Существует ли оно – особое время для размышлений? Это когда наступает спокойствие? Или, наоборот, когда приходят испытания? Или это время присутствует в любом ходе событий, и наше дело, воспользуемся ли мы им. За те десять лет, к которым относятся стихи этого цикла (1975—1984 годы) я прошёл через самые разные житейские состояния, большей частью довольно критические. Размышления меня спасали. Благодаря им, я вышел из всех душевных передряг способным к дальнейшей жизни.
Мы обманываемся об слова,
и если больно – обижаемся,
как малыш на стукнувшую его стенку.
Пере-живания…
То ли перешагиваем через пережитое,
то ли живём дольше самих себя.
Мы не знаем о другом почти ничего,
почти ничего такого, что знаем о себе.
Зато знаем многое, чего о себе не знаем.
Отчуждённость.
Мы её одолеваем и преодолеваем.
Её, помогающую стоять и выстаивать.
Некогда спешить,
так много нужно времени,
чтобы войти в вечность мгновения.
Кто раскроет твой тайный заговор,
если ты таишь его от самого себя,
самому себе не давая покоя?..
Не надо опаздывать к тем,
кто простит тебе любое опоздание.
А к остальным – уж как получится.
Повсюду Напоминания.
Но мы ходим, потупив взгляд.
Предпочитая жить привычно.
Не будь иных миров —
разве можно было бы жить
в этом вот мире!..
Часы отбивают каждую минуту.
Каждое мгновение.
Это гул вечности. Слышишь?
Чем же сбывается, сбивается судьба:
событиями – или, может быть,
неприметным временем между ними?..
Язвительность
была бы неплохим перчиком к разговорам,
если бы не язвы.
Корни сорняков
изощрённо разнообразны.
Вся почва отравлена их жизнелюбием.
Успокоители сердец —
смерть и бессмертье,
сфинксы, глядящие в вечность.
Не хватайся!
Не хватайся за блестящее и надутое.
Не хватающегося не схватят.
Понимать легче, чем быть понятым.
Ах, маскарадная догадливость!
Маскарадная таинственность!
Мысли – делатели мостов.
Парящих мостов через любую даль.
Мостов с односторонним движением.
Отчаянно затверживаю
самое трудное и важное действие:
«семижды семьдесят семь».1
Скрипки напомнили,
что нет жизни без истины и любви,
без музыки изнутри и снаружи.
Путать и плутать —
священное право свободы,
так же как оглядеться и выбраться.
Великолепное одиночество!
Блистательная тоска!
Дары судьбы роскошны, как набор ланцетов.
Ну-ну, успокойся.
Просто уж так получилось.
А будет ещё по-разному.
Все вопрошания гаснут среди
парящих снежинок,
в мириадах сверкающих ответов.
Руками, сердцем и головой
как не любить детей и дело —
воздушные лесенки изнутри наружу.
Иногда тело умнее ума.
И хорошо, если уму хватает зоркости
это заметить.
Когда-нибудь выяснится,
что сбитые с толку астрономы
смотрят вовсе не на то небо.
Столько всякого разного
в жизни, в которой нужно
так немного.
Вглядываясь в земной путь и в небесный,
не перепутать бы, не превратиться
в прохаживающегося вверх ногами.
Разжигаем свой костёр,
искру сигнала от вершины к вершине
по всей вселенной.
На что сетовать в этом мире?
Впридачу к поучению жизнь даёт понимание —
сколько унесёшь.
Главное не обознаться, узнавая.
Не принять гурию за гуру.
Думаешь, ведёт – нет, уводит…
Главные Дни, звёзды памяти.
То сжимаются до мгновения,
то полыхают в жизнь и вечность.
Приметить неприметное —
всё равно что вырастить
неведомый цветок из пустячного зёрнышка.
Ветер счастья и ветер несчастья
дуют в одну и ту же сторону.
Один – жаром, другой – холодом.
До того, как творение стало прекрасным,
сколько отлетело осколков
от Галатеи… от Пигмалиона…2
Знаю эту иглотерапию:
особой иглой в нужную точку…
Судьба это умеет.
Причинители боли и причинительницы
правят миром. А держат его —
починительницы и починители…
Приходи ко Мне преисполненным
или опустошённым,
только не попусту.
Неймётся, неймётся…
А судьба терпеливо ждёт,
пока стихнет наше нетерпение.
Ну да, мы готовы растягивать время
или обрубать его, как попало.
Вечность плачет над нашей жестокостью.3
У каждого из нас словно два сердца:
одно колотится внутри,
другое стучится наружу.
Начинать день…
Всю жизнь учит нас наше светило
этому искусству.
Как важно всё, что существует и происходит,
но как всё ничтожно и хаотично,
если забыть, как важно.
Пересчитать жизнь по годам,
годы по месяцам, дни по минутам…
А мгновения, эти зёрна вечности?..
«Слова – залог!
Дело – выкуп!»
Кричат болтливые бессеребренники.
Не забывать о смертном пределе.
Напоить обречённостью каждое мгновение
до выхода в неизвестное.
Радость работы – это тебе.
Плоды её – другим.
А желание работать – небу.
Чтобы тебе открывались сердца —
открой своё сердце,
ту же дверцу с другой стороны.
Свобода?.. нет, не повелевать природой,
не отдаться закону или случаю.
Кто дружен с небом – свободнее всех.
Творимое творит творца.
Мы обминаем материал, а он
обнимает нашу душу.
В тени не виден блеск предметов.
Тут бы к ним и присмотреться,
не щурясь на яркое.
Весь арсенал враждующих с нами
бледнеет перед оружием
наших друзей и любимых.
Не опыты приносят опытность.
Не опыты.
Опыт.
Всё нерозданное останется
тому, кто сумеет быть наследником.
Всё, кроме уходящей тропинки…
Вокруг безумного гения толпятся умы,
утверждающие и отрицающие,
знающие всё, кроме гениального безумия.
Страсти ведут нас к старости.
Ведут поторапливая.
А там ускользнут, поминай как звали.
Ты добр – и день твой добр.
А если иначе —
это просто усталость.
Живуча нежить.
Может пережить всё живое,
не зная бессмертия.
Не набирай воздуха сказать: «я – всё».
Всякий шар, надутый сверх меры,
ловит «всё» обрывками оболочки.
Одни совсем обращаются в свет.
Другие наполовину.
А бывают и целиком на переплавку.
Нелегко, нелегко быть счастливым.
Самое жестокое ремесло
в мире, исковерканном взрывами горя.
Что нам спорить,
новогодние мы ёлки или рождественские,
нам, несрубленным, растущим на воле.
Весело, честно и с аппетитом
играть во все предложенные жизнью игры —
значит и без выигрыша не остаться в проигрыше.
Улыбка встречного
в толпе, идущей навстречу толпе, —
вот это да!..
Узнать слова, ведущие к свободе.
Понять слова, ведущие к свободе.
Забыть слова – и ты идёшь к свободе.
Все беды наши
начинаются с неумения любить.
А там поди этот клубок распутай…
Может быть, только боль и горе
спасут заражённого благополучием,
но спасёт ли благополучие несущих горе?..
Заглядывал в щёлки, подымался на цыпочки,
пока не услышал и не понял,
что чужое – не моего ума дело.
Чёрная магия вязания:
распустить одно, словно и не было,
и связать совершенно иное.
Пустыня покажется благоуханным садом,
когда вырвешься вдруг из лихих зарослей,
из саксаульных колючек.
Можно сказать и так: мы живём,
чтобы было кому поплакать
на наших похоронах.
Только ветер возвращается.
Нам на свои круги не пробиться
сквозь пелену перемен.
Увидать за лесом дерево,
нескладную осинку с зеленоватой корой.
А потом уже – лес за нею.
Пёстрое море жизни
засушено в стеклянных ящиках.
В поучение? Или, может быть, на память?