В которой Таню и Веру знакомит дверь
– Перевал Дятлова? Да, я знаю, что там произошло.
Курьерская служба с аптечным пунктом располагались в подвале. Семь этажей над ним были заняты остальными отделами крупной фармацевтической фирмы. Спускаясь по крутой лестнице, Таня одеревеневшими пальцами пересчитывала купюры. Их было много. Она доставила семь заказов. Личная прибыль вышла с них смехотворная, потому что досталось ей Бирюлёво – одно из мест, где сдачу с курьеров требуют до копейки. В центре или на Ленинском ей, случалось, дарили по две-три сотни, даже если она опаздывала на час. В медвежьих углах подобное отношение было редкостью. А намёрзлась ужас – долго ждала автобусов и трамваев, долго блуждала по закоулкам дворов, где ветер ещё свирепее. На последнем адресе повезло. бодрая старушка, которая заказала Валокордин, напоила чаем с баранками. Это малость согрело. Но пришлось выдержать пытку фотоальбомом. Большие Танечкины глаза слипались, глядя на лица давно уж не существовавших людей, до которых давно уж не было никому никакого дела, кроме этой старушки. Голос её, бубнивший над самым ухом, напоминал стрекотание старой швейной машинки. Она в квартире имелась. Им хорошо жилось с доброй бабкой. Было о чём стрекотать такими вот вечерами, когда в окно бьётся вьюга.
Около двери с табличкой "Аптечный пункт" курили два фармацевта, Галина Дмитриевна и Лена. Были они примерно одного возраста – чуть за сорок, имели равное положение, отвечали на шутки шутками, и никто не знал, почему одну из них называли исключительно по имени-отчеству, а другую – только по имени. Таня, впрочем, ни разу не задавалась этим вопросом.
– Зря так спешила, – весело обратилась к ней Лена, глядя сквозь сизую пелену на её лицо с красными щеками, – у нас опять компьютер завис. Заказов – две сотни, а распечатать не можем.
– Да там нельзя было не спешить, – проскулила Таня, берясь за дверную ручку. – Мороз – под двадцать, да такой ветер ещё! Как дунет – слёзы из глаз! Никак не отвыкну от своего Ташкента.
– Странно, что ты смогла привыкнуть к нему! Я бы там, наверное, сдохла.
Галина Дмитриевна прибавила:
– Сейчас Лыткин тебя согреет.
Лыткин был одним из курьеров. Наглость, с которой этот двадцатилетний балбес, учившийся на юриста, не давал Тане проходу своими шутками, наводила всех на определённые мысли. Однако Таня не придавала значения разговорам. Гордо тряхнув рыжими, до плеч, волосами, которые выбивались из-под зелёной шапки с помпоном, она решительно распахнула дверь. В небольшом и жарко натопленном помещении было шумно, так как курьеров скопилась целая дюжина, да притом одна молодёжь – студенты. Теснясь на длинной скамейке, парни и девушки без отрыва от болтовни разгадывали кроссворд. Вопросы читал им начальник смены, Юрий Георгиевич. Сидя перед столом с компьютером, он пил кофе. Заведующая аптечным пунктом, который был отделён стеклом, пыталась усовестить свой компьютер. Заказы шли на него. Когда Танечка вошла, расстёгивая пальто с рассованными по всем карманам деньгами, Юрий Георгиевич, потребовав тишины, зачитывал:
– Инструмент одного из чувств! Три буквы.
– Как три? – всерьёз возмутилась под общий хохот одна из девушек. – Неужели три? Они что, совсем с головой не дружат? Это ж газета, а не забор!
– Если это – первое, что пришло тебе в голову, я тебя поздравляю с правильным выбором института, – произнёс Лыткин, глядя на Таню. Та, стоя перед столом, вытаскивала из сумки бланки заказов и отдавала их Юрию Георгиевичу.
– При чём здесь мой институт? – не утихомирилась девушка.
– Да при том, что он называется Институт культуры. А ответ – нос.
– Как нос?
– Очень просто. Нос – орган чувства, которое называется обонянием.
Стало тихо. Обведя взглядом лица коллег, один из которых оканчивал биофак, и прочтя на них озадаченность, благонравная девушка не сочла разумным продолжать диспут. Юрий Георгиевич, тем временем, ввёл в компьютер номера выполненных заказов и назвал сумму. Взяв деньги, он их пересчитал, дал сдачу и расписался на каждом бланке, после чего вернул последние Танечке и спросил у неё:
– Ты сильно спешишь?
– Не очень. А что?
