Прошло несколько лет. Июнь.
Нюсе уже шестнадцать. Закончив восьмилетку она пошла работать дояркой на ферму. Тяжело приходилось молодой девушке на ферме, но её подбадривала похвала со стороны матери.
– Умница моя, – радовалась за дочь Мария. – Тебя хвалють наши женщины. Так и гово́рють: «Какую дивчину вырастили Грищенко, трудолюбивую».
– Да ладно, мам, – скромничала дочь. – Усе молодцы, работают как положено…
– А я усё ж радуюсь за тебя… – продолжала Маша хвалить Нюсю. – Вона, Глашку ругають как, а тебя хвалють…
– Глашка сама виноватая, отлынивает, ленится…
– Стешка её ничему не научила, – качала головой мама. – Даже стирать не умееть, вырастила лодыря.
Действительно, Степанида всё старалась делать сама по дому, а Глаша прикидывалась то больной, то слишком занятой. Когда пришло время устраиваться на работу, Глашка решила пойти в сельский совет счетоводом, но её не приняли, так как свободных мест не было, да и учиться дальше она не захотела.
– Выйду замуж, пущай муж работает, – усмехалась Трофимова. – Наработаюсь исчо.
Но жизнь быстро расставила всё на свои места. Зимой скоропостижно скончался Порфирий. В народе поговаривали, что он болел какой-то страшной болезнью. За последний год сильно иссох, кожа приняла серый оттенок, лицо осунулось.. Ложиться в больницу на лечение категорически отказался, принимал какие-то настойки, приготовленные местной знахаркой. Всё чаще Порфирий проводил время на завалинке, выкуривая одну папироску за другой. Так и нашла его жена бездыханным возле хаты.
Степанида погоревала пару месяцев, но делать нечего, нужно продолжать жить для дочери.
– Глашенька, надобно итить работать, – тихим голосом уговаривала Стеша дочь. – Шо люди скажуть? Нехорошо так жить…
– Ай, ладно, мам, какая разница, шо они скажут, не их енто дело!
После долгих уговоров Глашка устроилась также на ферму. Она решила быть поближе к Нюське, которая была безотказной и во всём помогала.
– Чувствую я себя плохо, до сих пор переживаю… – показушно всхлипывала Глаша, показывая тем самым, как она не может смириться с потерей отца.
– Я тебе помогу, – отзывалась Нюся, жалея соседку. – Возьму твоих коров, только ты уж бери себя в руки, а то не ровен час заболеть от переживаний.
Нюся сильно уставала от двойной работы, но отказать не могла. Она тоже плакала, когда узнала, что отца у Глашки больше нет – страшно потерять родного человека.
Поздно вечером в гости к Грищенко пришёл Сашка, чтобы пригласить Нюсю на прогулку.
– Пойдём погуляем, – с улыбкой на лице предложил парень. – Вечер сёдня какой…
– Устала я, Саш, спать хотца, – вздыхала Нюся.
– Опять за Глашку работала?
– Плохо ей, сам понимаешь…
– Ага, а бегать на свиданки – силы есть.
– Да ну, не может быть… – удивилась Нюся. – Она же так плачет на ферме…
– А вечером смеётся, як кобыла. Совести у неё нету, а ты уж слишком доверчивая… Витька же с ней встречается, вот он мне и рассказал, как ей плохеет рядом с коровами…
– Вот зараза, – разозлилась Нюся. – Иди, Саш, не до тебя мне, спать пойду.
На следующий день всё повторилось: Глашка с расстроенным лицом просила соседку о помощи, пуская скупые слёзы. Нюська согласилась, но с условием, что завтра Глаша сделает всю работу за неё. Недолго думая, Трофимова пообещала выполнить её просьбу. Но на следующий день Глашка на ферму не пришла.
В обеденное время, закончив работу на ферме, Нюся зашла к соседке, чтобы отчитать её за невыполненное обещание. Долго стучала в дверь девушка, но никто не открыл. Покидая двор Трофимовых, услышала скрип двери. Обернулась.
На улицу вышла Глашка, вся растрёпанная и с сонными глазами.
– Чё пришла? – зевала Глаша.
– Почему на работу не явилася? – грубо спросила Нюся, открывая калитку.
– Не смогла…
– И чем же ты так была занятая?
– Спала, не видно, шо ль? – Трофимова потянулась и ещё раз зевнула.
– Глаш, ну так не делается, ты ж обещала…
– Ну, обещала, – с ухмылкой ответила Глашка и тут же подбежала к Нюсе, озаряясь вокруг, зашептала. – Мы вчерась с Витькой… полночи просидели у реки… Ой, Нюська!
– Да шо такое? – не понимала Нюся, всматриваясь в лицо соседки.
– Он какую-то наливку припёр… – Трофимова раскраснелась от волнения. – Мы выпили…
– Чу, дура! – воскликнула Нюся, отпихнув руками девушку. – Пить? Одурела?
– Ну и шо? Взрослые ужо… – Глаша хитро улыбнулась. – Нюся-я-я… Если бы ты знала…
Соседка закружилась, будто танцуя вокруг Нюси. Она смеялась так, якобы была пьяна до сих пор.
– Нюська! Я теперь знаю, шо такое женское счастье…
– Белены объелась? – Грищенко махнула рукой и поплелась домой обедать.
Нюся вошла в хату и остановилась. Она раздумывала о словах подруги: «Женское счастье? Этот как? Обнял, наверное, обнял и поцеловал… Вот гадость! Не о том надобно думать…».
Грищенко быстро перекусила, дала наказ брату насчёт домашнего хозяйства и вернулась на ферму.
– Нюська! – одна из доярок позвала девушку. – К тебе пришли! Бросай доить!
