В какой-нибудь миле от столицы, в большом барском имении, гордо возвышался окруженный толстой зубчатой стеной замок со множеством башен и башенок.
В замке жили, разумеется, только летом, богатые, знатные господа.
Из всех многочисленных замков, которыми владели господа, этот был самый лучший; красиво отделанный снаружи он и внутри отличался удобством и уютом. Над выходной дверью был высечен из камня фамильный герб помещиков. И герб, и балкон повыше него были обвиты розами. Перед самым замком зеленела большая лужайка, шла изгородь из белого и розового терна. Не только в теплице, но и в саду на вольном воздухе росло много редких цветов.
Недаром же господа держали опытного, дельного садовника. Приятно было посмотреть в каком образцовом порядке у него были цветник, фруктовый сад и огород. К фруктовому саду примыкал старый сад, обсаженный кустами, подстриженными в виде корон и пирамид. Подле изгороди росли два могучих старых дерева. Листьев на них почти не было, сучья же и ветви были усеяны какими-то черными комками. Казалось, над деревьями промчался необычайной силы вихрь и нанес кучи пыли и сора. На самом же деле эти комки были птичьими гнездами.
На деревьях жили с незапамятных времен стаи ворон и грачей. Это был настоящий птичий городок. Исстари птицы населяли усадьбу, а потому являлись здесь настоящими господами. Они не удостаивали вниманием снующих внизу людей, они, так сказать, только снисходили к этим ползающим существам, хотя те порой и тревожили их выстрелами из ружей; подняв громкое карканье, тучей взлетали они тогда над деревьями, и разлетались кто-куда.
Не раз садовник предлагал господам срубить старые деревья, так безобразившие сад. «Не будет деревьев – переберутся и птицы в другое место!» – говорил он.
Но господа и слушать ничего не хотели. Старые деревья с их крикливыми обитателями были с давних пор принадлежностью усадьбы, пусть так и остается.
– Эти птицы у нас живут с незапамятных времен, не трогайте их, любезный Ларсен!
Фамилия садовника была Ларсен, – впрочем, в данном случае его фамилия никакой роли не играла.
– Разве для ваших цветников, теплицы, фруктового сада и огорода места мало, любезный Ларсен? Вам есть где приложить свое старание.
И, действительно, Ларсен не жалел трудов и относился с усердием и любовью к своему делу. Господа признавали его заслуги, но не скрывали от него, что им частенько подавали в гостях фрукты, куда лучше, чем дома, да и цветы им приходилось видеть гораздо красивее. Это огорчало садовника, – он, ведь, так старался, чтобы в господском саду были самые лучшие фрукты и цветы. Не за страх служил он только, но и за совесть.
Как-то раз призвали его господа и сказали со всею барскою деликатностью, что на днях им довелось полакомиться у своих знатных друзей такими вкусными и сочными грушами, что и они, и все гости нахвалиться ими не могли. По всей вероятности плоды эти привозные, следовало бы их и здесь завести; разумеется если только они в состоянии будут перенести климат. Купили их в городе, в лучшем фруктовом магазине, так пусть Ларсен отправится туда и узнает, откуда привезены эти фрукты, а потом выпишет черенки.
Садовник хорошо знал хозяина магазина, так как именно ему и продавал, по желанию господ, весь излишек фруктов из сада.
Он съездил в город и спросил хозяина магазина, откуда он достал эти чудесные яблоки и груши.
– Да, ведь, они из вашего сада! – ответил тот и показал садовнику плоды.
С первого же взгляда садовник признал их.
Рад-радешенек поспешил он домой и доложил господам, что яблоки и груши из их же собственного сада.
Диву дались господа и сказали:
– Не может этого быть, Ларсен! Только тогда поверим, если хозяин даст вам письменное удостоверение.
Разумеется, удостоверение было получено.
– Удивительно! – сказали господа.
С этого дня к барскому столу ежедневно подавались большие вазы с великолепными яблоками и грушами из собственного сада. Мало того, господа стали рассылать яблоки и груши целыми корзинами и ящиками своим друзьям, жившим в городе, в поместьях, и даже за границей. Это так тешило господ! Положим, раз-другой они не преминули сказать, что лето было особенно благоприятно для фруктов, и они удались у всех.
Спустя некоторое время господам довелось обедать при Дворе. На другой же день они призвали садовника и сказали:
– Во дворце нам вчера подавали за десертом дыни из королевской теплицы удивительно нежные и сочные. Сходите-ка к придворному садовнику, Ларсен, и раздобудьте у него семян этих вкусных дынь.
