Глава 3

Пирс повернула за угол по направлению к лифтам и в конце коридора краем глаза увидела девушку в темно-синей форме, которая шла к комнате отдыха.

– Эй, постойте! – крикнула Пирс и поспешила вперед. – Вы новый… – Пирс затормозила, ее голос оборвался при виде лица, которое она не ожидала увидеть когда-либо снова. Лицо Уинтер лишилось нежной юношеской пухлости, ее черты заострились – теперь они принадлежали прекрасной женщине. Уинтер выглядела уставшей, но этого можно было ожидать. Она выглядела стройнее, чем запомнилось Пирс, словно все эти годы регулярно совершала пробежки.

– Ты… Томпсон? Мы встречались…

– Да, это я, – быстро сказала Уинтер, не желая вспоминать ту встречу, смысл которой ускользал от нее до сих пор. Она ожидала, что рано или поздно пересечется с Пирс, потому что знала о ее распределении в университетскую больницу. Однако Уинтер не рассчитывала, что эта встреча произойдет так скоро да еще в таком формате.

– Ты ведь Пирс?

– Да, верно, – подтвердила Пирс, мысленно пытаясь собрать кусочки пазла воедино. На карточке из конверта было написано Уинтер Кляйн. Пирс была абсолютно в этом уверена, потому что эта карточка до сих пор оставалась засунутой в угол зеркала на ее туалетном столике. Почему она так ее и не выбросила за все эти годы, Пирс сама не понимала. Это фамилия мужа, пронзила ее догадка. Томпсон – это ее фамилия в замужестве.

– Я… начинаю сегодня, – сказала Уинтер в повисшую между ними тишину.

– Я знаю, – Пирс пыталась скрыть свое потрясение.

Дело было не в том, кем была Уинтер, и не в том, что четыре года назад между ними промелькнуло… что-то. Пирс нужно было делать все, чтобы не выбиваться из графика, нужно было восстановить контроль над ситуацией.

– Я твой старший ординатор, и у нас всего две минуты, чтобы успеть на встречу с остальными ординаторами. Следуй за мной, – с этими словами Пирс развернулась и с размаху открыла дверь пожарного выхода, ведущую на лестницу.

Уинтер старалась не отставать.

Так она старший ординатор?! Боже, это значит, что следующие четыре или пять месяцев мы будем работать с ней бок о бок каждый день. Можно представить, что думала о ней Пирс. Уинтер практически позволила ей, абсолютно незнакомой девушке, поцеловать себя, да еще и в туалете. А еще хуже, что после этого она просто ушла, не сказав ни слова. Куда же еще глупее или даже грубее? В последние годы Уинтер часто вспоминала о той встрече. Она сожалела о том вечере по многим причинам. Сделав глубокий вдох, Уинтер постаралась прогнать воспоминания. Все это осталось в прошлом и не имело отношения к настоящему. Сейчас ей предстояли куда более важные дела.

– Мы же работаем в смену завотделением Рифкин? – спросила Уинтер в спину Пирс.

– Да.

Они спустились до конца лестницы, и Пирс плечом толкнула дверь, запоздало придержав ее для Уинтер. С неохотой она начала лекцию о местных правилах и распорядке. Ей всегда не нравилось это делать, но сейчас, перед обходом пациентов, момент был куда более неподходящим, потому что, любая невнимательность могла дорого ей обойтись.

– Конни дала тебе расписание смен?

– Еще нет, – ответила Уинтер, стараясь не отставать от Пирс, которая снова ускорилась. – Все произошло довольно быстро, я прошла собеседование у доктора Рифкин всего пару дней назад. Вчера вечером Конни оформила меня, выдала наклейку для парковки, расчетный лист и медкарту сотрудника. Она лишь сказала, что я начинаю сегодня утром в смену Рифкин и что кто-нибудь встретит меня в семь утра.

– Ты уже познакомилась с кем-нибудь из ординаторов?

– Нет.

Пирс стиснула зубы. Ее отец, возглавляя отделение, мог брать на работу кого захочет, однако было весьма необычным проводить собеседование с новым ординатором, не поставив в известность хотя бы одного из старших ординаторов. Должно быть, он уже несколько дней знал, что Уинтер выйдет в эту смену, но не предупредил Пирс. Ее проигнорировали, но кто сказал, что в больницах царит демократия?

– Ты ничего не знала обо мне, ведь так? – тихо спросила Уинтер.

Не удивительно, что эта ситуация ей не по душе.