Грищенко перелила молоко в бидон и вышла на улицу.
– Здравствуй, – у ворот стоял Саша с букетом ромашек в руках. – Вот, принёс…
– Будет тебе, – застенчиво улыбнулась молодая доярка. – Хватит ужо носить… стыд-то какой…
– А чё? Шо постыдного? – Санька удивился. – Захотел тебя порадовать…
– Саш, ну зачем? – девушка окунулась лицом в роскошный букет и глубоко вздохнула. – Глупо…
– Ничё не глупо! Пойдём сёдня гулять?
– Я подумаю…
– Ну, хватит ужо думать! Пойдём!
– Приходи, как заря займётся…
Сашка в ответ кивнул головой, сел в трактор и поехал на поле.
– Дурачок! – усмехнулась Нюська, вошла в здание и накормила одну из коров ромашками.
После работы Нюся и Саша встретились на реке. Парнишка встречал подругу с очередным букетом.
– Аха—ах, – девушка не сдержалась. – Очередной Зорьке обед…
– Не понял, – Иванов возмутился.
– Не обращай внимания… – Нюська поняла, что сказала глупость.
– Меня скоро в армию заберут.
– Всем положено служить.
– Отдать долг Родине… – Сашка загрустил. – Нюсь, ты будешь меня ждать?
– Буду… – девушка пообещала просто так, не подумавши, что Сашка относится к ней серьёзно.
Просидев всю ночь на берегу, молодые люди вернулись домой только под утро.
Осень.
Друзья устроили весёлые проводы в армию для Сашки.
Вечером собрались на излюбленном месте – у реки и разожгли костёр. Пекли картошку, пели песни под баян, который принёс Витька.
– Наливай! – Пашка Лучников протянул стакан. – Чё сидим?
– За Саньку! – крикнули ребята. – Шоб служилось тебе легко!
– Весной и я ухожу, – прошептал кто-то.
– Усе там будем! – рассмеялся Витька и плеснул в стакан. Повернулся к Глашке. – А ты чё сидишь? Грустная какая-то…
– Ничё, – девушка пыталась очистить запечённую картофелину от твёрдой шкурки, с которой отшелушивался толстый слой золы.
– Ты чё такая недовольная? – Виктор не отставал.
– Говорю же, усё в порядке, – Трофимова нервничала и не обращала внимание на друга.
Витька провёл пальцами по кнопкам баяна и взглянул на Нюську.
– Грищенко, споёшь?
– Какую? – улыбнулась Нюся.
– Смуглянку…
Грищенко махнула головой в знак согласия, и Виктор заиграл до боли знакомую всем мелодию. Нюся запела:
Как-то летом на рассвете
Заглянул в соседний сад.
Там смуглянка-молдаванка
Собирала виноград.
Я краснею, я бледнею,
Захотелось вдруг сказать:
Станем над рекою
Зорьки летние встречать!
Раскудрявый клен зеленый, лист резной,
Я влюбленный и смущенный пред тобой.
Клен зеленый, да клен кудрявый,
Да раскудрявый, резной…36
Припев песни подхватывали все вместе.
Сашка загрустил, опустив голову.
– Три года… – вдруг заговорил Иванов. – Целых три года…
Он приобнял Нюсю и крепко-крепко прижал к себе.
– Ты чё? – вдруг перестала петь девушка, никак не ожидавшая объятий.
– Я чичас скажу… – Александр встал на ноги и при всех произнёс. – Как отслужу – женюсь на Нюське!
Грищенко покраснела. Парни переглянулись.
– Вот енто молодец! – Витя тоже встал, подошёл к другу и хлопнул его по плечу.
– Соплив исчо, – буркнула Глашка. – Жениться он вздумал…
Трофимова бросила недоеденную картофелину в костёр, встала, поправила платье и пошла прочь.
– Эй, куды? – удивился Витя.
– Я её верну. – Нюська вскочила и побежала за подругой. – Гла-аш, погоди-и!
Глаша не обернулась на зов, она торопливо шагала в сторону дома.
– Глашка! – догнала её Нюся и вцепилась в руку. – Шо с тобой? Ты куды?
– Домой, не видишь, шо ли?
– Ты в последнее время сама не своя… С матерью шо-то или…
– Или… – Глашка остановилась и посмотрела на соседку.
– Обидел кто? – Нюся увидела, как в глазах Трофимовой блеснули слёзы.
– Ой, Нюська! – Глаша обняла подругу и зарыдала.
– Тихо… ты чаво? Объясни… – гладила по голове плачущую девушку.
– Вон, Сашка жениться на тебе собралси… – задыхалась Глашка, пытаясь объяснить что-то. – А я… я…
– Да шо стряслось-то?
– А он молчок! Кому я теперича такая нужная?
– Какая такая?
– Квашня порченая! – рыдала Глаша. – С приплодом…
– А мамка знаеть? – опешила Нюся от такой новости.
– Догадывается, – всхлипнула соседка.
– А Витька?
– Никто не знает… Шо ж теперича будет?
– Ничого не будет, – гладила по плечам подругу. – Поженитесь и будете жить, народите ребёночка…
– Да зачем он мне? – перестала плакать Глашка и одёрнула руки соседки. – Куды рожать? Не нагулялася исчо…
– Глаш, а об чём ты думала, када… Ладно, пошли до хаты, я тебя провожу. А с Витькой тебе надобно погутарить.
Глашка вытерла лицо и медленно потопала домой. Нюся шла рядом молча. Попрощавшись с подругой, решила зайти в сарай и проверить, накормлены ли поросята да куры. Закрывая калитку, девушка услышала, как мать отчитывает брата Вовку.
