Я вон, неровен час, совсем с ума сойду. И что делать будешь?
Она посмотрела на него и очень тепло улыбнулась:
– Ну, там посмотрим. Пока же всё хорошо… Ведь да?
– Надеюсь, – сказал он и встал из-за стола.
– Ты что-то ничего не ел, – заметила она с тревогой.
– Не хочу, – сказал он и повернулся, чтобы пойти в спальню. – Устал.
– Ты рассказать мне ничего не хочешь? – спросила она с подозрением.
– Нет, – ответил он и, немного постояв, решил подойти к ней, чтобы поцеловать её и обнять. Её лицо сразу просветлело, и она радостно заулыбалась, а как только он подошёл поближе, то она высвободила ноги из-под стола, а потом и сама вышла. Поднялась.
В первую секунду Вадим замер, а потом отпрыгнул назад, словно почти наступил на ядовитую змею, но в последнее мгновение спасся. Он увидел коричневые копыта с лохматыми ногами, а не её привычные объёмы, и машинально отступил, дрогнул.
– Всё нормально, милый? – спросила она.
– Да что за хрень со мной творится! – заорал Вадя, так крепко схватившись за свою голову, что даже заломило в висках. – Я сошёл с ума!
– Нет, – ответила его девушка, продолжая улыбаться. – Просто отдай метку. И всё закончится. Сразу же. Зачем тебе эти проблемы? Будешь дальше жить спокойно. Работать. Обнимать свою толстуху…
– Где она?! – заорал он до резкой боли в связках. – Что Вы с ней сделали?
– Ничего, – ответила «она». – Отдай метку! Отдай метку! ОТДАЙ МЕТКУ!
Он побежал опять, на ходу подхватив ещё не просохшие ботинки, ударился о дверь, попытался открыть её, отомкнуть нижний замок, с первого раза не смог – руки так тряслись… Он слышал, как топает нечто своими копытами, шагает неуклонно, неотступно. Твёрдо ступает по полу, неотвратимо приближается.
Вырвавшись в подъезд, Вадим затопотал к выходу… Из подъезда он тоже выскочил рывком, даже совершенно забыв надеть ботинки, так и держал их в руке. Группка студентов всё ещё была там, теперь выглядевшая растерянной. Даже тот хохмач, говоривший про трёхочковый бросок, сейчас оказался смятённым. Может, кто-то и хотел из них спросить, всё ли у Вадима в порядке, но тот уже побежал – босиком! – дальше, но потом спохватился и принялся натягивать ботинки… Ещё заминка, и он бросился вперёд, мимо машин и подъездов. И бежал так, пока силы не оставили его, и он не свалился рядом с отделением банка с красным крыльцом.
Он лежал на снегу, обдумывая своё положение, и понял, что действительно просто сошёл с ума. Ему оставалось лишь пойти к психиатру, но это завтра – по ночам он не принимает, если только «скорую» вызывать, но телефона, конечно, с собой у него по-прежнему не было. Что-то происходило с его мозгом – стремительное, всеобъемлющее. Но сейчас куда-то надо было податься, и Вадим медленно поднялся, как пьяница в новогоднюю ночь. К Виталику, куда же ещё?!
«А если и там будут галлюцинации?» – подумалось ему. Значит, надо будет искать другой адрес и бегать всю ночь, пока не отпустит. Должно же полегчать…
«А если всю жизнь?»
На этот вопрос ответа у него не было. Он отряхнулся, как мог, и заспешил к трамвайным путям, пролегающим через их райончик. Хорошо, что после душа он надел именно этот спортивный костюм – именно в нём он раньше бегал кроссы, и чтобы обратно добираться быстрее до дома, всегда ездил на маршрутках или трамваях, то есть мелочь в кармане всегда бренчала. Было очень холодно, но он, в конце концов, не бродячая собака. Доберётся до остановки и согреется в салоне…
Он засунул руку в карман штанов и вытащил горсть монет – не прогадал, рублей пятьдесят тут точно было. Настоящим шоком для Вадима стало то, что семирублёвая монета оказалась тут же, будто он её и не выбрасывал. Он взял её двумя пальцами левой руки и швырнул в сугроб, как можно дальше. Совершенно безотчётно и ненавистно. А потом побрёл дальше, шатаясь, как заправская забулдыга.
