Открыв глаза, она сразу же поняла, где находится: в своем убежище. И она точно помнила, что не приходила сюда добровольно.
Долго гадать, как она попала в темную комнату, не пришлось, память безжалостно подсказала: ее похитили. Набросились сзади, прижали что-то к лицу и душили – кажется, целую вечность! А потом стало темно… Она даже не успела сообразить, как это произошло. Она и сейчас не могла понять! Да, она вышла из дома поздно. Но улицы еще не были пустыми, в домах горели окна, она слышала голоса неподалеку от своего подъезда. Если бы у нее только получилось крикнуть, они бы услышали, пришли, помогли… Однако нападавший действовал слишком грамотно, он не дал ей шанса позвать кого-то. Уверенность его движений намекала: он проделывал такое не раз.
То, что ее похитили, уже было плохо, но оказаться в этой комнате куда хуже. Никто ведь не знал про ее убежище! Никто и не должен был узнать. Она всегда была очень осторожна, приходя сюда, всегда запутывала след. Она сделала все, чтобы это место не связали с ее настоящим именем… с ней. Нет, эта темная нора, пропахшая кровью и нечистотами, принадлежала Ирэн. Вот об этом знали многие – десятки, сотни тысяч человек! Те больные извращенцы или самопровозглашенные блюстители морали, которые просматривали ее видео в интернете. Уж они здесь изучили каждый уголок!
Она понимала, что будет плохо, если эту комнату и Ирэн свяжут с ней. Но она считала себя достаточно умной, чтобы избежать этого, она никогда не сомневалась, что ее не смогут найти и наказать. Теперь же, когда это случилось, она почувствовала, как страх сжимает ее сердце ледяной хваткой.
Она не собиралась сдаваться так просто. Пока она всего лишь привязана к крепкому деревянному стулу – но не ранена. Еще есть шанс, что вся эта безумная история завершится мирно! Ей нужно только доказать, что она не Ирэн, что нападавший обознался.
Когда глаза привыкли к темноте, она внимательно огляделась по сторонам. Ничего нового в ее убежище не появилось, все стояло на своих местах: рабочий стол, оборудование для съемки, мониторы. Но легче от этого не становилось, ведь инструменты, которыми она работала, теперь вполне могли использовать против нее. Она лишь сейчас заметила, что некоторые из них стали ржавыми от крови… Почему она не видела этого раньше?
Потому что это не было важно. Ее жизнь оставалась легкой и беззаботной, пока за ней не пришел какой-то псих.
Он и сейчас был здесь, очень скоро она услышала его. Он таился в темноте, не подходил слишком близко, и ей удавалось заметить его только боковым зрением – как неясное движение. Она попыталась двинуться, но веревки были завязаны надежно, умело, да и стул оказался на удивление крепким. Она сама когда-то выбрала такой… разве она могла предположить, для чего он будет использован?
– Эй, кто здесь? – позвала она. Ее голос звучал непривычно робко, жалко, в нем уже звенели слезы. Так ведь это к лучшему! Чем меньше она похожа на Ирэн, тем лучше, а Ирэн никогда так не говорит. – Почему вы напали на меня? Что я вам сделала?!
Он не ответил ей – и все же определенный ответ она получила. Включились два монитора, которые она сама установила в убежище, и тесная темная комната наполнилась леденящими душу звуками. Как странно все-таки устроена жизнь! Раньше все эти визги, скулеж и отчаянный вой только забавляли ее, они были музыкой для ее ушей. Теперь же от них стыла кровь, и слезы все-таки сорвались с глаз.
Но сожалела она не о том, что происходило на видео. Просто нападавший сделал свой намек совсем уж ясным: он пришел, потому что знает. Ему известна правда, которую она так надежно скрыла ото всех! Как – вот чего она не могла понять. Но сейчас это было не так важно, перед ней стоял молчаливый судья, скрытый темнотой, у которого ей предстояло вымолить прощение.
– Я знаю эти ролики, я видела их в интернете, как и все… Это ужасно! Но ты думаешь, что я – Ирэн? Та безумная девица, которая творила все это? Ты ошибся! Я не она, я даже не знаю ее!
Он должен был поверить ей, потому что она всегда была чертовски осторожна. Во время записи роликов она использовала программу, изменяющую голос. Она носила маску, она не показывала ничего такого, что помогло бы ее опознать: никаких татуировок или заметных личных вещей.
Она обманула всех, кроме него.
– Отпусти меня, прошу! Или вызови полицию, пусть они разбираются. Они докажут, что я невиновна! Не делай этого! Помогите!
Она все-таки сорвалась на крик, хотя та часть ее сознания, что еще не была парализована страхом, знала, насколько это глупо. Она ведь сама обустроила убежище так, чтобы никто ничего не услышал, чтобы не было здесь сердобольных прохожих, желающих сунуть нос не в свое дело. Она всегда гордилась этим, считая, что Ирэн не смогут помешать. И вот ее не могли спасти…
В лицо ей ударил яркий свет – похититель зажег лампы, которые она здесь и установила. Они не были слепящими, и все же глазам, привыкшим к темноте, стало больно. Она зажмурилась, а поток слез лишь усиливался.