– Ишь чаво удумал! – ругалась Мария, размахивая руками. – Паскудник малолетний! Молоко исчо не обсохло, а усё туды ж! Я тебя научу! Я тебе быстро ума-то поприбавлю! Гадёныш!
– Мам, шо он опять учудил? – Нюся подошла к сараю и заглянула в открытую дверь.
– Курит! Поймала прохвоста за хлевом! Стоить и спичку цви́ркаить! – трепала сына за плечо Маша, держа в руках пачку с папиросами. – А ну, быстро мне отвечай – где взял? Я кому говорю?
– На печке лежали… – нахмурился Володька, опустив голову.
– Батькины, шо ль?
– Батькины…
– И давно ты ентим балуесси?
– Только чичас хотел попробовать… – полушёпотом отвечал Вова, пытаясь не заплакать.
– Усё батьке доложу! Силов моих больше нетути! – Мария развернула сына и погнала в дом, толкая в спину. – То костры распаля́ить возле сараю, покуда не спа́лить! То цыплят у́чить плавать! Хва́тить с мене! Усё батьке будет сказано!
– Я больше не буду… – Володька пытался успокоить мать, лишь бы она ничего не говорила отцу.
В последнее время его любимый папка стал очень суровым и строгим по отношению к сыну. Недавно Вовка получил нагоняй от Ивана за то, что случайно выронил в воду ведро с рыбой, которую они ловили всё утро в реке. Рыбёшки уплыли, махнув хвостом на прощание.
– Бестолковщина! – ругнулся Иван и плюнул вслед уплывающей плотве. – Усё утро здеся просидели почём зря! Бери весло и греби к берегу!
Володька послушно поднял с дна лодки весло и начал усердно размахивать руками.
– Дай сюды! – распсиховался Ванька и схватился за весло. – Тьфу ты, як баба, ей-богу! Ничаво не могёшь! Драть надо було тебя як Сидорову козу, шоб мужиком стал!
В свои одиннадцать лет Володя был действительно слабоват. Худощавый мальчик выглядел вполне здоровым, но силой был обделён. Даже ведро с водой не мог дотащить до сарая, чтобы напоить домашних животных. Наливал половину ведра и нёс до хлева.
Как-то Мария разбудила рано утром детей, чтобы пойти на усадьбу и прополоть картофель, так Вовка, набегавшись с ребятами до рассвета, уснул между бороздами.
– А где енто Вовка? – распрямила спину Маня, потирая поясницу.
– Тама он, – недовольная Нюся махнула рукой.
– Вовка-паразит! А ну-ка, подымайси!
– Иду… – зевал Володя, пытаясь встать на ноги.
– Опять до утра с ребятишками таскалси? Ночью спать надобно…
Насмотревшись на полусонного сына, Мария всё же сжалилась и отправила его домой отсыпаться.
– Слабак, – ухмыльнулась Нюся, провожая брата взглядом. – Енто папка исчо не знает, какой ты помощник…
Наслушавшись, как мать ругает Вову из-за папирос, Нюська решила вернуться к друзьям, всё-таки проводы её одноклассника, нехорошо бросать компанию. Выходя со двора, девушка встретилась с матерью Глашки.
– Нюська! Мамка дома? – подбежала Степанида, запыхавшись. – Дома аль не? Беда, Нюська!
Нюся не успела ничего ответить, как Стешка влетела в хату.
– Бешеная, – махнула рукой девушка и пошла к реке.
На берегу ребята весело проводили время. Витька, изрядно подвыпив, решил покататься на лодке. Компанию составить никто не решился, так как от Виктора можно было всего ожидать. Парни сидели на самодельной лавке и что-то бурно обсуждали. Костёр догорал, припасы закончились.
– Надо сбегать – пусто… – Лучников встал и, шатаясь, подошёл к воде. Умылся, вытер руки о штаны. – Ну, кто со мной?
– Может хватит, Паш? Посидели, и будет, – зевнул Сашка и обернулся, услышав топот. – Вернулась… А Глашка? Чаво она распсиховалась?
– Не знаю, – Нюся не хотела говорить при всех.
– Дурна́я она какая-то стала, – Павел закурил папиросу от тлеющих угольков. – Нервная… Не ты ли виноват, Вить?
– А? – Витя уплыл далеко и не расслышал, о чём ему говорят. – Я ща!
Доплыв до берега, Витька кое-как вылез из лодки и тяжёлыми шагами дошёл до Саши.
– Поговорить мне с тобой надобно. Пойдём отойдём.
– Давай домой, – отмахнулся Саня.
– Не, пойдём… – Виктор потянул друга за рукав рубашки.
– Чёрт с тобой, – Саша встал и побрёл с другом за высокий куст крушины37, который рос неподалёку.
– Секретничают, – улыбнулся Пашка и посмотрел на Ваньку Ильина с прищуром. – Айда со мной к бабке Пелагее. У неё есть, я знаю.
– Агась, а потом мамке сдаст, и я её знаю… – отнекивался Ваня, ковыряясь палкой в затухающем костре.
– Не дрейфь, бабка – наш человек, – подмигнул Паша.
Только ребята хотели двинуться за «живой водицей», как услышали крик с той стороны, куда ушли Сашка и Витя. Нюся встала с лавки и подошла к одноклассникам.
– Шо енто? – удивилась девушка, всматриваясь вдаль.
– Дерутся! – крикнул Пашка и рванул растаскивать друзей.
Саня и Витька катались по сырой траве, пытаясь ударить друг друга. Сашка изловчился, вырвался из цепких рук товарища и сел на него сверху.
– Брось, говоришь? – закричал Саша и начал бить кулаками друга. – Брось? Подруги, говоришь? Щас я тебе обтолку́ю, кто есть кто!
Иванов со всего размаху лупил Витьку, тот закрывал голову руками и что-то кричал в ответ. Павел подскочил к Саше и схватил его за порванную рубашку.