Сознание его помутилось настолько, что он почти не замечал редко встречающихся пешеходов, а если и встречал, то они ему казались страшными и злобными людьми. Он натянул горловину своей мастерки до носа, а руками обхватил себя, и шёл, и шёл. И он, конечно, всячески избегал слова «чертовщина», потому что был убеждённым атеистом, и его разум хоть и был замутнён этим вечером, он всё же не сомневался, что причиной его видений стали необратимые изменения мозга. Возможно, это случилось не сегодня, не за один день, а назревало давно. Может, в мозге у него есть тёмное пятно, стремительно увеличивающееся, проникающее всё глубже и глубже.
Один раз ему повстречался высокий человек в чёрной куртке, который внимательно смотрел на него оранжевыми глазами. Вроде бы он даже пошёл за Вадимом, и тот мог видеть в вечерней мгле зимнего города, что колени у этого человека выгибаются в обратную сторону, но скорости он ничуть не сбавлял, а потом просто растворился.
«Следят, твари», – подумал Вадим и сразу же одёрнул себя. Кто следит?! Галлюцинации? Да, если бы это всё было по-настоящему, то они бы отстали давно, а тут…
Женщина с бледным лицом и белыми волосами стояла около светофора. Она выгнулась в сторону, перегнулась, как ива, и голова её свисала теперь вниз, а глаза закатились. Будто она впала в ужасающий транс, ждала, когда загорится зелёный свет для пешеходов (но он и так горел).
Он прошёл мимо, убедившись, что машин нет. То ли их отсутствие ему мерещилось, то ли действительно все водители уже легли в кроватки и спали крепким сном. Вадим направился к трамвайной остановке и стал ждать. Остановка эта была посреди рельсов, посреди проезжей части, и пока он не видел, что трамвай приближается. Стояла относительная тишина.
Сзади кто-то подошёл. Взялся из воздуха, не иначе. Вадим бросил взгляд через плечо. Там стоял парень в разбитых очках, чьё лицо было изуродовано бордовой полосой от подбородка до бровей.
– Вам «скорую» вызвать? – еле выдавил из себя Вадим, даже не понимая, что сам говорит. Телефона-то всё равно не было.
– Отдай метку, – попросил парень. – Отдай метку!
– Какую метку, – как во сне проговорил Вадим.
– Метку борца с нами, – ответил «раскрашенный». – Отдашь, и всё сразу закончится. Это ж не твоё дело. Не твоя война. Так отдай метку. И иди домой.
Машинально, но всё же очень медленно, Вадим полез в карман, твёрдо уверенным, что семирублёвая монета будет на месте. Так и вышло: он даже ничуть не удивился, когда обнаружил её в руке снова. И уже начал протягивать её парню, тот тоже потянулся навстречу; Вадим видел сине-чёрную полусгнившую руку с отросшими ногтями, на которой копошились личинки, которая вот-вот дотронется до него.
Звон трамвая вырвал его из оцепенения: он внезапно оглянулся – плоская морда его была уже совсем рядом, рельсы звенели на всю округу. Ещё он услышал, как сигналят где-то машины; смеются пешеходы, обнимающиеся на тротуаре.
Вадим посмотрел на «раскрашенного»: на его месте стояла милая шатенка с конским хвостом и в больших очках, придерживающая одной рукой норовящую сползти шапку. Лицо её выражало негодование и обеспокоенность сразу: именно с такими эмоциями она смотрела на протянутую к ней руку с монетой. «Фу, мерзкий, не трогай меня…»
– Я же говорю, – сообщил он ей, и губы его расползлись в усталой ухмылке. – Я сбрендил. Чокнулся. Крыша шуршит шифером.