– Да заказов – море! Сейчас компьютер отвиснет, и мы зашьёмся. Возьми хоть парочку в свой район!
Таня призадумалась.
– Парочку?
– Да. Хотя бы. Ты где живёшь?
– На Преображенке, – дал ответ Лыткин, который всё про всех знал. – Квартира крутая, евроремонт. Диван не скрипит.
Сказав так, он всполошённо зажал себе рот ладонью – вот, мол, дурак, сболтнул лишнее! Молодняк заржал. Курильщицы-фармацевты, как раз возвращавшиеся из коридора, переглянулись и прошмыгнули в аптечный пункт с подчёркнутой деловитостью. Таня на каблуках повернулась к Лыткину.
– Идиот! Ты можешь свои дурацкие эротические фантазии не озвучивать?
– Подберём мы тебе на Преображенке заказы, – жёстко удерживал обстановку в деловом русле Юрий Георгиевич, угнетаемый мыслю о предстоящем завале, – возьмёшь без очереди.
Курьеры подняли шум. Но начальник смены им объяснил, что тот, кто брал утренние заказы, имеет право вечером очереди не ждать. Потом он предложил Тане кофе. Та отказалась. Сев как можно дальше от Лыткина, она вытащила из сумки учебник французского языка для ВУЗов и углубилась в один из первых параграфов. Языком она занималась самостоятельно – не с нуля, но без твёрдой базы, поскольку в школе у неё по французскому была тройка, и это было давно. Мотивацией для занятий служило обещание шефа отправить её посткором в Париж через год-другой. Сам шеф, как и его первый зам, Сергей Александрович, знал французский великолепно. Оба они помогали Тане с грамматикой.
Лыткин резался в карты с двумя девчонками. Остальные курьеры, среди которых нашлись сторонники и противники фирмы Apple, вели весьма агрессивный спор. Галдёж Танечке мешал. Она уж хотела выйти с учебником в коридор, где было накурено, зато тихо, но в этот миг её телефон вдруг подал сигнал. Она неохотно вышла на связь.
– Алло!
– Танька, хай! – ответил ей голос девушки. – Ты придёшь к нам сегодня?
– Трудно сказать. Мне тут ещё надо пару заказов взять, а их пока нет – компьютер завис. Если и приду, то часам к одиннадцати, не раньше.
– Раньше и смысла нет! Короче, мы на репбазе будем, в Сокольниках. Ты ведь рядом живёшь!
– Да, рядом. Но у меня голова немножко болит. Настюха, вы можете не так сильно грузить меня своей музыкой, как в тот раз?
– Посмотрим. Как ты достала! Короче, ждём, если что.
Убрав телефон, Танечка увидела, что аптечный компьютер ожил. Из принтера выползали бланки заказов. Их было много. Курьеры молча следили, как Лена передаёт листы Юрию Георгиевичу и как он раскладывает их стопками сообразно веткам метро. Когда на столе оказался последний лист, Таня поинтересовалась, есть ли Преображенка.
– Преображенки нет, как ни странно, – ответил начальник смены. – Есть Фрунзенская. Она на одной с ней линии.
– На одной?
Взглянув на схему метро, приклеенную к стене, Таня приуныла.
– Да, на одной. Но очень уж далеко! А сколько заказов туда?
– Один.
– От метро – на транспорте?
– Нет, пешком. И довольно близко. Вторая Фрунзенская, дом девять, квартира тридцать один. Кстати, постоянный клиент!
– Я у него был, – припомнил один из ребят. – Смешной старикан. Всегда даёт сотню сверху и предлагает чаю попить. Но он сумасшедший.
– Как сумасшедший? – с упавшим сердцем вскрикнула Таня. Взяв бланк, она прочитала: «Крупнов Владимир Евгеньевич. Адрес: Вторая Фрунзенская, дом девять, квартира тридцать один. Заказ: но-Шпа – две упаковки, аугментин – одна упаковка, линекс форте – две упаковки. Сумма заказа – шестьсот четыре рубля двадцать три копейки. Примечание: не забыть взять рецепт на аугментин».
Танечка растерянно опустила лист. Курьеры толпились вокруг стола и перебирали бланки заказов, споря, кто что возьмёт. Раздражённый чем-то Юрий Георгиевич интеллигентно ругался с кем-то по телефону. Студент, который был у Крупнова, ответил на удивлённый взгляд Тани:
– Ну, когда пьёшь с ним чай, он напрочь мозги выносит. Рассказывает про Дятлова.
– Про кого?