– Сдурели? Сашка, слезь с него!
Но Александр мёртвой хваткой удерживал Витю и не слышал Павла.
– Перестаньте! – закричала Нюся и заплакала.
Саша тут же остановился, все замолчали и уставились на девушку.
– Шо вы делаете? Вы же друзья! – Нюська громко всхлипнула и побежала в сторону поля.
– Нюся! – Сашка отпустил Витьку. – Нюсенька!
Резко вскочил на ноги, протёр лоб рукой и злобно посмотрел на лежащего одноклассника.
– Исчо хоть раз вякнешь… – погрозил кулаком и рванул догонять Грищенко.
– Чё случилось? – Паша осматривал синяк под глазом. – Чаво не поделили?
– Не твоё собачье дело, – с трудом Витька встал на ноги и поплёлся к воде, чтобы умыться. – Дуракам закон не писан. Поплачешь исчо…
Сашка догнал подругу на поле, когда та споткнулась и плюхнулась на траву. Он подбежал и присел рядом. Нюся лежала лицом вниз, её плечи вздрагивали мелкой дрожью. Девушка всхлипывала чуть слышно.
– Нюсенька, прости. Прости меня… – Саша гладил одноклассницу по спине, пытаясь успокоить. – Енто усё Витька… Усё из-за него…
Девушка подняла голову и посмотрела на Иванова красными от слёз глазами.
– Вы же лучшие друзья… Я не ожидала такого… Вы меня напугали…
– Витька заслужил.
– Я домой хочу, – Нюся встала и отряхнула платье.
– Я тебя провожу. Можно? – Сашке было неловко за всё произошедшее. – Я завтра уезжаю, Нюся… Я буду писать тебе и ждать ответа…
– Хорошо, я напишу.
Молодые люди пошли к хате Грищенко через поле, чтобы сократить путь.
Дойдя до заднего двора, Нюся остановилась.
– Усё, дальше я сама, иди домой.
– Так не хотца расставаться, – Сашка уже заскучал по своей девушке. Он крепко обнял ее и поцеловал в губы.
– Ты шо? – Нюська отстранилась и посмотрела на ухажёра испуганными глазами. – Стыд-то какой!
Оттолкнула Сашу и побежала к дому. Сидя на завалинке, её ждала мать.
– Садися, – Мария положила руки на колени и пристально посмотрела на дочь. – Степанида приходила…
– Я её вида́ла, – Нюся поправила косынку на плечах.
– Скажи-ка мне, дочь, як на духу… – Маша повернулась всем телом к Нюсе. – Почём замуж собралась?
– Я? – удивилась девушка. – Не собиралася я никуда…
– Ну, как же, вона и Глашка слыхала, як Санька при всех сказал… Скажи, как есть, в подоле принесёшь?
– Мам! – Нюська вскочила с места. – Ты шо? Кто тебе такое сказал?
– Я, конечно, Степаниде верить неподвластна, но… Она гута́рить, шо усе подтвердя́ть, шо ты с Ивановым обжимаешьси…
– Мам, ну шо ты, ей-богу, нашла кого слухать… – Нюся вновь присела рядом с матерью и обняла её за плечи. – Ты мне не веришь?
– Ой, не знаю, девка… – вздохнула Маша. – Она ж прискакала, як коза, и давай мене туточки изливать, шо раз замуж, значится, с брюхом…
– Вот зараза такая, – прошептала Нюська и выпалила. – Пущай за Глашкой своей зыркает! Енто она у неё с пузом скоро бегать будет!
– Да ты шо? Неужто?
– Глашка мне сёдня рассказала.
– А чей же?
– Витькин.
– Ей же исчо шестнадцати нету! Ой, беда-а… – покачала головой Мария и встала с завалинки. – Пущай сами разбираютси, пошли в хату. Батька скоро прие́деть. Шо енто он припозднилси сёдня?
На следующее утро, не успев выйти со двора, Маша встретила у своей калитки Степаниду.
– Ну-ну? – Стешка потирала руки.
– И тебе здрасте, – Манька закрыла калитку.
– Чаво молчишь-то? – не могла устоять на месте Степанида, переминаясь с ноги на ногу. – Ну, доклада́й…
– Шо? Шо тебе доклада́ть, дура ты шо ни на есть… – улыбнулась Мария и вышла на дорогу.
Стешка вприпрыжку догнала её и дёрнула за рукав.
– Чаво скрытничаешь? Усё равно усе узнають, када пузо на нос поле́зить.
– Чьё пузо? – Маша шла по дороге, улыбаясь сама себе.
– Чаво лыбиси-то? Пузо Нюськи твоей, – чётко ответила Стешка.
– Ну-ну. А Нюськи ли? – Маня загадочно посмотрела на соседку и улыбнулась ещё шире.
– Не по́няла, – Степанида округлила глаза и громко произнесла. – Не, ну вы посмотрите, люди добрые, у неё девка по́рченая, а она исчо и скалитси.
– Думай, шо брешешь! – не выдержала Маша. – Орёшь исчо на усю округу, шоб девку мою опозорить? Ты лучше прикрой своё поддувало и сляди за своей!
– Ой ли! – соседка остановилась и поставила руки на бока. – Раз уж на замужество позарилась, значится, брюхатая! Где енто видано, шоб в шестнадцать годков…
– А в пятнадцать? – Мария перебила орущую собеседницу и прищурилась.
– В пятнадцать? Да судить надобно! Да ежели бы моя Глашенька…
– А вот теперича поди и спроси у своей честной Глашеньки! Где ж енто видано? Она, значится, мою Нюську поно́сить, а о своем грехе молчком?
– Шо? – Стешка растерялась.
– Иди, говорю, и спроси, неча до моей Нюськи доколу́пываться!
– Ты мою Глашку со своей распутной девкой не путай! Она у меня гордая и умная! А ты будешь внука нянкать, а Нюська твоя бестыжая нико́му ненужная будеть! Ушёл Сашка в армейку, дык оттудова привезёть себе жёнку!
– Ох, и глупая же ты, Стешка, – Мария не стала больше слушать злую соседку и пошла на работу.
Нюся с раннего утра уже вовсю хлопотала на ферме. Почистила своих коров скребком, напоила, положила поло́вы в кормушку. Пришло время доить. Поставив маленькую табуретку у задних ног жующей коровы, тихонечко запела песню. Так она успокаивала своих подопечных.
– Нюська! – услышала крик с другого конца фермы. – Нюська, бяги сюды!
Девушку позвала одна из доярок. Грищенко отставила ведро и побежала на зов. Она увидела, как женщины поднимают Глашку и сажают её на табуретку. Было заметно по лицу, что Трофимовой плохо – она вся побледнела.
– Нюсь, вы рядом живёте? Отведи её домой, – попросила одна из женщин.
Грищенко повела соседку домой.
– К врачу тебе надобно, – прошептала Нюся.
Медленно шли девушки до дому, переговариваясь о чём-то.
– Глашка! – это бежала Стеша, узнав, что её дочери стало плохо на ферме.
– Мать твоя, – обернулась Нюся. – Тебе надобно с ней усё обговорить.
Степанида догнала девушек и с испуганным видом стала расспрашивать дочь, что, дескать, случилось. Нюська оставила Глашку с матерью и вернулась на ферму.
Стеша довела дочь до хаты сама.
– Доча, как свечереет, дохтур придёть, – Стешка сидела на кровати и гладила дочь по плечу. – Лишь бы не хворь какая сурьёзная…
Стешка вспомнила о муже, который болел неизвестной болезнью. Тоска и страх потерять единственную дочь охватили женщину. Степанида вышла во двор, прошлась вдоль забора и остановилась у сарая. Она почувствовала, как внутри солнечного сплетения образовалась тяжесть. Дыхание перехватило. Стешка облокотилась о стенку сарая и сползла вниз.
– Боженька! Не взбирай мою Глашеньку! Молю тебя! – заплакала Степанида во весь голос. – Оста́ви дочечку мене, як же я буду без моей кровиночки… Грех на мне! Грех, ка́юси! Усё от зависти моей чёрной! Усё от неё! Любое наказанье выдержу, только дочечку излечи!
Стешка сидела на земле и рыдала, хлестая себя по щекам. Потом подняла голову к небу и начала креститься, шевеля губами. Она от всего сердца молилась, стоя на коленях и читая «Отче наш».
Излив душу, Степанида встала, отряхнулась и медленно пошла в хату. Зашла в комнату, посмотрела на дочь. Глашка мирно спала, обняв подушку. Стешка улыбнулась дрожащими губами и решила сходить к знахарке Полине, чтобы та приготовила какое-нибудь снадобье для Глаши.
– Ой, девка… – протянула баба Поля, намешивая в плошке что-то. – Скока годков ей нынче?
– В декабре шестнадцать стукнеть, – удивилась вопросу Стешка.
– Вот шо я тебе скажу, Трофимова, – женщина отставила плошку и взглянула на Степаниду. – Вида́ла я своими зыркалками, як твоя Глашка с Витькой Прошкиным по кустам скачуть… Ой, молва по всему хутору идёть, а ты как мать и не ведаешь.
– Шо? – у Степаниды вытянулось лицо. – Брешешь! Моя Глашка другая! Она…
– Сдаётси мене, тяжёлая она… – строгим голосом ответила знахарка. – Хоть лячи, хоть залячи́сь, но признак верный.
– Не, пого́дь, баба Поля, ты спутала, верно, – лицо Стешки расплылось в улыбке. – Енто Нюська Грищенко… Правду гово́рю. Она ж замуж собраласи, якыя вертихвостка.
– Нюська – дрища, а Глашка – кровь с молоком, да и волосья у них разныя. Спутать твою девку не можно. Да и не только я енту парочку заприметила, свидетелей пруд пруди…
– Да як же енто? – схватилась Стешка за сердце. – Ой-ой…
Степанида от волнения забыла попрощаться и выбежала на улицу. Всю дорогу она бежала до самого дома, хватаясь за голову.
– Глашка! – влетела женщина в хату, не закрыв за собой дверь. – А ну, вставай!
Глаша открыла глаза, испугавшись крика. Над ней стояла мать с обозлённым видом.
– Як давненько ты с Прошкиным путаесси?
– Мам, ты чаво? – Глаша села на кровати, прикрываясь одеялом.
– Я туточки об Нюське пякуся, а у меня дочка́ подолом метёть? – Степанида встала в привычную позу и слегка наклонилась. – А ну, сказывай правду, распутница!
– Да какую правду ты хочешь? – не понимала Глаша.
– Брюхатая аль не? Гово́рь, как есть! Я ему, паскуднику, хату спалю начисто! Да я… я… Я к самому председателю!
Глаша опустила голову. Её глаза забегали, щёки налились румянцем. Девушка кусала губы от волнения и страха.
– Ну? Долго мене ждать? – не отставала Степанида.
– Да… – Глашка взглянула на мать испуганными глазами.
– Шо да? Ой-ой! – заголосила Стешка, хватаясь за грудь. – Стыдоба! Ну я ему чичас усё оторву начисто! Выродок треклятый! Ах, Прошкины, ну вы у мене попляшете!
– Прошкины? – Глаша подняла голову.