Та ничего не ответила, лишь медленно отступила на полшага назад. Подполз трамвай, и, заскрежетав, открылись двери. Вадим медленно поднялся по ступенькам, увидев, что салон полупустой: внутри сидело лишь два человека, да и то – по разным углам.
Он пока не видел контролёра, но понимал, что тот сидит где-то здесь же. Но искать его не было ни сил, ни желания, поэтому он просто опустился на одно из сидений, мельком заметив, что соседнее заблёвано. Романтика городских вечеров.
«Неприятно», – решил он, но с места не сдвинулся. Мысли беспокойно метались у него в голове, но дрёма не шла, а так хотелось… Забыыыыыться, как говорила одна его знакомая, редкостная… добрая душа. Однажды она шла по лесу зимнему и увидела там двух щенков – мальчика и девочку. Выброшенных. Мальчика она взяла с собой, а девочку она оставила там. Погибать от холода и голода. И рассказывала она это с усмешкой, типа это, мать твою по-собачьи, было очень забавно. С тех пор он её ненавидел…
Трамвай тронулся. И было в этом что-то уютное такое, в лязге колёс, в поскрипывании стёкол. Вадим прижался лбом к стеклу – необычайно холодному – и закрыл глаза, глубоко вдыхая и выдыхая. Он даже не понял, как рядом с ним оказалась девушка – в обтягивающих чёрных джинсах и с прядью светло-фиолетовых волос, свисающих из-под капюшона.
– Тебе не надоело? – спросила она резко. Как ни пытался парень рассмотреть её лицо, кроме синюшного подбородка с кровоподтёками он ничего не видел.
– Девушка, – сказал Вадим устало. – Вы такие узкие джинсики носите зимой. Застудите себе мочеточник, и будете писять бегать частенько… Переоденьтесь.
– Слушай внимательно, – она наклонилась к нему, и он предельно ясно почувствовал запах прекрасных духов, стойких, сильных, остающихся на одежде даже после стирки, и запах алкоголя. Что это? «Ягуар?» Или просто тоник с джином. Непонятно. – Ты отдашь метку, если не хочешь проблем.
– Отдам, а теперь свали отсюда, ты воняешь, – ответил он, неожиданно разозлившись. Та дыхнула на него концентрированным брожением и пошла обратно, на своё место.
Из кабины водителя прошла грузная контролёрша и дала ему билетик за двадцатку. Он почему-то с ужасом отметил, что чуть не отдал ей семирублёвку, но вовремя спохватился. И дальше они ехали без эксцессов, отчего Вадим чуть не уснул, но его разбудил сильный толчок – трамвай встал и двери его со скрежетом открылись.
Виталик жил на отшибе, но Вадим бывал у него неоднократно. Фонарь над подъездом был разбит, «мусорка» рядом со ступенями – перевёрнута. Валялись фантики, фольга, пластиковая бутылка, осколки стеклянной. Пустая пачка из-под презервативов и пустая же пачка из-под сосисок. Домофон не работал, поэтому железная дверь попросту отвисла в сторону, будто была пьяной одиннадцатиклассницей на выпускном и приглашала всякого войти.
– Хоть меня и не приглашали, я войду без приглашения, – заверил сам себя Вадим. Так и сделал – пошёл, упорно переставляя ноги.
После стука в дверь прошла целая вечность, и парень даже подумал, что Виталика дома нет – щупает свою молочно-кожную и соломенно-волосяную бешеную красотку у неё дома…
Шаркающие шаги и недовольный бубнёж. Он что, уже спал?! Не может быть… Дверь – тёмно-коричневая – захрустела и открылась настежь. Виталик её толкнул, не приоткрыл. Он сейчас был одет в белую майку-алкоголичку с расплывшимся по середине пятном, серые закатанные штанишки и стоптанные шлёпанцы. И этот наряд обнажал его худобу гораздо сильнее. В квартире было полутемно – за его спиной мерцал голубой экран телевизора, а свет был выключен. Какое-то время он смотрел на Вадима то щурясь, то распахивая глаза широко. И он слегка покачивался. Не узнавал, что ли…
– Что ты тут делаешь? – спросил Виталик.