– Придворный садовник, ведь, сам брал у нас семена! – отвечал радостно садовник.
– В таком случае он сумел вырастить из них чудные плоды! – сказали господа. – Дыни были превосходны!
– Тем больше я могу гордиться! – сказал садовник. – Осмелюсь доложить милостивым господам, что у придворного садовника в нынешнем году дыни не удались, он и взял у меня для вчерашнего обеда три дыни, – они показались ему и крупны и на вкус хороши.
– Уж не воображаете ли вы, Ларсен, что те дыни из нашего сада?
– Я почти даже уверен в этом, – ответил Ларсен, отправился к придворному садовнику и получил письменное удостоверение, что дыни, подданные накануне к королевскому столу, были, действительно, из сада его господ.
Господа были изумлены. Конечно, они не стали молчать об этой истории, показывали удостоверение и повсюду рассылали семена дынь. Скоро стали приходить известия, что семена отлично принялись, и этому сорту дынь дали название в честь господской усадьбы. Таким образом, имя усадьбы получило известность и во Франции, и в Германии, и в Англии.
Господам и не снилось ничего подобного.
– Лишь бы Ларсен не стал слишком много о себе думать! – говорили они.
Опасения их были напрасными. Ларсен заботился только о том, чтобы заслужить славу лучшего садовника в стране, и старания его увенчались успехом. Каждый год ему удавалось вырастить какой-нибудь новый цветок или особенно нежный и вкусный сорт фруктов. Тем не менее господа частенько говаривали, что лучше всего ему удались первые яблоки и груши; все же доставленные позже фрукты были далеко не то. Правда, дыни были тоже хороши, но, ведь, то дыни… Земляника, что и говорить, превосходна, но у других она ничуть не хуже. А выпал раз такой год, что у садовника не удалась редиска, так только и было разговору, что о неудавшихся редисках, о том же, что удалось – и не заикались.
Казалось, господам доставляло особенное удовольствие сказать:
– Не везет вам в нынешнем году, любезный Ларсен! – У них как будто легче становилось на душе, когда они говорили: «Да, да, не везет вам что-то!»
Раза два, три в неделю садовник приносил господам свежие букеты цветов; букеты эти были один красивее другого.
– У вас есть вкус, Ларсен! – говорили господа. – Но это вам дано от Бога, сами вы здесь ни при чем.
Однажды садовник принес большую хрустальную вазу; в ней, погрузив длинный толстый стебель в воду, плавал крупный лист кувшинки, а на листе покоился дивной красоты голубой цветок, с подсолнечник величиной.
– Индийский лотос! – воскликнули господа.
Такого цветка им еще никогда не случалось видеть. Днем они выставляли его на солнце, вечером же освещали ярким светом ламп. Все знакомые восхищались прекрасным редким цветком; понравился он также самой знатной даме во всей стране – молодой принцессе, очень умной и доброй.
Господа сочли за честь поднести ей цветок, и принцесса увезла его во дворец. Сами же они отправились в сад поискать другой такой же цветок, но поиски их не увенчались успехом. Призвали они тогда садовника и спросили, где он взял голубой лотос.
– Мы повсюду его искали – сказали господа. – Обошли и теплицы, и цветники, но все напрасно!
– Там его и не найти! – ответил садовник! – Это простой цветок из огорода! А как красив! Точь в точь цветок кактуса, а между тем это только цветок артишока.
– Так и надо было сразу сказать! – рассердились господа. – А мы-то приняли его за редкий чужеземный цветок. Вы нас поставили перед принцессой в неловкое положение. Она увидела цветок и пришла от него в восторг. Что это за цветок, она не знала, даром, что сильна в ботанике; но, ведь, эта наука не удостаивает вниманием кухонные растения!
И что вам пришла за фантазия принести в комнаты такой цветок? Теперь нас все осмеют!
И прекрасный голубой цветок, питомец огорода, был удален из господских палат, – здесь ему было не место. Мало того, господа сочли нужным извиниться перед принцессой и объяснить, что это обыкновенный огородный цветок, который садовнику почему-то взбрело на ум принести в комнаты, за что он уже получил нагоняй.