– А? – Степанида перестала кричать и заговорила тише. – Витька… Прошкин…
– Не он енто, наверное… – всхлипнула девушка.
– Да як же ж? А кто?
– Ванька…
– Шо за Ванька? – удивилась Стеша, опускаясь на кровать.
– Ильин… – Глаша накрыла голову одеялом и затряслась, оплакивая свою беду.
– Да ты шо? – схватилась Степанида за голову. – Шо ж ты наделала? Он же сын Кузьмы…
Степанида надумала идти к Кузьме Ильину, чтобы добиться справедливости, но, долго обдумывая, всё же решила не делать этого. Кузьма Прохорович – председатель колхоза, власть у него большая, так что не стоит кликать на себя беду. Да и доказать, что Глашка беременная от его сына, вряд ли удастся. Всё-таки, как сказала баба Полина, есть свидетели, что Глаша путалась с Витькой Прошкиным. Прослыть на весь хутор беспутницей – смерти подобно.
– Вот шо, девонька, – Стешка решила пристроить дочь. – Нико́гда и нико́му не трепайси, шо дитятко от Ваньки. Пущай Витькин будеть.
– Мам! – воскликнула Глаша. – Не нужон мне ребёнок!
– Замолчь! Ишь шо удумала! Ты в таком возрасти, шо не можно по повитухам скакать! Бездетной хошь остатьси? Иль хошь одна ро́стить? Ко́му ты ну́жная будешь опосля? Ты об чём думала, када обжималася с мужиком? Иль ты не вразумеешь, откудова дитё получетси? Глупая твоя головушка! Значится так: надавливаем на Прошкиных, женим вас, и будя делов! Никуды он от нас не денетси, пущай отвечаеть за свои проступки олух малолетний! Слыхивала я, шо армейка ему не светить. Батька евоный в бригадирах значитьси. Будешь ты у мене накормлена и при свёкре хорошем. Об его делишках тёмных наслыхана, так шо знаю, чем припугнуть. А тама и мне помогать будете. Заживём, Глашка, як у Христа за пазухой!
Довольная собой Стешка повязала платок на голову и ушла во двор кормить скотину.
– Здрасте-приехали, – отбросила Глашка одеяло и задумалась. – Надо было такую кашу заварить. Дура я, дура. Лучше б с Сашкой замутила, он покрасивше и покрепче. Витька – дохляк, даже морду ему набить не смог. Замуж… Какой замуж? Я молодая исчо! И дитёнок ентот… Шо я с ним делать буду? Ага, живи Глашка с Прошкиными и пахай на них… То-то мамка от их сбёгла… Теперича я за хозяйку? Обстирывай и двор мети? Влипла, как муха в навозную кучу… Ну ничего, я усё в свои руки возьму. Будет исчо ентот Витька ноги мне целовать!
Улыбнувшись, Глаша встала с кровати.
– Да и чёрт с ним! Замуж, так замуж!
Вечером в хату Трофимовых пришёл фельдшер. Степанида научила дочь, что можно говорить врачу, а что нужно скрыть, чтобы женщина в белом халате не распознала верный признак беременности. Выслушав жалобы молодой девушки, фельдшер озвучила диагноз – недомогание в связи с ре́гулами38.
– Поздновато, но это не первый случай, – собирала свою сумку фельдшер. – Со временем всё придёт в норму. Заваривайте чай с ромашкой, медку туды – для успокоения.
– Ага-ага, – качала головой Стешка, поглядывая на дочь. – Спасибочки.
Проводив врача, Степанида плюхнулась на кровать Глашки.
– Ну шо, давай считать…
– Чаво исчо? – недоумевала Глаша.
– Ноченьки, – кривлялась мать, растопырив пальцы на руках. – Када с Витькой была?
– Ну, в июне…
– А ентот, второй? – загибала пальцы Стешка.
– Тожа… – неохотно пробурчала дочь.
– Угу, июль, август… – откинула голову назад Степанида, прищурив глаза. – Када поняла, шо узел завязалси?
– На днях… – Глашке был неприятен этот разговор, хотелось выбежать из дома и забыть всё это, как страшный сон.
– Значится так… Ну да… – сжала кулаки мать. – Непонятно чейный, так шо ничого страшного не произойдёть. Завтра же к бригадиру наведаюсь!
С утра пораньше Стешка рванула в дом Прошкиных.
– Есть ли кто в дому́? – тоненьким голоском крикнула Степанида, открывая дверь в хату.
– Ну, я тута, – вышел к гостье Витя.
– А папашка твой, поди, в хлеву колдыбаетси?
– Ну…
– Шо ну? – рыкнула Стеша. – Зови давай! Я пришла справедливость восстанавливать!
Три дня Глаша не появлялась на работе. Нюся решила взять на себя её коров. Она понимала, что девушке нужно отлежаться, тем более Трофимова в положении. Переливая молоко в бидон, Нюська задумалась:
«Вот бы влюбиться… Интересно же, какая она – любовь? Вон, мамка с папкой столько лет вместе. Как енто можно с одним человеком столько лет прожить? И не надоедает же? А вдруг все глаза замылит? Тогда шо?
– Нюська!
Грищенко передёрнуло от крика за спиной.
– Будешь у меня на свадебке песни запевать? – Глаша подбежала и шлёпнула Нюсю по плечу.
– Тьфу ты, напугала! Чаво орёшь? – Нюська почувствовала, как спину обдало жаром.
– Замуж я выхожу! – рассмеялась Глашка во всё горло.
– Да ну-у… – Нюся поставила ведро на пол. – За кого?
– Как енто за кого? За отца моего ребятёнка! – довольная Глашка закусила нижнюю губу.
– Да ты шо?
– Агась.
– Када? – Нюська не верила своим ушам.
– Через две недели!
– Так быстро?