– Мне некуда идти больше. Я, короче говоря, совсем с катушек съехал, братан, – отозвался Вадим, загнанно оборачиваясь по сторонам.
– Входи, дверь замкни на оба. А то мало ли.
Вадим послушался. Он прошёл вслед за Виталиком – квартирка у него была однокомнатная, и всё было натыкано рядом: кровать, стол и небольшой телевизор на громоздкой тумбочке. Холодильник же пыхтел в углу. Виталик просто уселся на кровать, оказавшись за столом, на котором стояла полупустая бутылка и открытые шпроты – именно ими он и измызгался.
– Что у тебя случилось? – сказал Виталик, схватив прямо руками одну из рыбин.
– Да так, переночевать негде, – сказал Вадим уклончиво.
– Что, выгнала тебя твоя толстуха, – произнёс тот в ответ, но это не звучало, как вопрос.
– Перестань её так называть.
– Не будешь ты меня бить из-за неё.
– Может, буду.
Виталик оглядел его серьёзно, перестав жевать. На фоне галдели голоса из какого-то невероятно смешного фильма. Или нет. Взгляд Виталия говорил о том, что он будто смотрел военную драму.
– Тебе никогда не хотелось другую? – опять спросил он.
– Нет, я уже…
– Да врёшь ты всё, – огрызнулся Виталик и налил себе немного в большой стакан – пару глотков. – Я знаю, что ты как парень из «Ералаша». Тёр-тёр доллар, пока он рублём не стал.
– Мне кажется, там было по-другому, – усомнился Вадим.
– Похрен, – махнул рукой Виталик и опять уставился в телевизор. – Есть хочешь? У меня ещё есть шпроты. И водяра тоже есть. Хочешь?
«Вот из-за какой-то алкашни мы сюда тащимся», – вспомнились слова самого Виталика.
– А ты говорил про какую-то «алкашню» в деревнях, – сказал Вадим. И сказано это оказалось настолько порицательно, что Виталик метнул в него молнию взглядом.
– Ишь ты, нашёл, что сравнивать! – крикнул он. – Я – творческая личность. Я пью, потому что пили Бродский, Есенин, Маяковский и… Все остальные.
– Они разве пили?
– Наверное… Я думаю, пили. Маяковский вообще пристрелился. Ты бы смог так?
– Не-ет, – протянул Вадим. – Я бы точно так не смог… Страшно же это.
– А эти бухают по той причине, что им скучно. Накатил – и день прошёл. И вся жизнь, – продолжил свою гневную тираду Виталик, исстрадавшись по разговорам.
– А ты?
– А я так справляюсь с душевными переживаниями. Понял?
– Понял, – сказал Вадим и потерял всяческий интерес к этому диалогу. Ему ещё ночевать здесь надо, а если он будет капать на нервы своему водиле, тот выкинет его на улицу, как надоевшего кота, и придётся ему обмораживаться и искать теплотрассу, чтобы переночевать… Но сначала он будет сидеть у двери подъезда, сидеть и ждать, сидеть и ждать, сидеть и ждать, покрываясь коростами… – Где я могу упасть?
– Проблема, – сказал Виталик. – Кроватка одна у меня.
– Ладно, – ответил Вадим. – Я на полу посплю, только ночью на меня не наступи. Окей?
– Замётано.
Парень улёгся прямо на пол, подложив руки себе под голову. Пол был, конечно, очень жёсткий и холодный, но в армии он и не на таком спал, поэтому особо не противился. Да и последние события теперь заполняли его голову почти полностью. Он подумал о своей девушке – где она сейчас? И что делает? Стало жутко.
