К ночи похолодало, стал подниматься неприятный пронизывающий ветерок. Косович и Гробовой лежали, завернувшись в армейские плащ-палатки. У каждого перед собой лежал автомат, но опытные оперативники надеялись больше не на оружие. Брать диверсантов надо только живыми. Это даже не столько профессиональная этика и гордость, сколько крайняя необходимость. Любой диверсант – это источник сведений о тех, кто его готовил, как забрасывал. Это сведения о системе и людях, которые в системе работают. А еще диверсант, прибыв на место, как правило, должен легализоваться, если это не разовая диверсионная акция. Значит, его кто-то здесь ждет, у него есть связь, есть пособники или ранее заброшенные агенты, есть конспиративные квартиры.
Все эти сведения есть у живого диверсанта. У мертвого нет ничего, кроме экипировки, особенности которой мы знаем давно, и документов (их способ изготовления тоже хорошо известен Смершу). Ну и личность, если ее удастся установить и вычеркнуть из списка действующих агентов. Труп – это очень мало информации, мизер. Трупы никому не интересны. Разве что высокому армейскому начальству для удовлетворения, что вот еще один диверсант-разведчик уничтожен и на этом участке нет утечки данных в преддверии предстоящего наступления.
– Дурацкая погода, – проворчал Косович, укладываясь поудобнее. – В такую погоду слон мимо пройдет, не услышишь.
– А глаза тебе на что? – флегматично отозвался Гробовой.
– Тихо, Федя, – зашипел Косович. – Кажется, кто-то есть.
– Где? – оживился напарник.
– Направление «на два часа» на опушке леса. Куст шевельнулся, потом темное что-то показалось и легло.
– Звука перестрелки не было, – напомнил Гробовой. – Может, собака.
– Может, – согласился Косович. – Основную группу могли повязать и втихую, а эти ушли. Смотри – еще! Ну что, собаки?
– Трое, – Гробовой пропустил иронию напарника мимо ушей. – Смотри-ка, лесом не пошли. Там бы они на нашу засаду наткнулись. Опушкой прошли, по оврагу к реке спустятся. Их ведет кто-то, наверняка местный.
До неизвестных было около четырехсот метров, надо принимать решение. Ясно, что это не селяне, не рыбаки и не грибники. Оружия на таком расстоянии не разглядеть, а биноклем пользоваться нельзя. Солнце может из-за туч на короткое время выглянуть, и блик стекла выдаст засаду.
– Федька, в овраге брать надо, – посоветовал Косович.
– Они не дураки, один по кромке оврага пойдет, наблюдать будет, а двое к реке спустятся. Там камышами можно по мелкой воде уйти.
– Давай так: я маскируюсь на краю и беру наблюдателя, а ты тех двоих внизу, я на скорую руку разбираюсь со своим и – к тебе на подмогу.
– Как всегда, – недовольно проворчал Гробовой. – Ладно, пошли.
Засада была устроена так, чтобы не пропустить диверсантов мимо села. Поэтому Косович и Гробовой прятались в кустарнике посреди поля. Отсюда они держали под контролем большое пространство вокруг. Диверсанты в любом случае не стали бы приближаться к селу. Там местные оперативники НКВД собрали и вооружили актив, мужиков и подростков. Взять не возьмут, но пугнуть могут.
Косович дождался, пока Гробовой исчезнет в высокой траве, и наметил свой путь к краю овражка. Нельзя выдать себя ни единым движением ветки, ни легким шевелением высокой травы. Диверсанты себя выдали, но это потому, что они устали, потому что бегут, старясь подальше убраться от места последнего боя.
Теперь их можно было разглядеть. Один в полевой офицерской форме, двое в гражданской одежде, обычной для этих мест: рубаха, пиджак, штаны заправлены в сапоги, на голове кепка. То ли агроном, то ли колхозный бригадир, то ли мужик выбрался в город на рынок, то ли председатель колхоза осматривает поля. Главное, чтобы ничего примечательного, не за что было глазу зацепиться. Если бы не автомат «ППШ» у одного из «гражданских» и не объемистый вещмешок у второго за спиной. А «офицер» чаще других осматривается по сторонам. Видать, у него документы самые надежные. Он первым пойдет на контакт, если кто остановит. Они – группа, точно группа. Один автомат и, возможно, два пистолета. Ничего, возьмем. Федя Гробовой и не таких ломал.
Группа небольшая, значит, оперативникам автоматы не нужны. Хорошо бы вообще обойтись без огневого контакта. Но это в идеале, а как получится, неизвестно никому.
Косович прополз на животе, обходя большие кусты, и замер в двух шагах у края овражка. Идеальное место. Дно оврага, пологое, усыпанное мелким щебнем и поросшее редкой травой. Склоны не крутые, кустарник на склонах растет редко. После весенних паводков даже в мае трава еще не поднялась в полную силу, а сушняк поломало и унесло весенними водами.