– Ты чего, не знаешь? Тоже мне, журналистка! Короче, лет пятьдесят назад или даже раньше девять студентов зимой отправились на Урал. Фамилия старшего была Дятлов. Они разбили палатку где-то в Тайге, на гребне горы, и ночью что-то случилось. Короче, их всех нашли в разных сторонах от палатки.
– Мёртвых?
– Да, мягко говоря. Они выглядели так, будто их слоны топтали ногами!
– У одного половина носа была отрезана, – вдруг вступила в разговор девушка, уже выбравшая заказы, в то время как остальные всё продолжали шуметь и ссориться из-за них. Танечка уставилась на неё.
– Ты тоже была у этого деда?
– Да, пару раз. Он меня запарил этой страшилкой! Всё говорил, что скоро, мол, докопается до разгадки. А мне во всей этой шняге неясно только одно: Почему они выбрались из палатки не через дверь – ну, не через выход, а боковину разрезали? Это странно.
– А остальное всё тебе ясно? – с иронией поинтересовался первый рассказчик, не торопившийся брать заказы. – Ну, просвети нас, как было дело!
– Да очень просто. Что-то их напугало… А, кстати, что-то их могло напугать со стороны выхода, потому они и разрезали боковину! Короче, что-то их напугало, они поэтому вылезли из палатки и побежали в разные стороны, а в тайге сразу заблудились, замёрзли, и их погрызли дикие звери.
Таню это объяснение отнюдь не удовлетворило, как и студента. Она задумалась. Вот тут Лыткин и произнёс, подходя к окошку аптеки с десятком бланков:
– Перевал Дятлова? Да я знаю, что там произошло!
– А ну, пошёл в задницу! – устремилась наперерез ему Таня. – Тебе ведь ясно сказали, что я без очереди беру!
– Лыткин, отойди от окошка! – прикрикнул Юрий Георгиевич. С ним Лыткин спорить не смел. Пока Галина Дмитриевна собирала заказ на Фрунзенскую, он с серьёзным лицом отряхивал чистое пальто Тани сзади, чуть-чуть пониже спины. Таня отбивалась, хлопая его кожаными перчатками по дублёнке. Всем было весело наблюдать за ними.
– Лёха, зарежет! – предупредил один из студентов, изобразив на последнем слове горский акцент. – Как барана! Она ведь с чеченкой водится. А у той разговор короткий: кинжалом – чик, кишки вон!
– Но она сама-то ведь не чеченка, – Возразил Лыткин, – Да и кинжала нет, я пощупал.
Заказ, тем временем, был готов. Схватив его, Таня всем пожелала всего хорошего и поторопилась выйти на улицу. Ветер крепко обжёг ей щёки. Пришлось поднять воротник. Небо зеленело к морозу. Сияли редкие звёздочки. Миновав контрольно-пропускной пункт, Танечка услышала, как один охранник спросил другого:
– Вдул бы еврейке?
Другой ответил:
– Ей вдунешь! Самому вдунут. Она ведь с "Лиха Москвы"!
У Тани был выбор: либо направиться к перекрёстку, чтобы дождаться автобуса и проехать две остановки до метро "Волжская", либо пробежаться дворами, срезая путь. Она предпочла второй вариант.
Безлюдно, темно было во дворах, и ветер выл по-звериному. Но спокойно шла Танечка, потому что Лыткин ошибся – нож у неё в кармане лежал. Складной, но немаленький. Без него ей было бы страшно входить в чужие подъезды и, уж тем более, в лифты с малоприятными мужиками. Ведь иногда вторично ждать лифта времени не было. Как-то Танечка показала нож Гюльчихре – единственной девушке из курьерской, с которой она сошлась более или менее коротко.
– Нож тебя не спасёт, – заверила Гюльчихра. – Если ты не хочешь, чтобы с тобой случилась беда, ничего не бойся.
Гюльчихре доверять вполне можно было – по основной работе она была врачом Скорой помощи и порой отправлялась на вызовы без напарника. Почти каждую смену ей приходилось откачивать наркоманов. Риск, которому подвергалась довольно хрупкая девушка, занимаясь этим, был, несомненно, очень велик.
Вот с этой-то Гюльчихрой Таня и повстречалась вблизи метро, издали увидев её в толпе возле остановке. Чеченка грызла белую шоколадку, облизывая растрескавшиеся губы и подняв плечи, чтоб шарф плотнее защищал горло от ветра.
– Шахерезада, привет! Ты с тремя заказами столько времени промоталась?
– Юра меня развёл, – пожаловалась охрипшим голосом Гюльчихра. – Сказал, три заказа на одной ветке. Угу! Один в Строгино, другой в Митино, третий – в Химках! Ты представляешь? Тебе оставить кусочек?
– Нет, не хочу. Ты зря решила вернуться.
– Заказов нет?
– Наоборот, много. Но все хорошие разобрали. Я взяла Фрунзенскую. Остались одни окраины.
– Если так, поеду домой. Завтра отчитаюсь.
Они спустились в метро. Гюльчихра снимала квартиру в Солнцево, так что было им по пути. В вагоне пришлось стоять.
– До кольца поедем? – спросила у своей спутницы Гюльчихра, стискивая поручень.
– Нет, зачем? Лучше до Крестьянской заставы. Там перескочим на Пролетарку. Быстрее будет.
На двух противоположных длинных сиденьях располагались болельщики «Спартака», которые возвращались с матча. Они общались между собой очень громким матом и пили пиво. Все прочие пассажиры косились на них опасливо. Гюльчихра начала рассказывать про свою последнюю смену:
– К бомжу на улице кто-то вызвал. Упал, ударился, сломал нос. Лежит, вся морда в крови. В машину его затаскиваем, а он кусается, сволочь! Руку мне прокусил. Оставить нельзя, замёрзнет. Пришлось ему спирту дать два глотка, чтобы успокоился.
– Твою мать! – воскликнула Таня. – Когда тебе надоест бомжей собирать по улицам? У тебя ведь красный диплом и родственники с деньгами! Шла бы в аспирантуру.
– Я на панель скорее пойду! Или в тубдиспансер.
Таня от удивления изогнула бровь.
– Это как понять?
– Какая аспирантура? – вдруг перешла чеченка на нервный тон. – И какие родственники? Я с русским парнем жила! Да если б они и были, родственники – я сдулась! Я не смогу нормально взять эту планку! Меня уже от всего тошнит! Кого я буду лечить? Я всех ненавижу! Бомжей – чуть меньше, чем остальных!
– Тогда ты права.
Голос Гюльчихры привлёк к ней внимание молодых болельщиков, и те стали высказываться на тему мультикультурализма. Их было много. Они были агрессивны. Таня, неплохо знавшая Гюльчихру, сжала её руку и повернулась к красным шарфам.
– Заткнитесь! Что вы себе позволяете? Она врач!
Это сообщение вдохновило некоторых спартаковцев на остроты. Большие глаза чеченки начали часто моргать. Казалось, она расплачется, как ребёнок. Но вместо этого она стиснула кулаки и очень решительно устремилась к дюжине недовольных ею парней. Танечка с трудом её удержала. Однако парни притихли. Вскоре они сделали попытку вернуться к прежнему разговору, но он у них не заладился. Молча Таня и Гюльчихра доехали до Крестьянской заставы и молча сделали пересадку. Потом – ещё одну. Когда поезд подъезжал к Фрунзенской, Гюльчихра сказала:
– Спасибо, Танька! Ты меня очень выручила.
– Да брось ты.
Поезд остановился, и Таня вышла. Фрунзенская не нравилась ей – ни станция с её полутёмным залом и белым бюстиком, очень смахивающим на надгробный памятник, ни район – облезлые сталинские громадины, разделённые переулочками, идущими под уклон. Они как-то сдавливали сознание – будто сон, в котором надо спасаться, а ты не можешь – ноги уже подчиняются не тебе, а тому, кто гонится за тобой. Перейдя проспект по гулкому подземелью, Танечка зашагала ко Второй Фрунзенской. Ей казалось – холод струится прямо из фонарей. Пронизывающий, синюшный холод. Прохожие обгоняли транспорт, заполонивший проспект. Спешила и Таня, хотя заказчик мог её ждать ещё целый час. Свернув в переулок, она направилась к набережной. Ветер от реки дул в лицо. Глаза заслезились. Цокая каблучками по тротуару, Таня поймала себя на том, что она не любит не только Фрунзенскую, но и вообще центральные районы столицы. Гораздо больше её привлекали окраины. Да, была некая загадочная романтика в этом: подняться морозным вечером из метро на какой-нибудь дальней станции, например – Коньково, Выхино, Пражская, сесть в автобус и час петлять по совсем незнакомым улицам и проспектам с унылыми фонарями, осознавая, что это всё, как ни странно, ещё Москва.
Не успела Таня войти во двор нужного ей дома, как телефон заиграл. Замедлив шаги возле гаражей, она извлекла его из кармана. Звонила Настя.
– Так тебя ждать? – спросила она.