Сон почти обуял его, как Виталик что-то буркнул, обращаясь к телевизору, и Вадим вздрогнул. Он повернулся на другой бок, свернулся калачиком и крепко закрыл глаза. О чём-то он подумал – о чём-то важном, но не успел развить мысль и просто провалился в кошмарный сон. И сон был реалистичен.
Он не понял, где очутился – может быть, это было поле – заснеженное, но парень отчётливо видел языки пламени. Пожар или что-то такое. И из этого гигантского кострища вышел человек – лица он его не видел, только лишь понял, что от него исходит невероятный холод. Плечи его были покрыты инеем, обнажённое тело – бледно-голубое, заледеневшее. Он шёл к Вадиму, и от него исходил пар… Он крикнул что-то вроде «я буду лежать сто лет на льду и не замёрзну!», а потом бросился вперёд.
Следующий кошмар настиг его с грохотом – и сердце его подпрыгнуло к горлу. Каково же было удивление Вадима, что это именно он и стрелял! И в руках его скакало ружьё, а со всех сторон обступали лохматые твари – двуногие, но с явственными звериными повадками. Настоящая свора! Рычала и тянула к Вадиму мускулистые лапы, увенчанные кривыми когтями… И они почти уцепились в него – один точно, поэтому шея заболела под сомкнутыми монстриными пальцами.
Последнее, что он увидел – какой-то человек держит его девушку, и та вся колыхается. Он прижал ей к горлу то ли длинный кинжал, то ли коготь это у него такой был. И только он собрался резануть по ней, как что-то опять загрохотало…
Он подскочил и понял, что уже позднее утро – солнце уже проникало в комнату. Чувствовал себя, Вадим, конечно паршиво. Конечно, еле встал – всё его тело задеревенело, а сам он продрог, будто лежал на льду…
«буду лежать сто лет на льду и не замёрзну…»
…а шея сильно болела. Потянувшись, повертев головой и руками, он всё же поднялся, услышав, как выстрелили колени в унисон. Только после этого он заметил Виталика, успевшего приговорить всю бутылку перед тем, как «отрубиться». Тот валялся в причудливой позе, запрокинув голову назад, как солист рок-группы после рейва. Телевизор он не выключил, и там сейчас шла какая-то утренняя передача, где красивая худенькая женщина с азиатскими чертами лица и волнистыми волосами широко улыбалась белоснежной улыбкой. Одета она была в фиолетовое обтягивающее платье и чёрные колготки, и рассказывала о чём-то, по всей видимости, таком же приятном, как она сама. Звук Виталик убавил почти до нуля, по этой причине Вадим не слышал её. Он опять посмотрел на Виталика, всё более казавшегося скелетом в этой «алкоголичке».
– Творческая личность, тоже мне, – буркнул Вадим и пошёл к выходу из квартиры, стараясь ничего не сшибить по пути. Это было очень странно, но теперь прошлый вечер представлялся ему совершенно нелепым – как кошмар, напугавший в три часа ночи тебя чуть ли не до удара, а с утра ты уже пристыженно ухмыляешься…
Открыв потрескавшийся от времени шкафчик в прихожей, Вадим вытащил из него куртку – осеннюю, скорее всего. Там вообще было только два предмета верхней одежды: пуховик и куртка, и две пары обуви. Вот и всё его богатство.
«Верну, Виталик, не переживай».
Дверь он открыл плавно, по возможности избегая скрежета и щелчков замков, и не захлопывая её. Хотя оба замка, разумеется, пытались истошно хрустеть. Никто к Виталику не полезет, он надеялся на это. А будить его сейчас и слушать похмельный гундёж он тоже не собирался. Быстро пройдя по коридору и прошелестев по ступеням вниз, Вадим вышел из подъезда.
Утро оказалось солнечным и невероятно тёплым, будто на днях решила вернуться весна. И всё бы было относительно нормально, если бы парень не сунул руку в карман. И сердце у него, конечно, ухнуло вниз мгновенно – монета была на месте. Вадим ещё не видел её номинал, но был твёрдо уверен: семирублёвка, врученная покойником в тёмной деревне.