Тихие голоса, хрустнула под ногой ветка.
Положив автомат правее себя, Косович уперся ладонями в землю и напрягся, готовясь к прыжку. Слаженность с Федором у них была до того привычная, что порой не надо было никаких слов, чтобы понять, кто и как будет действовать. Что можно планировать в этой ситуации? Ничего. Неизвестно, как пойдут диверсанты – гуськом, втроем кучей или по отдельности, держа дистанцию в несколько метров?
Они шли двумя группами. Офицер и мужик с вещмешком – по днищу оврага, третий с автоматом часто поднимался по пологому склону наверх и осматривался по сторонам. Шли быстро, голова в кепке появлялась над краем оврага довольно часто. Иногда наблюдавший выбирался наверх целиком и, стоя на одном колене, прислушивался. Наверняка они опасались погони на машинах.
«Автомат лучше оставить, – мысленно оценивал ситуацию Косович. – С ним не развернешься, все равно бездумно пулять очередями нельзя. Пистолет – в крайнем случае. В самом крайнем! В идеале лишь силовое задержание. Эх, сколько было таких ситуаций, когда хотелось, чтобы “в идеале”…»
Реакция Олега Косовича не подвела. Только над краем оврага появилась кепка диверсанта, капитан весь напрягся. Незнакомец окинул взглядом окрестные поля от леса до реки и поднялся выше, так что стали видны его руки с автоматом, и тут Косович прыгнул вперед. Судя по испуганному выражению лица диверсанта, он был в панике от того, что так просто и глупо попался. Видимо, надежды выбраться у этой группы не оставалось практически совсем. Будут они драться до последнего, предпочтут смерть или в панике сдадутся, спасая свою шкуру, – вот что было сейчас главным.
Отбив локтем ствол автомата, Косович обхватил шею диверсанта сгибом локтя и прижал его ноги своей ногой, лишив возможности двигаться. Машинально противник схватил Косовича за руки, но это не могло продлиться долго. Скорее всего, диверсант возьмется за нож. Должен быть у него нож, неважно, что он не висит на поясе. Косович сдавил горло врага что есть силы, стараясь не сломать ему шею. Он успел бросить взгляд вниз и со злостью подумал, что ситуация осложняется. Офицер шел по днищу оврага первым, а «гражданский» с вещмешком следовал за ним шагах в пяти. Гробовому предстояло взять их обоих.
Косович напрягся и рывком перевалил своего противника за край оврага. Диверсант явно слабел, его рука полезла куда-то под полу пиджака. Нельзя дать ему выхватить нож! Придется ослабить захват, и тогда борьба станет долгой, а в этой ситуации все решают первые секунды. Надо заставить противника отказаться от попытки достать нож.
Высвободив одну руку, Косович тычком ударил диверсанта по глазам. Тот вскрикнул и закрыл лицо ладонями. Ничего страшного не произошло. Просто болезненный удар, глаза останутся целыми. Однако этот нехитрый ход позволил Косовичу перевернуть своего противника на живот и коротко, с силой ударить его ребром ладони под правое ухо. Диверсант безвольно ткнулся лицом в траву.
Внизу прозвучала автоматная очередь, кто-то болезненно вскрикнул. Косович стиснул зубы, выхватил из кармана приготовленный кусок веревки с самозатягивающейся петлей, завернул оглушенному противнику руки за спину и стянул кисти рук. Теперь помочь Федору!
Федору помощь не понадобилась… Когда он обрушился на диверсантов массивным телом, те опешили, хотя и были готовы к нападению. Оценив ситуацию, Гробовой сразу понял, что мгновенно нейтрализовать двух противников он не успеет. Все же пять метров нужно преодолеть, а оба диверсанта уже схватились за оружие. Еще секунда, другая – и оба выхватят пистолеты. Надеяться, что они промахнутся на таком расстоянии, глупо. И Федор пошел самым простым, хотя и рискованным путем. Он заорал: «Сдавайтеся, вы окружены»! Воспользовавшись тем, что второй диверсант был виден ему еле-еле, Гробовой дал короткую очередь тому по ногам, потом бросился на «офицера», не дав ему вскинуть пистолет, который тот успел выхватить из кобуры. Брошенный в лицо «офицеру» автомат, потом мощный удар кулаком в голову – и Гробовой вместе со своим поверженным противником покатились по траве. Диверсант вскрикнул – Федор стиснул ему руку как стальными тисками, пистолет вывалился на землю. Еще один сильный короткий удар в челюсть, и «офицер» безжизненно растянулся на дне оврага.