– Да, ждите. Но умоляю, полегче с музыкой! У меня головная боль.
– Как ты задолбала!
Под фонарём у подъезда Таня достала из сумки бланк, чтобы посмотреть код. Войдя, она очутилась на крутой лестнице с лакированными перилами. Освещение было слабое. Поднимаясь на пятый, радиожурналистка согрелась. К концу подъёма она отметила, что дыхание у неё остаётся ровным. Да, трёхнедельная беготня по морозным улицам, несомненно, прибавила ей здоровья.
Стальная дверь с табличкой «31» была приоткрыта. Из щели падал на лестничную площадку свет. Постояв минуту в недоумении, Таня осторожно нажала кнопку звонка. Внутри зачирикало, а затем наступила полная тишина. Танечка звонила ещё два раза. Потом она позвала:
– Владимир Евгеньевич! Можно к вам?
Никто не откликнулся. Ситуация представлялась не только странной, но и тревожной. Пока Таня размышляла, как поступить, снизу вдруг донёсся лязг закрывающейся подъездной двери. А после этого начали приближаться шаги. Рыжей журналистке сделалось неуютно. Она привыкла к насторожённым взглядам в подъездах, хотя они её удивляли – Таня по праву считала своё лицо не только красивым, но и интеллигентным, однако в данный момент было от чего испытать неловкость. Перед открытой дверью чужой квартиры нормальному человеку топтаться, пожалуй, незачем. Впрочем, была слабая надежда на то, что Крупнов проснётся в ближайшие полминуты. Вполне могло оказаться, что человеку, шаги которого уже, кажется, миновали второй этаж, нужен либо третий, либо четвёртый. Но вскоре стало понятно, что объяснения с кем-то не избежать. Интересно, с кем?
По лестнице поднималась тонкая девушка со скрипичным футляром. Взойдя на пятый этаж, она оглядела Таню и обратилась к ней:
– Добрый вечер. Вы кто?
– Курьер из аптеки, – сказала Таня. – Крупнов Владимир Евгеньевич заказал лекарства. Но его, кажется, дома нет.
Скрипачка перевела большие внимательные глаза с Танечки на дверь, а затем – обратно. У неё была чёлочка, нос с горбинкой, тонкий рисунок рта. Голову она держала чуть наклонённой. Ей было около тридцати. Приталенное пальто подчёркивало классичность её фигуры. Постучав по полу каблучками, чтобы с ботиночек окончательно слетел снег, скрипачка спросила:
– А как вы отперли дверь?
– С помощью отмычки, – вздохнула Танечка, но, заметив, что музыкантша шутку не оценила, поторопилась прибавить: – Вы ненормальная? Повторяю вам, я – курьер из аптеки! Зачем мне отпирать дверь в чужую квартиру? Кончиком пальца не прикасалась я к этой двери!
– Я поняла. А что за лекарства вы ему привезли?
Танечка вновь вынула бланк заказа и прочитала названия. По лицу скрипачки было заметно, что ни о чём они ей не говорят.
– Я живу вот здесь, – тронула она противоположную дверь. – Владимир Евгеньевич мне ни разу не говорил, что чем-то болеет.
– Ну, это уж с его стороны просто запредельная степень наглости, – начала терять терпение Танечка. – Я на вашем месте так разозлилась бы на него, что раз и навсегда перестала бы интересоваться его делами!
– Можно взглянуть на то, что вы привезли?
Танечка сдержалась. Достав из сумки заказ, она показала его скрипачке.
– Как вас зовут? – поинтересовалась та.
– Таня. Фамилия – Шельгенгауэр.
– Покажите бланк.
Эта просьба также была исполнена. Но скрипачка не успокоилась.
– Вы звонили в дверь? – спросила она.
– Конечно. Три раза.
– Откуда вы?
Таня растерялась.
– В смысле, откуда?
– Что непонятного? Вы москвичка? Паспорт у вас с собой? Дайте-ка взглянуть!
Вот это уж было слишком. В двух словах описав въедливой зануде всю глубину её бесполезности, тошнотворности и маразма, Танечка вынула телефон с намерением сообщить в кол-центр о том, что заказ под номером 3317 доставить не удалось. Но въедливая особа вдруг повела себя крайне странно.
– Давай войдём, – сказала она и раскрыла дверь широко. Танечка попятилась, прижимая сумку и телефон к груди. Хозяин квартиры – а это был, несомненно, он, судя по пижаме и тапочкам, неподвижно лежал посреди прихожей. Под ним была огромная лужа крови. Носа у него почти не было.