Стиснув зубы и опустив взгляд, он поплёлся на остановку. И сознание его опять помутилось, что впоследствии он лишь помнил жёлтую дверь маршрутки, улыбающуюся черноволосую студентку, сидевшую напротив, и водителя, сильно пахнущего чесноком, коему он отдавал мелочь при выходе.
Государственная больница серой глыбой стояла между двумя разноцветными торговыми центрами, и на парковке, полной автомобилей, ругались усатые мужики. Вадиму это было безразлично: он был пешеходом, поэтому просто пошёл дальше. Рядом с крыльцом прыщавая медсестра в зелёных штанах помогала колясочнику заехать по пандусу, а двое стариков – один с костылями – о чём-то громко разговаривали.
«Не о метке ли?» – подумал Вадим, машинально заметив, что серое крыльцо вдоль и поперёк замызгано снегом и грязью – приехавшие на автомобилях несли растаявшую грязь прямиком сюда своими рифлёными подошвами.
И что это вообще за метка такая? Он не знал… Или уже забыл. Вообще вся его жизнь стала казаться иррациональной, и он до сих пор не мог поверить, что сейчас пытается протиснуться в учреждение, чтобы повидаться там с психиатром. Никогда бы не подумал, что сойдёт с ума. Причём, в один момент. Или это всегда так происходит? Что всё нормально, а потом – бац! – и у тебя шарики за ролики заехали.
В больнице шумел кондиционер, и стоял напряжённый гомон, но Вадим не стал разглядывать толпу, панически опасаясь новых галлюцинаций. Он отправился в самый конец очереди, ожидая, когда же можно будет записаться на приём. Резкие запахи пота, хлорки и дешёвого парфюма мешались в одну плотную вонь.
– Чего Вы придумываете, – раздался гнусавый голос регистраторши. – Никто ещё от зубных болей не умирал, так что сидите и ждите…
Другая сказала – не менее противным и надменным голосом – что-то вроде «хотите побыстрее – идите в частную клинику», а потом он опять перестал различать их восклики, концентрируясь на ярко-синих джинсах и грязнющих зимних кроссовках человека, стоявшего спереди. Толпа медленно продвигалась: озлобленные или раздражённые люди хватали свои направления, бланки, медицинские карты и быстро уходили отсюда… Одна старушка скрюченными пальцами пыталась собрать свою медкарту, разложенную для поиска страхового полиса, и рассыпала всё по стойке регистрации. Кто-то недовольно заматерился. Старушка принялась собирать исписанные листки и кардиограммы – нервно, торопливо. Чуть позже раздался её надломленный тихий голос:
– Вы бы двадцать лет на железной дороге… Я бы на вас посмотрела.
Вадим зажмурился так крепко, как только мог. Он хоть вчера и не пил, но голова у него гудела будь здоров. И сколько ещё можно ждать своей участи?
«Очереди, а не участи», – поправил он себя и продолжил переминаться с ноги на ногу. Захотелось в туалет, но даже не могло быть и речи о том, чтобы отлучиться – потеряет очередь и будет тут толпиться ещё полчаса. А потом у психиатра обед…
– Ну? – сказала регистраторша. И, открыв глаза, Вадим увидел остроскулое и темноглазое лицо в больших очках. Ей было не больше двадцати трёх лет. Худая, высокая. – Долго ещё мне ждать? Паспорт и страховой. Быстрее.
– У меня нет ни того, ни того. Мне срочно надо, – быстро выпалил парень.
– Тогда ничем помочь не могу, до свидания, – молниеносно отреагировала она. – Не задерживайте людей.
– Мне что, «скорую» надо вызвать?! – резко заорал он так, что очередь притихла. Краска бросилась в его лицо. – Мне надо попасть к психиатру… Пока я окончательно не долбанулся! И я не могу ждать неделю или две!