– Да послушай же ты меня, черт бы тебя подрал! Я не Ирэн! Я не знаю, зачем ты притащил меня сюда, кто тебе что сказал… Но это не я, клянусь тебе!
В том-то и подвох: никто не мог ему сказать, потому что никто не знал. Она не настолько глупа, чтобы болтать! Всем ведь известно: когда тайну знают хотя бы двое, нет уже никакой тайны.
Поэтому в том, что он ее разоблачил, она видела что-то мистическое. Он человек вообще? Или дьявол, поднявшийся за ней из самой преисподней? Она понимала, что так думать нельзя, это слишком глупо. Но она ничего не могла с собой поделать! Никакая логика не объяснила бы то, что он провернул, и никакой разум тут не помогал. Ее похититель оставался неясным силуэтом, близким и бесконечно далеким, кружившим вокруг нее, как стервятник. Чудовищного в нем было куда больше, чем человеческого!
Он двинулся к ней, и она невольно вскрикнула, дернулась так, что скрипнул стул. Ей все сложнее было удерживать хоть какое-то подобие самоконтроля, она была слишком напугана. Перед ней стоял монстр, заглянувший в ее душу и узнавший ее грехи, и перед ним она была беспомощна.
Когда он навис прямо над ней, все такой же безликий из-за слепящего света за его спиной, она не сдержалась. Она понимала, что не должна ни в чем признаваться. Самое разумное сейчас – это снова и снова повторять, что она не имеет отношения к Ирэн, что он обознался.
Но он изменил правила игры. Он напугал ее так, как она пугала своих жертв, и перед ним она уже не могла изображать холодную стерву, упивающуюся чужими страданиями. В этот миг она действительно не была Ирэн – она была существом, поддавшимся инстинкту самосохранения.
– Не делай этого! – взвизгнула она. – Ты не имеешь права! Я никогда не убивала людей! Слышишь? Только не людей! Они были всего лишь жалкими животными! Они бы все равно сдохли на улицах, я проявила к ним милосердие, я избавила их от страданий! Но я никогда не убивала людей…
Он прервал ее отчаянную, истеричную речь: она почувствовала, как он засовывает ей в рот что-то твердое. Ей почему-то показалось, что это дуло пистолета. Он убьет ее, выстрелит, и пуля разнесет ей череп! Она в панике сжала зубы, она трясла головой и сопротивлялась изо всех сил.
А он был готов к этому. Он сжал ее челюсть грамотно, умело – совсем как она поступала со своими жертвами! Она даже не думала, что такое можно проделать с человеком, а у него получилось. Она не успела сообразить, что произошло, когда он засунул ей в рот эту дрянь и закрепил на лице скотчем так, чтобы она не могла выплюнуть. После этого он отстранился – молча, беззвучно, совсем как раньше. Казалось, что он не испытывал лично к ней никаких чувств, он просто выполнял работу, порученную ему непонятно кем.
Чуть успокоившись, она обнаружила, что это не дуло пистолета. Во рту у нее было нечто, сделанное из крепкого пластика, легкое и полое – трубка для кормления! Она раньше видела такие только в кино, их использовали в больницах. Но ей-то эта дрянь была не нужна! Она попыталась выплюнуть трубку, однако напрасно, скотч держал надежно. Пластик протянулся через весь ее рот, расцарапав десны и внутреннюю поверхность щек, до горла. Она боялась, что от неосторожного движения ее вырвет, в ее нынешнем положении это была бы катастрофа.
А потом она заметила кое-что еще, то, что на несколько секунд отогнало страх и отрезвило ее сознание.
Напротив нее горели огоньки видеокамер, едва различимые за ярким сиянием ламп. Он снимал это! Ублюдок использовал ее собственное оборудование, великолепное, способное работать даже при таком скудном освещении. И теперь оно безжалостно фиксировало все: ее опухшее от слез лицо, ее размазанную косметику, ее раздувшиеся из-за трубки щеки.
Камера снимет и то, что произойдет с ней дальше. Вот только что? Раз это происходит в ее убежище, рядом с ее инструментами, можно предположить… Нет, недопустимо! Он не имеет права! Даже если она – Ирэн, даже если он может это доказать, он не должен наказывать ее так! Пускай подает в суд – она заплатит штраф, невелико дело! Она готовилась к тому, что рано или поздно ее кто-нибудь да разоблачит, она даже позволила бы сделать это, когда ей надоела бы игра. Тогда ей предстоял неприятный разговор с полицией, которого она совершенно не боялась. Зато ее слава, слава Ирэн, теперь была бы связана с ее настоящим именем и лицом!
А получилось вот как. Вместо болтовни с жирными, ни на что не годными полицейскими, – какой-то псих. Он снимет ее, он позволит людям увидеть… Что? Она не знала, не видела его и паниковала все больше. Она все-таки сорвалась – на истерику, на слезы. Не зная, что еще предпринять, лишенная последней возможности оправдаться, она билась в веревках изо всех сил. Она знала, что скоро паника захватит ее, и она уже не сможет нормально соображать, однако остановить это было невозможно, ее словно подхватила волна и несла куда-то к морской глубине.
Последним, что она услышала, прежде чем ее охватил животный ужас, был близкий шум воды.