– Какая разница, – Пирс остановилась и повернулась к ней лицом. Больница постепенно просыпалась, куда-то спешили медсестры и другой персонал, готовясь к пересменке. Вдвоем они напоминали остров посреди огибавшего их моря одетых в белые халаты людей. – У нас с сентября не хватает одного ординатора. Один из парней третьего года решил перейти в анестезиологи. Мы обслуживаем пятьдесят пациентов за смену, и это каждую третью ночь.

После этих слов Уинтер побледнела.

– Каждую третью ночь? Тяжко.

Пирс усмехнулась, и в ее темных глазах загорелся дикий огонек.

– За последние шестьдесят лет здесь ничего не изменилось. У нас нет подмены во время дежурства. На каждую операцию приходятся свои дежурные ординаторы. Кажется, Конни тебе об этом не рассказала.

– Думаю, она просто об этом не подумала, – сдержанно сказала Уинтер. Она постаралась не выдать себя и вернуть равновесие. Ее проверяли на прочность, и она не собиралась давать слабину. – А если бы даже она меня об этом предупредила, то какая разница. Я просто удивилась.

– Да, у нас так. Не то чтобы это норма, но здесь свои порядки.

– Не проблема.

– Ежедневно мы собираемся в кафетерии в полшестого утра. Следовательно, перед этим ты уже должна осмотреть своих пациентов и знать их показатели, такие как давление, и анализы.

Уинтер кивнула, делая подсчеты в уме. Если ей нужно приезжать в больницу к пяти утра, то вставать придется в четыре. Она справится! Она должна справиться, выбора у нее не было.

Пирс резко свернула влево, и, спустившись по лестнице, они оказались в кафетерии, размещавшемся на цокольном этаже. Круглые столики уже были заняты ординаторами и студентами, большинство из которых было одето в медицинскую форму и белые халаты.

– Давай выпьем кофе, – предложила Пирс.

– Аминь, – с облегчением пробормотала Уинтер.

Пока они стояли в очереди, Пирс продолжила объяснения.

– В смену работает четыре ординатора, не считая тебя: двое первого года, один второго года и я.

– Ты за главного?

– Да.

– Остальные ординаторы четвертого года заняты в лаборатории, на других сменах в отделении общей хирургии или занимаются сосудами, – Пирс взяла бейгл и коробочку сливочного сыра, а затем до краев налила себе кофе в пол-литровый бумажный стакан. – У нас только одна позиция главного хирурга-ординатора. Остальные ординаторы пятого года распределяются по другим больницам.

Судя по тону, каким были сказаны эти слова, Пирс считала лузером всякого, кто заканчивал ординатуру университетской больницы не на позиции главного хирурга-ординатора, подумала Уинтер. И она могла понять почему. Убить пять лет своей жизни и финишировать вторым – ну уж нет. Уинтер уже и так потеряла один год. Ей пришлось согласиться на позицию ординатора третьего года, в противном случае о хирургии можно было вообще забыть. Она почувствовала, как в ее душе всколыхнулся гнев, и постаралась быстро подавить его. Что сделано, то сделано. Теперь ей оставалось лишь двигаться вперед.

– Если в смену работает пять ординаторов, почему мы дежурим каждую третью ночь?

Пирс протянула десять долларов кассиру и попросила посчитать за них обеих. Уинтер запротестовала.

– Это традиция: старший ординатор первый раз всегда угощает новичка кофе, – пояснила Пирс, оглянувшись на Уинтер через плечо. – Что же касается нашей смены, то мы с тобой опекаем ординаторов первого года, плюс нам в этом помогает ординатор второго года, поэтому получается, что нас трое и мы работаем каждую третью ночь. Завотделением не доверяет первогодкам настолько, чтобы оставлять их одних с пациентами.

Уинтер прокрутила эту схему в голове. Два ординатора первого года и один второго года, который также технически считался младшим ординатором. И одна Пирс. Концы с концами не сходились.

– Кто же тогда страхует второго первогодку, если ты единственный старший ординатор на дежурстве?

– Я. Так что мы с тобой должны сейчас распределить смены, чтобы я могла следить за одним из первогодков через одну ночь.

– Через одну ночь?! – Уинтер постаралась сдержать возглас ужаса. Такой график работы может загнать в могилу кого угодно. Уинтер работала так лишь несколько раз, когда какой-нибудь другой ординатор не мог выйти по исключительным семейным обстоятельствам или заболевал так сильно, что был не в состоянии подняться с постели. Уинтер хорошо помнила одну из главных заповедей хирургов: «Единственная причина, по которой ты можешь не выйти на работу, – это похороны, причем твои собственные».