– Не орите, Вы здесь не один! – пронзительно взвизгнула регистраторша. – Я ничем Вам помочь не могу! Психиатр – не терапевт, но и к нему записаны люди… И всем надо, не только Вам!
– Да они справки от работы получают или от военкомата косят! А я действительно сошёл с ума почти! – крикнул Вадим и пошёл из очереди. Что ж, если его не пускают по правилам, он эти правила нарушит. Может, это ещё одно доказательство в пользу того, что он свихнулся – раньше бы никогда так не сделал.
Он прошёл к стенду, уже не слушая возмущённых восклицаний регистраторши, и начал изучать список врачей и номера кабинетов. Через одного там было написано «в отпуске», «отсутствует» и просто прочерки. Но, к счастью, психиатр был на месте и даже сегодня принимал – его вотчина оказалась в самом конце первого этажа. Тот угол был необычайно тёмным, словно там выкрутили лампочку, но люди в нём копошились.
Вадим неспешно туда направился, борясь с ноющей болью в животе и такой мелкой и неприятной дрожью.
«Ничего, сейчас что-нибудь придумаю, – решил он. – В конце концов, я сошёл с ума, а сумасшедшие часто ведут себя странно. Кто-то убивает пенсионеров, кто-то совокупляет детей, а кто-то… Лезет без очереди».
– Кто последний? – спросил он, и этот вопрос нарушил относительную тишину, как раскат грома.
– Тут по записи, – отозвался подросток в фиолетовой мастерке и тяжёлым лбом, нависшим над глубоко посаженными глазищами. Он принялся сверлить Вадима своим взглядом.
– Понял, – отозвался Вадим и пересчитал очередь. Пять человек, но кто-то мог быть и к офтальмологу – его кабинет располагался рядом ж.
Началось снова томительное ожидание. Минуты тянулись очень медленно, и его даже поклонило в сон, как он вздрогнул о того, что мимо проходила фигура – бесшумно, в белых штиблетах и белоснежном, совершенно чистом халате. Это был психиатр – низенький, полноватый дядечка с мягкой улыбкой и прищуренными глазами, смотрящими снисходительно из-за стёкол очень тонких очков. Над верхней губой у него росли жидковатые усики, и это делало его ещё добрее.
– Все ко мне? – спросил он и принялся отмыкать кабинет.
– Да! – сказала истерично женщина в красном кардигане.
– А, Юлия Юрьевна, – протянул он, продолжая ковыряться в замке. Движения его становились всё жёстче. Замок заедал, видимо. – Опять кризис? Ну, ничего… Сейчас поправим. Как ваш муж? Уже не хотите его убить?
– Хочу, очень хочу, – ответила она и истерически рассмеялась, таким смехом, от которого у Вадима всё похолодело внутри.
Дверь, наконец, поддалась и, открыв её, психиатр повернулся к пациентам.
– Это Вы буянили у стойки регистраторши? – спросил он, судя по всему, у Вадима.
– Я.
– Проходите. Спокойно, граждане! Спокойно! Мне кажется, у него плёвый случай.
Вадим крайне удивился, но отказываться не стал. И быстренько забежал следом в кабинет – небольшую, но мягкую комнату: мягкую в том плане, что стены здесь были нежно-белого цвета, ещё не бежевого, но и уже не похожего на цвет молока или снега. Коричневый дубовый стол, нежно-серое кресло, напротив – тёмно-бежевая кушетка, больше похожая на кровать.
– Проходи, садись, – мягко сказал психиатр и притворил дверь, отгородившись от недовольного галдежа ждущих пациентов. – Что там у тебя стряслось?
– Галлюцинации, – проговорил Вадим и ощутил пронизывающий озноб. – Нахлынули вчера вечером. Резко. И не отпускали. Ночью же – кошмары, красочные. Как будто всё по-настоящему было…
– Да? – удивился врач, и лицо его стало очень напряжённым, он сложил руки ладонями друг к другу, но смотрел не на Вадима, а на песочные часы, стоявшие на его столе – чисто декоративный элемент. – Головой не бился?