Второй, зажимая окровавленную ногу, пытался отползти. Его лицо перекосила гримаса боли. В руке он держал пистолет и пытался прицелиться в оперативника. Однако выстрелить он не успел. Гробовой метнулся в одну сторону, потом в другую, ловко подхватил с земли свой автомат. Раненый выронил пистолет и откинулся на спину. Пуля, похоже, перебила ему бедренную артерию, мужик, бледнея, начал терять сознание.
Косович выругался и потащил вниз связанного диверсанта, но Гробовой уже достал упаковку бинта, разорвал оболочку и начал перетягивать раненому ногу выше раны. Главное – остановить кровь. Сейчас подоспеет помощь, приедет машина, и этих гавриков отвезут куда следует. А там и врач найдется. Глядя, как напарник бинтует ногу раненому противнику, Косович поднял вверх пистолет и трижды, с равными интервалами, выстрелил в воздух – сигнал, что диверсантов взяли.
Мрачный невыспавшийся капитан Серов подбежал к Максимову и, козырнув, выпалил:
– Всего пять куполов! Самолет был один – так сообщили с поста воздушного наблюдения. От огня нашей зенитной артиллерии он ушел.
– Хорошо, – кивнул генерал, – берите комендантскую роту и выезжайте прочесать местность. Я отправлю мотоциклистов перекрыть основные направления, по которым парашютисты могут уйти из района высадки.
Оперативник побежал к машине:
– Заводи, поехали!
Пять грузовиков с автоматчиками выехали со двора штаба корпуса. Небо над лесом светлело. Через полчаса станет совсем светло.
Серов, сидя в кабине головной машины и подсвечивая себе фонариком, разложил на коленях планшет и рассматривал карту местности.
Парашютистов засекли в районе Лосиной балки в десяти километрах южнее Семеновки. До реки Воложки пять километров, до железной дороги – все восемь. Лесами и проселками до другого ближайшего населенного пункта – двенадцать. Леса, луга, овраги, проселочные дороги. До шоссе восемнадцать километров. Куда бросятся диверсанты? А это именно диверсанты, понимал Серов, вот только место выброски не совсем удачное. Ошиблись пилоты или, уходя от огня зенитной артиллерии, маневрировали и выбросили парашютистов, потому что иного выхода не было, боялись, что собьют? Часто в таких ситуациях пилоты не выбрасывали диверсантов, а возвращались с ними назад. А эти выбросили. Может, самолет был поврежден? Ладно, разберемся на месте! Значит, отсечь их от реки Воложки и от железной дороги. И в Семеновку не пустить. А потом прочесать в двух направлениях местность. Через час Максимов подбросит людей, блокируем весь район высадки. Нет, не успеть им выбраться отсюда. Соседей оповестили, по линии Смерша сейчас начнутся мероприятия по оперативному розыску в тылу фронта.
Обогнув лесок, машины остановились на опушке. Серов, поставив одну ногу на подножку машины, начал отдавать приказы. Две машины ушли перекрывать выход диверсантам из зоны высадки, остальные двинулись к месту высадки. Туда, где наблюдатели видели опускавшиеся парашюты.
– Давайте с двух сторон, товарищ капитан? – предложил старший лейтенант Гузов, командир комендантской роты. – Вы с севера, я со стороны оврагов под прямым углом, сойдемся на середине.
– Нет, опасно, – подумав, мотнул головой оперативник. – Мы же можем друг друга перестрелять. У тебя полно необстрелянных бойцов: хрустнет ветка под ногой, и начнут палить в своих. Пойдем широкой цепью с севера, будем загонять их к реке. Там твои ребята, по крайней мере, нас издалека увидят, с чужаками не перепутают.
Солнце поднялось над лесом, в воздухе запахло росой, защебетали птицы. Бойцы комендантской роты разворачивались в цепь на опушке леса, снимая с плеч автоматы. Командир роты Гузов и капитан Серов быстрым шагом шли вдоль редкой цепи бойцов, отдавая последние приказы и наставления. Оба хорошо понимали, что диверсантов надо брать живыми, но как заставить солдат не стрелять в ответ, если по ним откроют огонь? Одними убеждениями тут не отделаешься. Надо будет всюду успевать самим.
– Цепью, интервал пять метров, вперед!
Солдаты двинулись, внимательно глядя вперед, по сторонам, под ноги. Опытные бойцы, которых в роте тоже было немало, понимали, что диверсанты, чтобы остановить преследователей, вполне могли минировать подходы к месту своего приземления. Цепь продвигалась по лесу, то изгибаясь, то выравниваясь в шеренгу. Командиры отделений сдерживали своих подчиненных, старались держать «фронт». То здесь, то там раздавались крики – это бойцы находили что-то непонятное или неожиданное. О каждом следе или окурке было приказано докладывать незамедлительно.