– Ну, да, а чаво тянуть? Моя маманька говорит, шо скоро пузо усе заметють…
– А как же ты будешь одна? Витьку же в армию весной забирают?
– Ага, щас! Никуды он не пойдёть! Ой, я в ентом не разбираюсь, в общем, не пойдёть, и всё!
– Ну, поздравляю… – Нюся взяла табурет, но садиться не стала. – Не боязно тебе?
– А шо бояться? Витька у меня во, где будет! – Трофимова сжала кулак и помахала им в воздухе.
– Угу, только батька евоный злой, как стая волков, всех женщин ненавидит из-за своей жены…
– Енто мы исчо поглядим, – улыбнулась Глашка, снимая платок с головы. – Ладно, пойду свою ораву доить.
Нюся проводила взглядом Глашку и принялась за работу. Поставила табуретку, взяла ведро и запела очередную песню о любви.
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?
К свадьбе своей дочери Степанида готовилась тщательно. Даже список составила всего необходимого. Уговорила будущего свата Назара Прошкина (ну, как уговорила, напомнила, что в любую секунду он может потерять хорошее место и даже сесть в тюрьму) достать деликатесы к праздничному столу.
– Назар Иванович, – вошла в хату Стешка без приглашения и сразу заняла место за столом. Положила на деревянную поверхность какую-то бумажонку и ласковым голосом заговорила. – Вот, я туточки накалякала, шо нам понадобится к свадьбе, уж будьте добреньки, достаньте. Я же знаю, шо вы усё могёте…
– Ну ты и махнула, баба, – Назар взял в руки клочок бумаги. – Шпроты, колбаса… Я тебе шо, Божья манна? Сдурела?
– Ты не кобеньси, Назар Иванович, бери и делай, – с улыбкой говорила Стешка.
– Ох, и стервь же ты, Трофимова, – с прищуром взглянул на наглую женщину. – Ты и в школе ехидной была. Любыми путями дева́х подставляла, а парни их перед свадьбами бросали. Енто исчо Грищенко не знаеть, шо ты, ехидна, Гальку подвела. Как она исчо с тобой разговоры ведёть, ума не приложу…
Стешка заранее почувствовала себя роднёй этакого богача. Шутка ли, Назар Иванович имел бревенчатый дом, обложенный кирпичом, а не какую-то там мазанку, мотоцикл «ИЖ» и даже коня по кличке Грек, но бригадир называл его по-простому – Гришка.
Назар очень гордый и своенравный мужчина. С раннего детства отец его воспитывал в строгости, держал в ежовых рукавицах, как говорят в народе. Женился рано на местной девушке, но семейная жизнь не сложилась. Когда Витьке исполнилось два года, жена бросила семью и уехала на север с одним из местных работяг. С тех пор Прошкин не заводил ни с кем романов, воспитывал сына один и тихо ненавидел весь женский род.
– Взять бы ремня, – возмущался Назар, поглядывая на Витьку. – Каким местом ты думал, женишок? Хотя, известно, каким… Семью заводить в таком возрасте! И шо ты будешь делать? Надо было воспитывать, як батька мой мене воспитывал: чуть шо – на горох и к стенке…
– Да ладно, бать, проживём как-нибудь… – Виктор протирал мотоцикл.
– Проживём… Вона, мамка сбёгла. Тоже рано поженились… – сетовал отец. – Один тебя ро́стил…
– Бать, ладно, ты не волновайся, усё будет, как у людей. Жить будем с тобой…
Наступил день свадьбы. Застолье устроили в доме Прошкиных: места побольше, да и молодые, по старому обычаю, должны оставаться жить в доме жениха. На праздник были приглашены все соседи. Трофимова даже Гальку пригласила, которая много лет неровно дышит к Ивану Грищенко. Без приглашения не остался и председатель колхоза Кузьма Прохорович. Он явился на свадьбу с женой и сыном Ванькой.
Степанида вела себя вальяжно. Прохаживалась возле гостей и постоянно предлагала попробовать разные блюда.
– Откушайте, откушайте, гости дорогие, осетринки попробуйте. Мой сват очень постаралси ради такого празднества…
– А чаво енто они такие ранние? – вели беседы женщины за столом. – Неужто Глашка с се́менем?
– А скока ей?
– Да я не знаю… Но восемнадцати исчо нет – енто точно!
– Какой там! И шестнадцать поди не стукнуло…
– Ой, бабоньки… – оглядывались по сторонам соседки. – Она ж тока школу закончила… Точно! Пузо в скором времени на нос полезить, вот и свадебка…
– Свят-свят, – крестилась одна из гостей. – Исчо и года не прошло, как Порфирия схоронили, а ужо давай веселья устраивать…
– Безбожницы, ох, стыд-то какой…
Ванька Ильин посматривал на молодых искоса и не понимал, почему вдруг Глашка выбрала Витьку. Он считал Трофимову своей подругой, а тут на тебе – свадьба с другим. Потихоньку Ильин начал напиваться местной наливкой, не обращая внимания на запреты матери.
– Ваня, сынок, ты шо ж такое вытворяешь? – беспокоилась жена председателя, наблюдая, как единственный сын опрокидывает одну рюмку за другой. – Не позорь отца.
– Всё в порядке, праздник же, – нехотя улыбался Ванька.
Пришло время для песен и танцев. Парни раздвинули столы, девушки встали посередине комнаты в ожидании, когда заиграет гармонист Потап Потапыч, и Нюська запоёт песню.
На крылечке твоем
Каждый вечер вдвоем
Мы подолгу стоим
И расстаться не можем на миг.
«До свиданья», – скажу,
Возвращусь и хожу,
До рассвета хожу
Мимо милых окошек твоих.