– И как давно ты работаешь в таком режиме? – спросила она Пирс.

Та пожала плечами. Для нее не было разницы, была она на дежурстве или нет. Она всегда была поблизости. Так было нужно. Она знала, чего хочет и чего это стоит.

– Какое-то время.

– Понятно.

Уинтер подумала, что будет не слишком умно вспомнить о новом правиле восьмидесяти четырех часов. Теоретически, ординаторам любой специальности официально запрещалось работать больше восьмидесяти четырех часов в неделю. Кроме того, им полагался однодневный выходной в неделю, и они должны были уходить домой сразу после суточного дежурства в больнице. Однако в хирургии все эти правила часто трактовались по-своему.

Считалось, что хирургию можно изучать лишь на практике, то есть в операционной, и если в расписании стояли операции, то ординаторы должны были там присутствовать в любое время дня и ночи. Ординаторы, которые выражали недовольство своим распределением на операции, впоследствии часто получали самые неинтересные случаи или вообще выдворялись из ординатуры. На такие программы, как в Пенсильванском университете, изначально набирали больше ординаторов с тем расчетом, что не все они продержатся до пятого года.

Уинтер не могла позволить себе лишиться этой позиции. Если ей придется работать по сто часов в неделю, что ж, она будет вкалывать по полной. Нужно лишь только кое-что скорректировать в своей личной жизни.

– А вот и наша команда, – сказала Пирс и мотнула головой в сторону стола, за которым сидело три молодых человека. – Парни, я привела подкрепление, – добавила она, присаживаясь на стул. За опоздание Пирс не извинилась.

Уинтер села между Пирс и стройным азиатом, который выглядел слишком юным для самостоятельного врача. Должно быть, один из первогодков. Она кивнула по очереди каждому из них, стараясь запомнить их имена: Лю, Кенни и Брюс. Парни поприветствовали ее бурчанием и коротким «привет». Сказать, кто из них дежурил ночью, было нетрудно: он был небрит и весь пропах потом. Но Уинтер это не смущало. Стрессовая работа роднила ординаторов, а дух товарищества помогал терпеть многое.

Уинтер остро ощущала присутствие Пирс, сидевшей слева от нее и излучавшей такую мощную энергию, что Уинтер чувствовала ее кожей. Она до сих пор помнила горячие руки Пирс. Все прошедшие годы эти воспоминания были столь же яркими и жаркими, как само прикосновение.

– Введи нас в курс дела, Кенни, и можешь быть свободен, – сказала Пирс.

Вымотанный Кенни покачал головой.

– Я хочу остаться на лапароскопию желчного пузыря, которую делает Миллер.

– В расписании на завтра есть такая же операция, можешь ассистировать там. Твое дежурство заканчивается в восемь утра, так что воспользуйся этим.

Кенни этому предложению не обрадовался, но все же кивнул. Он вытащил сложенный листок бумаги из кармана рубашки, развернул его и начал читать.

– Палата 1213, Константин, бедренно-подколенный анастомоз, четвертый день после операции. Максимальная температура за сутки – 38,3, текущая – 37,7. Я вытащил дренаж и написал, чтобы он вставал с кровати и сидел на стуле три раза в день.

– Пульс? – спросила Пирс, делая для себя пометки на чистом листе бумаги.

– Плюс четыре в задней большеберцовой мышце.

Пирс вскинула голову.

– А в тыльной артерии стопы?

– Я не смог его нащупать.

– Он не чувствовался или это ты не смог его посчитать?

При виде выражения лица Пирс Кенни смутился.

– Я не могу ответить на этот вопрос.

– Так пойди и выясни. Следующий.

Уинтер наклонилась к Пирс и попросила лист бумаги. Пирс молча протянула бумагу Уинтер, которая тут же стала делать свои записи. На обсуждение остальных пятидесяти пациентов ушло еще порядка двадцати минут. При этом два другие ординатора озвучивали информацию, докладывать которую должны были они. Они закончили в шесть пятнадцать.

– Лю, у тебя мастэктомия в восемь с Фрэнкелем. Брюс, ты на ампутацию с Вайнштайном, а ты, Кенни, выметайся отсюда. Томпсон и я на этаже.

– А что насчет операции завотделением по аневризме?

Пирс тщательно свернула лист бумаги с пометками и положила его в нагрудный карман.

– Этим займется Дзубров.

Парни переглянулись, но от комментариев воздержались.

– Так, вперед и с песней. Сделайте все необходимые записи перед операциями. Я не хочу подчищать после вас.

Уинтер дождалась, пока другие ординаторы собрали свои бумажки, взяли подносы и ушли.