– Ну это напрасно! – сказала принцесса. – Садовник открыл нам глаза на прекрасный цветок, на который мы раньше не обращали внимания. Он указал нам красоту там, где мы бы не подумали ее искать. Я прикажу придворному садовнику каждый день, пока не отцветут артишоки, приносить мне в комнату по цветку.
Так она и сделала.
Тогда и господа отдали распоряжение, чтобы садовник опять приносил в комнаты цветы артишока.
– По правде сказать, цветок-то очень недурен! – заметили они; – в нем есть что-то особенное!
И они удостоили даже похвалить садовника.
– Наш Ларсен любит, когда его хвалят! – говорили господа. – Он у нас словно дитя избалованное!
Поздней осенью разразилась сильная буря. Всю ночь рвал и метал ветер; не устояли против него даже лесные великаны, и к утру на опушке леса оказалось немало вывороченных с корнями деревьев. Повалил ветер, к большому огорчению господ и радости садовника, и два старых полувысохших дерева с птичьими гнездами. Сквозь вой бури было слышно отчаянное карканье ворон и грачей. Прислуга уверяла, что они даже бились крыльями в окно.
– Ну, теперь вы довольны, Ларсен! – сказали господа. – Буря повалила деревья, и птицы улетели в лес. Теперь ничто не напоминает больше о старине, – не осталось ее и следа. Очень, очень жаль!
Ничего не сказал садовник, но про себя подумал, что теперь он непременно использует, как следует, это славное солнечное местечко. И сад станет еще красивее, и господа будут довольны.
Большие, сваленные бурей, деревья поломали буксовые кустарники, которыми был обсажен старый сад. На том месте, где они росли, садовник посадил местные полевые и лесные растения. Не всякий садовник решился бы украсить господский сад такими простыми цветами, но наш Ларсен знал, что делает. С толком и уменьем рассадил он все цветы: те, что любят прохладу – посадил в тени, другие, которым нужно побольше тепла – на солнце. Труды его не пропали даром, все растения отлично принялись и разрослись на диво.
Рядом с можжевельником из Ютландских степей, похожим по форме и окраске на итальянский кипарис, рос блестящий, усаженный колючками, терновник, одинаково зеленый и в зимнюю стужу и в летний зной. На переднем плане зеленели папоротники всевозможных видов; одни были похожи на крохотные пальмы, другие напоминали хрупкое нежное растеньице «Венерины волосы». Рос здесь и простенький репейник, цветы которого, пока свежи, так красивы, что хоть букет из них делай. Пониже репейника, в сыром местечке, приютился лопух, тоже не бог весть какое растение, но благодаря своим большим листьям, очень живописное. Тут же красовались, все в цвету, растения ни дать, ни взять громадные канделябры во много, много свечей. Были здесь и душистый ясменник, и первоцвет, и ландыши, и лесная вероника, и нежный трехлистник, – да всех и не перечесть!
Опираясь на протянутую проволоку, рос целый ряд французских карликовых груш. Благодаря обилию солнца и хорошему уходу они стали давать такие же крупные сочные плоды, как и у себя на родине.
Там, где были прежде большие старые деревья, садовник поставил высокий шест, на котором гордо развевался национальный флаг, а рядом – другой шест, обвитый летом и осенью хмелем и душистыми цветами.
К этому шесту зимой садовник привязывал, как-то велось из глубокой старины, овсяный необмолоченный сноп, чтобы было чем полакомиться птицам небесным в Рождественский праздник.
– Наш Ларсен вдается на старости лет в сентиментальность! – говорили господа. – Ну, да Бог с ним, он нам верный и преданный слуга.
На новый год в одном из столичных иллюстрированных изданий был помещен рисунок, изображавший старую господскую усадьбу. На этом рисунке можно было видеть шест с флагом и шест с овсяным снопом, предназначенным для рождественского угощения птичек. Под рисунком была помещена заметка, в которой приветствовались прекрасная мысль вернуться к забытому обычаю, столь характерному для старинной помещичьей усадьбы.
– Удивительно, что ни сделает этот Ларсен, сейчас об этом начинают во все трубы трубить! – сказали господа. – Счастливчик! Право, уж не гордиться ли нам, что у нас такой слуга!
Но они и не думали гордиться. Они сознавали, что они господа и вольны отказать Ларсену, когда захотят. Но, разумеется, они ему не отказывали, – они, ведь, были добрые господа; таких добрых господ к счастью разных Ларсенов немало на белом свете.
Такова история о «садовнике и господах».
Поразмыслите-ка над нею в свободную минутку.