И сады, и поля,
И цветы, и земля,
И глаза голубые,
Такие родные твои,
Не от солнечных дней,
Не от теплых лучей —
Расцветают от нашей
Горячей и светлой любви.
Если надо пройти
Все дороги-пути,
Те, что к счастью ведут,
Я пройду, мне их век не забыть.
Я люблю тебя так,
Что не сможешь никак
Ты меня никогда,
Никогда, никогда разлюбить…40
Стоя рядом с гармонистом, Нюська заметила, как Ваня подошёл к Витьке с хмурым лицом и что-то шепнул ему на ухо, и ребята быстренько вышли на улицу. Следом из-за стола встали Лёшка Архипов и Васька Резников. Нюсе почему-то это не понравилось, но она не остановилась и продолжила петь для гостей.
Через пять минут в дом вбежал Лёшка и закричал:
– Какая ж свадьба без драки! Витьку бьют!
Гости ринулись на улицу.
Драка закончилась так же быстро, как и началась.
Пьяного Ваньку Кузьма Прохорович отправил домой, дав обещание, что серьёзно поговорит с сыном о его поведении. Витька же, умывшись под рукомойником, также пообещал в присутствии гостей, что так просто драку на его свадьбе не спустит с рук Ильина.
– Чаво не поделили-то? – шептались женщины, наблюдая, как Ваня покидает двор семьи Прошкиных, пытаясь не упасть.
– А кто ж их знаеть, – отвечал Лёшка. – Только вышли мы с Васькой, а энти двое давай друг дружке угрожать. Я только расслышал, как Витёк кричал: «Брехун ты, Вано, каких поискать!»
– Да-а, дела, – подал Назар полотенце сыну. – А всё ж верная примета про драку. Значится, жить будете хорошо. А, сынок?
Хлопнул Витю по плечу и вернулся на своё место за столом.
Виктор вытер лицо, посмотрел на себя в зеркальце, висевшее над рукомойником, прищурился, потрогал нос и ухмыльнулся:
– Ага, щас, брехун и есть. Всегда мне завидовал, выродок, – бросил мокрое полотенце на кухонный стол.
Устроившись поудобнее на месте жениха, Виктор пристально посмотрел на Глашу и положил руку ей на плечо.
– Убери, – заёрзала Глашка. – Усе смотрють…
– Ой, да ладно тебе, мы ужо муж и жена, – цокнул языком Прошкин. – Чаво стесняться-то?
– Ага, смотри, как вон те бабки зыркают… – Глашка кивнула головой в сторону пожилых женщин, которые о чём-то оживлённо переговаривались и посматривали на молодых.
– Плюнь на них, и дело с концом, – Витьке было абсолютно всё равно. Он радовался тому, что хорошенько наподдал председательскому сынку, с которым с детства не заладились отношения.
Больше всех переживала Нюся. Она молча сидела за столом и смотрела то на Глашу, то на Витю. В её голове промелькнула мысль:
«Как бы Глашка выкручивалась, если бы Ваня был понапористей и рассказал всем гостям, что она предательница? Что бы тогда было? И свадьба бы сорвалась, и слава по всему хутору разлетелась бы в миг. Не дай Бог такого позора…»
Степанида тоже смекнула, что Ильин не просто так вывел на улицу жениха, видимо, хотел всю правду выложить о его непутёвой невесте.
– Надобно приструнить мальца, – подумала Стешка, наливая гостям холодненькую. – Вот только как енто сделать? Ну, ничого-ничого, я баба вумная, сама разберуся.
Гармонист заиграл спокойную мелодию, и молодые люди решили потанцевать. Первый танец предназначался жениху и невесте. Виктор встал и подал руку Глаше. Она, задрав нос кверху, подала правую руку, а левой поправила цветастый платочек на плечах. Выходя в центр комнаты, пара закружилась под гармонь деда Потапа.
– Нюсь, пойдём плясать? – к девушке подошёл Алёшка.
– Ой, не люблю такие танцы, – Нюся застеснялась. Она действительно не любила танцевать в паре. Ей казалось, что парни оттопчут все ноги, такие они неуклюжие.
– Нюсь, ну, пойдём, а? – Алексей не отставал. – Ну шо ты усё одна, да одна. Так и со скуки захворать недолго…
– Только, чур, на ноги не наступать, – улыбнулась девушка и приняла приглашение.
– Не-не, я осторожный, – довольный Лёша пропустил Нюсю вперёд.
Молодёжь танцевала и пела весь вечер. Старожилы хлопали им в такт музыке. Кто-то умилялся, бросая взгляд на новобрачных, кто-то осуждал. В доме Прошкиных было шумно и весело. Вот только Галина чувствовала себя не в своей тарелке. Она постоянно поглядывала на Ивана Грищенко, и в её лице читалась жуткая тоска о прошлом.
Много лет назад Галя и Ваня встречались. У них была большая и чистая любовь. Иван хотел жениться на своей любимой, но война оборвала все планы. Пока Грищенко защищал Родину, Галина ждала его в родном хуторе. Вместе со Стешкой вечерами писала письма своим родным на передовую. Степаниде очень нравился Ваня, но парень выбрал её подругу. Как-то вечером, получив очередную весточку от любимого, Галя прибежала к Стеше, чтобы прочитать ей письмо. Дослушав до конца, Стешка вспылила:
– Агась, конечно, женится он! Дура ты, дура! Ты знаешь, шо там происходить?
– Знаю, и убить могуть, – Галя покраснела от волнения, засовывая письмо в карман.
– Я не о том! Слыхала я, как бабы гово́рють: «Война усё спи́шеть» – злилась Стешка. Она думала, что Иван по возвращении всё-таки расстанется с Галькой, и для самой Стеши загорится зелёный свет.