– Кажется, ты не попала на операцию из-за меня?

– Не в этом дело.

Пирс достала смартфон из чехла на поясе, где также висели простой и кодовый пейджер. Все эти устройства тянули ее штаны вниз, и они чуть с нее не сваливались.

– У тебя есть?

Уинтер молча вытащила КПК из нагрудного кармана.

– Я сброшу тебе номер своего мобильного, своего пейджера и пейджеры парней. Конни даст тебе все необходимые факультетские номера.

– А номер завотделением? – спросила Уинтер, пока Пирс сбрасывала ей обещанные номера по беспроводному соединению.

Пирс ухмыльнулась. Да, Уинтер определенно неглупа, впрочем, это было видно, когда она еще была студенткой. Номер завотделением нужно было знать наизусть.

– 3336.

– А твой?

Это второй самый важный номер.

– 7120.

– Теперь у меня есть все необходимое, – слабо улыбнувшись, сказала Уинтер.

– Тогда пошли на экскурсию. Сделаем обход, и я расскажу тебе про лечащих врачей.

– Сколько их еще, кроме Рифкин?

– Пятеро, но основная нагрузка ложится на двоих.

– А что насчет него? Заведующие отделением обычно уже не делают много операций.

Пирс покачала головой.

– Это не про него. Он проводит четыре-пять крупных операций три дня в неделю.

– Ничего себе! Как у него это получается?

– Он занят в двух операционных с восьми утра и до победного по понедельникам, средам и пятницам.

– И по пятницам? – с тяжелым вздохом переспросила Уинтер.

– Да, и это полный отстой, особенно если учесть, что ночь с пятницы на субботу может оказаться единственной свободной у тебя за все выходные.

– Получается, старшему ординатору тоже нужно быть в обеих операционных? – спросила Уинтер.

– Ты схватываешь на лету. Да, мы с тобой начинаем и заканчиваем его операции, – подтвердила Пирс, – а он ходит между операционными и проделывает самую ответственную часть, это удовлетворяет требованиям страховых компаний.

Уинтер не хотела перегружать Пирс вопросами, но, похоже, та была готова делиться информацией, обещавшей изрядно облегчить Уинтер жизнь. Так что она продолжила.

– Он разрешает тебе что-нибудь делать?

– Всегда по-разному. А ты сама насколько хороша?

– А ты как думаешь?

Этот вопрос вырвался у Уинтер сам по себе, она даже не поняла, зачем она это спросила. Первые дни на новом месте всегда даются тяжело. Сейчас ей снова предстояло доказать, чего она стоит. Она не рассчитывала увидеть здесь Пирс, и тем более не в первый же день и не в такой обстановке. Встреча с Пирс ошеломила Уинтер. Ее смущало то, что они будут видеться ежедневно, и каждый день она будет снова гадать, помнит ли Пирс те несколько минут, когда между ними возникло нечто настолько сильное, из-за чего весь остальной мир просто перестал существовать. Уинтер помнила об этом моменте, хотя и решила не тратить время на воспоминания.

– Что ж, ты оказалась права насчет моей губы, – тихо сказала Пирс.

Уинтер внимательно посмотрела на лицо Пирс: на границе губы виднелся белый шрамик.

– Я же говорила, нужно было наложить швы.

– Да, говорила, – согласилась Пирс и резко встала. – Пойдем.

– Хорошо, – быстро ответила Уинтер и тоже поднялась с места.

– Эй, Рифкин! – раздался вдруг мужской голос. – Уже почти семь. Тебе что, нечем заняться?

Уинтер даже не расслышала ответ Пирс – так громко у нее зашумело в ушах. Она уставилась на Пирс, потому что у нее в голове, наконец, сложилась вся картина. Уинтер вспомнила табличку рядом с дверью завотделением: Эмброуз П. Рифкин, доктор медицины. Эмброуз Пирс Рифкин.

– Так вы родственники с завотделением? – в полном изумлении спросила она.

– Он мой отец.

– Как мило, что ты все-таки сказала мне об этом, – рявкнула Уинтер, лихорадочно пытаясь вспомнить, не ляпнула ли она чего-нибудь лишнего про завотделением. – Господи!

Пирс холодно посмотрела на нее.

– А какая разница?

– Мне просто не мешает об этом знать.

Пирс наклонилась к Уинтер.

– Это как тогда с твоим мужем?

Прежде чем Уинтер нашла, что ответить, Пирс развернулась и ушла.

О Боже, она меня так и не простила. Но Уинтер тоже не простила саму себя.

Загрузка...