– Нет.
– А наследственность не отягощённая? Никто из родственников не лечился от болезней психики?
– Да вроде… нет, – Вадим запнулся, потому что прекрасно помнил, что его отец неоднократно попадал в диспансер с «белочкой». Или это называли ещё делирием.
– Любопытно, – психиатр задумался. – Но, мне так кажется, что с тобой всё в порядке. Единственное – это усталость. От непосильной ноши.
– От какой ещё ноши?!
– Расскажи подробнее, что у тебя за галлюцинации… Я много разного слышал.
И Вадим рассказал ему всё, понимая, как сильно щёки его горят. Он не мог смотреть на доктора, не мог выдерживать его спокойного взгляда. Он сам себе казался придурком, и каждое слово ему давалось с невероятным трудом.
Психиатр улыбнулся – участливой, понимающей улыбкой, от которой Вадиму стало легче, но ненадолго.
– Сбрось эту ношу, – повторил он.
– Какую ношу?!
– Отдай эту монетку, и всё, – предложил психиатр.
Вадим смотрел с непониманием и нарастающим беспокойством.
– Кому отдать? Это же галлюцинация…
– Да, я знаю, – улыбка доктора стала шире. – Вот и пойди навстречу этому видению. И всё станет нормально.
Парень помолчал, как в беспамятстве нащупал в кармане метку и вытащил её, а потом уставился так, будто никогда не видел. Он сжал кулак, чувствуя холодный металл разгорячённой ладонью.
– Опять? – спросил он отрешённо. – Доктор, мне нужны таблетки.
– Нет, – уверил его доктор, поднявшись с кресла. Он медленно пошёл к парню. – Возьми и отдай. Тебе же это ничего не стоит.
Вадим протянул кулак к доктору, и тот тоже протянул руку – желтоватая толстая ладошка ждала.
– Ну? – спросил психиатр, и улыбка его показалась… вкрадчивой, что ли.
– Я не могу, – признался Вадим. – Я не могу разжать руку…
Психиатр схватил его – мгновенно вцепился в кулак обеими руками и навалился всем весом на руку.
– Давай, малыш, отдай мне монетку, отдай!
Они повалились вперёд – падая на пол, психиатр увлёк Вадима за собой, и тот свалился на него. Они стояли на четвереньках, и доктор остервенело пытался то ли разжать кулак, то ли оторвать руку по локоть. Он злобно захрипел, приговаривая что-то себе под нос… Вадим ничего не мог с этим поделать, поэтому просто сдавленно заорал – он почувствовал, что психиатр может действительно отломать ему руку.
– Не ори, малыш, не ори! – сам заорал доктор. – Отдай метку! Отдай мне метку!
Возня продолжалась ещё какое-то время, прежде чем дверь открылась, и в кабинет заглянула Юлия Юрьевна. Она было хотела что-то проговорить, но отшатнулась, схватившись руками за рот.
Психиатр отвлёкся лишь на мгновение: он сгорбился, съёжился, ощерился и теперь сам начал походить на пациента психиатра.
– ЗАКРОЙ ДВЕРЬ! – рявкнул он, но и концентрацию-то тоже потерял, немного расслабив хватку. Этим и воспользовался Вадим.
Он вырвал руку, чуть не оставив под грузным врачом локоть вместе с кистью и плечом, и побежал прочь, на выход. Юля Юрьевна отскочила назад, остальные пациенты – попадали на пол, кто-то завизжал.
– ОТДАЙ МНЕ МЕЕЕТКУ, МАЛЫЫЫШ! – истерично ревел психиатр, но Вадим больше не останавливался. Он благодарил сам себя, что не сдал куртку в гардероб, поэтому ему не надо было больше останавливаться. Он вихрем пронёсся по коридору и с глухим стуком врезался во входную дверь, едва не сшибив парочку пенсионеров, собирающихся зайти внутрь.