Через час Серов был уже мокрый, как из бани. Он набегался вдоль цепи по призывным крикам солдат, но каждый раз тревога оказывалась ложной – или окурок очень старый, или след месячной давности. А еще через полчаса капитана подозвал командир роты Гузов. По цепи передали приказ остановиться.
– Смотрите! – старший лейтенант показал вперед, где среди ветвей виднелось белое полотнище парашюта.
– Неаккуратно, – тихо процедил сквозь зубы Серов. – Это они очень неаккуратно сделали. Спешили убраться отсюда? Струсили? Передай своим бойцам, ротный, чтобы теперь особенно внимательными были. Может, там раненый лежит: ногу сломал, не смог стянуть парашют и уйти. Они в такие минуты очень злые бывают. Понял? Давай поднимай своих орлов и за мной!
Все ближе дерево, на котором виднелся зацепившийся парашют. Цепь шла молча, было заметно, как напряжены бойцы, ожидавшие выстрелов или взрывов. И тут Серов увидел второй парашют! Он трепетал на кустах у самой опушки. А дальше в поле еще два. То их раздувало ветерком, почти наполняя и приподнимая над землей, то обессилевшая ткань снова опускалась на траву.
– Нет тут никого, – тихо проговорил Гузов, подойдя к капитану. – И не было.
Не было здесь диверсантов, не было вообще никого, только пять мягких авиационных контейнеров. Оперуполномоченный Смерша Серов действовал так, как ему предписывалось. Через два часа из штаба корпуса привезли фотографа. Заполнив начальную часть протокола об обнаружении немецких парашютов и контейнеров с указанием времени и места, а также ссылку на свидетельские показания очевидцев, капитан приступил к осмотру. На всякий случай он удалил почти всех бойцов подальше. Вполне возможно, что контейнер заминирован. Бывали и такие «подарки» от немцев. Однако сейчас Серов чувствовал, что здесь совсем другое.
Разрезав ножом шнуровку, он начал изучать содержимое контейнеров. Ему помогали трое молодых офицеров, только что вернувшихся из госпиталя и еще не получивших назначение в части. В контейнерах была гражданская одежда: комплекты для города, для деревни. Фактически можно было принять образ и инженера, и директора завода, и партийного работника, и простого пахаря. Были здесь и советские деньги, и бланки документов. Было и оружие – советские автоматы и пистолеты, патроны к ним. А еще батареи к немецкой коротковолновой радиостанции.
– Это что же, они прислали кому-то в наш тыл? – удивлялись молодые офицеры. – Значит, тут целая группа работает?
– Или готовятся к заброске, или не успели прыгнуть по какой-то причине, – добавил второй.
– Все может быть, – мрачно отмахнулся Серов.
Капитан хорошо понимал, что он совершил глупость, устроив осмотр контейнеров. По логике оперативной работы за контейнерами следовало установить наблюдение, выявить тех, кому они предназначены. Однако он осознавал и то, что стал жертвой случайности. Ведь никто не предполагал, что здесь окажутся только контейнеры. Ждали парашютистов. А уж когда на всю округу «засветилось» прочесывание местности, тогда поздно было устраивать засады. Враг теперь точно знает, что контрразведка обнаружила посылку. Теперь оправдывайся – не оправдывайся, а надо дальше работать. И Серов вскрыл очередной контейнер, поменьше.
– Машина из штаба к нам вышла, – сообщил старший лейтенант Гузов. – Двое представителей Смерша армии. А это что, документы?
– Точно, – Серов взял в руки бланк. – Наши советские паспорта, а это немецкие. Бланки, что ли…
– Так это же… – Гузов поперхнулся и уставился на фото в паспорте. – Это же… генерал Максимов?
– Но имя и фамилия другие, – машинально констатировал оперативник. – И на немецком паспорте его фотография.
Серов напряженно размышлял, разглядывая странные документы, на которых были фото командира корпуса генерала Максимова. Стопка бланков с красной полосой поперек текста и фашистский орел в углу со свастикой. На одних текст на немецком языке, на других – на русском.
«Всем командирам частей вермахта, подразделений фельдполиции и чинам оккупационной администрации оказывать предъявителю сего…»
– Гузов! – Серов поднялся на ноги, отряхнул колени и строго посмотрел в глаза командиру комендантской рты. – Если ты без моего ведома хоть где, хоть во сне рот раскроешь, знаешь, что я с тобой сделаю!
– Да я понимаю, товарищ капитан, – закивал головой ошарашенный Гузов. – Секретность прежде всего. Только что же все это значит? Я же Максимова знаю, этого же не может быть…
– Много ты понимаешь, – процедил сквозь зубы оперативник. – Что может быть, а чего не может. Твое дело – молчок!
– Товарищ комиссар госбезопасности… – Буров вытянулся, докладывая о прибытии, но Абакумов жестом остановил майора: